"Бывшие люди" в социальной структуре и повседневной жизни советского общества (1917-1936 гг.)

Ситуация стала меняться к худшему с середины и особенно в конце 1920-х гг. В это время, в разгар «соцнаступления», «классовый принцип» проник не только в систему воспитательных учреждений, начального и среднего образования, но и в учреждения дошкольного воспитания. От воспитателей детских садов и школьных учителей требовали проведения среди детей «правильной классовой политики», воспитания у учащихся ненависти по отношению к «социально чуждым». В школах специальные комиссии проверяли, со всех ли учеников собраны расписки о непосещении церкви, проводится ли «индивидуальная обработка ребят, отрицательно настроенных со стороны общественно-политической». Школьным учителям было вменено в обязанность не только знать «социальное лицо» каждого ученика, но и «бороться за улучшение социального состава учащихся». Но как это сделать, не исключая детей «бывших» из школы, что прямо противоречило другим инструкциям и документам партии? В этих условиях возрастала роль «субъективного фактора»: школьный работник на свой страх и риск мог выбрать, каким указаниям следовать.

В диссертации отмечается, что даже в условиях целенаправленного нагнетания классовой истерии вышеуказанные процессы не носили тотальный характер. Дискуссии по этому поводу шли среди большевистского руководства (Н.К.Крупская) и в кругах педагогической общественности. Сохранялся слой учителей, которые, прикрываясь наличием противоречивых инструкций и указаний, фактически саботировали исполнение наиболее одиозных «классовых установок».

Проведенное исследование показывает, что в 1920-1930-е гг. расслоение детей происходило не столько по признаку социального происхождения, сколько по степени близости к власти их родителей. Уже в первые послереволюционные годы начался процесс обособления детей формирующейся советской номенклатуры (среди которой были и выходцы из «бывших», составлявшие, в частности, заметный процент среди работников госаппарата среднего звена).

В то время, как пропасть, отделяющая детей «номенклатуры» от детей рядовых граждан, становилась всё глубже, грань, разделяющая советских детей из разных социальных слоёв, со временем становилась всё неопределённее. Это происходило как в силу постепенного «смешения» этих слоев, так и вследствие трансформации самих критериев социальной идентификации.

Во второй главе, «Молодежь чуждых классов в Советской России: методы и практики интеграции», исследуются особенности положения в послереволюционной России подростков и молодых людей из числа «бывших». Социальное происхождение нередко становилось для них серьёзным препятствием в получении высшего образования и в профессиональной карьере.

В годы Гражданской войны распространенным способом интегрироваться в новое общество для юношей из «социально чуждых» слоев становилась служба в Красной Армии. Формально этого было достаточно, чтобы освободиться от «клейма эксплуататора», но на практике это не всегда давало гарантии.

Приобрести новый «позитивный» социальный статус служащего или рабочего возможно было устроившись в госучреждение, а еще лучше на завод. Как правило, такие стратегии рассматривались молодежью как временные, дающие удобный плацдарм для дальнейшей карьеры. Устроиться на «обычную» работу для молодых людей из «бывших» в начале 1920-х гг. не было сложно, поскольку они обладали важным преимуществом перед рабоче-крестьянской молодежью, полученным «в наследство» от прежнего статуса, а именно: более основательным и разносторонним базовым образованием, а порою и знанием иностранных языков. Как видно из документов, особенно много представителей «социально чуждых» было среди учителей, медицинских работников, а также работников финансово-экономической и делопроизводственной сферы. Труднее пришлось тем, кто в силу юного возраста не успел до революции получить образование или «полезную» специальность.

Однако указанное выше преимущество (основательный уровень базовой подготовки) объективно давало молодежи из «бывших» больше шансов и для поступления в советские вузы. У выходцев из социальных «низов» не было шансов выдержать конкурсные испытания наравне со сверстниками из семей «бывших». Принятие в 1918 г. новых, по сути дискриминационных по отношению к «бывшим» правил приема в вузы, а также создание сети рабфаков, тем не менее, не закрыли детям непролетарских слоев дорогу в вузы. К середине 1920-х гг., вопреки ожиданиям, наблюдался рост численности выходцев из «бывших» среди студентов и аспирантов вузов. Даже в конце 1920-х гг., в период ужесточения классовой линии, процент студентов «из бывших» оставался достаточно высоким.

