Использование метафоры, как средства концептуального моделирования

Размещено на http://www.allbest.ru/

Использование метафоры, как средства концептуального моделирования

Беляев И.П., доктор технических наук, профессор,

Капустян В.М., кандидат технических наук, доцент

Локтев С., студент

Слова, перестав быть творениями отдельного индивида и пополнив систему словесных обычаев, теряют смысл, продолжая своё существование в бездушности, превращаясь в детали механизма и лишь изредка оживая в метафорах.

Х. Ортега

Metafora - значит переносящая. Уже в самом определении самой себя она содержит метафору, ибо никакого такого "переноса" в процессе метафоризации не происходит. Метафора и аналогия на её основе имеют два направления реализации:

А - понимание предъявленной метафоры;

Б - выработка метафорических высказываний, позволяющих упаковать и сообщить в одной фразе очень большой объем информации, который при обычным описании и дискурсе (объяснении) занял бы часы и дни.

Эти два процесса А и Б похожи, но разнонаправлены.

А.

В первом случае, то есть при понимании предъявленной метафоры, происходит “вылепливание” смысла самим слушателем из наличного в памяти "материала", то есть в процессе понимания в мыслях человека происходит заимствование подходящих подчинённых понятий из сетки признаков одного понятия в подчиняющую сетку признаков в "пользу" другого понятия. В это время происходит выработка новых чувств, эмоций, представлений и знаний.

И одна из сеток (заимствующая) при этом приобретают хотя бы один дополнительный более глубокий, чем имелось в памяти, уровень структуры смысла. Именно в этом вся сила метафоры. Возможность производить подобное и обозначена как использование "оперативных резервов (ресурсов) смысла".

Этот процесс "переноса", или заимствования совершается внутрипсихически, ибо только человек может реализовать метафору, или оживив значки на бумаге, или одухотворив произнесённые (услышанные) слова. Без человека значки и звуки мертвы, а метафора "не возгорается".

Б.

Во втором случае - при использовании средств метафоры как средств очень сжатого и красочного оформления мысли - происходит синтез метафорического высказывания по аналогии. Началом его является имеющаяся образная мысль и интенция (волевое намерение) довести её до слушающего. Смысл оформлен как сложное логическое, эмоциональное и моральное представление и ещё должен быть облечён в форму метафорической фразы или нескольких метафорических фраз.

Метафора и эмоциональное замещение.

Как ребёнок понимает сложные фразы, в которых встречаются незнакомые ему слова и понятия? Для объяснения этого процесса психологи ввели понятие "эмоциональное замещение". Ребёнок их просто-напросто замещает чем-то эмоциональным и фантастическим.

Подобный приём применяют и взрослые, если, скажем, лень или невозможно обратиться к толковому словарю. В обоих случаях чрезвычайно активно и почти мгновенно срабатывает странное воображение - синкретическое воображение (рядоположенное и одновременное, сопутствующее).

Например, встретив слово "консенсус" ("В результате сторонами был достигнут консенсус") или "прагматика" ("Прагматика человеческих отношений"), взрослый, который не знает точно смысла этих терминов, принимает для себя какой-никакой предположительный, но и вроде бы всё-таки и сомнительный их смысл и откладывает выяснение смысла точного на продолжающееся чтение. Или вообще на будущее, как бы делает себе в сознании "ждущую сторожевую заметку".

И когда, наконец, появляется фраза, снова содержащая это слово, из которой смысл может быть дополнительно несколько прояснён, эта "сторожевая заметка" удивительным образом всегда срабатывает. Так будет продолжаться, пока смысл термина не проясниться "окончательно" или достаточно надёжно.

Далее начинается активное использование термина в процессах речевого влияния. (До этого термин, из опасений быть неправильно понятыми или сконфуженным, активно не применяют). Так же иногда (и с большой, надо сказать, пользой для себя) поступают при изучении иностранного языка: встретив слово, перевод которого неясен или забыт, читают дальше, благо "из контекста" мало-помалу смысл этого слова оформляется.

Ребёнок, не имеющий навыков чтения и читательски-ораторского пристального внимания, поступает почти так же, но ещё проще: он в ответ на незнакомое слово проявляет уже обозначенную нами "реакцию эмоционального замещения" - ставит на место неизвестного значения слова некоторый уже имеющийся "подходящий" эмоционально окрашенный образ, взятый из мира его детских игр, фантазий, переживаний. Это позволяет ему продолжать освоение языка.

