Проблема формирования понятий "национальное чувство" и "национальное самосознание" (по материалам французских источников ХIV-ХV вв.)

Размещено на http://allbest.ru

Центр истории межкультурных коммуникаций стран Запада и России

Проблема формирования понятий «национальное чувство» и «национальное самосознание» (по материалам французских источников ХIV-ХV вв.)

Кузьмина Маргарита Владимировна

кандидат исторических наук; старший научный сотрудник

Институт всеобщей истории РАН

Аннотация

В статье рассматривается сложная проблема формирования национального чувства как части национального самосознания, основанное на понятии «отечество» (на основе французских источников ХIV-ХV вв.). Поскольку понятие - это обобщение чувственного опыта, то большое значение играют многочисленные факторы. Одним из них явилась Столетняя война, послужившая катализатором формирования французского национального самосознания. Географический фактор, политический, языковой, информационный и т.д. - каждый из них по-разному и в разной степени оказывал влияние на людей в указанный период, замедляя или ускоряя переход от чувственного восприятия к рациональному осознанию бытия, а, следовательно, и к осознанию себя как части одного целого - нации, оформление которой завершилось гораздо позже.

Ключевые слова: понятие «отечество», факторы формирования национального самосознания, национальное чувство, Столетняя война, средневековый город, понятие «свой», понятие «чужой».

Вопрос о том, когда и как возникает, какие этапы проходит процесс осознания человеком своей принадлежности к определенной национальной общности, до сих пор нельзя назвать чисто академическим и не требующим изучения. Понятия «нация», «национальность», «национальный» не возникают вдруг. Формирование любых понятий - это процесс, имеющий свою логику, причины, следствия.

На сегодняшнем этапе истории, когда политика мультикультурализма, т.е. фактического стирания национальных особенностей, провалилась, снова становится актуальным изучение проблемы формирования самоидентификации, т.е. осознание отдельным человеком себя как части нации. французский самосознание мультикультурализм

Национальное чувство как составная часть национального самосознания формируется в течение долгого времени и зависит от многих причин. Это и социально-экономические, политические и культурные "о з ° факторы, и многое другое. Прежде чем говорить о формировании национального самосознания народа, нужно рассмотреть вопрос формирования национального самосознания отдельного человека, этнической, социальной группы, к которым этот индивид принадлежит. В этом § смысле традиционные (обыденные) формы осознания общности играли и продолжают играть большую роль в формировании самосознания и отдельной личности, и группы в целом.

Противопоставление «своих» и «чужих» - базовой формы формирования национальной идентичности - совершенно естественно и оправданно как эволюционно, так и исторически. Эта оппозиция относится к наиболее архаичным пластам ментальных представлений. Тесно связанным с ней является вопрос о самоидентификации отдельного человека, являющегося частью любой исторической общности. При этом границы между «своими» и «чужими» не являются раз и навсегда данными, непреодолимыми, поскольку также зависят от конкретно-исторических условий. Более того, столкновения между этими группами как раз интенсифицируют процесс идентификации их членов.

В Европе в античную эпоху граница между «своими» и «чужими» проходила по линии «эллины», «римляне» и «варвары» [11, с. 6-7].

Однако в эпоху Средневековья стала актуальной оппозиция «язычество - христианство». Но и она не была единственной. Следует учитывать, что социальная структура средневекового общества в целом и городского пространства в частности являлась весьма сложно организованной. Человек оказывался «вписанным» в многочисленные социальные системы, находящиеся между собой в запутанных взаимоотношениях. Он жил в определенном церковном приходе, принадлежал какой-либо корпорации, семейной общности, кроме того, ему приходилось постоянно сообразовывать свое поведение с быстро меняющейся политической обстановкой во время социальных потрясений, когда остро стояли вопросы выживания. Все это не могло не оказывать влияния на изменение границ между «своими» и «чужими», в том числе и в смысле принадлежности к другой этнической, языковой и т.д. общностям. Эти границы могли определяться географическими, конфессиональными, национальными, профессиональными, социальными, социокультурными, политическими факторами, что делало их еще 6 более зыбкими [6, с. 285-291; 16, с. 175-193] Е.В. Калмыкова писала по поводу формирования национальной идентичности в Англии в XIV-XV вв.: «Общепризнано, что противопоставление “своей” общности дру-гой всегда способствует фиксации и активному закреплению отличий и тем самым - укре-плению общности. Во многом именно складывание представлений об отличии от «дру-гих» формирует общность, позволяя ее членам осознать единство. Однако формирование национальной идентичности происходит в тесной связи с идентичностью социальной, корпоративной, религиозной» [6, с. 285]. Особенно сложно выглядела картина в усло-виях средневекового города. Пытаясь выяснить, существовало ли общественное мнение в Париже в XV в., П.Ю. Уваров отмечал, что «наряду с дробностью мнений различных корпораций и общин можно наблюдать также и временный распад старых, устойчивых форм группового сознания и возникновение новых, более атомизированных, аморфных, открытых... Более того, любое общинное, групповое, корпоративное мнение почти всегда было дискретным, слагалось из отдельных составляющих, не совпадающих друг с другом суждений» [16, с. 189]..

Некоторые исследователи продолжают утверждать, что не все народы смогли самостоятельно сформироваться как нации: они заимствовали 8 идею нации из Англии (именно Англия была тем местом, где процесс рождения нации зародился и начался, якобы, только в первой трети XVI в.), поскольку сами они в силу разных причин просто были не в состоянии сделать это [2, с. 27]. На самом деле, формирование нации - процесс объективный и «идею» нации невозможно привнести, а патриотизм нельзя отождествлять с национализмом, как это делает, например, Лия Гринфельд [2, с. 32-33].