В диссертации на широком материале показано, насколько сложным и противоречивым был процесс интеграции молодежи «из бывших» в советское общество в условиях конца 1920-х - нач. 1930-х гг. Лозунги об отказе от мести за происхождение (поскольку «родителей не выбирают») неизменно соседствовали с призывами к классовой бдительности. 1 декабря 1935 г. И. В. Сталин произнёс свою знаменитую фразу «Сын за отца не отвечает». Вскоре после этого был принят ряд решений, облегчающих положение детей «социально чуждых элементов».

В заключении подводятся основные итоги и делаются обобщающие выводы диссертационного исследования.

На примере всестороннего комплексного изучения социальной категории «бывших», с помощью новых источников и современных подходов, диссертация предлагает решение важной исследовательской проблемы - становления советского социума и социальной стратификации постреволюционного общества. В результате проведенного исследования делается вывод о том, что послереволюционное общество было значительно более сложным и нестабильным социальным организмом, чем принято было полагать. Традиционный классовый подход не позволяет адекватно оценить многообразие и разнохарактерность действовавших в нем социальных сил и интересов, а также выявить специфику социальных отношений в условиях рассматриваемого периода.

Реконструкция судеб «бывших» в Советской России показывает, насколько многогранной, изменчивой и противоречивой была послереволюционная действительность, в том числе в сфере социальных отношений. Процесс «перевоспитания», «переделки», «перековки» представителей социально чуждых слоев проходил крайне сложно, болезненно и неравномерно, затянувшись на долгие годы. Тем не менее, как показано в диссертации, представление о том, что лица «плохого» происхождения в Советской России были обречены, если не на смерть, то на преследование и постоянную дискриминацию, является упрощением. Многие из «бывших», и особенно - представители молодого поколения, успешно приспособились к советским реалиям, в том числе используя стратегию смены социального статуса, свои связи и культурно-образовательные преимущества перед рабоче-крестьянскими «низами», а также острую потребность режима в квалифицированных специалистах.

Сравнение политических деклараций, юридических актов и инструкций большевистской власти с их реализацией на уровне повседневных практик позволило установить, в какой мере и какие именно факторы вмешивались во властные установки в тот или иной период времени. Несмотря на господство к концу 1920-х гг. классового принципа, проникшего во все сферы жизни советского общества, его практическое воплощение отличалось от бумажного «идеала», поскольку оно было опосредовано целым рядом объективных и субъективных обстоятельств, которые подробно исследуются в диссертации.

В работе делается вывод о том, что тенденции разрушения прежних и формирования новых социально-культурных связей шли параллельно друг другу. Советское общество создавалось в процессе постоянного и тесного взаимодействия и взаимовлияния различных социальных слоёв. К концу 1920-х гг. само понятие «классовой принадлежности» существенно трансформировалось, означая отныне не столько социальное происхождение человека, сколько оценку его политических установок в контексте лояльности режиму. В этих условиях власть имела возможность свободно манипулировать терминами, что вносило элемент непредсказуемости, нарастание которого хорошо прослеживается на примере «чисток» совслужащих.

К началу 1930-х гг. границы между представителями различных в прошлом социальных слоев все больше размывались, как в силу естественного их смешения, так и в результате изменения характера социальной политики. Критерий «классовости» все больше превращался в атрибут революционной риторики; удобное объяснение тех или иных действий властей или частных лиц. Им прикрывались и манипулировали как центральная власть в борьбе с политически неблагонадёжными лицами, так и нечистые на руку представители местной власти и даже (как видно из писем, жалоб, доносов) рядовые обыватели. Принятие Конституции 1936 г. не означало полного прекращения преследований «бывших». Однако с середины 1930-х гг. они приобрели новое качество, все больше «встраивались» в систему политических репрессий, в которой соцпроисхождение играло второстепенную роль.