Со временем же по ходу языковой практики все такие эмоциональные замещения, оставленные в памяти, будут ребёнком постепенно уже вторично замещаться, и эти замещения будут переработаны в понятия с действительно полноценными первыми и вторыми семантическими окрестностями.

Посмотрим, что говорят о метафоре и метафоризации энциклопедии.

МЕТАФОРА - механизм речи, состоящий в употреблении слова (понятия), обозначающего объект некоторого одного класса, для характеризации или наименования объекта, входящего в другой класс, либо поименования др. класса объектов, аналогичного данному в каком-либо отношении.

В расширительном смысле метафора понимается как употребление слов и понятий не в их прямом, а в намекающем значении, - "переносном смысле". Метафора семантически (то есть буквально "по смыслу") двойственна;

В образовании (и соответственно анализе) метафоры участвуют четыре компонента:

- основной (характеризуемый) субъект (реципиент, фокус, тема, референт) - S_r

- - вспомогательный (характеризующий) субъект (донор, рамка, контейнер, коррелят, проектор) - S_d

- - подкрепляемые свойства (признаки) основного (описываемого, воспринимающего) субъекта, - P_r

- - подкрепляющие свойства вспомогательного (описывающего) субъекта метафоры, субъекта-донора (рема контейнера подходящих признаков). - P_d

Эти компоненты (P_r,P_d) могут быть и не полностью представлены в структуре метафоры. В частности, обычно, остаются не полностью представленными свойства и атрибуты основного субъекта, например "Собакевич был настоящий медведь": здесь можно думать и о косолапости, и о физической силе, о цвете сюртука, характере взгляда, основательности и медлительности движений и т.п. (но, конечно, не о шерсти, клыках и т.п.), то есть сходство охватывает диффузный комплекс несущественных (для медведя!) признаков, тем не менее, существенных для человека, создающих разукрашенный “медвежьим” образ человека-Собакевича.

Значение метафоры (для основного субъекта) формируется признаками именуемого класса объектов (или их аналогами). При этом таксономически существенные признаки класса устраняются. Если метафора лексикализуется (становится стандартной, претендует на роль часто употребимой), то происходит дальнейшее вычёркивание более или менее существенных признаков. Это ясно: чтобы подходить к возможно большему кругу применений; метафора хороша, но иногда вступает в противоречие с тем или иным основным субъектом S_r.

Следующий после лексикализации этап развития метафоры - превращение её в полноценное понятие.

Характерный признак (специфический атрибут) используется при этом лишь для выделения некоторой отсылочной разновидности в рамку класса. Он часто сопровождается оценочными коннотациями (попутными пояснениями).

Метафора, таким образом, является не только ресурсом образной (поэтической) речи, но и источников новых значений слов и понятий, которые могут выполнять и номинативную функцию, а не только локальную разовую функцию "освобождения", генерации (в голове понявшего метафору!) новых смыслов. Закрепляясь в традиции и становясь номинацией (например, "роза ветров") метафора приводит к полному замещению одних значений другими.

Матафора - это троп, источник (генератор!) новых значений, особый (не всюду допустимый) вид речевого употребления, ассоциативный механизм, способ речевого мышления..., наконец, - просто некий довольно оригинальный, но настоящий способ познания действительности.

Тогда-то перед нами и начинает брезжить вторая, куда более глубокая роль метафоры в познании. Мы нуждаемся в ней не просто для того, чтобы, найдя имя, довести наши мысли до сведения других, - нет, она нужна нам для нас самих: без метафоры невозможно мыслить о некоторых особых, трудных для ума предметах.

Она не только средство выражения, но и одно из основных орудий познания.

Чем более многознаковым, информативно богатым и нерасчленённым является значение слова S_d (конечно же, в памяти того, кто старается понять или сам продуцирует метафору), тем легче оно метафоризуется (в "рамке" всегда подыщутся подходящие несущественные (для "рамки") признаки, дополнительно "разукрашивающие" тот или иной основной субъект S_r).

Надо особо заметить, что, несмотря на название "вспомогательный субъект" (при статическом определении метафоры) S_d оказывается в динамическом процессе развития метафоры основным компонентом метафоры.