Многофакторность этого исторического процесса очевидна, а протяженность во времени усложняет его анализ, к тому же необходимо учитывать специфику исторических источников. В выделенный нами период наиболее значимым фактором, во многом определяющим и ускоряющим процесс самоидентификации человека в смысле принадлежности к какой-либо общности, и национальной общности в том числе, чаще всего была война. В условиях войны привычные формы ментальных представлений и социального поведения неизбежно трансформируются. Франция первой четверти XV в. (на этот период пришелся один из этапов Столетней войны, начавшейся как война за французскую корону, а закончившейся как война национальная) страдала не только от вторжения англичан, но и от гражданской войны, вспыхнувшей между сторонниками герцога Бургундского и арманьяками (по имени графа Арманьяка) - сторонниками герцога Орлеанского. У каждого из этих персонажей и их приверженцев были свои интересы, свои амбиции и свои способы достижения политических целей. При этом «национальные» интересы страны, если вообще возможно говорить о них на этом этапе, чаще всего отходили на второй план, поскольку само понятие «национального» не было четко сформировано. Период Столетней войны и для Франции, и для Англии как раз и стал временем становления национального самосознания, но этот процесс не был ни простым, ни однозначным.

Образ англичан как врагов французского королевства формировался

на протяжении нескольких веков и претерпевал неизбежные мутации, причем не всегда резко отрицательные. У англичан также происходило закрепление стереотипов относительно французов, которые не изжиты и до сих пор В частности, можно назвать сравнительно недавно вышедшую на русском языке книгу Стефана Кларка «Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга», в которой достаточно красочно и не без иронии описывается многовековая история англо-французских противоречий [8]. Французский медиевист Эммануэль Бурассен в книге «La France anglaise 1415-1453. Chronique d'une occupation» подчеркивает, в част-ности, что «мы говорим не об оккупации, а именно о господстве» (domination), о том, что англичане бок о бок с французами проливали свою кровь во время Второй мировой войны и что это братство по оружию будет всегда связывать два народа, что воспомина-ние о прошлых разногласиях французов и англичан будут не горящим факелом, но вос-крешением страниц Истории. Э. Бурассен высказывал пожелание, чтобы все это помогло лучше понять и узнать, как жили простые люди со своими бедами и надеждами, когда с 1417 г. по 1453 г. англичане господствовали на половине территории Франции [22]. Такая щепетильность и тщательность в подборе выражений свидетельствует о том, что оценка событий многовековой давности до сих пор могут вызывать взаимные упреки и переживания. [8; 17]. Но порой и англичане могли восприниматься французами гораздо более лояльно, нежели французские военные, грабившие деревни и города. Как отмечал Ж. Фавье, нужно различать ненависть к англичанину и враждебность по отношению к английскому солдату [17, с. 453].

Для англичан разделение на «своих» и «чужих» в силу того, что именно они вторглись на континент, а Англия не подвергалась в этот период нападению извне, было более четким и определенным, но отношение к чужакам жителей Франции, чья территория оказалась разделенной на части, было неоднозначным. Заметим, что мы называем население «французским», исходя из современного знания, хотя само понятие «французский» не было достаточно устойчивым в этот период. Что означало быть французом? Л. Гринфельд утверждает, что быть французом в конце Средневековья означало быть особенно ревностным христианином [2, с. 94]. Если этот тезис рассматривать как оппозицию христианин - не христианин, она заслуживает внимания. Равно как и вопрос идентификации по религиозному признаку в условиях войны с англичанами - также христианами, но нарушающими христианские заповеди, т.е. тем самым ставящими себя вне рамок христианской этики, заслуживает особого анализа.

В этой связи правомочно также поставить вопрос определения национальной идентичности в городской среде, которая была мультиэтничной и социально неоднородной, что могло порождать присущие именно этой среде особенности мировосприятия и самоидентификации. 8 Горожанин был, скажем, не нормандцем, лимузенцем или пикардийцем, а прежде всего «парижанином», «руанцем» и т.д., хотя и сохранявшим в условиях города связь с земляками и своими традициями.

Обратимся к так называемым «journal» - записям личного характера, обычно переводимым как «дневники». Это хорошо известный «Дневник Парижского горожанина» («Дневник парижского буржуа») - «Journal d'un bourgeois de Paris pendent la guerre de Cent Ans, 1405-1449» [24] и записи секретарей Парижского Парламента Николя де Бая (1400-1417) [25] и Клемана де Фокамберга (1417-1435) [26], которые условно также называют дневниками.

Нами взят небольшой временной отрезок: 1415-1422 гг., включающий битву при Азенкуре, поражение Франции в которой произвела на современников ошеломляющее впечатление, подписание мира в Труа (1420 г.), статьи которого содержали условия объединения двух королевств, и пришедшую на этот период смерть обоих королей, Карла VI Валуа и Генриха V Ланкастера. Другими словами, этот отрезок можно было бы определить как «хронотоп», т.е. ситуацию, когда события и люди объединены общими территориально-временными координатами, а события и явления, понимаемые и отображаемые в определенном культурном коде, имеют своеобразное отражение и в коллективном сознании, и в сознании отдельных личностей. Отражение в языке культурных реалий общества интересно еще и потому, что в рамках субъективного отношения к пространству и времени проявляются типологические черты восприятия национального сообщества, к которому принадлежит отдельная личность [14].

