Концепция демонической личности и ее мифологическая основа в поэме М. Лермонтова "Демон"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования и науки,

молодежи и спорта Украины Национальный педагогический университет имени М.П. Драгоманова

ИНСТИТУТ ИНОСТРАННОЙ ФИЛОЛОГИИ

Факультет иностранной филологии

Кафедра русской и зарубежной литературы

Курсовая работа

по зарубежной литературе

на тему: «Концепция демонической личности и ее мифологическая основа в поэме м. лермонтова “демон”»

Студентки дневного отделения

Позихайло Яны Александровны

Киев - 2013 год

План

Введение

Глава 1. История создания

Глава 2. Литературный демонизм, связь поэмы «Демон» с другими произведениями той же темы

Глава 3. Сюжеты, лежащие в основе поэмы М.В. Лермонтова “Демон”

3.1 Мифологическая основа

3.2 Эпосная основа

3.3 Незамеченный библейский источник

Заключения

Список использованной литературы

Введение

Первый вариант «Демона» Лермонтов набрасывает пятнадцатилетним мальчиком, в 1829 году. С тех пор он неоднократно возвращается к этой поэме, создавая её различные редакции, в которых обстановка, действие и детали сюжета меняются, но образ главного героя сохраняет свои черты.

В литературной критике творчества Лермонтова, начиная с прижизненных публикаций и кончая сегодняшним днем, можно наблюдать острую борьбу мнений, особенно по поводу такой неоднозначной темы, как демонические мотивы и их развитие в творчестве Лермонтова.

Лермонтов использовал в «Демоне», с одной стороны, библейскую легенду о духе зла, свергнутом с неба за свой бунт против верховной божественной власти, а с другой - фольклор кавказских народов, среди которых, как уже говорилось, были широко распространены предания о горном духе, поглотившем девушку-грузинку. Это придает сюжету «Демона» иносказательный характер. Но под фантастикой сюжета здесь скрывается глубокий психологический философский, социальный смысл.

Символический смысл образа Демона раскрыл Белинский. Демон, писал он, «отрицает для утверждения, разрушает для созидания; он наводит на человека сомнение не в действительности истины как истины, красоты как красоты, блага как блага, но как этой истины, этой красоты, этого блага… он тем и страшен, тем и могущ, что едва родит в вас сомнение в том, что доселе считали вы непреложною истиною, как уже кажет вам издалека идеал новой истины. И, пока эта новая истина для вас только призрак, мечта, предположение, догадка, предчувствие, пока не сознали вы её, не овладели ею, - вы добыча этого демона и должны узнать все муки неудовлетворенного стремления, всю пытку сомнения, все страдания безотрадного существования».

Исследуя литературу по данной теме, было замечено, что данная тема не достаточно освещена в научной литературе. Можно встретить множество литературы о сравнении Демона в творчестве Лермонтова Врубеля, а также произведений “Демон”, “Мцыри” и “Герой нашего времени”

Актуальность исследования определяется анализом демонического комплекса в художественном мире М.В. Лермонтова, а также особенности воплощения демонических образов и мотивов в произведении.

В рамках настоящего исследования представляется важным проследить особенности воплощения в творчестве Лермонтова мифа о Демоне.

Раскрытие специфики воплощения демонического комплекса в художественном сознании М.В. Лермонтова с демонизмом как особым феноменом, сложившимся в литературной традиции, -- основная цель нашей работы, что обусловливает постановку следующих задач:

- выявить мифологические и литературные источники, контекст демонической темы в творчестве Лермонтова;

- рассмотреть эволюцию образа демонического героя, определить особенности осмысления и наполнения этого образа в лирике Лермонтова;

- проследить эволюцию сюжетного комплекса о Демоне в поэме Лермонтова «Демон»;

- проанализировать особенности интерпретации мифа о Демоне.

Объект исследования: демонизм как эстетический феномен и его проблемы.

Предметом исследования является концепция демонической личности и ее мифологическая основа в поэме Лермонтова “Демон”.

На протяжение работы было использовано такие методы - метод сравнения; метод сплошной выборки; метод сравнительного анализа; теоретический метод.

Теоретическое значение исследования заключается в том, что в курсовой систематизировано знания о концепции демонической личности и ее мифологической основы.

Практическое значение курсовой заключается в возможности ее использования при исследованиях произведений Лермонтова, а именно, поэмы “Демон”. Данная работа может представлять интерес для лингвистов.

Материалом для исследования послужила поэма Лермонтова «Демон», а также мифы.

Методологической основой исследования явились работы, по изучению творчества Лермонтова (Васильев С.А, Логинская Е.В., Петрова Н.В., Пульхритудова Е., Рильский М., Филисонова С., Семенов А.П., Роднянская И.)

Глава 1. История создания

При жизни Лермонтова поэма не печаталась, по рукам ходили её списки, тексты которых очень отличались друг от друга.

«Демон» - это одно из центральных произведений Лермонтова, над которым Лермонтов работал больше десяти лет (1829-1839). Он начал писать эту поэму еще в четырнадцатилетнем возрасте, когда учился в университетском благородном пансионе. В ту пору он задумал поэму о демоне и ангеле, влюбленных в одну монахиню. Потом Лермонтов изменил замысел: в новом варианте демон влюбляется в монахиню и губит ее из ненависти к ангелу-хранителю.

Некоторые редакции комбинировались переписчиками. Печатные тексты «Демона» так же, как и рукописные списки, отличались друг от друга, поскольку автографа или авторизованных записей последней редакции не сохранилось. Сейчас поэма печатается по «придворному» списку, который является писарской копией, сделанной в 1841 году.

Первый вариант «Демона» Лермонтов набрасывает пятнадцатилетним мальчиком, в 1829 году. Он состоит из стихотворных этюдов и двух прозаических записей сюжета. Первый стих поэмы «Печальный демон, дух изгнанья…» сохраняется во всех последующих редакциях поэмы с некоторой, произведенной позже, корректурой. Неизменным так же (за исключением четвертой редакции) остаётся и размер, которым написана поэма - четырёхстопный ямб. В первой редакции так же присутствует посвящение, написанное в двух вариантах. Намеченный Лермонтовым сюжет представляет собой любовь Демона к смертной монахине, его ревность к ангелу-хранителю, обольщение монахини Демоном и, в результате, гибель монахини и превращение её в дух ада. В первом варианте уже довольно ясно видны характер Демона, его презрение к окружающему миру, написан диалог с монахиней. Но поэма здесь абсолютно абстрактна - отсутствуют имена героев, не указано время и место действия.

