Неоконченное преступление и сложная вина

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Неоконченное преступление и сложная вина

Хилюта В.В.

Аннотация

Ключевые слова: вина, формы вины, сложная вина, двойная вина, умысел, неосторожность, квалификация преступлений.

Annotation

Khilyuta V.V. Inchoate crime and complex guilt

The article deals with the problem of understanding the complex (double) form of guilt in the context of the qualification of inchoate criminal activity. Based on the analysis of materials of law enforcement practice and modeling of typical situations, the author comes to the conclusion about the possibility of various options for the qualification of inchoate crimes when stating a double (complex) form of guilt. The position on the need for a systematic analysis of the form of guilt both to the illegal act and to the criminal consequences is substantiated.

Keywords: guilt, forms of guilt, complex guilt, double guilt, intent, negligence, qualification of crimes.

В уголовном праве общепринятой точкой зрения является утверждение о том, что в случае наличия двойной (сложной, смешанной) формы вины нельзя выделять стадии приготовления или покушения на совершение преступления. Связывается это обстоятельство с тем, что если при установлении сложной формы вины имеет место умысел в отношении деяния и неосторожность в отношении преступных последствий, то неоконченное преступление не существует при причинении последствий, совершаемых по неосторожности. Если по неосторожности наступил преступный результат, то как тогда можно ставить вопрос о покушении на совершение преступления?

Ведь само общественное опасное деяние, которое всегда совершается умышленно, если следовать законодательной формуле, заложенной в ст.27 УК РФ, должно представлять собой только завершенное преступление. Следуя этой логике, можно прийти к выводу о том, что виновное лицо должно всегда в полном объеме выполнить объективную сторону противоправного деяния и достичь тех последствий, которые описаны в уголовно-правовой норме. Соответственно, при ненаступлении оговоренных в ст.27 УК РФ квалифицированных преступных последствий, в отношении которых всегда присутствует неосторожная форма вины, приготовление или покушение на преступление не могут вменяться в вину лицу. Иначе говоря, готовиться или покушаться на причинение такого вреда, который наступает только при неосторожной форме вины, невозможно [1, c. 36-37].

Следовательно, при таком утверждении ни одно из преступлений со сложной формой вины не может иметь стадий в своем развитии. Виновный должен нести уголовную ответственность лишь тогда, когда наступило квалифицирующее последствие, предполагающее неосторожную форму вины. Такое решение вопроса А.А. Пинаев объяснял тем, что в рассматриваемых составах преступлений (где имеет место сочетание умысла и неосторожности при совершении преступления) лицо не желает наступления квалифицирующих последствий, а значит, не может и готовиться к таким преступлениям или покушаться на них [2, c. 39]. Лицо не может видеть наступление последствий, когда готовится или покушается на совершение преступления. Поэтому причина наступления неосторожных последствий - это не умышленное деяние, а совершение умышленного преступления [3, с. 14; 4, с. 10].

Исходя из сказанного, можно заключить, что в подобного рода случаях следует деяния оценивать самостоятельно, т.е. как покушение на совершение умышленного преступления и причинение преступных последствий по неосторожности. При этом речь не идет здесь о единой квалификации преступления с учетом характера сложной формы вины в одном составе преступления (учтенной законодателем совокупности умышленного и неосторожного посягательства). Вместе с тем правоприменительная практика ставит под сомнение данный тезис, и в материалах уголовных дел можно встретить случаи квалификации действий виновных как покушение на совершение преступления.

Верховным Судом Республики Мордовия Ф. осужден по ч.3 ст.30 и п.«а» ч.3 ст.131 УК РФ. Он признан виновным в покушении на изнасилование группой лиц несовершеннолетней Ж., повлекшем причинение по неосторожности смерти потерпевшей. Так, Ф., Р. и не установленные следствием лица в течение дня в разных местах г. Саранска распивали спиртное. Вечером они пришли к дому на проспекте 60-летия Октября. Когда несовершеннолетняя Ж. выходила из подъезда этого дома, где была в гостях, она увидела группу девушек, убегающих от пьяных ребят, среди которых был Ф. В это время к Ж. подошел ее знакомый и, обещая защитить от этих ребят, предложил подняться на балкон, расположенный между восьмым и девятым этажами. Там же оказались Ф., Р. и не установленные следствием лица. Ф. стал требовать от Ж. совершения с ним полового акта, начал срывать с нее одежду и спустил с себя брюки, а Р. приказывал быстро раздеться, готовясь к изнасилованию после Ф. Потерпевшая, осознавая неотвратимость группового изнасилования и пытаясь спастись, влезла на окно декоративной решетки балкона, но упала на асфальт и разбилась насмерть. Вину Ф. в судебном заседании не признал. В кассационной жалобе адвокат просил об отмене приговора и прекращении производства по делу за отсутствием в действиях Ф. состава преступления, поскольку, по мнению адвоката, он хотел совершить половой акт с потерпевшей с ее согласия и никакого насилия к ней не применял. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ приговор оставила без изменения, а кассационную жалобу - без удовлетворения, указав следующее. Вина Ф. в покушении на изнасилование потерпевшей полностью подтверждена исследованными в судебном заседании и приведенными в приговоре доказательствами: показаниями свидетелей, результатами осмотра места происшествия, заключениями экспертов, вещественными доказательствами. На основании приведенных в приговоре доказательств суд пришел к объективному выводу о том, что Ф. совершил покушение на изнасилование группой лиц несовершеннолетней Ж., повлекшее ее смерть в результате падения с балкона. двойной вина неоконченный преступный последствие

