Революция, которую мы выбираем. Итоги и перспективы "юбилейного" бума

Размещено на http://allbest.ru

Институт российской истории РАН

Революция, которую мы выбираем. Итоги и перспективы «юбилейного» бума

(The revolution we choose. Results and prospects of the «anniversary» boom)

Владимир Булдаков (Vladimir Buldakov)

Москва (Moscow)

Введение

В советские времена историки безуспешно пытались приспособить революционное прошлое к текущим нуждам авторитарно-бюрократического государства. Понятно, что подобные экзерсисы не могли не обернуться крахом. Так и случилось, и мы до сих пор пожинаем последствия этого.

Мыслительный аппарат человека устроен так, что он воспринимает отдалённые феномены то ли как таинственно-роковые величины, то ли как набор понятных ему псевдосущностей и квазизависимостей, корректирующих «разумность» его сегодняшнего существования и поведения. В восприятии истории он либо довольствуется химерами собственного -- увы, недалёкого, но зато пылкого -- воображения, либо отдаётся во власть пристрастий сегодняшнего дня.

При этом многократно возрастают (хотя и не беспредельно) возможности манипулирования его сознанием. Как следствие, нынешние российские представления о революции складываются из всевозможных симулякров, порождённых ментальными слабостями наших дней. С учётом всего этого стоит попытаться проанализировать, какой мы видим сегодня революцию, способны ли мы более адекватно воспринимать её, какие ее образы и события мы предпочитаем. Разумеется, в рамках данной статьи это будет сделано в наиболее общем виде; при этом не может не присутствовать и гипотетический момент.

Что мы ищем в «эпохе перемен»?

В формировании образа революции в России решающее слово до сих пор оставалось за властью. Прошлому всегда навязывался имидж, наиболее соответствующий текущим политическим целям и задачам. Революция то представала торжеством «исторически востребованного» насилия, то становилась благостной и даже «пацифистской». Наконец «Великий Октябрь» уподобился горбачёвской «перестройке». Часть исторического сообщества с «пониманием» реагировала на такие метаморфозы: так, в Институте российской истории РАН был ликвидирован сектор истории «Великой Октябрьской социалистической революции и Гражданской войны», а Научный совет РАН по комплексной проблеме «История Великого Октября» был стыдливо переименован в «Совет по истории социальных движений, реформ и революций». Относительно недавно была то ли отменена, то ли «подменена» -- не без помощи некоторых историков! -- всем известная знаковая дата. Выяснилось, однако, что и это не помогло преодолеть глубинный общественный раскол, связанный с событиями 100-летней давности. революция россия перестройка элита власть

Бывают события, которые невозможно вытравить из людской памяти. Сегодня призрак «непонятой» революции 1917 г. присутствует даже в работах, вроде бы отдалённых от неё и хронологически, и сюжетно, -- она остаётся проблемой не только всей русской истории См.: Булдаков В.П. Революция как проблема российской истории // Вопросы философии. 2009. № 1. С. 53-63., но и индикатором отношения к власти. Строго говоря, от способности к пониманию роли революции в истории зависит не только способ нашего движения вперёд, но и скорость этого движения.

Если скрыть революцию от людских глаз не удаётся, следует «замылить» окуляры исторической памяти. Проще всего это сделать путём демонстрации грандиозности события -- «потёмкинские деревни» всегда впечатляли россиян. Слов нет: русская революция была действительно Великой -- как по разрушительным последствиям, так по громадному -- пусть далеко не адекватному -- воздействию на внешний мир. Но как быть со значением революции для народа, который её совершил? Как связать «величие» с ужасами расстрела царской семьи, Красным и Белым террором, раскулачиванием, ГУЛАГом, Большим террором -- этих наиболее впечатляющих образов, так или иначе связанных с «Великим Октябрём»? Между сакральным и инфернальным не может быть «золотой середины».

Да и как считать революцию великой, если многие авторы ставят во главе её злобных авантюристов вкупе с политическими импотентами. И разве «народ безмолвствовал»? Может быть, сфокусироваться на революционных пассионариях с их футуристическими грёзами, не говоря уже об утопических психозах масс? Революцию не делали в белых перчатках, описывать её следовало бы соответственно.

Давно замечено, что «проклятием безудержного прогресса является безудержная регрессия» Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М.; СПб., 1997. С. 53.. Это заявление историкам революции стоило бы принять как аксиому. Следовало бы учитывать, что на пике революции эндогенные и экзогенные факторы, её стимулирующие, словно сливаются воедино. При этом своеобразным символом и вместе с тем началом новой европейской эпохи оказались невиданные пертурбации в культуре и искусстве предвоенных лет -- футуризм, экспрессионизм, имажинизм стали поистине знаками судьбы европейской цивилизации. «Стальной век» См.: Дамье В.В. Стальной век. Социальная история советского общества. М., 2013. начинался с того, что распались привычные смыслы и образы, хотя взвинченная людская масса предпочитала мыслить по-старому Булдаков В.П., Леонтьева Т.Г. 1917 год. Элиты и толпы: культурные ландшафты русской революции. М., 2017. С. 23-24, 114, 342..