В этих ранних редакциях действие поэмы происходило вне времени и пространства. Затем Лермонтов задумал приурочить поэму ко времени «пленения евреев в Вавилоне». Этот библейский вариант остался ненаписанным. По тексту четвертой редакции можно догадаться, что действие перенесено в Испанию: появились некоторые детали в описании - «теплый южный день», «лимонная роща», «испанская лютня». Однако общий характер поэмы от этого не изменился.

Вернувшись из Грузии, Лермонтов подверг поэму капитальной переработке. Горы Кавказа, Казбек, который кажется пролетающему демону «гранью алмаза», «излучистый Дарьял», Кайшаурская долина, зеленые берега светлой Арагвы, угрюмая Гуд-гора оказались самой подходящей обстановкой для лермонтовской поэмы. В новом варианте «Демона» появились развернутые описания грузинской природы и грузинского феодального быта. Романтическая поэма о любви небожителя к смертной приобрела черты подлинного реализма. В этой «кавказской» редакции 1838 года, созданной Лермонтовым в Петербурге вскоре после возвращения из ссылки, она стала одним из самых замечательных произведений русской поэзии.

Некоторые дореволюционные исследователи считали Кавказ некоей условной декорацией, экзотическим обрамление, подчеркивающим образ «гордого мятежника», заимствованный Лермонтовым у западных романтиков. Однако кавказский материал в «Мцыри» и в «Демоне» не экзотическое обрамление в стиле «восточных повестей» Байрона (хотя у Лермонтова «Демон» и назван «восточной повестью»), а органическое претворение непосредственных переживаний и наблюдений, благодаря которым прежние сюжеты приобрели новое качество. Несомненно, что решающее влияние на создание новой редакции оказали на Лермонтова грузинские народные предания, легенды и песни, знакомство с бытом и нравами новой для него страны.

Еще в 1880-х годах первый биограф Лермонтова, П.А. Висковатов, писал о том, что поэт, «странствуя по Военно-Грузинской дороге, изучал местные сказания, положенные в основу новой редакции «Демона». Однако он не подкрепил своих предположений развернутыми доказательствами, а либерально-буржуазная критика, стремившаяся связать творчество Лермонтова с западноевропейской литературной традицией, естественно, обошла эту статью полным молчанием.

Поэма основана на библейской легенде о павшем ангеле, восставшем против бога. К этому образу, олицетворяющему дух отрицанья, обращались многие европейские писатели Мефистофель в «Фаусте» И.В. Гете, Сатана в «Потерянном рае» Мильтона, Люцифер в «Каине» Дж. Байрона. В основе сюжета - стремление духа отрицанья и зла к добру и красоте. Это стремление рождается под влиянием любви, а финал поэмы говорит о недостижимости такой мечты по разным причинам: несовершенство мира и невозможность прийти к свету без покаяния и раскаяния.

Глава 2. Литературный демонизм, связь поэмы «Демон» с другими произведениями той же темы

Демонимзм, восходящее к библ. мифологии обозначение отношения к миру, предельная цель которого -- разрушение существующих духовных и материальных ценностей, вплоть до обращения мира в ничто.

Читая поэму, много можно понять и в характере самого Лермонтова. Особенность лермонтовского демона - глубокая внутренняя трагедия. “Демон разочарованный в мире, и ненавидит жизнь. Это так же и сложная натура, которая мученная противоречиями. Он глубоко несчастный”. Автор подчеркивает это в первым же эпитетом: печальный Демон.

Демон Лермонтова взбунтовался против небесного царя, и в этот бунт автор вложил немало собственного гнева против всего насилия на земле. Главная черта интеллектуального портрета героя - мучительное переосмысление законов мира. Все переживания демона окрашены страданием.

Лермонтов возвращается к работе над поэмой на протяжении всей жизни (с 1829 по 1840-1841 год), так же существуют восемь редакций, отражающих эволюцию Лермонтова-художника, канонический текст окончательно не установлен (не найден автограф редакции 1838 г., есть только авторитетная копия А.И. Философова), делает крайне востребованным инструмент гипотезы. Такого количества разнообразных, вступающих между собой в противоречие предположений, какое было выдвинуто учеными при изучении текста этой «загадочной» (Д.М. Максимов) поэмы и ее героя, не знает ни одно другое произведение поэта. Метод гипотезы востребован и при изучении генезиса Демона. Сам Лермонтов в связи с литературными истоками поэмы упомянул лишь одно имя -- Альфреда де Виньи. Многие критики и ученые (Галахов, Дудышкин, Спасович, Дашкевич) считали поэму подражательной: «“Демон” -- творческий сплав мотивов, оставшихся в воображении автора от впечатлений, произведенных целым рядом произведений». Поэма, действительно, больше других произведений Лермонтова связана с европейской традицией; однако Демон -- глубоко самобытное произведение с оригинальной разработкой образа «духа зла». Мерцающие переклички с европейскими текстами, реминисценции из поэм-мистерий Мильтона, Байрона, Виньи не мешают внутреннему органичному единству поэмы; все впечатления от чтения юных лет «работают» на создание целостного замысла (многочисленные «отклонения», «переделки», «модификации» -- свидетельство мучительных творческих поисков поэта). В философском плане для лермонтовского Демона наиболее значимы могучий, неукротимо гордый Сатана Мильтона, предпочитающий царство в аду рабству на небе, и воплощающий ненасытную «жажду познания» Люцифер Байрона. В восприятии Лермонтова, они величавы и в падении («То был ли сам великий Сатана…»). Однако, как отмечалось выше, в структуре этих образов отсутствует «любовная нагрузка», характеристика, значимая для поэтического мира Лермонтова. Ее, как правило, нет и в других европейских «дьяволиадах», в частности, в галерее «низших» литературных чертей. Например, Асмодей, «хромой бес» Лесажа, хотя и «заведует» любовью на земле, сам к этому чувству не причастен, так же, как и дьявол в Повести о Савве Грудцыне (черт лишь искушает Савву при помощи блудницы). Трактовка данного мотива в поэме Томаса Мура Любовь ангелов (1823) также отлична от лермонтовской; у Мура нет какого-либо одного героя-протагониста, его «ангелы» -- не «духи зла», с небес они «изгнаны» не за мятеж против бога, а за любовь к земным женщинам. «Любовный» мотив отсутствует и в русской интерпретации темы «падшего ангела», предложенной Подолинским.