Среди имён это, прежде всего имена родов, а также имена реляционного значения, создающие метафорические перифразы ("баловень судьбы", "питомец брани").

Среди признаковых слов это прилагательные, обозначающие физические качества ("колючий ответ"), описательные глаголы ("совесть грызёт", "мысли текут") и др. Иногда метафора бывает порождена аналогией между ситуациями ("Не бросать слов на ветер").

По способу воздействия на адресата метафоры делятся на эпифоры и диафоры. Для первых основным является апелляция к воображению, для вторых - к интуиции.

Первые определяют представление о конкретном объекте (ср. совесть, как "клыкастый" зверь, который "грызёт"), вторые (это всегда диафоры) определяют способ мышления о мире или о его части ("Весь мир театр, а мы его актёры", "Белок глаза", "Ножка стола").

Большинство метафор в конечном счёте изнашивается. Дело в том, что семантическая двойственность метафоры не отвечает основным коммуникативным назначениям главных элементов предложения - его субъекта и предиката, ибо сама в слитном виде их уже в себе содержит. Она - грамматический дипласт - свёрнутое субъектативное (в отличие от предикативных предложений внутренней речи) предложение.

И главное, - метафора играет большую роль в формировании концептуальных (понятийных) систем, ибо перерождение метафоры в строгое понятие есть практически самый мощный канал пополнения списка слов и множества "истинных" понятий языка.

Прагматический подход к метафоре противопоставляется семантическому анализу метафоры. Метафорические высказывания рассматривают как такой способ употребления языка, при котором конвенциональные (буквальные) значения слов используются для выражения других смыслов.

Теория метафоры, как парадигматического вытеснения опирается на использование метафоры и метафорических перифраз вместо прямых наименований соответствующих объектов и исходит тем самым из неверного представления о том, что генерируемое значение метафоры равно буквальному уже существующему значению вытесняемых понятий.

Концепция метафоры как взаимодействия представляет метафору, как пересечение и взаимодействие двух концептуальных систем в целях применения к основному субъекту метафоры свойств и ассоциативных импликаций, связываемых с её вспомогательным субъектом.

Сделаем некоторые промежуточные выводы.

Первый вывод о том, что труд не только создал человека, но и продолжает его создавать ежесекундно в его каждодневном языковом труде, где метафоре отведено чуть ли не главное место.

Как ни парадоксально это звучит, но полноценное речевое общение - это весьма значительная часть оперативного человеческого труда, и поле этого труда - наш язык. Действительно есть только ещё один канал образования понятий и слов языка - заимствование и обытовление научных терминов и понятий. метафора речевой лексикализация

Ежечасный и каждодневный "языковый труд" человечества нелёгок. Он «заполняет пустоту между душами», ибо произвести сенсацию (что называется, дать прочувствоваться!) теперь можно не просто словом, которое одно лишь раньше потрясало и влияло. Теперь нужны всё более действенные двух- и многословные средства.

Сейчас нужны всё более свежие очень мощные метафоры, чтобы до слушателя в нашей семантической круговерти хоть что-то доходило. Слушатель избалован могуществом языка настолько, что перестал это могущество не только чтить, но и замечать. Это хорошо знают работники средств массовой информации, речь которых всегда построена так, что кажется порой до неприличия выразительной.

А так возникает межчеловеческий языковый вакуум и он должен постоянно чем-то заполняться. Буквально ведь "заболтали язык": слова произносятся, а чувства (сенсации!) не проявляются.

И здесь на помощь приходят метафоры. Метафоры никогда не будут исчерпаны. Залог тому - бесконечная комбинаторная мощность, скрытая в:

- морфологии

- синтаксисе и

- метафоре.

Язык "умнее нас". Он комбинаторен и его комбинаторная мощность такова, что большинство возможных (не бессмысленных) морфологических, синтаксических и метафорических конструкций-комбинаций так никогда и не будут применены. Например, "недовыбежал", или от корня "бавить": взбавить, оббавить, перебавить, выбавить, ... "земля бомжей" (или всё-таки?), "круторогие стрептококки" ...