В этот сложный период в наиболее уязвимом положении оказался Париж, жителями которого были авторы всех трех дневников - и это важный момент в анализе позиции авторов. Договор в Труа, как известно, являлся попыткой создания двойной монархии - франко-английской. При этом отметим, что, оценивая договор, одни историки полагают, что соглашение означало подчинение Франции Англией, иные - Англии Францией, но акцент все-таки делается при этом на независимом статусе обеих стран [13, с. 324]. Попытка эта была обречена на провал именно потому, что не учитывался и, скорее всего, просто еще не мог быть объективно выраженным уже имевший место процесс формирования двух наций. В нем размежевание по всем параметрам было ключевым историческим моментом, что отчасти все-таки отразилось и в самом тексте Договора в Труа, где специально оговаривалась невозможность соподчинения обычаев, законов и правил одного королевства таковым другого королевства Это предполагаемое объединение скорее было политическим решением, больше существовавшим в умозрении английской политической верхушки. О.И. Нуждин ука-зывает на набирающие силу процессы формирования двух наций. Термин нация впер-вые фиксируется в начале XIV в. в формуле: «нация Англии есть англичане все вме-сте», а не французы или кто-то еще. В официальных документах в названном смысле термин стал использоваться с 1336 г., что не сближало, а, скорее, разводило два народа [12, с. 17]. [12, с. 17; 13, с. 325-326] . Более того, в 1420 г. английский парламент потребовал от Генриха V подтверждения статута 1340 г., в котором указывалось, что ни королевство Англия, ни его подданные никогда не попадут в подданство или подчинение королей Франции. Это, по мнению Е.В. Калмыковой, свидетельствует о достаточном зрелом национальном чувстве английского народа, опасавшегося объединения двух королевств [5, с. 86].

Среди множества факторов, оказывавших наиболее сильное влияние на формирование представлений людей (чувственный опыт как основа формирования понятий) в том, что касается отношения к «своим» и «чужим» в смысле принадлежности к определенной национальной (этнической) общности, выделим наиболее очевидные и те, что играли в этот период наиболее важную роль. При этом следует отметить то, что эти факторы могли быть более значимыми в одной ситуации и в один временной отрезок, но терять свое влияние - в другой.

Фактор территориально-географический. Франция для авторов дневников - понятие не слишком четкое, тем более что в этот период территория страны была разделена на несколько частей: часть, захваченная англичанами (Франция Ланкастеров или «английская» Франция); «французская» Франция (Иль-де-Франс) и Франция дофина Карла (в будущем - Карла VII). Нужно учитывать и существование «местного патриотизма», когда свой город, своя местность, своя деревня становились центром макромира. Особенно ярко такая позиция проявлялась у парижан. Имеется в виду не только отчужденное или порой настороженное отношение к выходцам из разных регионов Франции или других стран, но и отстраненное отношение к людям из пригородов Парижа. Чужими становились все, кто был не из Парижа, затем те, кто жил на других территориях Франции, совсем чужаками были иностранцы, но англичане как военный противник занимал особое место в этой иерархии. По мере удаленности от тех регионов Франции, куда вступили англичане, а, следовательно, и от чинимых ими преступлений, смягчалось и отношение к ним.

Англичане, конечно же, не были «своими». Однако благодаря тому, и что уже на протяжении нескольких веков английский король владел обширными территориями во Франции как вассал французского короля, он все-таки не воспринимался в контексте средневековых реалий как абсолютно «чужой», а его подданные - пока они находились на своем острове - также не вызывали резко отрицательных коннотаций. Тем более следует иметь в виду и то, что люди Средневековья определяли свою общность, в том числе, и в осознании себя подданными своего короля, чья власть распространяется на определенную территорию, которая и есть «Франция».

«Франция» автора «Дневника Парижского горожанина» - это, как отмечает Колетт Бон, территории, включение которых в это понятие зависит от конкретного политического расклада [24, с. 475]. Судя по упоминаемым им на протяжении всего дневника населенным пунктам и областям, территория королевства Франция включала, прежде всего, земли Парижского бассейна, Нормандию (которую автор все-таки считает исконно французской, но временно потерянной), даже земли герцога Бургундского и земли «Буржского короля» - дофина Карла [Там же, с. 474-475]. Но четкого определения того, что представляет собой в географическом плане «королевство Франция», мы все-таки не найдем. Отчасти это связано и с объективной политической ситуацией, и с характерным для этого периода истории восприятием географического пространства, знание о котором складывалось не только (а зачастую и не столько) благодаря личному опыту освоения этого пространства, но и культурной традиции, и особенностям получения информации в этот период. «Ментальная карта» человека как субъективное внутреннее представление об окружающем его пространстве оказывалось тесно связанным с социальными категориями [3] Особенностью осмысления пространства было соотнесение человека не столь-ко с чисто физическими свойствами пространства, а скорее с социальными категория-ми, которые являются продуктами присущей обществу культуры (самоидентификация, власть).. Горожане, и, в частности, парижане, чувствовали себя в границах своего города - за стенами и закрытыми воротами - в большей безопасности. Это было их пространство, внутри которого они ощущали себя защищенными [10]. Но очень часто сами парижане были выходцами из других областей Франции, поэтому в их сознании приверженность традициям своего родного угла (своей patria) сочеталась с осознанием себя частью городского организма Парижа, нивелирующего этнические и областные особенности [15, с. 436-445] Даже учитывая тот факт, что они ощущали себя прежде всего уроженцами опре-деленной территории - nation (одно из значений, которое слово имело в период Средневековья, наряду со значением «люди (народ), имеющие связи благодаря тому, что живут на одной территории, объединены общностью происхождения и языка»), городская среда сглаживала их региональные особенности и в определенном смыс-ле унифицировала людей. Понятие «nation», наряду с правовыми, а значит - поли-тическими импликациями, имело благодаря своей персональности еще и определен-ное аффективное значение, которое подтверждалось и усиливалось за счет привязки к patria, потому что и это понятие больше, чем, например, regnum или gens подчерки-вало внутреннюю и личную связь индивида с его личным «отечеством» [6, с. 291-295; 15, т. 2, с. 366-460]..

Очередное вторжение англичан во Францию в 1415 г. закончилось битвой при Азенкуре 25 октября (местечко, находящееся в более чем 200 км от Парижа). Битву «Парижский горожанин» не описывает, но до него дошли слухи, которые он беспристрастно излагает [24, р. 87-89].