В поэме Див и Пери (1827) доминирует мотив «дружбы»: Пери, вымолившая у неба прощение, пытается утешить охваченного отчаянием падшего ангела Дива, близкого к раскаянию. Разработка этого мотива Лермонтовым прежде всего связана с французской литературной традицией. Впервые в европейской литературе мотив любви «земного» и «бесовского» существ был «обыгран» Жаком Казотом в романе Влюбленный дьявол (Jacques Cazotte. 1719-1792; Le Diable amoureux, 1772). Прямых свидетельств знакомства Лермонтова с этим романом нет; Казот ни разу прямо поэтом не упомянут. Но, думается, в связи с широко известным во Франции и в России первой трети XIX века Пророчеством Казота Лагарпа (J.F. La Harpe. Prophethie de Cazotte, 1806) Лермонтов с юности читал роман и знал о трагической судьбе его автора.

Пророчество Казота, опубликованное в Посмертных мемуарах Лагарпа через три года после его смерти, как можно предположить, имело немаловажное значение для разработки Лермонтовым провиденциальных мотивов и темы предчувствия собственной гибели. Лагарп базировал свой знаменитый jeu d'esprit на основании того факта, что Казот в 1775 г. принял точку зрения иллюминатов и объявил себя обладающим даром пророчества. В связи с интерпретацией поэтами «литературного демонизма» возникает вопрос об автобиографическом «прожекторе», высвечивающем образ изгнанного ангела. Литературный «демонизм» не исключает автобиографический план; он может быть едва мерцающим (Сатана Мильтона) или более явно высвеченным (Люцифер Байрона); Сатана Альфреда де Виньи от него свободен.

В структуре образа лермонтовского героя, как неоднократно отмечалось исследователями, этот план значим. Но все же явно преувеличенными представляются оценки Дашкевича: «Кажется, что в течение своего продолжительного существования в литературе демон редко встречал до Лермонтова такого собрата в среде людей…»; «… главным источником вдохновения было сближение, в котором поэт приравнивал себя к демону, подобно последнему, хватаясь за свою любовь, как за единственный выход из демонического пессимизма». Перенесение на автора черт его героя, особенно, если оно преувеличенно и прямолинейно -- нелояльный прием. Лермонтов, как будто предвидя слова Дашкевича, «отбиваясь» от подобных упреков в связи с образом Печорина, писал о таких «критиках» в Предисловии к Герою нашего времени: «… другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет <…> старая и жалкая шутка!». Ни в творческом, ни в бытовом поведении поэта не было ничего «демонического»: он писал гуманные стихи (среди них такие, как Я, матерь божия, ныне с молитвою, 1837 и В минуту жизни трудную, 1839), мог кого-то «подразнить», над кем-нибудь «посмеяться», но хранил память о матери и об отце, любил бабушку, глубоко сочувствовал А.И. Одоевскому, А.И. Полежаеву, А.И. Раевскому, не «держал зла» на В.А. Соллогуба за повесть Большой свет, буквально слег от горя при известии о гибели Пушкина, и на обеих своих дуэлях стрелял в воздух (его «недемонические» противники метили в цель, последний -- в сердце: поэт рухнул замертво).

К Лермонтову в полной мере можно отнести замечание Ю.М. Лотмана о Пушкине: «... за тонкой корочкой “мельмотизма” и “байронизма” открывалась подлинная бездна реального административно-полицейского демонизма». Общее между Лермонтовым и его героем -- свобода мысли: как Демон, поэт «цепь предубеждений умом свободным потрясал». Если под «демонизмом» понимать преклонение перед мощью человеческого интеллекта, то Демон сродни духу французского просвещения, прославляющего мощь свободной мысли. Образ лермонтовского Демона сложнее его «литературных предшественников» из галереи книжных чертей; отличие начинается с психологизированного портрета. К примеру, Альфред де Виньи награждает своего героя ослепительной красотой, но в его внешности нет ничего привлекательно загадочного. В лермонтовском герое все загадочно, всё зыбко, всё мерцает таинственно-непостижимой красотой:

То не был ада дух ужасный, Порочный мученик -- о нет! Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, -- ни мрак, ни свет!..

В шестой редакции поэмы бесцветный образ монахини заменяется страстной мятежной княжной Тамарой и Демон соблазняет ее не «утехами плоти» («способ» героя поэмы Альфреда де Виньи; на самом деле победу ему принесло умело «разыгранное» отчаяние), а тревожными и значительными дарами:

Тебя иное ждет страданье,

Иных восторгов глубина; Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе Пучину горького познанья Взамен открою я тебе.

Демон жаждет «одарить» Тамару «страданьем», то есть тем, чем в наибольшей степени «богат» он сам. Однако поэме Лермонтова свойственна некоторая «уклончивость в области психологических мотивировок». От того, какую «психологическую мотивировку» выбора Тамары принять за главную (приданы ли ей в конечном итоге добродетельные черты), зависит во многом установление канонического списка поэмы. Спор двух взаимоисключающих гипотез -- считать ли каноническим текстом «редакцию В.А. Лопухиной», единственную авторизованную копию с датой 8 сентября 1838 г. (Д.А. Гиреев), или «придворный список» (копию А.И Философова 1939 г. -- Б.М. Эйхенбаум, Д.Е. Максимов, Э.Э. Найдич, И.Б. Роднянская), -- в настоящий момент решен в пользу последней редакции. Однако спор нельзя считать окончательно законченным: если будет найден лермонтовский автограф 1838 г., победу может одержать гипотеза Гиреева. На настоящий момент мотивация закономерности концовки Демона версии 1839 г. (ангел уносит душу Тамары, и герой тем самым еще раз «осужден» небом на одиночество), предложенная Максимовым, представляется убедительной.