Второй вывод состоит в том, что работа с понятиями никогда не будет понята нами до конца. Упомянутые уже "ресурсы" смысла, генерируемые при метафоризации, имеют своим источником не сам язык и не его словарь, а чувствующее тело человека, в котором именно и происходит рождение смыслов и семантических самочувствий, когда метафоризуемые понятия "скрещивают в теле человека клинки своих концептуальных схем", высекая в теле новые намекающие вчувствования и - из них - долексические и предлексические, но вполне понятные смыслы и мысли.

Но всё это происходит благодаря таинственной способности человека к телесным множественным и одновременным уподоблениям, которые основаны не на законах и знаках, а на гештальтах и архетипах.

Проблема понимания

Может показаться, что проблема понимания и проблема языка относятся к одному кругу понятий. Но это не так. Проблема понимания неизмеримо шире.

В языковом же плане проблема понимания возникла в глубокой древности. И сейчас существуют ещё интересные попытки осмысления практики понимания как практики языкового перевода.

Проблема понимания обостряется в переломные эпохи развития культуры, когда распадаются внутрикультурные связки между основными "предельными" для каждой эпохи понятиями, которые определяют "фоновое", "контекстное" знание во всех его трудноуловимых формах и составляют основу "канонов смыслообразования", характеризующих эпоху.

И снова перед нами проблемы "контекста" - общего синхронического фона, на котором работают метафоры!

Во-первых, это - внутриязыковая проблема, выдуманная лингвистами. Они именно и выдумали всевозможные "затексты", "подтексты" "переносный смысл", "аллегории" и проч., так как им никак не желается признать, что смыслообразование связано с наличной памятью понимающего индивида и его наличным включением в культуру и его "семантическим самочувствием".

Они всё стремятся обнаружить таинственный вневременной и всевременной деперсонифицированный парадигматический смысл "промеж строк". Что-то вроде "коллективного сознательного". Они - эти "контексты", "под-тексты" и проч. - суть сами негативные метафоры, уводящие нас от понимания сути явлений в "туманную лингвистическую даль". То же происходит, когда словам упорно приписывают инкорпорированные (прямо в слова!) "значения".

Вот тогда-то они и понимают и стыдливо замечают, что "значение данного слова в данном тексте всё-таки существенно как-то (!) зависит (как?!) от значений этого же слова во всех "остальных текстах". Ну и конечно "вопиют в пустыне" безнадёжно устаревающие толковые словари, которые действительно устаревают ещё до момента выпуска.

Во-вторых, есть проблема контекста. И вот как она выглядит: тексты не могут быть исчерпывающе полны (вроде занудного текста договора сделки, в котором хотят, да всё ж не могут оговорить и растолковать загодя "всё на свете"). Всегда в любом тексте делается расчёт и неявно выказывается или сквозит призыв к пониманию "из общих соображений". Это как нельзя меткое выражение. "Общие соображения" - это стиль понимания, присущий большинству мыслителей эпохи и большинству рядовых, так сказать, граждан.

Это сумма допустимых на сегодня (на момент составления текста) умолчаний. Без приёма "умолчания и намекания" тексты неимоверно бы раздувались. Но постепенно эта "сумма допустимых умолчаний" развеивается "на сквозняке времени", и многие очень даже бойкие тексты становятся какими-то легкомысленными и слишком игриво-намекающими.

За этой игривостью начинает во весь рост вставать их пустота. Вот так очерченная проблема "контекста" опять же взывает не к "остальным текстам", а к развитой и заинтересованной памяти суммы индивидов-читателей в данную эпоху (эпоху создания и массового чтения данного текста).

Пример. Очень быстро устаревают метафоры, если они не превращаются в понятия. Вот цитата из биографических записок князя И.М. Долгорукова "Капище моего сердца", вышедших в свет всего 80 лет назад: "Графиня вздумала оказывать жене моей презрение, которым она любила со всеми квитаться, и сама обходилась с ней очень ярко, а та была уже в большом случае..."

Метафоры, широко употреблявшиеся менее столетия назад, нам уже непонятны, ибо тот контекст и тогдашние умолчания ушли вместе с эпохой. За этим просматривается всё-таки какая-то жутковатая пустота, предупреждающая охотников за вечными и неизменными смыслами слов и текстов. А как же мы, интересно, читаем более поздние и древние "источники" сегодня? А можно ли это вообще назвать чтением? Может быть это лишь разглядывание и, - затем - безудержная фантазия ?