Таким образом, суд квалифицировал по ч.3 ст. 0 и п. «а» ч.3 ст.131 УК РФ действия лица, совершившего покушение на изнасилование группой лиц несовершеннолетней, которые повлекли по неосторожности ее смерть. Формально препятствий к такой квалификации нет. При этом, если исходить из того, что преступление, совершаемое с двумя формами вины, является в целом умышленным преступлением, то приготовление и покушение на совершение преступления в данном случае вполне возможны. Об этом говорят и иные материалы судебно-следственной практики.

Н. признан виновным и осужден за то, что совершил нанесение побоев и иных насильственных действий, причинивших физическую боль, но не повлекших последствий, указанных в ст.115 УК РФ. Вину в совершении преступления Н. признал, приговор не обжаловал. Приговор обжалован потерпевшей З., которая, не соглашаясь с переквалификацией действий Н. со ст.30 ч.1, 131 ч. 3 п. «а» УК РФ на ст. 116 УК РФ, просит приговор отменить и передать дело на новое судебное рассмотрение. Обосновывая такую просьбу, потерпевшая в жалобе указывает, что выводы суда, изложенные в приговоре, не соответствуют фактическим обстоятельствам дела. Суд необоснованно отверг те доказательства, которые подтверждали факт покушения Н. на изнасилование. Изучив материалы дела, обсудив доводы кассационных жалоб, судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ находит приговор в отношении Н. законным и обоснованным. Н., признавая вину в совершении преступления, указал, что действительно во время ссоры ударил одни раз по лицу З. и толкнул ее на диван. Органами предварительного следствия Н. обвинялся в совершении покушения на изнасилование З., повлекшего по неосторожности смерть потерпевшей. Суд, проверив данное обвинение, пришел к выводу, что оно не подтверждено собранными по делу и проверенными в судебном заседании доказательствами.

Данный пример также показывает, что правоприменители при констатации сложной вины (сочетания умысла в отношении деяния и неосторожности по отношению к последствиям) считают возможной квалификацию действий виновных лиц как покушение на преступление в том случае, когда общественно опасные последствия наступили, но само преступное деяние не было окончено. Особенность ситуаций в данных примерах заключается в том, что преступные последствия в формальных составах не являются производными от основного последствия (как при материальных составах), «а связаны с самим деянием виновного, порождающим это последствие» [5, c. 152]. В этом случае не ставится вопрос о разделении сложного состава преступления на части, а при покушении на преступление со сложной формой вины отсутствует необходимость квалификации каждого посягательства самостоятельно. В рассматриваемых нами примерах пришлось бы тогда деяние квалифицировать как покушение на изнасилование и отдельно как причинение смерти по неосторожности.

Такое положение вещей заставляет пересмотреть правила квалификации преступлений со сложной формой вины или, по крайней мере, требует разумного обоснования положения о том, что покушение на совершение преступления может быть при умышленном деянии, когда наступает общественно опасное последствие по неосторожности. Однако ключевой момент здесь состоит в том, что лицо совершает не просто умышленное деяние, а такое умышленное деяние, которое является самостоятельным преступлением независимо от факта наступления неосторожных последствий от этого деяния-преступления.

Изменится ли что-либо в рассматриваемых нами примерах, если, допустим, состав изнасилования будет сформулирован законодателем как материальный. Повлечет ли это иную квалификацию? Представляется, что, с точки зрения правоприменителя, нет. Если преступное последствие не наступило в рамках основного состава преступления, но само деяние явилось причиной наступления более опасного последствия по неосторожности, правоприменитель расценивает такие случаи, как покушение на преступление, повлекшее тяжкие последствия (например, смерть человека) по неосторожности.