По мнению ученого, изменения были внесены Лермонтовым не только из соображений «автоцензуры»: «Поэтичность и человечность прекрасного и могучего образа Демона в поэме Лермонтова во многом зависит от того, что это Демон страдающий и пострадавший». Если бы герой в финале поэмы предстал торжествующим победителем, как это происходит у Альфреда де Виньи в Элоа, он не смог бы вызвать сочувствия. Современники Лермонтова знакомились с Демоном по многочисленным рукописным копиям; поэму пожелал прочесть «один из членов царской фамилии», -- по-видимому, многие «зачитывались» Демоном, но скудость сохранившихся материалов сказывается и здесь. Можно считать, однако, что «нехватка» свидетельств в какой-то мере компенсируется сильной и страстной оценкой Белинского: «Демон сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, в нем для меня миры истин, чувств, красоты».

Глава 3. Сюжеты, лежащие в основе поэмы М.В. Лермонтова “Демон”

3.1 Мифологическая основа.

В основу сюжета поэмы положен библейский миф о прекрасном архангеле Деннице, восставшем против Бога, изгнанном из небесной обители, и превращенном Богом в духа зла. В редакции 1831 года Демон - один из ангелов, изгнанных с Денницей. Но в поэме Лермонтова это не существенно, потому что читателя захватывает противоречивый мир героя. Можно представить что Демон - это обожествленный человек или очеловеченное божество. По выражению В. Рзанова: “Все - антропоморфично в небе, все - богообразно на земле”. В Демоне живут не чувства, а страсти. Гнев, радость, любовь, переполняющие душу героя. И в то же время он спускается на землю, любит земную женщину и в земной любви ищет возрождение.

Нельзя забывать, что Демон по своей функции разрушитель. Печать демонизма способна отравлять и убивать даже самые чистые души; не потому ли что Сатане и его последователям в Библии пророчат вечную смерть? Обещая Тамаре бездну познания, Демон произносит слова: “Я царь познанья и свободы…” Эти слова здесь не случайны: ведь только через познание законов мироздания, познание себя самого человек обретает истинную свободу, а неведение приводит к несчастьям. Образ Прометея, несущего людям божественный огонь познания, возможно, и в Демоне живут черты древнего титана-борца, пострадавшего за проявление собственной воли. Если сравнить эти два образа, то, действительно, можно найти общие черты присущие данным героям.

Слеза Демона - огненная текучесть страдания, раскаленная лава могучего сердца - "чудо" преображения. Автор поэмы пытается творить миф, подобно античному поэту (Софоклу, например, сочинившему самоослепление Эдипа), едва не теряя из виду библейский источник, по крайней мере, отвлекаясь от его незыблемого авторитета. Речь идет о попытке обратиться посредством художественного образа к мифологическому основанию, вывести на сцену добиблейского прото-Демона. Освобождение мифологического героя от канона Священного Писания - такова постромантическая направленность поэтической мысли автора.

Есть отступления и в построении образа мироздания, в общих чертах соотносимого с христианским. Эдем, так назван в поэме мир небесной гармонии, обитель ангелов и бога, соседствует с ”грешною землей”. Но ада, третьей составляющей, в ”Демоне” нет. В новой области ”синего эфира”, куда зовет Демон свою возлюбленную, будут собраны только красоты земли и неба. Обещаны Тамаре чертоги ”из бирюзы и янтаря”, наряды, сотканные из живой красоты цветов. Глубинным источником этой яркой романтической образности выступает песенно-сказочный близкий мировому фольклору мир. Красота издавна сравнивалась с румяной зарей, а платье царевны чаще всего выткано живыми цветами и звездами, узнаваемы и драгоценные инкрустации волшебного царства.

Прожженный слезою камень, след великой муки, символизирует лермонтовского Демона, как низвергающийся тяжкий камень - Сизифа или камни, завороженные пением, - Орфея. Герои мифа деятельны. "Иногда действуют по инициативе богов или с их помощью, но, как правило, гораздо активнее богов. Эта активность способствует формированию смелого, неистового, склонного к переоценке собственных сил, героического характера (Гильгамеш, Ахилл, Нибелунги и т.д.), что приводит к богоборчеству героя (Прометей, Амирани...).

Наряду с этим, в поэме ”Демон” ощутим другой мифологический слой, о котором писал В. В. Розанов. Он входит в художественный мир поэмы через фольклорную традицию, элементы поэтики древней восточной литературы, некоторые жанровые формы духовной поэзии. Они уже претворили миф в поэтическую структуру, но сохранили еще с ним внутренние связи.

Присутствующие в поэме Лермонтова традиции национального мифа, фольклора, древней поэзии изучались сравнительно немного. Чаще всего исследователи только отмечают их наличие, не соотнося с общим художественным строем поэмы. Это образ Амирани, грузинского Прометея, упоминание о котором имеется во второй части кавказских редакций ”Демона” и многочисленные кавказские легенды о горном духе, полюбившем девушку. Почти не обращалось внимание на то, что, соединяясь с мифом о падшем ангеле, они возвращают Демона на его прародину -- Восток, где, как писал современник

Лермонтова, Н.Т. Муравьев, ”была колыбель таинств, где совершилось грехопаденье человека и искупление его”.

3.2 Эпосная основа

Фольклор кавказских народов, среди которых, были широко распространены предания о горном духе, поглотившем девушку-грузинку.

С грузинским фольклором, национальной культурой Лермонтов ближе познакомился в 1837 году, в период первой ссылки на Кавказ. Поездки по Военно-Грузинской дороге, жизнь в Тифлисе, Карагаче, где квартировал Нижегородский драгунский полк, в котором он служил, несомненно дали множество впечатлений. По предположению И.Л. Андроникова, Лермонтов был знаком с А.Г. Чавчавадзе, грузинским поэтом, главой родовитого княжеского семейства, бывал в его тифлисском доме, гостил в имении Цинандали.

О грузинских впечатлениях Лермонтова можно судить по коллекции рисунков и картин, которые он привез из первой ссылки.

Фольклор, мифологию Лермонтов использует в своих грузинских произведениях несколько иначе, чем это было в ”кавказских поэмах” 1833--1836 гг. Теперь его более привлекает архаический период, патриархальная древность -- миф об Амирани, многочисленные легенды о духах, полулегендарная грузинская царица Тамара. В связи с этим меняется характер использования фольклора и мифа. Лермонтов обращается к балладе и мифоэпосу. Возможности этих жанров позволяют использовать фольклорные мотивы в нерасчлененном виде как основу сюжета. Вместе с тем, романтическая традиция лироэпоса ведет к соединению подобного эпического сюжета с историческими, философскими, лирическими темами и размышлениями. Национальные фольклорно-мифологические сюжеты входят в более значительный культурно-исторический план, в философско-художественную концепцию ”патриархального мира”, противостоящего ”цивилизации” христианского мира, сменяющего язычество, античность и др.