Сформировавшееся период 1917- сер. 1930-х гг. советское общество впитало в себя все социальные слои дореволюционной России, «перемолотые» и «переваренные» в едином «котле» революции, Гражданской войны, нэповских реформ, коллективизации, индустриализации, культурной революции, разнообразных «чисток» и прочих кампаний. Новая советская социальная элита, как и все другие слои общества, отнюдь не являлись преемниками «победившего пролетариата» либо какой-либо другой социальной группы, а возникали на основе синтеза различных слоев дореволюционного и раннего советского общества.

Основные положения диссертационного иследования изложены в следующих публикациях

1. Смирнова Т.М. «Бывшие». Штрихи к социальной политике советской власти // Отечественная история. 2000. № 2. С. 37-48 (1.5 а.л.)

2. Смирнова Т.М. Ужесточение социальной политики Советской власти и «классовая борьба» на уровне повседневно-бытового общения. Конец 1920-х - начало 1930-х гг. // Вестник РУДН. 2003. № 2. С. 74-87 (1,4 а.л.)

3. Смирнова Т.М. «В происхождении своем никто не повинен...»? Проблемы интеграции детей «социально чуждых элементов» в послереволюционное российское общество (1917-1936 гг.). // Отечественная история. 2003. № 4. С. 28-42 (1,5 а.л.)

4. Смирнова Т.М. «Социальное положение состоит из одной коровы и одного двухэтажного дома»: «Классовая принадлежность» и «классовая справедливость» в Советской России, 1917-1936 гг. // Вестник РУДН. 2005. № 4. С. 89-97 (1 а.л.)

5. Смирнова Т.М. «О судьбе эвакуированных в Чехословакию советских детей в начале 1920-х годов» // Отечественная история. 2007. № 1. С. 77-93 (1 а.л.)

6 Смирнова Т.М. Чистки соваппарата как часть советской повседневности 1920-1930-х годов // Вестник РУДН. 2009. № 3. С. 103-120 (1,3 а.л.)

7. Smirnova, Tatiana M. Children's Welfare in Soviet Russia: Society and the State, 1917-1930s // The Soviet and Post-Soviet Review, Volume 36, Number 2, 2009. Р.Р. 169-181 (1 а.л.)

8. Рец.: Смирнова Т.М. Ш. Плаггенборг. Революция и культура. Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма // Отечественная история. 2001. № 5. С. 189-192 (0,5 а.л.)

9. Рец.: Смирнова Т.М. А.Ю. Рожков. В кругу сверстников. Жизненный мир молодого человека в советской России 1920-х годов. В 2-х тт.: Т. 1. 406 с.; Т. 2. 206 с. Краснодар, 2002 // Отечественная история. 2004 (0,5 а.л.)

10. Смирнова Т.М. «Бывшие люди» Советской России. Стратегии выживания и пути интеграции. 1917-1936 годы. М.: Издательский дом «Мир истории», 2003. 247 С. (19 а.л.)

11. Смирнова Т.М. «Экспроприация экспроприаторов» в Советской России // Источниковедение ХХ столетия. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. М., 1993. С. 119-120 (0,2 а.л.)

12. Смирнова Т.М. Социальный портрет «бывших» в Советской России 1917-1920 годов. (По материалам регистрации «лиц бывшего буржуазного и чиновного состояния» осенью 1919 г. в Москве и Петрограде) // Социальная история. Ежегодник 2000. М., 2000. С. 87-126 (2,6 а. л.)

13. Смирнова Т.М. Образ «бывших» в советской литературе // История России XIX-XX веков. Новые источники понимания. М., 2001. С. 222-230 (1,2 а.л.)

14. Смирнова Т.М. «Бывшие» в условиях НЭПа (По материалам Москвы и Московской области) // НЭП и становление гражданского общества в России: 1920-е годы и современность (Материалы Всероссийской научной конференции, Славянск-на-Кубани, 17-20 октября 2001 г.). Краснодар, 2001. С. 156-159 (0,3 а.л.)

15. Смирнова Т.М. «Сын за отца не отвечает». Проблемы адаптации детей «социально чуждых элементов» в послереволюционном обществе (1917-1936 гг.) // Россия в XX веке: Люди, идеи, власть. М., 2002. С. 172-193 (2 а.л.)