Метафора и понимание

Понимание как деятельность разума сложилось в человеческой истории не сразу. Можно предположить, что на самой ранней стадии человек строит образ мира путём переноса своих первоначальных впечатлений и ощущений на неизвестные ему предметы: понимание осуществляется здесь вначале как перенос известного на неизвестное, то есть как метафора (опять же, буквально - переносящая) в самом широком смысле этого слова.

Миф уже предполагает более развитые формы такого метафорического схватывания целостностей, содержит в себе попытки системного понимания мира путём антропоморфного переноса собственных (иногда даже телесно-конфигурационных) свойств на мир.

Когда же мысль сталкивается с препятствиями, постигая отличия собственных свойств от того, что находится вовне, начинается этап преодоления антропоморфизма, не закончившийся и поныне.

Именно метафорический перенос как чувственно выполненная ипостась аналогии является главным механизмом понимания на всех уровнях, а аналогия меж тем совершается через телесные уподобления. В этом вся тайна аналогии и метафоры

Таким образом понимаемая метафора не является языковой в смысле центрального рабочего процесса целостного понимания. Однако лишь в языке могут быть зафиксированы развитые формы переноса как механизма понимания.

"Плавает как рыба", "Миссиз Браун благоухает как весенний сад"... Эти-то метафоры чаще всего возникают на визуальном, обонятельном и проч. допонятийном уровне и лишь затем ословляются. Но ведь это чисто "иллюзиарный механизм" - увидеть в том, что видишь то, чего там вроде бы нет... Увидеть внутренним взором. При этом требуется двойное, спаренное уподобление.

При анализе языка культурных текстов обнаруживается, что способ образования слов-понятий изначально предполагает метафору (перенос чувственно конкретного смысла на иной, в чувствах не данный объект), что закрепление такого переносного значения в качестве основного происходит постепенно.

Происходит своего рода инверсия метафоры: изначально при складывании абстрактного смысла того или иного слова-понятия метафора заключалась в переносе конкретных смыслов на неконкретные содержания.

Слово-понятие "идея" (эйдос) предполагало вначале "то, что видимо духом", теперь же мы видим в слове "идея" прежде всего нечто нематериальное, необразное, и, только вникнув в первоначальный его смысл, вспоминаем об образной созерцательной компоненте первоначального значения.

Итак, метафора. Причём, метафора языковая, понятийная. Понятие анимируется путём вчувствования. Нужно вчувствоваться в два понятия, чтобы осуществить перенос одного чувства на другое. Эта "процедура" второго порядка ещё более загадочна, сложна и неясна, чем единичное вчувствование. Далее. Вчувствовавшись в одно понятие и в другое, затем надо извлечь их интерференцию - метафорическую понятийную интерференцию - и затем вчувствоваться в неё. Это уже процедура третьего порядка сложности!

Можем ли мы уловить структуру этой процедуры третьего порядка? Видимо, в грубой форме да! Посмотрим по порядку:

1. вчувствование первого порядка есть включение внимания на семантическую окрестность первого понятия и второго понятия SO(П₁) и SO(П₂). Мы получаем два очага внимания по той и другой семантической окрестности. Ясно, что они различны и весьма различны, ибо в противном случае метафора была бы ни к чему или была бы очень слаба.

2. вчувствование второго порядка есть взятие декартова произведения эти двух семантических окрестностей SO(П₁)xSO(П₂) и мгновенное подсознательное заполнение смыслами их пустых (непроинтерпретированных) клеток. Это третий очаг внимания.

3. Вслед за этим надо сделать проекции появившегося нового смысла из третьего очага назад на породившие его первые два очага внимания - семантические окрестности, то есть взять Pr₁(SO(П₁)xSO(П₂)) и Pr₂(SO(П₁)xSO(П₂)).

Мы имеем замаскированный случай оперативного порождения нового знания в чрезвычайно больших объёмах. По меньшей мере, метафорическое новое знание в четыре раза (в "понятийном" исчислении) больше по объёму, чем объём исходных семантических окрестностей.

Это легко показать даже на метафорах "Маша плавает как рыба" и "Миссиз Браун благоухает как весенний сад". Достаточно обратить их, чтобы почувствовать существенную разницу в выработанном знании: "Рыба плавает как Маша" и "Весенний сад благоухает как миссиз Браун". Во втором случае даже «намечается юмор» по поводу пристрастия миссиз к парфюмерии.