В основе наших прошлых и сегодняшних представлений о русской революции лежит ratio европейского XIX в., соответственно подкрашенное идейной модой текущего дня. Всякое общество нуждается в «комфортном» прошлом, соответственно выстраиваются и представления о нём и его творцах. Однако эпистемологически такой итог вызывает возражения: в XXI в. Революцию XX столетия невозможно разглядеть, используя логические представления XIX в. Отсюда обескураживающий итог: в событиях 1917 г. кое-кто пытается уловить черты «цветных революций». Последние -- плод воображения суетливых политологов, чья деятельность так же «продуктивна», как и конспирологические «открытия» столетней давности.

Конечно, историки продолжают делать своё дело. Но и они, как правило, не в меру оглядываются на прошлую и нынешнюю политику. Так, объёмная книга В.В. Шелохаева, посвящённая по преимуществу деятельности кадетского ЦК, напоминает очередной памятник высоколобым российским либералам, возвышающийся посреди «тёмной» народной массы См.: Шелохаев В.В. Конституционно-демократическая партия в России и эмиграции. М.,

2015..

С другой стороны, в монографии Ф.А. Гайды констатируется, что «широкая социальная революция стала непосредственным следствием не наличия тяжёлых социальных проблем, а в первую очередь ликвидации государственного механизма их решения» Гайда Ф.А. Власть и общественность в России: диалог и пути политического развития (1910-- 1917 гг.). М., 2016. С. 513.. Как всегда, всё в руках правителей и элит. Если так, то, быть может, исток грандиозного кризиса в тотальном непонимании тех и других снизу? В общем, народ искал свою власть, но не находил. Отсюда кратковременный культ А.Ф. Керенского, призванного подменить исчерпавший себя образ самодержавия Колоницкий Б.И. «Товарищ Керенский»: Антимонархическая революция и формирование культа «вождя народа» (март--июнь 1917 г.). М., 2017..

Сторонники политической истории так или иначе тяготеют к поиску альтернатив революции. Напротив, из недавних работ о предреволюционной российской экономике следует, что ситуация была практически непоправимой См.: Поликарпов В.В. Русская военно-промышленная политика 1914--1917. Государственные задачи и частные интересы. М., 2015; Китанина Т.М. Россия в Первой мировой войне 1914-- 1917 гг.: Экономика и экономическая политика. СПб., 2016.. Но дело не просто в хозяйственных неурядицах. При утрате доверия снизу кризис патерналистской системы становится необратимым: характерно, что власть стала всё больше рассчитывать на поставки из-за границы См.: Порох, золото и сталь. Военно-техническое сотрудничество в годы Первой мировой войны. СПб., 2017..

В экстремальных ситуациях решающее значение приобретают не «объективные» показатели, а субъективные представления людей о происходящем. Великие события не могут оцениваться по привычным «объективным» критериям обычного времени -- не стоит измерять слона ученической линейкой. Именно так приходилось мне писать более 20 лет назад: революция не просто велика, она многомерна. У историка, напротив, ограниченный набор измерительных приборов.

Революция произошла в громадной и архаичной империи, а империя -- это культура властвования над культурами -- новыми и старыми, продвинутыми и застойными. Внутри её экономика неизбежно смыкается с этикой, а та -- с эмоциями. Исследователи отмечают, что революция -- это «определённый механизм снятия накопившихся в обществе противоречий» May В. Механизмы, предпосылки и последствия радикальных общественных трансформа-ций. М., 2017. С. 19.. В её ходе неизбежно меняются представления о справедливости, правовая мысль претерпевает невиданный шок Юристы и революция: Pro et Contra / Авт. и сост. С.М. Шахрай, К.П. Краковский. М., 2017. В этом сборнике статей рассматриваются противостоящие друг другу воззрения различных правоведов на революцию.. Культурная среда раскалывается. Именно этому процессу была посвящена книга о столкновении элит и масс в 1917 г. Булдаков В.П., Леонтьева Т.Г. 1917 год. Элиты и толпы... С. 587--598. Показательна также монография Ю.В. Аксютина и Н.Е. Герд о поведении в революции интеллигентского большинства См.: Аксютин Ю.В., Гердт Н.Е. Русская интеллигенция и революция 1917 года: в хаосе со-бытий и в смятении чувств. М., 2017..

В целом, нынешние воззрения на революцию не случайно остаются не менее противоречивыми, чем полтора десятка лет назад Buldakov V. Scholary Passions around the Myth of «Great October» // After the Fall: Essays in Russian and Soviet Historiography / Ed. by M. David-Fox, P. Holquist, M. Poe. Bloomington, 2004.. Исследователь не может не «выбирать» прошлую революцию -- иначе ему пришлось бы отказаться от культурно-исторических основ своего существования. Такая ситуация болезненна для массового сознания. Как выйти из неё? Первыми озаботились этим не историки В сущности, «упреждающий» характер в России приобрела только одна международная кон-ференция. См.: Эпоха войн и революций: 1914--1922. Материалы международного коллоквиума (Санкт-Петербург, 9--11 июня 1916 года). СПб., 2017., а власть предержащие Это сразу же заметили западные авторы. См., например: Rendle М., Retish А.В. Introduction. The «lessons» of 1917 // Revolutionary Russia. 2017. Vol. 30. № 1. June. P. 1.. В декабре 2016 г. российское руководство приняло решение: грядущая коммеморация должна пройти под знаком примирения духовных наследников «либералов» и «коммунистов», «красных» и «белых». При этом было заявлено, что «сегодня государственная власть не только не диктует историкам, какие “правильные” политические акценты необходимо давать тем или иным событиям нашей истории, но наоборот, обращаться к специалистам, чтобы получить профессиональные ответы на сложные вопросы». Такой подход нельзя не приветствовать. Но чтобы прийти к подлинному примирению, надо бы найти глубинные истоки революции, отыскать такие несомненные её причины, которые устроили бы всех. Возможно ли это? Положение усложняется тем, что не столь давно, в ходе коммеморации, связанной с Первой мировой войной, сверху не раз прозвучали слова о «предательстве», в результате которого Россия оказалась проигравшей стороной Колоницкий Б.И. Ресурсы культурной памяти и политика памяти о Первой мировой войне в России // Cahiers du monde rasse. 1917. Historiographie, dynamiques revolutionnaires et memoires contestees. 2017. 58/1--2, Janvier--juin. C. 179--181..