Далее автор перечисляет имена знатных, взятых в плен и погибших, § заключая, что «никто от рождества Христова не брал столько пленных во Франции, ни Сарацины, ни другие...» “Item, le 20 jour dudit mois insuivant, les seigneurs de France orient dire que les Anglais s'en aller par la Picardie, si les tint monseigneur de Charolais si court et de si prиs qu'ils ne purent passer par oщ ils cuidaient. Adonq allиrent aprиs tous les princes de France, sinon 6 ou 7, et les trouvиrent en un lieu Azincourt, prиs de Rousseauville; et en ladicte place, le jour Saint-Crйpin et Crйpinien, se combattirent а eux; et йtaient les Francais plus la moitiй qu'Anglais, et si furent Franзais dйconfits et tuйs, et pris des plus grands de France... Oncques, puis que Dieu fut nй, ne fut faite telle prise en France par Sarrasins ni par autres.”. [Там же]. Правда, он все-таки оценит значимость для королевства потерь в битве при Азенкуре. Когда Парижу станут угрожать англичане, в его дневнике за 1419 г. появится запись о том, что англичане взяли Понтуаз - почти пригород Парижа, находящийся менее чем в 30 км от столицы и, по рассказам очевидцев, бесчинствовали так, что вызывали ужас у христиан больший, чем сарацины “Nous sommes de Pontoise qui a йtй .prise des Anglais. et puis ont tuй, navrй tout ce qu'ils ont trouvй en leur voie, et bien se tient pour bienheureux qui put йchapper de leur main, car oncques Sarrasins ne fir pis aux chrйtiens qu'ils font”. [24, р. 144].

Пока английские солдаты были далеко от Парижа, они не вызывали у автора дневника резко отрицательных эмоций. Но стоило им начать угрожать непосредственно Парижу и парижанам, как тон изложения меняется. Отношение к городу Парижу - предмету забот автора «Дневника Парижского горожанина» - во многом предопределяет деление на «своих» и «чужих». Все, что во вред Парижу, вызывает у него однозначную реакцию: так могут поступать только враги, т.е. не «свои». Но и жителей близлежащих городов - «не парижан» - он мог воспринимать как «чужих», но без возможной враждебной составляющей [9].

Проявлений такого местного «патриотизма» практически нет в дневниках де Фокамберга и де Бая. Они, будучи секретарями Парламента, служили прежде всего интересам королевства и строили свое поведение сообразно интересам Короны и Парламента Любопытно, что издатели текста источника слово «Король» написали с заглавной буквы, но, как об этом можно судить по выложенным на сайте Национального архива Франции некоторым страницам дневника Клемана де Фокамберга, это все же не соответ-ствует действительности. У него написание слова «король» - со строчной буквы (http:// www.culture.gouv.fr/public/mistral/caran_fr?ACTION=CHERCHER&FIELD_1=REF&VAL UE_1=03870)., вероятно, опасаясь на страницах официальных протоколов, где они делали свои личные записи, высказываться очень резко и нелицеприятно по отношению к англичанам или к кому бы то ни было [18, р. 299]. Они, разумеется, понимали разницу между французами и англичанами как разными народами, а также то, что англичане - враги королевства. Однако видеть в этом четкую гражданскую позицию не стоит. Главным для них были интересы Короны (король и королевство), патриотизм не был присущ парламентской среде [Там же; 26, t. I , р. 133].

Проведенный исследователями анализ понятий «natio», «gens», «populous», «patria» применительно к проблеме формирования наций показал, что понятия «natio» и «patria» имеют тонкие различия: «если nation (у каждого своя, личная) связывалась с географическим происхождением, то тогда это понятие перекликалось с patria. Под ним часто - но не всегда - подразумевался родной город человека со всей округой (civitas)» [15, т. 2, с. 426]. Постепенно наряду с малой patria - местом рождения, «родиной», появилась и обрела приоритет большая patria - «отечество» т.е. страна, в которой человек родился «Рождение и родина, равно как и сохранившийся античный мотив смерти за отчиз-ну, на все последующие века срослись с понятием «нация», которое сильнее всех прочих выражало групповую солидарность и отличие от своих и чужих» [15, т. 2, с. 427].. В Средние века во Франции, считает Колетт Бон, французы - nation France - представлялись чистокровными по происхождению (une race pure), а других, чье происхождение было смешанным - англичан или бургиньонов - высмеивали [21, p. 103-104] . .ceux qui n'avaient que d'origine mкlйes et bвtardes, comme les Anglais ou les Bourguignons”..

Фактор этнокульурный. Помимо проживания на одной территории люди идентифицируют себя с теми, кто говорит на одном с ними языке, и дистанцируются от тех, кто говорит на языке чужом. Язык как средство коммуникации в то же время является и выражением картины мира носителя языка. В этом смысле создание человеком текста - нарратива - является проявлением социальных, этнокультурных черт личности.

Представляется обоснованным считать, что проявлением «языковой личности»¹¹ [4, с. 28] (его картины мира) в анализируемых текстах будет являться прежде всего то обстоятельство, что они написаны на французском языке. Исследователи отмечают, что если говорить, например, об английском языке как об одной из основных характеристик формирования английской нации, то этот процесс уже к XV в. достиг того уровня, что на английском писались не только политические документы, но и хроники. Клеман де Фокамберг указывает прямо по поводу писем от короля Англии, написанными им после договора в Труа с требованием принести клятву в соблюдении этого договора, что французский язык, на котором были написаны письма, трудно понять [26, і I, р. 366-368]. Возможно, Клеман де Фокамберг хотел подчеркнуть, что даже король Англии, претендующий на то, чтобы быть еще и королем Франции, не владеет языком завоеванной им страны, тем самым де Фокамберг высказал свое неприятие договора в Труа. Однако хорошо известно, что французский довольно долго использовался английской аристократией и был языком официальной документации.