Языческие мотивы ”Демона” никогда не учитывались при изучении мифологической основы лермонтовской поэмы. Основное внимание было сосредоточено на изучении христианских элементов”. Бунтарство против бога-творца, изгнание, целый ряд определений -- ”злой дух”, ”изгнанник рая”, ”лукавый” -- несомненно, актуализируют христианский миф о соблазнении женщины дьяволом, давним поборником тьмы и греха, о роковой участи ”падшего ангела”. К этому комплексу мотивов примыкают и легенды о женщине, любившей дьявола. При этом в большинстве случаев исследователи отмечают своеобразие романтической интерпретации мифа. Так, Е.В. Логиновская считает, что ”библейская легенда о падшем ангеле присутствует лишь как внешняя оболочка более широкого философского конфликта”, в котором герой ”оказался отчужден от мира первоначальной гармонии, подлинного счастья, пребывая в печальном одиночестве”.

Расширена предыстория Демона, сильнее стал звучать трагизм его одинокого существования, безысходность надежд на обновление. Одновременно усилены эпические мотивы. Это происходит за счет более подробных описаний Грузии, старинного замка Гудала. Сделав героиню любимой дочерью князя, невестой, ожидающей приезда жениха, а затем, безвременно почившей монахиней, Лермонтов ввел в поэму свадьбу и похороны -- наиболее значимые обряды в жизни патриархального рода. Предыстория героини из ранних редакций превратилась в ”статическое” замкнутое время эпической эпохи и ”событийное биографическое время” княжны Тамары. Так возникли в поэме элементы эпического ”хронотопа”.

Об эпической поэтике ”Демона” пишет И. Родянская, характеризуя позицию повествователя, который не комментирует внутреннюю жизнь Демона, но иначе видит мир... его восхищенной интонацией сопровождается не только описание природы (простодушный восторг перед ”твореньем бога своего”, контрастирующий с невозмутимостью Демона), но и даже в первую очередь изображение Гудалова дома, убранства, одежды, утвари, монастыря, подворья... этнографический материал подан не в нейтрально-живописной манере ”местного колорита”, а внутри особой, фольклорной в своей основе, стихии повествования, эпически неторопливой, созерцательно-мудрой”.

3.3 Незамеченный библейский источник

Библейские и, в частности, ветхозаветные образы характерны для творчества М.Ю. Лермонтова, для его лирики, драм, прозы и поэм, являются неотъемлемым компонентом его художественного стиля. И.Б. Роднянская отмечает: "Жизненно-поэтическое мышление Лермонтова, с детства соприкасавшегося с религиозно-молитвенным обиходом в доме бабушки, было приобщено к кругу образов "Писания" и христианского культа даже в большей мере, чем умозрение многих других крупных фигур романтизма".

Показательные примеры роли библейской образности в творчестве поэта - поэмы "Мцыри" и "Демон", "Сказка для детей", его лирические шедевры, переосмысляющие молитву и т.п.

Тема и центральный образ поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" ориентирует читателя и исследователя на Библию, что и было неоднократно отражено в богатой научной литературе, посвященной поэме. "Поэма… основана на библейском мифе о падшем ангеле, восставшем против Бога… герой… как бы совмещает человеческие искания Фауста с мефистофельским отрицающим началом и с мятежностью героев Мильтона и Байрона". Такое видение опоры на Книгу книг (эпизоды о низвержении с Неба Денницы) и обозначенной литературной традиции (мистерии Мильтона и Байрона), безусловно, необходимо.

Однако существенно и иное. Собственно сюжетная основа, любовный конфликт не позволяют рассматривать "Демона" как философскую поэму по преимуществу, значительно обогащают схематически обрисованный выше мистериальный план. Достигнутый М.Ю. Лермонтовым многоплановый жанровый синтез характерен для его романтизма, что побуждает еще раз обратиться к собственно библейской основе поэмы, более детально определить круг ее источников и функционирование библейских образов.

Сюжет поэмы о любви демона к земной девушке трактовался по-разному. Отмечалось влияние горского фольклора, с чем далеко не все исследователи согласились. Как один из возможных источников сюжета обозначим также имеющую как минимум тематическое сходство с поэмой распространенную балладу "Демон-любовник". "Согласно А.Б. Фридману, древнейшая из записанных версий баллады относится к 1675 г. Баллада известна во многих вариантах, иногда в качестве демона-любовника выступает сам дьявол".

Не отрицая возможного влияния на замысел поэта такого рода "бродячих" европейских сюжетов, тем более значимых, учитывая шотландские корни М.Ю. Лермонтова и, прежде всего, ту роль, которую он сам им придавал, обратимся к авторским планам и наброскам. Для них принципиально значимыми оказываются сфера церковной жизни и Библия.

Отмечалось, что "фабула "Демона" формально наиболее близка" к средневековым "легендам о соблазнении монахинь дьяволом". В самом деле, "сначала намечен сюжет, в котором главную роль играет борьба демона с ангелом, влюбленным в одну смертную". На поиск собственно библейского варианта сюжета автор нацеливает в еще одном сохранившемся плане поэмы: "Демон. Сюжет. Во время пленения евреев в Вавилоне (из Библии). Еврейка. Отец слепой. Он первый раз видит ее спящую. Потом она поет отцу про старину и про близость ангела -- как прежде. Еврей возвращается на родину. Ее могила остается на чужбине". По указанию комментаторов, "эта библейская интерпретация осталась неосуществленной". Как видно, сюжет написанной поэмы остался и здесь, в конечном счете, не проясненным.