В связи с этим возникает «эпистемологическая» неувязка: одно дело -- сообщество профессиональных историков, опирающихся на факты, порождённые культурной средой, другое -- историческое воображение масс, привыкших ориентироваться на «подсказки» телевизора (или интернета). «Необходимо взглянуть на те события во всех оттенках, стать выше борьбы сторон, справедливо и беспристрастно вспомнить и о победителях, и о жертвах, у каждого из которых была своя правда», -- заявил 3 июня 2017 г. на общем собрании Российского исторического общества его председатель С.Е. Нарышкин. И, надо заметить, близкие к власти любители заговоров вскоре сбавили тон Cp.: Никонов B.A. Крушение России. 1917. M., 2011; Никонов В.А. Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем... М., 2017., а на многочисленных конференциях стал вырастать образ «Великой российской революции». Однако с телеэкранов ещё более мощным потоком полилась фантазийная муть, основу которой составили заезженные конспирологические «прозрения». Понятно, что на явление системного порядка нельзя смотреть с одной стороны (как и с двух, трёх и более). Его предстоит высветить со всех сторон, чтобы получить своего рода голографическое изображение динамичного исторического явления. Это позволит избежать «эффекта параллакса» (предмет меняет свою форму в зависимости от изменения угла зрения). Но основная масса историков активизировалась по-своему -- случился настоящий историографический бум, увы, заметно отдающий нафталином.

По некоторым данным, с декабря 2016 до конца 2017 г. в России прошло около 2 тыс. мероприятий (конференций, выставок и т.п.), за рубежом -- около 400 коммемораций, только во Франции были проведены свыше десятка различных конференций. Конечно, преобладали ритуальные и занимательные акции -- вплоть до музыкально-театрализованных представлений.

Какова оказалась содержательная часть «юбилея»? В этом плане показательны публикации в журнале «Российская история». Так, № 2 за 2017 г. открыла статья директора Института российской истории РАН Ю.А. Петрова о том, как представлена Россия накануне революции в современной историографии. Было отмечено, что громадным стимулом для историков революции стало 100-летие Первой мировой войны: война и революция перестали, наконец, рассматриваться обособленно См.: Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные про-цессы, политический кризис / Отв. ред. Ю.А. Петров. М., 2014; Булдаков В.П., Леонтьева Т.Г. Война, породившая революцию. Россия, 1914--1917 гг. М., 2015.. Но только ли европейская война породила русскую революцию? Ответ был сформулирован так: «В мирное время Российская империя, несмотря на многообразие, разнонаправленность и масштабность характерных для неё социальных конфликтов, способна была их “переварить”. Однако в экстремальных условиях войны это оказывалось невозможным». Также вполне резонно было сказано, что «практически “вечный” вопрос о соотношении стихийного и рукотворного в событиях Февраля 1917 г. предполагает особое внимание к проблемам массового движения» Петров Ю.А. Россия накануне Великой революции 1917 г.: современные историографиче-ские тенденции // Российская история. 2017. № 2. С. 16, 3, 8.. Оставалось только добавить, что развёрнутая картина массовых движений именно под «вечным» углом зрения оставалась представленной слабо Это заметно и по материалам юбилейной конференции, проведённой Институтом россий-ской истории РАН, на которой преобладали вопросы экономики и политики. См.: Великая рос-сийская революция, 1917: сто лет изучения / Отв. ред. Ю.А. Петров. М., 2017.. И дело не только в количестве исследований. Нынешний подход к «стихийности» осуществляется по преимуществу под углом зрения «сознательности», восходящей к эпохе Просвещения. Кстати, из статьи видно, до какой степени «ведомственное» мышление повлияло на деятельность «революционного» Временного правительства: служащие его канцелярий словно не понимали, насколько их занятия расходились с духом времени.

Впрочем, публикации того же номера свидетельствуют, что в осмыслении истоков и хода революции наметился сдвиг. Как заметил П.Н. Гордеев, «изучать политическую историю революционного времени, опираясь только на законодательные акты, невозможно -- они могли обессмысливать друг друга, поскольку издавались в условиях нарушения обычного хода дел и, зачастую, случайно оказавшимися во главе ведомств людьми» Гордеев П.Н. Комиссариат Временного правительства над бывшим Министерством двора // Российская история. 2017. № 2. С. 62.. Со своей стороны,

В.Б. Аксёнов пришёл к заключению: «Информационный кризис кануна революции, характеризовавшийся огромной ролью слухов, радикализировал общественные настроения, подготовив ментальную почву для революции», реанимировал потаённые страхи, породившие последующую волну насилияАксёнов В.Б. Революция и насилие в воображении современников: слухи и эмоции «медо-вого месяца» 1917 г. // Российская история. 2017. № 2. С. 32.. Но где источник насилия? Кем оно стимулировалось, кем сдерживалось?