Это можно расценивать именно как акт неприятия англичан, поскольку французский язык, как отмечает С. Лузиньян, все же оставался языком английского короля вплоть до начала XV в., а языком права до 1731 г., и поэтому упрекнуть английского короля в незнании французского языка затруднительно Широко используемое в лингвистической антропологии понятие, которое подра-зумевает несколько уровней абстракции: а) личность как индивидуум и автор текстов, обладающий «своим характером, интересами, социальными предпочтениями и установка-ми»; б) личность - совокупный или усредненный носитель языка, типовой представитель данной языковой общности и более узкого входящего в него коллектива; в) личность как представитель человеческого рода вообще. Термин «языковая личность» входит в группу основных понятий самого молодого ответвления этнолингвистики - лингвокультуроло- гии. Лингвокультурология изучает взаимоотношения языка и трех базовых идентифици-рующих элементов любой нации - культуры, этноса и национального менталитета. Под речевой личностью понимается человек, специфические поведенческие стереотипы кото-рого определяются его принадлежностью к данному этносу [14]. Интересный и показательный факт: в декабре 1418 г. Генрих V отправил во Францию послов, которые требовали переводчика, намеренно подчеркивая незнание французского языка. Е.В. Калмыкова отмечает, что в ходе Столетней войны французский язык, знако-мый и привычный для большинства английских феодалов, стал ассоциироваться с врага-ми Англии [6, с. 277-278]. [27]. Правда, это была уже иная «ветвь» французского письменного языка, которую можно было бы назвать англо-нормандская или англо-французская. Король и его двор продолжали использовать как раз этот англо-французский язык, у которого были свои особенности. Английский язык до начала XIV века оставался языком простонародья, но уже выступал средством идентификации тех, кто не считал себя французами. Исследователями высказывается идея, что французский язык английской аристократии мог сохраняться еще и в качестве дополнительного фактора легитимизации претензий § на французский престол. Однако уже Генрих V, использовавший в начале своего правления французский и латынь, затем (после Азен- кура) до конца своего царствования использовал английский язык [6; 7; 27].

Вероятно, хотя и с оговорками, можно говорить о том, что язык уже в этот период выступает фактором идентичности, хотя не все исследователи разделяют эту точку зрения. Французы отделены от англичан еще и потому, что они говорят на разных языках. Более того, на территории оккупированной Нормандии представители английских властей обязаны были разговаривать с местным населением на французском языке, а не навязывать английский [1].

Дефиниции «французы» и «англичане» противоположны у всех авторов. Однако если «англичане» - это люди, говорящие на чужом языке, пришедшие на землю Франции из-за моря, сторонники английского короля, то с понятием «французы» дело обстоит не так просто. Для «Парижского Горожанина» (как сторонника герцога Бургундского) французы и арманьяки - дефиниции политические, а не этнические - зачастую выступают синонимами. И поэтому французы в данном случае могут считаться врагами. Он не называет их врагами открыто, и это следует подчеркнуть. Свое негативное отношение к сторонникам графа Арманьяка и к дофину Карлу, чьи интересы они отстаивали, автор выражает иначе: говорит о них как o ceux qui disaient Franзais («тех, кто говорит по-французски»). Он вообще склонен несколько отстраненно говорить о «французах», при этом себя он никогда не называет французом, поскольку в его самоидентификации социально-корпоративная принадлежность превалирует, равно как и статус парижанина. Порой трудно понять, жителей каких территорий он именует французами. Скорее, «французы» у него ассоциируются с подданными короля Франции. В период с 1415 по 1420 гг. слово «французы» встречается в его дневнике всего два раза. Первый - в рассказе о битве при Азенкуре. Второй - в записи от 1417 г. Под французами здесь имеются в виду арманьяки «И правда то, что некие люди, пришедшие в Париж из Нормандии, спасались от Англичан из-за поборов или по другим причинам, затем были захвачены Бургиньонами, а потом за лье или что-то около того взяты Французами, которые с ними обошлись так же жестоко и тиранически, как Сарацины...». [24, р. 103]. Граф Арманьяк, по его словам, такой же жестокий человек, каким некогда был Нерон “Item, en ces jours .prenait-on les Armagnacs par tout Paris et hors Paris. Entre lesquels furent pris plusieurs grands de renom et trиs mauvais courage, comme Bernard d'Armagnac, connйtable de France, aussi cruel homme que fut oncques Nйron.”. [24, р. 112]. Как видим, на данном этапе осознание себя подданным французского короля не всегда совпадает с определением «француз». Таким образом, в этот период (и даже гораздо позднее) у «Парижского Горожанина» французы (арманьяки) вполне могут быть сравнимы с англичанами - врагами [17, с. 358] Затруднительно все-таки в этой связи согласиться с С.К. Цатуровой, которая пишет по поводу позиции Парижского Горожанина, что у него «французы, т.е. люди Карла Валуа, нередко названы врагами» [18, c. 358]. В том-то и дело, что Горожанин четко и определенно не называет их врагами, как он это делает по отношению к англичанам. Это, скорее, им подразумевается. Колетт Бон, комментируя текст дневника, указывает, что Горожанин впервые в 1436 г. ставит знак равенства между французами и арманьяками, но опять-таки определение «враги» он не использует [24, p. 344]..

В более ранний период, когда военное противостояние с англичанами не было так остро, вопросы взаимного восприятия французов и англичан не принимали жесткие формы, как в период с 1415 г. и далее. Так, автор «Chronique parisienne anonyme du XlVe srncle» (1319-1339 гг.) - предположительно парижский буржуа, ясно понимая разницу между французами (Franchois, nacion franchoise) и англичанами (Anglais, nacion d'Engleterre), а также другими иностранцами (gens d'etranges nacions), не выказывает чувства отторжения по отношению к англичанам. Более того, из его записей становится ясно, что браки между англичанами и французами не являлись чем-то из ряда вон выходящим и были делом обычным, а конфискационные действия по отношению к англичанам воспринимаются им как недостойные короля и его Совета: “et ainsi fut il fait contre droit escript et bonne foi... au grant honte du roy de France et son conseil” «И было это совершено против писаного права и против доброй веры. и к великому стыду короля Франции и его Совета.». [23, p. 105-107], чего уже не было в период войны [5, c. 38].