Желание литературоведов и интерпретаторов непосредственно связать поэму с одним из библейских сюжетов иногда приводит к явным ошибкам. Так, в авторитетной "Лермонтовской энциклопедии" сообщается, что поэт использует мотив "любви "сынов Божиих", ангелов, к "дочерям человеческим" -- Быт. 6:2". Речь идет об увеличении численности человеческого рода после рождения праведным Ноем сыновей Сима, Хама и Иафета. Как известно, "Сын Божий = второе лице св. Троицы, Господь Иисус Христос... В Писании сынами Божиими называются и все вообще верующие, христиане, разумеется, не по естеству, а по благодати". Таким образом, это никак не ангелы. Иначе все человечество - потомки не только Адама и, позже, Ноя, но и небесных бесплотных сил! Впрочем, оговоримся, что это место Библии традиционно считается одним из наиболее сложных для толкования. С ним связаны различного рода народные иудейские верования. Между тем библейский сюжет о любви демона к девушке существует и содержится в книге Товuт (ударение дается согласно церковно-славянской Библии). "Книга эта, хотя и неканоническая, отличается особенною назидательностью. Здесь ясно открываются премудрые и благие пути промысла Божия в нашей жизни, которых часто мы не примечаем, или видим в них одно стечение случайных обстоятельств. Здесь мы видим не видимое для нас благодетельное служение нам ангелов Божиих. Здесь мы видим поучительнейшие примеры добродетелей". Книга Товит "известна на разных языках, но первоначальным текстом ее признается греческий, семидесяти толковников… Не усвояя книге Товит канонического достоинства, церковь признает ее, однако, полезною для нравственного назидания. Амвросий Медиоланский написал сочинение "De Tobia", в котором ставит эту книгу выше обыкновенных сочинений человеческих, как книгу пророческую (liber propheticus)".

Подчеркнем, что неканоническая не значит апокрифическая. "Православная Церковь… почитает неканонические книги близкими по духу каноническим, составленными при свете книг богопросвещенных писателей, а потому высоко-важными и полезными; по св. Афанасию Великому, неканонические книги "назначены отцами для чтения новообращенным и желающим огласиться словом благочестия". Такой высокий авторитет издавна принадлежал и доселе принадлежит в Христианской Церкви, в частности, книге Товита. …в древней Христианской Церкви книга Товит пользовалась общею известностью и высоким уважением, а в отдельных церквах имела даже богослужебное употребление наравне с книгами Священного Писания".

Книга Товит, как и некоторые другие библейские книги подобные ей по более позднему времени их написания, входит не только в Септугианту и церковнославянскую Библию, но и в Вульгату. Отсутствует она только в сокращенной Библии протестантской традиции.

Согласно книге Товит, архангел Рафаил (под видом благочестивого путника Азарии) помогает юноше Товии, который должен жениться на девушке из своего рода, избавиться от демона и спасти едва не изгнанную дочь Рагуила Сарру, предназначенную ему в жены Провидением. Непосредственным орудием изгнания злого духа стала совместная молитва новобрачных и каждение внутренностями (сердцем и печенью) чудесно пойманной огромной рыбы.

"Тогда юноша сказал Ангелу: брат Азария, я слышал, что эту девицу отдавали семи мужам, но все они погибли в брачной комнате; а я один у отца и боюсь, как бы войдя к ней, не умереть, подобно прежним; ее любит демон, который никому не вредит, кроме приближающихся к ней… Ангел сказал ему: разве ты забыл слова, которые тебе заповедал отец твой, чтобы ты взял жену из рода твоего? Послушай меня, брат: ей следует быть твоею женою, а о демоне не беспокойся, в эту же ночь отдадут тебе ее в жену… Когда окончили ужин, ввели к ней Товию. Он же идя вспомнил слова Рафаила и взял курильницу, и положил сердце и печень рыбы, и курил. Демон, ощутив этот запах, убежал в верхние страны Египта, и связал его Ангел" (Товит 6: 14-15, 16; 8: 1-2).

Книга Товит многообразно отразилась в европейской культуре, как церковной, так и светской, ее лица и события были вполне узнаваемы, их на протяжении столетий свободно интерпретировали (например, в живописи), применяли к новым контекстам. О ее роли в христианской культуре можно судить и по тому, что исключительно с ней связывается имя архангела Рафаила, "одного из семи высших ангелов, спутника Товии и благодетеля семейства Товита".

Только там отмечается и имя "демона-ревнивца" -- Асмодей. "Не лишена… известной доли значения и попытка некоторых ученых… поставить в связь имя Асмодея с одним из злых духов или дев Авесты - aeshma - daeva, демоном плотской страсти, - так как именно таким, между прочим, выступает Асмодей в книге Товита".

Напомним, что это библейское имя использовалось в русской литературе конца XVIII - начала XIX века, например, Д.П. Горчаковым, одним из ярких русских сатириков этой эпохи, членом "Беседы любителей русского слова". В сатире "Беспристрастный зритель нынешнего века" он пишет: "С болтливой госпожи пороков не снимай, А знай, Что врет она - пустые дудки; Бранить людей и дружбы, ради шутки, То делает равно и дьявол Асмодей". Обобщающий смысл имя библейского демона приобретает в литературной критике середины XIX века, в статье М.А. Антоновича "Асмодей нашего времени", посвященной роману И.С. Тургенева "Отцы и дети". Асмодей у Антоновича, впрочем, - "поэтическое" именование дьявола, а по В.И. Далю, это "злой дух, соблазнитель, диавол, бес, сатана". В случаях, когда в культуре упоминается этот демон, оказывается востребованной, тем более для образованного и не в пример нашему времени знакомого с Библией читателя XIX века, и сама библейская книга Товит. Ср.: Асмодей, "по мнению позднейших евреев, главный из демонов, или царь демонов".

Одна из важных молитв для келейного чтения православного христианина - о путешествующих - напрямую строится на обращении к книге Товит. "Путь и истина сый, Христе, спутника Ангела Твоего рабом Твоим ныне, якоже Товии иногда, посли сохраняюща…" Значит, что о книге Товит, не представленной в современном богослужении, Лермонтову вполне могло быть известно и из церковных молитв, безусловно, интересовавших поэта, как в плане личностном вообще, так и в творческом в частности.

Книга Товит преломилась в западноевропейской литературе, например, включена в образную ткань романа Ф. Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль". В главе XVI третьей книги романа "О том, как Пантагрюэль советует Панургу обратиться к панзуйской сивилле" один из эпизодов комического характера строится с опорой на эту библейскую книгу: "И, может статься, человек тот был ангел, то есть посланник Бога, как, например, Рафаил, которого Бог послал Товиту. Слишком скоро царь его отверг, слишком поздно после раскаялся". В данном случае упоминается эпизод не об изгнании демона, а о том, как "спустившийся на землю архангел Рафаил указал целебное снадобье юноше Товии, благодаря которому слепой отец его Товит прозрел".