На этом фоне статья В.В. Шелохаева о «переформатировании» партийного пространства в России в 1917 г. смотрится странно. Из текста следует, что «ни консерватизм, ни либерализм (как идеология и политическая практика) не смогли “укорениться” на российской почве». Но что можно было «переформатировать» изнутри хаотичного процесса? Однако автор считает, что работа по изучению партий должна быть продолжена Шелохаев В.В. Переформатирование партийного пространства в России в 1917 г. (историо-графические итоги и исследовательские задачи) // Российская история. 2017. № 2. С. 39, 41.. Но как, по каким критериям, с какой стороны? Может быть, снизу, а не с уровня обанкротившихся доктринёров?

Российские партии in corpore отражали (или предвосхищали) процесс развала империи, а не консолидацию общественных сил и тем более не начало формирования гражданского общества. Российская многопартийность оказалась мертворождённой в силу её генетических умозрительно-доктринальных изъянов. Об этом мне приходится напоминать постоянно; вразумительных возражений я не получал.

И почему нынешний интерес к политическим партиям упорно перемещается слева направо См.: Репников А.В. Консервативные модели российской государственности. М., 2014.? Отражает ли это известного рода симпатии к тем, кто видел в большевиках орудие немцев, масонства, еврейства См.: Булдаков В.П. Российская многопартийность: иллюзии прошлого, химеры современно-сти // Полис. 2016. № 4. С. 100-114.? Хочется думать, что А.А. Иванов не случайно цитирует известного правого публициста: «Винить большевиков -- всё равно, что винить холерного эмбриона», который не отвечает за тайну своего происхождения и активизации Иванов А.А. «Чёрная сотня сгинула в подполье»: русские правые и революция 1917 г. // Российская история. 2017. № 2. С. 57.. Действительно, самые массовые в прошлом правые партии (общероссийские и региональные), как показано в статье И. В. Омельянчука, представляли собой «руины» одного из многих «бастионов», воздвигнутых на пути революции Омельянчук И.В. Провинциальная контрреволюция: Иваново-вознесенская самодержав-но-монархическая партия в 1905--1917 гг. // Российская история. 2017. № 2. С. 130..

Было время, когда её историю подменили «однопартийной» историей ВКП(б). Затем пришло время многопартийной истории См.: Российская многопартийность и политические кризисы XX--XXI вв. М., 2016. Крити-ку таких представлений см.: Булдаков В.П. Российская многопартийность в контексте системных кризисов // Вестник Тверского государственного университета. Сер. История. 2010. № 12. Вып. 2. С. 17-33.. С чем связано тяготение к партиям? Только ли с тем, что такой подход позволяет по-своему прояснить пресловутый вопрос о соотношении стихийности и сознательности в пользу «управляемых (читай ''заговорщических”) революций» и навязчиво конструировать политологические оксимороны вроде «управляемого хаоса»? Или ностальгическое отношение к «потерянной» для России демократии сменилось некрофильской тоской по былой многопартийности?

Как бы то ни было, политическую историю можно сделать более осмысленной. Достаточно представить, что «европеизированная» политика 1917 г. таила под собой архаичные людские страсти вокруг «непонятной» властиСм.: Булдаков В.П. Революция, эмоции, политики: К переосмыслению событий 1914-- 1917 гг. // Политическая концептология. 2017. № 2.. «Смыслы открываются завтра», -- напомнила Т.А. Филиппова слова Ж. Лакана. Стоит уточнить: они могут открыться. Увы, похоже, что российская историография революции так и не стала «крепка задним умом» -- французский «ум на лестнице» её не озарил. Во всяком случае, дискурс «логос культуры против стихии охлоса» Филиппова Т.А. Братание идеи со штыком. Политико-культурные смыслы Великой россий-ской революции // Российская история. 2017. № 2. С. 84--87. требует особого культурно-антропологического оснащения. Само понятие политического на фоне событий 1917 г. смотрится не совсем уместно. Требуется углублённое изучение непосредственно революционного хаоса, а вслед за тем природы порождённых им квазиполитических страхов. Формально в России возникали (и возникают) вроде бы те же политические партии и институты, что и на Западе. Однако они, как правило, были отражением не органического, а псевдоморфного развития России Подробнее об этом см.: Королёв С.А. Псевдоморфоза как тип развития: случай России // Философия и культура. 2009. № 6; Королёв С.А. Секуляризация и десекуляризация в контексте концепции псевдоморфного развития России // Философская мысль. 2015. № 4; Королёв С.А. Ме-таморфозы власти. Опыты по микроистории: философские аспекты. М., 2017. С. 13--41.. В любом случае следовало бы не путать «потёмкинские деревни» с подлинными субъектами российской истории.

Другой «юбилейный» номер «Российской истории» открылся несколько запоздалым обсуждением нашей с Т.Г. Леонтьевой книги «Война, породившая революцию» (2015). Большинство авторов возражало, правда, деликатно против политической «экзотизации» России См.: Российская история. 2017. № 5. С. 9, 20, 23.. Новаторский характер книги, в сущности, отметил только У. Розенберг, другие авторы отделались уважительными фразами на фоне демонстрации собственной эрудиции.