К. Бон отмечает в связи с вопросом о становлении нации во Франции в XIV-XV вв., что постепенно, довольно медленно, но французский язык (хотя между 1300-1500 гг. и наблюдалось возвращение к латыни в русле развивающегося гуманизма) приобретал качество «одного из сакральных языков, на котором было написано Священное Писание» [21, p. 111]. Более того, говорить на французском языке означало также и противопоставление себя англичанам [Там же, p. 111-112].

Во время Столетней войны французский язык все более приобретал качество языка национального, объединяющего всех подданных французского королевства.

Фактор конфессиональный. Этот фактор трудно рассматривать как определяющий, но все-таки его также нельзя не учитывать. И англичане, и французы - христиане. Авторы практически не показывают своего неприятия англичан как врагов по вере, как это было бы в случае 8 с мусульманами. Во взаимной пропаганде своего преимущества фран- ²⁰ цузы, правда, говорят о том, что их король - самый «христианнейший» король, т.е. можно предположить, что английский король уступает французскому королю в этом смысле. Это именование распространялось не только на короля, но и на его подданных. и на всю территорию королевства. Тем самым подчеркивалась богоизбранность королевства Франции, что также использовалось в качестве аргумента в противостоянии англичанам Со времени царствования Карла V (1364-1380) титулование «христианнейший» прочно закрепилось за королями Франции, хотя до середины XIV в. использовалось папским престолом и в обращении ко всем суверенам Европы. Впрочем, и англичане в период Столетней войны изображали своих монархов превосходящими по всем своим качествам других христианских государей [6, с. 300]. [20, р. 207-229].

«Парижский Горожанин» сравнивает англичан и арманьяков с сара- цинами-мусульманами, желая подчеркнуть их жестокость, несообразную с христианским милосердием, поэтому арманьяки-французы становились «чужими», они воспринимались уже не как христиане, не говоря уже об англичанах, которые также убивали своих братьев по вере, т.е. были, по сути, врагами и «другими», «не своими». Однако речь идет, скорее, об отрицательных коннотациях, а не о четких определениях.

Если война воспринималась англичанами как справедливая, поскольку английский король, как это представлялось, отвоевывал земли, принадлежащие ему по праву [6, с. 28-61], то для французов война была наказанием за грехи. Наказание за грехи в контексте средневековых представлений - это следствие отхождения от заветов Христа. Дьявол воспринимался как «чужой», и в этом смысле англичане - последователи дьявола, т.е. чужие. Но это касается и политической партии арманьяков, которые, хотя и были французами, но действовали во вред Франции, и в указанном выше смысле были врагами Примечательно, что и англичане, сражаясь с врагами, полагали, что именно они - Христово воинство, а противник - дьявольское [6, с.301]..

Фактор политический. Он наиболее показателен. Клеман де Фокам- берг объединяет англичан с другими «старинными врагами королевства» [26, і II, р. 133, 289], ему вторит и Николя де Бай, говоря об англичанах как о «врагах королевства», хотя первый - сторонник бургиньонов, а второй - арманьяков. Николя де Бай, в частности, упоминает в 1416 г. о процессе против магистра искусств и медицины, бакалавра теологии

Жана Фюзори, каноника собора Нотр-Дам, который «поддерживал [англичан] и советовал королю Англии и англичанам против общего блага королевства [Франции]» “...ledit Fusori avoir favorisй et conseilliй le roy d'Engleterre et Anglois contre le bien public de royaume.”. [Там же, р. 237-238], и это квалифицировалось как crime de lиse magestй, т.е. преступление против короля и королевства [25, t. II, р. 238], одно из самых тяжких, но в записи де Бая - лишь констатация факта. Никакого осуждения или даже просто резких слов в записях обоих секретарей в адрес англичан мы не найдем, они оба весьма сдержаны. Отношение же к англичанам у Горожанина менялось не просто в зависимости от политической конъюнктуры, но, будучи крепко связанным с чувством «местного парижского патриотизма», с уважительным отношением к верховной власти в целом. Вероятно, этим можно объяснить весьма терпимое отношение к заключенному в 1420 г. в Труа мирному договору, в соответствии с которым английский король Генрих V должен был наследовать французский трон после смерти Карла VI - короля Франции. Это вызвало недоумение, но не более того. Для автора «Дневника Парижского Горожанина» авторитет короля Карла VI безусловен, а его неприятие дофина Карла, будущего Карла VII, заканчивается вместе с его коронацией.

Можно условно выделить несколько этапов в изменении позиции «Парижского Горожанина» при разграничении политических врагов и друзей, в которой англичане могли занимать разные положения в зависимости от политической конъюнктуры. Разумеется, его личные приоритеты не означают позицию всех, но ее, возможно, можно считать показательной для определенных социально-политических кругов Парижа.

1. Сдержанно негативное, когда англичане находятся далеко от Парижа; англичане - «чужие», «исконные враги Франции», но «далекие чужие».

2. Англичане ассоциируются с сарацинами - безусловными «чужими» (не христианами), чьи злодеяния даже хуже, чем у сарацин, поскольку они подошли слишком близко к Парижу, разоряя округу.

3. После мира в Труа (1420 г.), заключенного между королями Англии и Франции, - фактическое признание короля Англии в качестве верховного сеньора; англичане - условно «свои» [17, c. 462] Жан Фавье отмечает, что «Парижский Горожанин» считает французами и подданных английского короля Генриха VI, поскольку он - законный король (по договору в Труа), а сторонников дофина Карла до освобождения Парижа от англичан он называл предателя- ми-арманьяками, т.е. по сути врагами.. Любопытна отмеченная Е. Калмыковой особенность: в качестве ключевых компонентов для определения принадлежности к тому или иному народу принимались во внимание место рождения, место проживания и подданство. Перемена подданства, а также места жительства могли привести к смене национальной идентичности. Кроме того, за «этнической характеристикой» стояло указание на политическую лояльность, отсут- 8 ствие которой во время войны воспринималось как смена национальной ²⁰ идентичности (например, запрет на заключение браков между французами и англичанами) [5, с. 36-38].