Интересующий нас сюжет был использован и в русской литературе начала XIX века, пусть и в рамках эпизода, как составляющая развернутого сравнения. Встречается он в романе В.Т. Нарежного "Бурсак", опубликованном впервые в 1824 г. (в посмертном издании собрания сочинений 1835-36 гг. занимает первые два тома) и названном В.Г. Белинским "лучшим произведением" писателя: "Увы! - отвечала темная красавица, утирая слезы, - видно участь моя подобна жалкой участи дочери Рагуиловой, ибо и в меня влюбился злой дух, который сею ночью измучил до полусмерти жениха моего Товия".

Библейский сюжет, в соответствии с художественными задачами писателя, сжимается до короткого эпизода и трансформируется в комическом ключе, оттеняя почти фарсовые сцены романа. Комизм состоит, в частности, в том, что мнимый новый Товия, вопреки библейскому источнику, пострадал от мнимого демона, в отличие от Товии подлинного, с помощью архангела демона изгнавшего. Тем не менее, мотив смертоносной любви демона к девушке сохраняется, через имена дочери Рагуила и Товия отчетливо дается и указание на его библейский источник. Кроме того, писатель вряд ли решился бы использовать этот мотив, да еще в юмористическом контексте, не будь он четко узнаваем, тем более, что книга Нарежного в изданиях первой половины XIX века не содержала привычных современному его читателю комментариев.

Этот эпизод, вполне в традициях Рабле, которого переводят в России с конца XVIII века, оттеняет комизм положений героев. Учитывая два издания "Бурсака" к середине 1830-х годов и известность произведений писателя, особенно после его, еще далеко не пожилого человека, смерти в 1825 г., выскажем уверенное предположение о том, что М.Ю. Лермонтов, автор непревзойденной прозы, обладавший широчайшим литературным кругозором, был знаком с этим романом.

Книга Товит вполне могла привлечь его через посредство Нарежного тем более, что вторая половина 1830-х годов - время коренной переработки поэмы [34], почти совпадающее с переизданием "Бурсака", случившимся двумя-тремя годами ранее. Внимание поэта к этому факту могло быть отвлечено его первой кавказской ссылкой 1837 года.

Развивая мысль о культурной значимости книги Товит, нельзя не обратить внимание на искусство западно-европейской гравюры середины XIX века. Из 240 иллюстраций к Библии Ю.Ш. фон Карольсфельда (1860) две посвящены книге Товит: "Молитва Товии и Сарры" и "Товия и Сарра после брачной ночи". Причем в левом верхнем углу первой изображен демон, которого держит и изгоняет ангел. Также две из 230 гравюр Г. Доре (1864-1866 г.) на библейские темы связаны с этой книгой: "Ангел и Товия" и "Ангел Рафаил восходит на небо в виду семейства Товита".

Все это позволяет сделать вывод о том, что книга Товит и библейский сюжет о "любви" демона к девушке и его изгнании были достаточно хорошо известны и неоднократно проявлялись в европейской культуре и, в частности, культуре начала и середины XIX века. Он вполне мог стать одним из источников классической лермонтовской поэмы.

Отсутствие прямого цитирования или устойчивых поэпизодных аллюзий при обращении к библейскому тексту -- черта поэтического стиля Лермонтова и само по себе не может быть аргументом против предлагаемого сопоставления. Как считает И.Б. Роднянская, "тексты Лермонтова обнаруживают следы внимательного чтения библейских книг обоих заветов. Причем у Лермонтова сравнительно немногочисленны цитаты или аллюзии… В большинстве же случаев Лермонтов глубоко проникает в дух названных источников и напряженно переосмысливает те или иные эпизоды".

Об этом говорят и некоторые основные мотивы, а также узнаваемый "дух источника" - Библии. Это: "любовь" духа зла к девушке, противостояние Демона и Ангела, включенное в поздние редакции убийство демоном жениха Тамары (в Библии их гибнет семеро), посрамление "духа злобы" в финале (в Библии он связывается ангелом).

Воплощение мотива "любви" Демона к Тамаре также точнее помогает понять библейский сюжет, представленный в книге Товит. Один из планов этого чувства - самообман духа зла, его чуть не погубившая девушку окончательно иллюзия о спасении через доступную лишь людям любовь.

Комментаторы Библии предпочитают не называть то, что движет Асмодеем, любовью. "Слова Товии о Сарре "ее любит демон, который никому не вредит, кроме приближающихся к ней", - обыкновенно понимаются толкователями в смысле указания на то, что Асмодей воспламенялся нечистою любовью к Сарре (или даже имел плотское общение с нею) и как бы из чувства ревности и мести умерщвлял мужей ее прежде, нежели они были с нею, как с женою. Против такого понимания может говорить то обстоятельство, что… демон мучил Сарру (следовательно, не любил ее?), а по III, 14 (Товит 3: 14: "Ты знаешь, Господи, что я чиста от всякого греха с мужем…" - В.С.) Сарра осталась целомудренною и девственною. Независимо от этого … мысль о том, что демоны или ангелы могут находиться в плотской связи с женщинами, в качестве народного верования, несомненно, существовала у евреев… а потому Товиею - человеком небогопросвещенным - могло быть высказано, особенно в качестве страха или догадки, суеверное мнение о плотской страсти Асмодея к Сарре. … действие Асмодея на Сарру выражалось в крайне мучительном, угнетенном состоянии Сарры, подобно тому, какое принес злой дух Саулу… побуждавшем ее бить служанок и даже доводившем ее до решения лишить себя жизни". лермонов демон поэма мифологический

Со смертью Тамары все иллюзии о сущности ее отношений с Демоном развеиваются. Демон показан как человекоубийца, от мнимой любви к девушке, противостоявшей бесовской силе почти до последнего мгновенья, не остается и следа:

Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, - И веяло могильным хладом От неподвижного лица.

Развенчание Демона, точное представление о нем, помощь Ангела-хранителя, к груди которого "прижалась" "Тамары грешная душа" - соответствуют духу и слову Библии и, в значительной степени, именно книге Товит.