Рассуждая далее, можно привести еще один пример. Преступник желает поджечь дом потерпевшего и совершает поджог. Потерпевший, находясь в этот момент дома, решил потушить пожар. Пожар был потушен потерпевшим, возгорание не произошло и имуществу не был причинен значительный ущерб, но в результате тушения пожара потерпевший неудачно упал, после чего наступила смерть. Можно ли в этом случае вменять в вину лицу покушение на уничтожение чужого имущества, повлекшее смерть по неосторожности? Можно ли в подобных ситуациях, когда сталкиваемся с конструкцией материального состава преступления, вести речь о том, что покушение на совершение преступления следует квалифицировать и действия лица, которое собиралось причинить тяжкие телесные повреждения, но этого не произошло, однако в результате действий виновного наступила смерть потерпевшего по неосторожности?

Ответ на данный вопрос зависит не только от того, с каким механизмом совершения преступления имеем дело в обозначенных случаях, но и напрямую касается правил установления причинно-следственной связи. Ведь в рассматриваемых ситуациях грань между умышленным преступлением и неосторожностью весьма тонка. И правоприменительная практика не расценивает действия виновного как покушение на причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть по неосторожности лишь потому, что в этих случаях применяются нормы о неосторожном причинении смерти или же иные составы преступлений, предусматривающие причинение телесных повреждений по неосторожности. Приведем в этом контексте пример из практики Республики Беларусь.

По приговору суда Лидского района от 09.10.2015 У. осужден по ч.1 ст.147 Уголовного кодекса Республики Беларусь (далее - УК РБ) с назначением наказания в виде лишения свободы. Определением судебной коллегии по уголовным делам Гродненского областного суда от 21.01.2016 приговор изменен. Действия У. переквалифицированы с ч.1 ст.147 УК РБ на ст.155 УК РБ, по которой назначено наказание в виде ограничения свободы. Постановления судов неоднократно опротестовывались органами прокуратуры. Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Республики Беларусь от 23.09.2016 протест оставлен без удовлетворения. В обоснование такого решения в определении указано следующее. Факт причинения осужденным тяжкого телесного повреждения потерпевшей Ш. доказан и в протесте не оспаривается. Из материалов дела усматривается, что У. в ходе конфликта нанес потерпевшей удар рукой в спину, от которого она развернулась вокруг своей оси и упала на землю, в результате чего ей были причинены тяжкие телесные повреждения, опасные для жизни в виде закрытого оскольчатого внутрисуставного перелома правой большеберцовой кости в нижней трети, закрытого перелома правой малоберцовой кости в верхней трети. В соответствии с заключением государственного медицинского судебного эксперта, подтвержденным им в судебном заседании, кососпиралевидный характер переломов и их локализация на разных уровнях костей свидетельствуют о том, что переломы не могли образоваться в результате двух ударов в верхнюю треть переднебоковой поверхности правой голени и одного удара по внутренней поверхности правой стопы потерпевшей при обстоятельствах, продемонстрированных ею в ходе проведения следственного эксперимента. Такие переломы могли образоваться по причине деформации кручения (вращения), которая могла произойти при падении потерпевшей на плоскости в результате вращательного движения вокруг своей оси с условием опоры на правую ногу и фиксированную стопу. Суд также указал, что телесные повреждения, причиненные умышленно, подлежат самостоятельной юридической оценке. Осужденный последовательно отрицал наличие умысла на причинение тяжких телесных повреждений Ш. Показания потерпевшей в судебном заседании о том, что У. нанес ногой не менее двух ударов по правой ноге Ш. до ее падения, противоречивы, опровергаются как приведенными выводами эксперта о невозможности наступления переломов от таких ударов, так и показаниями свидетеля К. о том, что Ш., развернувшись от удара в спину, сразу же упала. При таких обстоятельствах верным является вывод суда кассационной инстанции о том, что У., нанося удар потерпевшей в спину, от которого она повернулась вокруг своей оси, не предвидел возможность причинения ей тяжких телесных повреждений в виде переломов костей правой голени, хотя должен был и мог предвидеть опасное развитие событий. Действия осужденного правильно переквалифицированы с ч.1 ст.147 УК РБ на ст.155 УК РБ. Не свидетельствует о наличии умысла У. на причинение Ш. тяжких телесных повреждений и то обстоятельство, что осужденный продолжал избиение потерпевшей после того, как она упала и сообщила о переломе ноги. Поскольку в заключениях эксперта наличие каких-либо телесных повреждений в результате нанесения У. ударов руками и ногами по голове и телу потерпевшей зафиксировано не было, решение суда первой инстанции об исключении из обвинения указания на иные, помимо удара рукой в спину, насильственные действия осужденного как не состоящие в прямой причинной связи с наступившими последствиями является обоснованным.