Этот номер журнала оказался небогат оригинальными текстами. Некоторое исключение составляла статья о женском движении. Однако в ней было отдано предпочтение партийным феминистским акциям; бунтарские выступления, вносившие заметную истеричную ноту в ход революции, упоминались вскользь. Оказались вновь забытыми весенние стачки столичных прачек, а раскол в женском движении был отодвинут к осени 1917 г. Пушкарёва И.М., Пушкарёва Н.Л. Женское движение в общественно-политической жизни России 1914--1917 гг. (некоторые проблемы в отечественной историографии) // Российская исто-рия. 2017. № 5. С. 93. Между тем ещё весной противоречия между работницами и «равноправками», причём не только в столице, доходили до потасовок Булдаков В.П., Леонтьева Т.Г. Война, породившая революцию... С. 490, 634.. В общем и здесь сказалось влияние «партийной» историографии. Вероятно, в этой связи имеет смысл, опираясь на исследовательский задел См.: Безгин В. Повседневный мир русской крестьянки периода поздней империи. М., 2017., показать, как в ходе революции сказывались стереотипы женского поведения.

Здесь же были представлены статьи: о провинциальной партийности (В.П. Сапон) и о «многопартийной власти на Урале осенью 1917 г.» (В.М. Кружинов, З.Н. Сокова). Выводы авторов таковы: «Трагедия заключалась в том, что сама обстановка войны, в ходе которой элиты Российской империи демонстрировали свою неэффективность... высекала искры крамолы в беспокойном народном сознании» Сапон В.П. Нижегородская либеральная оппозиция накануне Февральской революции 1917 г. // Российская история. 2017. № 5. С. 43.; большевистский финал был обусловлен тем, что в России отсутствовала «единая концепция многопартийной социалистической власти» Кружинов В.М., Сокова З.Н. Органы многопаргийной социалистической власти на Урале осенью 1917 г. // Российская история. 2017. № 5. С. 72.. Возникает вопрос, а откуда было взяться экзотическому политическому цветку среди народной смуты?

К сожалению, «провинциальной» Ильюхов А.А. Революция 1917 года на Смоленщине. Хроника событий. Смоленск, 2007; Белова И.Б. Первая мировая война и российская провинция. 1914 -- февраля 1917 гг. М., 2011; Мещеряков Ю.В. Тамбовская губерния в начальный период советской власти. Октябрь 1917 -- ав-густ 1918 г. Тамбов, 2012; Соколов К.И. Тверская быль революции. Очерки революционной эпохи в Тверской губернии (1917--1922 гг.). Тверь, 2013., особенно «уездной», революции в современной России уделяется недостаточное внимание См.: Пашков А.А. Борьба за массы в Шадринском уезде Пермской губернии. 1917--1920 гг. Шадринск, 2007.. Между тем её познавательные резервы весьма велики. Как показывает исследование А.А. Дмитриенко, даже в Гатчине, рядом с революционной столицей, события развивались по-своему. В сущности, это был особый, относительно независимый уровень развёртывания революции См.: Дмитриенко А.А. Гатчина. Год 1917-й (глазами горожан). М., 2017..

Итак, в то время как западная историография уже давно постаралась развернуться и к социальной и культурно-антропологической истории революции См.: Rosenberg W.G. Interpreting Revolutionary Russia // Critical Companion to the Russian Revolution, 1914--1921. Г., 1997; Rosenberg W.G. Beheading the Revolution: Arno Mayer's «Furies» // The Journal of Modern History. 2001. № 73; Engelstein L. Paradigms, Pathologies and other Clues to Russian Spiritual Culture: Some Post-Soviet Thoughts // Slavic Review. Vol. 57. 1998. № 4; Engelstein L. Culture, Culture Everywhere. Interpretation of Modern Russia across the 1991 Divide // After the Fall..., и локальным сюжетам Cm.: Badcock S. Politics and Peoples in Revolutionary Russia: A Provincial History. Cambridge, 2007; Retish A. Russia's Peasants in Revolution and Civil War: Citizenship, Identity, and the Creation of the Soviet State, 1914--1922. Cambridge; N.Y., 2008; Karsch S. Die bolschewistische Machtergreifung im Gouvernement Voronez (1917--1919). Stuttgart, 2006., российские авторы по-прежнему тяготеют к этатизированной политической истории. Похоже, это связано вовсе не со спецификой научного интереса, а с психологией исследователей, как всегда оглядывающихся на власть.

Характерно, что нынешние «всезнающие» партийные лидеры остались при своих взглядах на революцию: В.В. Жириновский (ЛДПР) видит в ней только разрушение, Г.А. Зюганов (КПРФ), напротив, уверяет, что «Великий Октябрь» спас «самое гениальное изобретение русских» -- тысячелетнюю государственность Нечто подобное высказывалось и авторами сходной политической ориентации. См.: Вахи-тов Р.Р. Революция, которая спасла Россию. М., 2017. Также см.: От Великого Октября к совет-скому социализму. Взгляд 100 лет спустя. М., 2017.. И вряд ли их убедил академик А.В. Торкунов, заявивший: научное сообщество пришло к пониманию того, что все события 1917 г. вместе с Гражданской войной были этапами единого процесса 100-летие революции 1917 года в России: международные аспекты. Материалы парламент-ских слушаний 26 октября 2017 года. М., 2017. С. 6, 13, 19.. Хотя Нарышкин считает, что «революция перестала разделять и сталкивать наших граждан» Нарышкин С. Юбилей -- повод для серьёзной работы // Воронцово поле. Вестник фонда «История Отечества». 2017. № 1. С. 9., на деле стремление к «конвенциональному» взгляду на нее заметно лишь в среде профессиональных -- российских и западных -- историков. Политики и обслуживающие их журналисты по-прежнему тянут в разные стороны весь набор мумифицированных представлений о революции.