Обратим особое внимание, что при взятии проекций приходится адресовать полученные смыслы уже во вторые семантические окрестности того и другого понятия, то есть поневоле появляется очередной более детальный и более глубинный уровень смысла. Метафора - всегда автоматический прорыв ещё на один уровень конкретизации понятий, ещё на один более глубокий уровень смысла

Теперь представим, что взяты не первые семантические окрестности метафоризуемых понятий, а целиком обе пирамиды подчинённых им понятий. Получается "тьма" декартовых произведений и почти рождение новых подчинённых понятий, а обратное проективное отражение результатов мгновенного заполнения новыми смыслами ячеек декартовых произведений добавляет новые детали на всех уровнях конкретизации в пирамидах подчинённых понятий плюс один ещё более детальный новый уровень.

Метафора и проблема сознания

В метафоре, как в мельчайшей клетке непосредственно соединяются рефлексивное и нерефлексивное, дискурсивное и недискурсивное, выраженное и невыраженное.

Метафора многолика: это одновременно и средство концептуализации первоистоков сознания, и новое проявление онтологического единства мира. Одним из направлений исследования в этой области представляется анализ метафоры как стержневого принципа работы сознания вообще: от спонтанного зарождения смыслов внутри полуинтуитивных представлений, внутри сферы воображения, к их рациональной фиксации, интеллектуальному расчленению и прояснению.

Анализ процессов метафоризации как пути образования языковых значений свидетельствует о тесном взаимодействии первоистоков мысли с первоистоками языка. Ведь метафора - это вторжение:

- Это вторжение синтеза в зону анализа.

- Это вторжение представления (образа) в зону понятия.

- Это вторжение воображения в "страну" интеллекта.

- Это вторжение единичного в царство общего.

- Это вторжение индивидуальности в "страну" классов.

Метафора как бы стремится внести хаос в упорядоченные "системы предикатов", так как с точки зрения рассудочной логики, метафора - это категориальная ошибка ( она относит предмет к тому классу, к которому он в действительности не принадлежит. Это - помеха коммуникативной функции языка. Однако именно метафора формирует ресурсы смысла, без которых невозможна никакая вообще коммуникация.

Жизнь метафоры в языке выводит наружу его основной парадокс: язык одновременно воплощает универсальное и уникальное, формально отточенное и невыразимое, "идеальные цели" и "замшелые первоначала". Ну конечно же не сам, а лишь с помощью живого понимающего тела с его "семантическим самочувствием".

Метафора направлена одновременно и на уточнение, и на расширение смысловых ресурсов языка.

На пути превращения метафорического в концептуальное лежит ещё одно звено - аналогия, средство уже собственно научного мышления. В этом смысле метафора есть художественная ипостась аналогии, а аналогия - познавательная выжимка из художественных моментов метафоры, гносеологическая абстракция из метафоры.

Углубление в метафорические основания работы сознания и подсознания - вот что лежит в основе интереса к явлению метафоры. Обращение к метафоре выводит нас за рамки привычных противопоставлений, некритически воспринимаемых тождеств (разрыва тождества <бытия-сознания-языка>) и заставляет ощутить симптомы некоего нового единства всех этих моментов.

Разрывание мысли и языка симптоматично: в нём фиксируется определённаяч мера самостоятельности языка по отношению к дискурсивно-упорядоченной мысли. Такое понимание по-новому освещает проблему, которую можно было бы назвать проблемой логических форм эвристической разумности (понимание есть одна из таких форм, а метафора - средство её осуществления).

Язык оказывается тогда сферой взаимодействия рассудка и разума, а это даёт основание по-новому осмыслить старый вопрос о единстве слова-дела-мысли.

Выводы

Вывод всего один: люди понимают метафоры стихийно и хорошо. Но искусство порождения метафорических высказываний на сегодня - счастливый удел немногих. Необходимо, исследовав функции класс слов-тропов и, в особенности, метафоры, разрабатывать и внедрять методики обучения студентов оперативному продуцированию метафор в реальном времени в каждодневном процессе учёбы.

Литература

1. Ортега-и-Гассет. Две главные метафоры\\. Бесхребетная Испания. М.:АСТ, Ермак, - 2003.-270с.

Размещено на Allbest.ru