В разрезе обсуждаемой проблемы далее приведем один из хрестоматийных примеров.

Так, на углу улицы с интенсивным движением завязалась драка. Из хулиганских побуждений Иванов достал нож и хотел им нанести удар Петрову, но Петров увернулся от удара, в тот же момент вышел на проезжую часть, где его сбила машина на смерть. В данном случае возникает вопрос о том, как оценить действия Иванова? Очевидно, что условием наступления смерти Петрова явились действия Иванова, но исходим ли мы из того, что смерть Петрова наступила по неосторожности или же нет? Доказательств того, что Иванов хотел именно убить Петрова у нас тоже нет (или как их можно здесь установить?). Покушался ли тогда Иванов на причинение тяжких телесных повреждений или телесных повреждений иной степени тяжести? Проблема состоит и в том, что этих телесных повреждений по факту причинено не было. Может ли это образовывать состав покушения на причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть по неосторожности? Или все же тогда здесь имеет место совокупность преступлений? Если констатировать неопределенный умысел в действиях виновного, то при покушении на совершение преступления с неопределенным (неконкретизированным) умыслом существуют также разные варианты квалификации преступлений: либо оценивать деяние как покушение на наиболее тяжкое из предвидимых виновным последствий, либо наоборот - как покушение на наименее тяжкое из возможных преступных последствий. Однако покушения с косвенным умыслом быть не может.

Рассуждать можно иначе. Например, один из вариантов подобных рассуждений может сводиться к тому, что, если у лица присутствовал общий умысел, то подобное деяние следует квалифицировать как умышленное убийство. Если исходить из того, что общий умысел характеризуется направленностью субъекта на совершение умышленного преступления, то в этом отношении общий умысел базируется на сознании факта - совершении противоправного деяния и желании достичь намеченного результата любым способом. Именно этим обстоятельством общий умысел отличается от специального, который имеет место только наряду с общим умыслом.

Исходя из сказанного, можно заключить, что общий умысел представляет собой направленность воли преступника на совершение противоправного деяния с целью достижения желаемых преступных последствий [6, с. 90]. В таком ракурсе общий умысел включает в себя элемент осознания виновным лицом противоправности и общественной опасности совершаемого деяния (1) и направленность воли на достижение преступных последствий, которые и являются фундаментом преднамеренности деяния (2). Такое обоснование указывает на то, что действия Иванова охватываются составом умышленного убийства, т.к. создание угрозы (опасности), причинение вреда при фактическом его наступлении, сами по себе выступают преступным последствием.

Безусловно, правильно квалифицировать данное деяние не получится, если не посчитать установленным необходимые для этого фактические обстоятельства по делу, к которым относится и направленность умысла. Если, например, Иванов намеревался нанести Петрову смертельный удар, то необходимо вменять ему покушение на убийство, если же он хотел только изуродовать его лицо - то покушение на причинение тяжкого телесного повреждения и т.д. Однако Иванов мог и просто желать напугать Петрова, не намереваясь, причинять вред.

Если стоять на позиции о том, что в подобных случаях деяние следует квалифицировать по фактически наступившим последствиям, то это не позволяет ничего вменить Иванову в данном случае, поскольку никакое охватываемое умыслом виновного последствие по факту не наступило. Поэтому, как полагают некоторые правоприменители, придется по обстановке, характеру ссоры (по серьезному или незначительному поводу и т.п.), данным о личности обоих лиц и т.д. выводить из доказанного конкретизированный умысел на какой-либо результат.

Однако такой процесс больше напоминает ситуацию объективного вменения, когда пытаются «назначить» умысел лицу. Безусловно, правоприменителю проще в этом случае вести речь о конкретизированном умысле и квалифицировать деяние в соответствии с направленностью умысла. Но по определению, исходя из изложенной фабулы дела, неизвестно, что именно хотел виновный. Он замахнулся ножом, покушался при этом на убийство, намеревался нанести тяжкие телесные повреждения, менее тяжкие - спорный момент. В таком случае умысел лица - неконкретизированный (неопределенный).