Сегодня мало кто хочет верить, что политические партии России отлетели, как пустая шелуха, от реалий революции уже к лету 1917 г. И не стоит кивать на выборы в Учредительное собрание. Итоги голосования были обусловлены социальными, а не политическими ожиданиями: одни избиратели отчаянно надеялись на сохранение порядка и достатка, другие жаждали решения вопросов о мире и земле. Налицо феномен «демократии лозунгов», характерный для охлократии.

Иной раз создаётся впечатление, что люди, засушенные академической учёностью, то ли вообще не в состоянии разглядеть того, что противоречит почитаемым ими «законам», то ли ставят химеры своего теоретического воображения выше жизненных реалий. Ведь и сегодня можно встретить утверждения, что политическая история русской революции ещё не написана Медушевский А.Н. Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в XX веке. М., 2017. С. 18.. Между тем сочинением именно политической истории революции в России занимались более 100 лет, однако подлинный смысл происходившего не удалось показать ни левым, ни правым авторамВ этой связи разочаровывают попытки представить возродить традиции советской «этатист-ской» истории революции. См.: Чураков Д.О. 1917 год: Русская государственность в эпоху смут, реформ и революций. М., 2017.. Зато несомненно, что на столетнем перегное политических «историй» произросли ядовитые побеги конспирологии.

Стремление к многомерному анализу событий революционных лет всё ещё остаётся на уровне умозрительных предположений См.: Могильницкий Б.Г. Русская революция в перспективе долгого времени: новые подходы к её осмыслению // Русская революция в контексте истории. Томск, 2008; Цыганков В.В. Кризи-сы российского общества: Русская революция с позиций мирсистемного анализа // О причинах русской революции. М., 2014; Лукоянов И.В. Революция 1917 года: что это было? // Февральская революция 1917 года: проблемы истории и историографии. СПб., 2017.. Тем не менее призывы понять революцию в свете теории динамического хаоса весьма обнадёживают См.: Бородкин Л.И. Русская революция в свете теории динамического хаоса // О причинах русской революции.. Интересы исследователей революции всё же становятся многообразнее: от экономики и финансов до слухов и предрассудков, от геополитики до повседневности. Исследуются не только попытки революционных лидеров прорваться в «будущее», но и стремление политически неразвитых масс «убежать» в прошлое. Довольно много в последние годы пишут о «церковной революции». Действительно, 1917 г. поражает обилием и интенсивностью различного рода конфликтов внутри Русской Православной Церкви. В процесс революционного раскола были вовлечены и миряне См.: Рогозный ПЛ. Церковная революция 1917 года. СПб., 2008; Леонтьева ТЛ. «Революци-онная церковь» или «церковная революция»? О некоторых новейших исследованиях по истории Русской Православной Церкви в 1917 г. // The Soviet and Post-Soviet Review. Vol. 36. 2009. №. 2; Шкаровский M.B. Александре-Невская лавра в год революционных потрясений (1917--1918) // Христианское чтение. 2010. № 1; Павлов Д.Б. Отечественная и зарубежная историография госу-дарственно-церковных отношений 1917--1922 гг. М., 2011; Бабкин М.А. Священство и царство. Россия, начало XX века -- 1918 год. М., 2011. -- это ли не отражение глубины кризиса?

Правда, в изучении религиозности эпохи то и дело возникают неувязки. Так, А.В. Пыжиков словно задался целью поставить гонимых властью старообрядцев в центр российской истории -- они якобы и революцию готовили, и приход Сталина накликалиПыжиков А.В. Питер--Москва. Схватка за Россию. М., 2014; Пыжиков А.В. Корни сталин-ского большевизма. М., 2016.. Между тем, как видно из работы В.В. Керова, в марте 1917 г. старообрядцы, подобно большинству подданных поликонфес- сиональной империи, оказались в плену революционной эйфории, несколько смикшированной «здоровым крестьянским скептицизмом». А к осени они полностью разочаровались в революционной политике Керов В.В. Старообрядчество в 1917 г. // Российская история. 2018. № 1. С. 146, 147, 159..

Если ситуация в академической историографии революции в 2017 г. выглядела невнятной, то в СМИ она напоминала скороспелый спектакль, поставленный коллективом неумелых, но нахальных режиссёров. Очевидно, что мы не способны, да и не хотим подняться до трагической высоты событий столетней давности. Профессионализма для выхода на уровень метаистории, её поистине хтонических сил, просто не хватает. И кто-то на этом паразитирует.

Правда, и историков, и политиков одинаково завораживает феномен гигантского воздействия революции на внешний мир. Не учитывается, что это было связано с неадекватностью её восприятия извне: революцию описывали как «модернистское» явление европейского XX в., не замечая, что она таила в себе родовые черты архаичного бунтарства. А всякая непонятая смута оставляет после себя надоедливые фантомные боли. Весь XX в. был отмечен примитивным «восстанием масс» (X. Ортега-и-Гассет), но «прогрессистское» сознание отказывалось это признавать.