4. Явно отрицательное отношение после признания Карла VII легитимным правителем (коронация в 1429 г.). Англичане однозначно воспринимаются в качестве врагов Франции. Связь самоидентификации по подданству и формирование идентификации по «национальности» представляется очевидной.

Политические колебания были неизбежны и во многом зависели от того, насколько пострадали от военных конфликтов местности и города. Париж больше пострадал во время захвата его арманьяками в 1413 г., чем от англичан. А вот для жителей Юга понятия «англичанин» и «грабитель» были синонимами [17, с. 466]. Соглашательская позиция зачастую не означала позицию антигосударственную (антико- ролевскую), это скорее был вопрос выживания.

Действительно, идентификация средневекового человека происходила прежде всего по социальным, корпоративным, религиозным параметрам, а не по «национальным» (этническим). Столетняя война, как заметил Ж. Фавье, была не только войной между Францией и Англией, но включала и побочные военные конфликты, которые также сопровождались разорением и кровью [Там же, с. 464], втягивали в себя большое количество людей и регионы. Это также влияло на индивидуальное и коллективное сознание.

Фактор корпоративный. Своеобразная «политкорректность» по отношению к англичанам со стороны чиновников Парламента, де Бая и де Фокамберга, продиктована, прежде всего, тем, что они оба принадлежали к парламентской корпорации.

Пользуясь определенными социальными привилегиями, замкнутые в кругу своих обязанностей, нацеленные на укрепление своего исключительного положения в социальной системе, ревниво оберегавшие свои ряды от проникновения чужаков, они действовали в русле парламентских интересов, даже если их личные взгляды с ними и не совпадали [18]. «Парижский Горожанин», тесно связанный с университетской корпорацией, со многими богатыми парижскими буржуа, напротив, очень живо переживает происходящее, переживает за «своих»: богатых буржуа, адвокатов, людей Университета. Но и остальные жители Парижа - тоже «свои». Однако, как показывает анализ источника, эти связи в целом оказывались гораздо более слабыми, чем корпоративные. Этот фактор можно назвать скорее «разъединяющим», нежели «объединяющим».

Фактор информационный. Стоит говорить, по крайней мере, о нескольких источниках, формировавших в этот период, если и не общественное мнение, существование которого в этот период вопрос спорный, то мнение разных групп населения по отношению к политическим противникам Разумеется, были и другие способы воздействия на сознание населения: полити-ческие памфлеты, чтение королевских прокламаций глашатаями, церковные пропове-ди, а в Англии - еще и помещение «программных изображений» на печатях и монетах [7, с. 81] . Что же касается «общественного мнения», то П. Уваров считает, что «оценка и была, собственно говоря, общественным мнением, которое, в свою очередь, и привело к некоторым изменениям в коллективных представлениях» [16, с. 182].. Имеются в виду и распространявшиеся в Париже слухи, порочившие ту или иную сторону, и пропаганда, направленная против англичан, в виде трактатов и стихов, в которых клевета перемешивалась с призывами к победе и поддержке короля.

Особенно действенны в этом смысле были описания зверств, учиненных англичанами и арманьяками. В «Дневнике Парижского Горожанина» довольно часто говорится о таких ужасах, хотя сам автор вряд ли был их свидетелем. Англичане, равно как и арманьяки (противники уважаемого им герцога Бургундского, чьим сторонниками были многие парижане), согласно его мнению, всегда совершают преступления по отношению к жителям Парижа, ко всему Французскому королевству, следовательно, они злейшие «враги». Благо королевства, короля и благо Парижа для Парижского Горожанина идут рука об руку, и, если король и его приближенные игнорируют Париж, его это оскорбляет.

Примечательна в этом отношении позиция нормандского поэта Оливье Басселена, чья деятельность пришлась на период гораздо более поздний - середина XV в. Басселен открыто с оружием в руках боролся против англичан в партизанском отряде и погиб в стычке с ними. Он, воочию видевший свой разоренный край и бесчинства английских военных отрядов, призывал к вооруженному сопротивлению им, обращаясь к подданным французского короля - тем, кто, по его словам, «любит короля Франции:

Entre vous gens de village Qui aymйs le roy Franзoys Prenez chascun bon courage Pour combattre les Englois «Среди вас, людей деревенских, которые любят французского короля, пусть каждый отважится сразиться с англичанами...». [28, p. 300-302]

Быть нормандцем и быть подданным французского короля для него вещи, не противоречащие друг другу. Идея подданства и верности французскому королю сопряжена с идеей борьбы за свою родину [1].

Подводя итог, мы вправе сказать, что противопоставление англичан 8 и французов в качестве «своих» и «чужих», чьи интересы чаще всего не совпадают, не всегда абсолютно, поскольку при определенных политических условиях и англичан вполне можно было признать за «своих».

Нечетко выраженный у анализируемых авторов этнический (национальный) фактор не играл определяющей роли, уступая факторам политическому и корпоративному, что связано с их специфическим положением и статусом. Однако этот фактор, отделявший французов от англичан, все же уже был частью индивидуального и коллективного сознания (менталитета), влияя вкупе с другими факторами на формирование национального самосознания.

Авторы «дневников» - парижский буржуа (Парижский Горожанин) и оба королевских чиновника были свидетелями событий одного из сложных этапов Столетней войны: очередного вторжения англичан, выигрывавших битву при Азенкуре в 1415 г., попытку создания двойной монархии в 1420 г., т.е. фактически угрозу потери Францией политической независимости. Правда, Николя де Бай не дожил до времени заключения Договора в Труа, поскольку умер в 1419 г.

Оба секретаря Парламента в своих оценках отличались большей терпимостью, или лучше сказать, сдержанностью по отношению к англичанам, не используя резких определений или метафор в своих «дневниках», поскольку эти записи все же не носят сугубо личного характера, хотя Николя де Бай еще вел и более свободные записи на латыни.