В рассматриваемом деле есть и преступные последствия. Очевидно, что присутствует связь между взмахом ножа и смертью потерпевшего. Тем не менее вопрос относительно намерения причинить смерть потерпевшему не может быть решен однозначно. Если рассуждать о том, что лицо безразлично относилось к преступным последствиям, то при констатации косвенного умысла возникают сомнения относительно возможной квалификации как покушения с косвенным умыслом. Как здесь усмотреть то, что лицо желало причинить смерть, замахнувшись именно ножом? Ведь ни одного удара не было. Имел лишь место факт того, что лицо замахнулось ножом.

Таким образом, еще один из возможных вариантов решения указанного казуса состоит в том, что по отношению к смерти применительно к выходу потерпевшего на проезжую часть вина Иванова при доказанной причинной связи действия (бездействия) и вредного результата должна определяться по осознанию причинителем вреда степени типичности наступления опасного результата.

В зависимости от того, что будет в основе квалификации действий виновного, по-разному станет оцениваться рассматриваемая ситуация и противоправное деяние будет квалифицироваться: как убийство (1), как покушение на причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть по неосторожности (2), как хулиганство и причинение смерти по неосторожности (3), как покушение на убийство (4).

Таким образом, можно столкнуться с тем, что при решении одного и того же казуса возникнут разные варианты квалификации и решения одной и той же правоприменительной задачи, потому что на сегодняшний день нет единых правил квалификации преступлений, и правоприменитель вынужден избирать тот или иной доктринальный подход при решении конкретной квалификационной задачи. Выходит так, что любой вариант решения может быть верным, вопрос только в его обосновании. Проблема заключается в том, что разные правоприменители могут выбрать неодинаковое решение, руководствуясь тем, что им ближе по духу в научных аспектах квалификации преступлений.

Безусловно, разграничение вины к деянию и к последствиям имеет большое практическое значение. Но всегда ли необходимо расщеплять вину при обсуждении нюансов квалификации преступлений. Ведь можно ее определять в целом к преступному деянию, а можно отдельно характеризовать и соотносить как с деянием, так и с последствием [7, с. 151]. Отказ от раздельного рассмотрения вины к деянию и вины к последствиям может повлечь трудности, связанные с разграничением составов преступлений, лишит возможности выяснять специфику преступлений. Если определять вину только лишь к одному деянию, то тогда будет невозможно ответить на многие вопросы, ответы на которые сегодня имеются, но лишь в той системе координат, когда вина устанавливается как к деянию, так и преступным последствиям.

Это положение позволяет ответить на вопрос о том, возможно ли покушение на преступление при двойной (сложной) форме вины, где преступные последствия наступают по неосторожности. Поэтому, принимая во внимание то, что не любое умышленное деяние является преступлением (речь идет о так называемых преступлениях со смешанной формой вины), определять психическое отношение лица следует и применительно к преступным последствиям, отношение к которым может быть различным.

Литература

1. Сорочкин Р.А. Понятие и признаки преступления, совершенного с двумя формами вины // Вестник Академии Генеральной прокуратуры Российской Федерации. 2009. №2.

2. Пинаев А.А. Особенности составов преступлений с двойной и смешанной формами вины. Харьков, 1984.

3. Латыпова Э.Ю. Ответственность за преступления, совершенные с двумя формами вины по уголовному праву России и зарубежных стран: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Самара, 2009.

4. Сорочкин Р.А. Направления совершенствования уголовного законодательства об ответственности за преступления с двумя формами вины // Современное право. 2007. № 10.

5. Научные основы квалификации преступлений / С.Н. Шатилович [и др.]. Тюмень, 2015.

6. Аль-Баити М.А.А. Проблемы субъективных признаков состава преступления по мусульманскому уголовному праву: дис. канд. юрид. наук. Махачкала, 2014.

7. Горелик М.И. Избранные труды. Минск, 2021.

8. Sorochkin R.A. Concept and signs of a crime committed with two forms of guilt // Bulletin of the Academy of the General Prosecutor's Office of the Russian Federation. 2009. №2.

References

1. Pinaev A.A. The composition of crimes with double and mixed forms of guilt. Kharkov, 1984.

2. Latipova E.Yu. Responsibility for crimes committed with two forms of guilt under the criminal law of Russia and foreign countries: auth. abstr. ... Cand. of Law. Samara, 2009.

3. Sorochkin R.A. Directions for improving criminal legislation on liability for crimes with two forms of guilt // Modern law. 2007. №10.

4. Scientific basis of crime qualification / S.N. Shatilovich [et al.]. Tyumen, 2015.

5. Al-Baiti M.A.A. Problems of subjective signs of corpus delicti under Muslim criminal law: dis. ... Cand. of Law. Makhachkala, 2014.

6. Gorelik M.I. Selected works. Minsk, 2021.

Размещено на Allbest.Ru