Как бы то ни было, архаика явилась миру в футуристическом обличье. Отсюда и нынешнее возрождение понятия «Великая революция» -- когнитивное бессилие прячется за внушительным эпитетом. Сегодня на пальму первенства по этой части претендует А.В. Шубин См.: Шубин А.В. Великая российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года. М., 2014; Шубин А.В. Старт Страны Советов. Октябрь 1917 -- март 1918. СПб., 2017.. Увы, он не был первым Ещё в 1994 г. сходный термин предложил В.П. Дмитренко, признавший, что все предыду-щие попытки отыскать предпосылки революции 1917 г. оказались безуспешными. См.: История России. С древнейших времён до конца XX в. Т. 3. М., 1996. С. 147.. О «Великой революции» заговорили ещё в 1917 г. Другое дело, какой смысл вкладывался и вкладывается в данный концепт.

Очень часто мы лишь навешиваем на непонятные события привычные ярлыки: чем сложнее явление, тем сильнее соблазн самообмана. Лучше всего это заметно по основным (государственным!) каналам российского телевидения. Когда параллельно на двух из них в многосерийных фильмах парочка Лениных и Троцких несёт взаимоисключающую ахинею под водительством единственного «проницательного» человека -- А. Парвуса, то из этого следует, что историки не смогли поставить барьер людскому невежеству и легковерию. И если в talk-show «решающее слово» предоставляется личностям параноидального склада, то это является зеркальным отражением нашей историографической немощи.

В итоге революционная среда предстаёт сборищем мелких злых честолюбцев, не без успеха навязывающих Клио свои доктринёрские «проекты». На деле всё было с точностью до наоборот. На авансцену исторического действа выходили те, кто способен был -- хотя бы на время -- забыть о собственном Я, всецело отдавшись во власть всеисцеляющей, как казалось, стихии. В своё время Троцкий связывал это с «неистовым вдохновением истории» Троцкий Л.Д. Моя жизнь. Т. 2. М., 1991. С. 56..

И это не только метафора. Революция словно подбрасывает вверх лиц диссипативного склада, вооружённых простой, как дубина троглодита, идеей. И тогда импульсы теории, почитаемой передовой, «вдруг» начинают резонировать с архаичными пластами людской психики. Люди словно забывают о себе, отчаянно жертвуя прошлым во имя якобы возможного прыжка в будущее.

В сущности, homo sapiens -- это природный мятежник (хотя и пугающийся собственного бунтарства). Но в обычные времена в это трудно поверить Так, я был удивлён, когда моя статья на эту тему оказалась в дискуссионном отделе извест-ного французского журнала. См.: Bouldakov V. revolution ou revolte? Nouvelles perspectives cent ans plus tard // Vingtieme siecle. Revue d'histoire. 2017. № 135. Juillet--septembre. P. 159--160.. И можно ли вообще понять такое изнутри «застойной» среды? Вряд ли. Человек -- продукт longue duree, но он словно страшится правды о самом себе, отдаваясь наивностям текущего времени.

Особо отмечу, что в ряду коммемораций 2017 г. была сделана попытка вытеснить революцию из человеческой памяти средствами изобразительного искусства. В Третьяковской галерее на Крымском валу состоялась выставка под вызывающим названием «Некто 1917». Метафору заимствовали у В. Хлебникова -- вероятно, для того чтобы доказать его «неправоту». Были подобраны картины, призванные показать, что революционные события словно миновали выдающихся живописцев того времени. Конечно, всякое творчество инерционно, живописец не сможет всецело отдаться «злобе дня».

Однако он, так или иначе, ощутит и отобразит нерв, дух и этос эпохи, ибо повязан с ней глубинными узами культурного целого. И только мелкий политик станет уверять, что люди творчества не заметили «дурной» революции.

Между тем достаточно было взглянуть на открывавшее выставку полотно В.В. Кандинского «Сумеречное» (1917), чтобы поверить, что на Россию надвигается нечто смутное и неотвратимое. А если вглядеться в крестьянские лица знаменитого живописного цикла Б.Д. Григорьева «Расея», то трудно не почувствовать, что перед нами представители глубинной народной культуры, которая готова смахнуть с лица земли то, что угрожает её первозданному существованию.

Сегодня задача популяризации научной истории революции актуальна, как никогда. Увы, профессиональные историки от неё отмахиваются. Едва ли не единственное исключение -- блестящая работа Б.И. Колоницкого, который, сконцентрировавшись на критических сюжетах 1917 г., показал причины аберрации массового сознания См.: Колоницкий Б.И. 7917: Семнадцать очерков по истории Российской революции. СПб.,

2017.. Однако вряд ли эту работу заметят любители конспирологических сюжетов -- она лишит их иллюзий.