16. Смирнова Т.М. «Вычистить с корнем социально-чуждых»: Нагнетание классовой ненависти в конце 1920-х - начале 1930-х гг. и её влияние на повседневную жизнь советского общества. (По материалам «чисток соваппарата» Москвы и Московской области). // Россия в XX веке. Реформы и революция. Т. 2. М., 2002. С. 187-205 (2 а.л.)

17. Смирнова Т.М. Жилищная политика Советской власти в годы НЭПа. (По материалом демуниципализации в Москве и Московской губернии) // Ежегодник историко-антропологических исследований. 2001/2002. М., 2002. С. 276-287 (1 а.л.)

18. Смирнова Т.М. «... Чтобы нам дали возможность мирно дожить нашу жизнь...»: Представители бывших привилегированных слоев в поисках новой социальной ниши. Октябрь 1917-1921 годы // Советская власть народная власть? Очерки истории народного восприятия Советской власти в СССР. СПб., 2003. С. 67-87. (1 а.л.)

19. Смирнова Т.М. «Бывшие» в условиях НЭПа: «Широкие перспективы» или новые проблемы // Cahiers du Monde russe. 2003. № 44/1 (Janvier-Mars). С. 111-133. (1,5 а.л.)

20. Смирнова Т.М. Дети Советской России (по материалам Деткомиссии ВЦИК. 1921-1924 гг.) // Социальная история. Ежегодник 2001-2002. М., 2003. С. 486-528 (2 а.л.)

21. Смирнова Т.М. Образ «бывших» в советской литературе 1920-1930-х гг. // Преподавание истории в школе. 2004. № 5. С. 14-20. (1 а.л.)

22. Смирнова Т.М. Советская повседневность, народное творчество и массовая культура // Историк и художник. 2005. № 2. (1,5 а.л.)

23. Смирнова Т.М. Демуниципализация домов в годы НЭПа: восстановление жилого фонда или обогащение коммунальных служб? // НЭП: экономические, политические и социокультурные аспекты. М.: РОССПЭН, 2006. C. 464-480 (1,5 а.л.)

24. Смирнова Т.М. «Жилищный вопрос такой важный и такой больной…» Жилищная политика и практика в послереволюционной России (1917-начало 1920-х гг.) // The Soviet and Post-Soviet Review, 33, Vol. 2-3 (2006), Charles Schlacks, Publisher Idyllwild, California, USA, 2007. P. 183-208 (2 а.л.)

25. Смирнова Т.М. «Отправлять детей физически здоровых, умственно развитых и морально безупречных …» Эвакуация голодающих детей Советской России за границу, 1921 год // Советская социальная политика 1920-х - 1930-х годов: Идеология и повседневность. Сб. статей / Под ред. П.В. Романова, Е.Р. Ярской-Смирновой. М., 2007. С. 349-391 (2 а.л.)

26. Смирнова Т.М. Классовая борьба на «жилищном фронте»: особенности жилищной политики Советской власти в 1917 начале 1920-х гг. // Социальная история. Ежегодник, 2007. М., 2008. С. 199-218 (1,7 а.л.)

27. Смирнова Т.М. «Прекраснейшее в мире здание охраны детства…»: Советская «детская» политика и общество. 1917-1930-е гг. // Ежегодник историко-антропологических исследований 2006/2007. М., 2008. С. 124-156 (2,2 а.л.)

28. Смирнова Т.М. Охрана детства в Советской России: Общество и власть. 1917-1930-е гг. // Экономическая история. Обозрение. Вып. 14. М., МГУ, 2008. С. 93-116 (1,5 а.л.)

29. Смирнова Т.М. Государство или общественная инициатива? Опыт решения «детских проблем» в 1917-1930-е гг. для современной России // Социальная история. Ежегодник 2009. М., 2009 (2,8 а.л.)

30. Смирнова Т.М. Российское детство XX века: новые обобщающие работы и новые вопросы //Ребенок в истории и культуре. Труды семинара «Культура детства: нормы, ценности, практика». Вып. 4. М., 2009 (1 а.л.)

Размещено на Allbest.ru