Любопытно в этой связи взглянуть и на некоторые факты творческой истории поэмы. Так, поэт переосмысляет роль легенды о любви демона к монахине, одного из вероятных источников сюжета: Тамара оказывается в монастыре только после смерти жениха, а не сначала, как раньше. Это позволило включить мотив ревности Демона, убивающего жениха (что приближает сюжет к библейскому), и усилить степень скорби героини, а значит и мощи все же прельщающего ее Демона (усиливается романтический накал страстей).

Принципиально важным является и новый (7-й редакции) финал. Известные легенды и литературные источники (например, мистерии Байрона) не содержат, да и вряд ли могли содержать сцены, аналогичные эпизоду прощения Тамары после ее смерти.

Некоторой аналогией может быть здесь финал второй части "Фауста" И.В. Гете с прощением Богом главного героя, несмотря на сказанную им условленную фразу из договора с Мефистофелем. Но в отличие от довольно абстрактной мотивировки финала произведения Гете (неслучайно бес всячески возмущается таким решением Бога), между прочим, также продиктованного Библией - книгой Иова, мотивировка Лермонтова представляется более органичной. Она, надо признать, и более соответствует Библии, где победа над злом является основным содержанием, а не все же неожиданным, пусть и радостным, исключением.

Тамара, с учетом финала поздних редакций, предстает исключительной романтической героиней с высокой душой, умеющей по-настоящему любить. Именно так Ангел и объясняет Божию милость на частном Суде сразу после ее смерти:

"Но час суда теперь настал - И благо Божие решенье! <…> Ценой жестокой искупила Она сомнения свои… Она страдала и любила - И рай открылся для любви!.."

Эта любовь, которой Демон пытался воспользоваться, чтобы приобщиться через нее к сущему, героиню и спасает. В конечном счете, в частности, через Ангела-хранителя, спасает ее именно Бог-Любовь. Такова важная составляющая идеи поэмы Лермонтова-романтика, на первый взгляд, неожиданная для автора многих произведений - повестей в стихах, поэм, в которых, по словам А.С. Пушкина, "от судеб защиты нет". Художественно убедительное воплощение такого "спасенья" могло быть подсказано только Библией.

Отмеченный библейский сюжет из книги Товит имеет явную типологическую связь с сюжетом лермонтовской поэмы "Демон". Вероятнее всего, он повлиял на поэму и непосредственно, не только при воплощении ее событийного ряда, но и -- самое главное -- при его переосмыслении, включающем посрамление демона и спасение души героини.

Заключение

В истории мировой художественной культуры обнаруживается стабильное присутствие демонической темы. Анализ развития образных воплощений демонического позволяет утверждать, во-первых, что демоническое - явление эстетического и культурно-религиозного порядка; во-вторых - актуализация демонической темы в художественном творчестве происходит в кризисные времена. Увлечение демоническим глубоко присуще Лермонтову.

В русской традиции персонифицированным злом выступает нечистая сила, которая с принятием христианства стала осознаваться как образ Антихриста, а с европеизацией России к XIX веку получила определение демонического (общее обозначение той реальности, которая стоит за именами: черт, сатана, Люцифер, демон, Князь Тьмы). В исследовании рассматриваются предпосылки возникновения и формирования мифа о демоне в мировой культуре; эстетика образных воплощений демонического в русской художественной культуре, впервые появившегося в русском романтизме как положительный герой в творчестве М.Ю. Лермонтова.

Значительное влияние на развитие образных воплощений демонического в русской литературе оказал образ Демона одноименной поэмы М. Ю. Лермонтова, к которому в той или иной степени, в различных постановках философских, эстетических, литературоведческих и культурологических проблем обращались современники поэта, русские писатели, критики, исследователи XIX, XX и начала XXI века. А.А. Блок в начале XX века высказал мнение, что «Демон» Врубеля - и «Демон» Лермонтова - «символ наших времен».

По результатам нашего исследования можно определить, что актуальными воплощениями демонического образа оказываются одновременно христианские и языческие (фольклор) традиции, а также трансформации демонических образов в мировой литературе. Лермонтов использует библейскую и мифологическую основы, а также и эпосную.

Демон страдает от одиночества, рвётся к жизни и к людям, и в то же время этот гордец презирает людей за их слабость. Одну минуту своих «непризнанных мучений» он ставит выше «тягостных лишений, трудов и бед толпы людской». Но Демон также и образ символический. Для самого поэта и для его передовых современников Демон был символом ломки старого мира, крушения старых понятий добра и зла. Поэт воплотил в нём дух критики и революционного отрицания.

В поэме есть ориентация на определенные типы мифологического сознания. Для Тамары это сложный переход от патриархального эпического сознания к постижению норм нравственности, вносимых христианством. Для Демона -- восприятие мира, осознание себя в рамках христианского деления на мир горний и дольний. Свое искупление лермонтовский герой мыслит как приобщение к святыне, обретение ”святого покрова” благодатной любви. И впервые останавливается перед невозможностью возвращения, изгнанный из храма природы, любви и красоты. Философские идеи поэмы завершено воплощены в симметрично соотнесенных двух главных моментах коллизии. В первой части -- вхождение в эпический мир, во второй -- в храмовый. Сюжетные ситуации и образы ”языка” героев развивают это противостояние. Эпические мотивы похищения женщины, поединка разрешены в балладном финале первой части. Мотивы приобщения к святым таинствам обретают формы исповеди, проповеди, торжественного песнопения, возвещающих победу над духом тьмы, обрекающих Демона на вечное одиночество и служение злу.

Анализ художественного пространства поэмы обнаруживает пара-мифологическую ситуацию, т.е. творимый автором миф о попытке вочеловечения Демона и связанные с нею мотивы (например, слеза героя). С одной стороны, герой поэмы устремлен к преодолению заданности, с другой стороны, отождествление Демона с сатаной удерживает библейский порядок. Вряд ли есть основание говорить о "вторичном отвержении" Демона (Роднянская), ибо злой дух испытывает каноническую судьбу.

Особый интерес для меня представлял поиск материала о создании поэмы и её продолжение в произведениях живописи, графики и музыке. А также библейские, мифологические произведения, что легли в основу поэмы. В дальнейшем хотелось бы рассмотреть материал о постановках поэмы «Демон» на театральной сцене.