Таким образом, если в качестве определяющего знака процесса формирования двух наций брать отношение французов к англичанам как к врагам, как к чужим, то можно констатировать, что в этот период именно война способствовала ускоренному размежеванию двух народов.

Патриотическое чувство у автора «Дневника Парижского Горожанина» без ярко выраженной этнической составляющей претерпело некоторые мутации, связанные и с меняющейся политической конъюнктурой, и с особенностью его социального положения, когда корпоративные интересы, интересы города в целом стояли на первом месте, а интересы королевства несколько уступали в приоритете.

Можно также констатировать, что позиция людей менялась в зависимости от их стратегии выживания в этот период и в каждом конкретном случае могла зависеть от многих факторов. О «национальном чувстве» секретарей Парламента Клемана де Фокамберга и Николя де Бая говорить также не приходится: их самоидентификация как «французов» не проявляется, она поглощена их идентификацией как «офицеров власти» [18]. Это особенно характерно для периода формирования национального государства, когда национальное чувство еще не сформировалось и не проявило себя в достаточной мере: на первый план выходили соображения иного порядка.

Но уже в XVI в. в пору гражданских войн образ «чужого» совпадал с образом врага, более того, «чужой» - это, как правило, иностранец.

Даже законный король вызывал подозрения, если он активно сотрудничал с чужестранцами [19].

Понятия «национальное чувство» и «национальное самосознание» в указанный период еще не сформировались в достаточной степени. Осознание себя французами было тесно связано с осознанием себя подданными короля Франции и верности ему, а, следовательно, и королевству Франция. Равно как и для тех, кто считал себя англичанами, идентификация по подданству королю Англии была решающей [5; 6].

«Свои» и «чужие» маркировались чаще не по этнической, а по политической и социальной шкале соответствия, хотя фактор языка начинал играть важную роль. Не всегда успешная деятельность королевской власти в различных сферах (политической, социальной, правовой, военной) в конечном итоге была направлена на защиту интересов жителей всего королевства. Королевская власть во Франции явилась той силой, которая смогла помочь французам осознать себя не только подданными короля, но людьми, принадлежащими к одной нации, независимо от места проживания и социальной принадлежности. За ней как гарантом единства уже в XIII в., по мнению исследователей, был виден отдельный и единый народ, шел процесс оформления понятия «отечество» (patrie), совпадающего с «Францией», и соответствующей ему «нации» (nation). Правда, процесс этот был длительный и противоречивый. Однако в период Столетней войны именно «культ династии и символа короны был выражением национального чувства, распространявшегося уже на всю Францию» [15, т. 2, с. 439-441].

Библиографический список

1. Бароне А.В. «Английская Нормандия» первой половины XV века: путь во Францию: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2006.

2. Гринфельд Л. Национализм. Пять путей к современности / Пер. с англ. Т.И. Грингольц, М.Р. Вирозуб. М., 2О08.

3. Джаксон Т.Н. Ориентация в пространстве // Джаксон Т.Н., Коновалова И.Г., Подосинов А.В. Imagines mundi. Античность и средневековье. М.,

2013. C. 321-375.

4. Иванцова Е.В. О термине «языковая личность»: истоки, проблемы, перспективы использования // Вестник Томского государственного университета. Филология. 2010. № 4 (12). С. 24-32.

5. Калмыкова Е.В. «Так, народы произошли от языков, а не языки от народов» // Казус. 2014-2016. Вып. 11 / Под ред. О.И. Тогоевой, И.Н. Данилевского. М., 2016. С. 33-51.

6. Калмыкова Е.В. Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья. М., 2010.

7. Калмыкова Е.В. Официальная пропаганда английской внешней политики в XIV-XV вв. // Королевский двор в политической культуре средневековой Европы. Теория, символика, церемониал. М., 2004. С. 81-113.

8. Кларк С. Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга / Пер. с англ. И. Литвиновой. М., 2012.

9. Кузьмина М.В. Представление о «своих» и «чужих» в «Le Mйnagier de Paris» (конец XIV в.) и в «Journal d'un bourgeois de Paris» (1-я пол. XV в.) // Проблемы исторического познания. М., 2011. С. 118-125.

10. Лазарев А.В. Ментальные карты Парижа XV-XVI вв.: восприятие городского пространства // Город в Античности и Средневековье: общеевропейский контекст: Доклады международной научной конференции, посвященной 1000-летию г. Ярославля. Ч. I. Ярославль, 2010. С. 116-124.

11. Лучицкая С.И. Образ другого. Мусульмане в хрониках крестовых походов. СПб., 2001.

12. Нуждин О.И. Проблема объединения английской и французской нации во Франко-английском королевстве (1420-1435 гг.) // Научный диалог. 2012. Вып. 4: История. Социология. Культурология. Этнография. С. 10-22.

13. Нуждин О.И. Договор в Труа 1420 г.: причины, условия, последствия // Античная древность и средние века: Сб. науч. тр. Вып. 32. Екатеринбург, 2001. С. 318-327.

14. Седых А.П. Этнокультурные характеристики языковой личности (на материале французской языковой личности): Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Саратов, 2005.

15. Словарь основных исторических понятий. Избр. ст. в 2-х т. Т. 2 / Пер. с немецкого К. Левинсон; Сост. Ю. Зарецкий, К. Левинсон, И. Ширле. М., 2014.

16. Уваров П.Ю. Париж в XV столетии: события, оценки. общественное мнение? // Одиссей. М., 1994. С. 175-193.

17. Фавье Ж. Столетняя война / Пер. с франц. М.Ю. Некрасова. СПб., 2009.

18. Цатурова С.К. Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века. М., 2002.

19. Эльфонд И.Я. Образ «чужого» в политической идеологии и пропаганда Франции эпохи гражданских войн // Культурные связи в Европе эпохи Возрождения. М., 2010. С. 174-182.