Некоторые журналисты также пытаются выступить в амплуа популяризации истории. Показательна книга М. Зыгаря «Империя должна умереть». Похоже, на него работал целый коллектив, даже порывшийся в архивах. Однако никакого нового качества, кроме занимательной подачи материала, книга не содержит. Автор, призывая излечиться от травмы «рукотворной», но неизбежной революции, лишь постарался убедить, что наследникам «победителей» и «побеждённых» не стоит раздирать застарелые раны Зыгарь М. Империя должна умереть. М., 2017. С. 864.. В других популярных работах утверждается, что «исторические срывы, провалы и катастрофы следует признать важнейшей особенностью Русской цивилизации» Разумовский Ф. 1917: Переворот? Революция? Смута? Голгофа! М., 2017. С. 3. (имеется в виду цивилизация православная). Ещё более примечательно появление книги

Л.А. Данилкина, названной претенциозно -- «Пантократор солнечных пылинок» -- и это о Ленине! Получилась бытовая биография выдающегося человека, «перевернувшего мир» с помощью гегелевской диалектики Похоже, попытки связать успех Ленина с гегелевской логикой становятся популярными. См.: Di Mascio С. Lenin е і quademi sulla scienza della logica di Hegel. Firenze, 2017.. И всё же концовка книги заставляет задуматься: непритязательный в быту человек, обладавший искренним и заразительным смехом, попросту не мог быть обычным злодеем и заговорщиком Данилкин Л.А. Ленин: Пантократор солнечных пылинок. М., 2017. С. 781--782..

Однако стоит вспомнить и Ф. Ницше: «Людей, замышляющих общественный переворот, следует разделять на таких, которые хотят достигнуть этим чего-либо для себя, и на таких, которые имеют при этом в виду своих детей и внуков. Последние опаснее всего: ибо им присуща вера и спокойная совесть бескорыстных людей» Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое: Книга для свободных умов. СПб., 2015. С. 304..

Историю русской революции с её «гениями и злодеями» пора поставить в контекст культурно-антропологического надлома большого исторического времени. Революции делали не инфернальные существа, а обычные -- пусть не в меру пассионарные -- люди, остро ощущавшие своё промежуточное положение между прошлым и будущим, а потому решительно отбрасывавшие «старую» мораль. И всё это отразили плакаты, карикатуры и открытки 1917 г.; некоторые исследователи, учитывая всеобщую тенденцию к «визуализации» прошлого, стремятся показать это См.: Аксёнов В.Б. Журнальная карикатура как зеркало общественных настроений в 1917 году // Вестник Тверского государственного университета. Сер. История. 2017. № 1; Ветер Семнадцатого года. Российский политический плакат 1917 г. М., 1917; Бич 1917. События года в сатире совре-менников / Сост. и текст В. Гусейнов и В. Булдаков. М., 2017..

По своему откликнулись на годовщину революции философы и филологи. Даже люди, вроде бы живущие в мире абстракций, порой ориентируются на отражения живой действительности в сознании людей творчества См.: Никольский С.А. Империя и культура. Философско-литературное осмысление Октября. М., 2017.. Если в известные времена позитивистские подходы не убеждают, а скорее вызывают подозрительность, то не лучше ли обратиться к воображению людей, пропускающих нежданные события через своё «историческое подсознание», -- этот невидимый продукт тысячелетних культурных напластований. Что касается филологов, то для них литературные метания постреволюционного времени естественным образом открывают пути к осознанию катастрофичной сути человеческого бытия См.: Русская революция 1917 года в литературных источниках и документах / Отв. ред.

B. В. Полонский. М., 2017; Перелом 1917 года: революционный контекст русской литературы. Ис-следования и материалы / Отв. ред. В.В. Полонский. М., 2017..

Революция несла в себе особые -- трудноразличимые или игнорируемые -- нарративы, даже мет «нарративы. Это давно заметил У. Розенберг, назвав итог развития событий 1917 г. «трагедией конкурирующих невозможностей» Розенберг У. Трагедия конкурирующих невозможностей // Российская история. 2017. № 5.

C. 10-16..

Революционная действительность порождала агрегированные формы эмоциональности. «Сумасшествие» революционных толп не походило на душевные болезни отдельных личностей. И если исходить из динамики эмоций, то окажется, что приход большевиков к власти был предопределён -- однако не их «заговорщичеством», а людскими ожиданиями неминуемой развязки Булдаков В.П. Поэтические завихрения «Красной смуты», 1917--1920 // Историк и Худож-ник. М., 2013. С. 367-393.. Легко просматривается ещё один метанарратив -- слухи, на протяжении 1917 г. упорно складывавшиеся в сценарий заранее объявленного «большевистского» переворота См.: Аксёнов В.Б. Слухи и страхи петроградцев и москвичей в 1917 г. // Социальная история: Ежегодник. 2004. М., 2005; Аксёнов В.Б. Война и власть в массовом сознании крестьян в 1914--1917 годах: Архетипы, слухи, интерпретации // Российская история. 2012. № 4; Булдаков В.П. 1917 год: страсти революции // Труды по россиеведению ИНИОН. Вып. 6. М., 2016. С. 277--319.. Чем сильнее общественное смятение, тем больше шансов на воплощение самого «невероятного» из сценариев, порождённых испуганным воображением.

Увы, при подведении итогов коммеморативного бума в российской историографии о подобных гипотезах речи не заходило. Ряд «главных» исследований выстраивался по привычным направлениям См.: Шелохаев В.В., Соловьёв К.А. Февраль в тени Октября (историографические итоги и исследовательские задачи) // Российская история. 2018. № 1. С. 161--171., теоретизирование застряло на приснопамятной теории модернизации и столь же замшелой теории элит Селезнев Ф.А. Революция 1917 г. в свете современных теорий // Российская история. 2018. № 1. С. 172-180.. О реальных путях изучения подлинных проблем революции сказать оказалось почти нечего.

Почему необходим взгляд со стороны?