История текста "Поэма без Героя" Анны Ахматовой

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

История текста «Поэма без Героя» Анны Ахматовой глубоко расходится с историями других произведений XX века. Авторская «реконструкция» «Поэмы» происходила на разных этапах её создания в течение четверти века - с 1940 по 1966 год. При этом даже финальную по хронологии редакцию при жизни автора неверно считать канонической, так как в ней не были учтены многие последующие поправки. Как отмечает исследователь творчества Ахматовой Н. И. Крайнева, «в настоящее время более чем в двадцати основных, наиболее авторитетных художественных и претендующих на научно обоснованную публикацию «Поэмы без Героя» изданиях нет даже двух полностью идентичных научных текстов». Кроме того, в большей части современных печатных изданий допускаются грубые смысловые ошибки - включаются фрагменты «Поэмы», полностью исключенные автором из текста рукописей на определенном этапе работы. Вполне вероятно, что подобное произвольное обращение с произведением происходит из-за непонимания сути «Поэмы» и логики появления ней (или исключения из нее) различных фрагментов. В связи с этим можно утверждать, что проблема распознания в тексте произведения биографических обстоятельств, которые стали основанием для внесения поправок в поэму, актуальна и имеет важнейшее значение.

Не вызывает сомнения, что «Поэма» - это гениальный пример использования контекста: как многочисленных пластов литературы, так и всей доступной созерцанию и умозрению автора действительности. Во вступительной статье к изданию «Поэмы» 1989 года историк литературы Р. Д. Тименчик писал об этом произведении так: «Поэма» принимала голоса и из-за «проволоки колючей» и из-за железного занавеса», сравнивая ее с «неким приемником, наудачу вылавливающим сигналы из различных эпох, культур, традиций». Путь текстового перевоплощения одного из главных произведений Ахматовой представляется возможным проследить с помощью параллельного чтения текстов поэмы на различных этапах ее создания с привлечением знаний о биографии поэта, исторических и прочих свидетельств и их сопоставлением.

Первостепенная цель данного исследования - определение взаимосвязей между процессом возникновения и правки вариантов текста «Поэмы» и историко-политической ситуацией, событиями начала XX века, особой атмосферой петербургской жизни, восприятием ее современниками поэта и их судьбами. Фактически требуется понять, можно ли найти в ахматовской поэме пересечения с внешними обстоятельствами, которые определяли движение и развитие замысла художественного текста, и выявить динамику творческой работы Анны Ахматовой над «Поэмой без Героя»: создания новых строф и изменения прежних, эволюции образов, сюжета, композиции - в контексте жизненного пути автора и социально-политических реалий.

Для понимания природы исправлений, дополнений и замен, которые на протяжении двадцати пяти лет Анна Ахматова вносила в текст «Поэмы без Героя», необходимо решить следующие задачи:

1) Выделить из сохранившихся разновременных источников с записью произведения конкретные редакции для параллельного чтения и последующего анализа.

2) Последовательно изучить примеры текстовой трансформации (сюжетной и смысловой), используя сравнительный анализ редакций разного периода, и сопоставить с фактами биографии поэта и другим внелитературным материалом, положенным в основу «Поэмы» - политическими, социальными и историческими реалиями эпохи.

3) Выстроить последовательность трансформации конкретных фрагментов «Поэмы» и дать реальный комментарий к ним.

Опыт воссоздания контекста, ставшего первоисточником образов «Поэмы» и послужившего отправной точкой для размышлений Ахматовой, является попыткой толкования и прояснения причин создания или исключения фрагментов (строф, строк, примечаний и т.п.) в рукописях произведения. В данном исследовании в качестве гипотезы выдвигается положение о том, что «Поэма без героя» Анны Ахматовой представляет собой весьма точную рефлексию над изменениями общественно-политической жизни и поворотами в личной жизни автора. В более узком понимании научное предположение состоит в том, что если сопоставить хронологические рамки внесения авторских правок в «Поэму без героя», которая является объектом исследования, и содержание соответствующих исправлений, то можно определить реальные факторы, побудившие Ахматову к внесению данных конкретных изменений в текст произведения. Дополнения, вставки, исправления, зачеркивания и прочие авторские пометы в тексте «Поэмы», отражающие факты биографии поэта и социально-политические изменения в стране, являются предметом исследования.

Основным используемым принципом составления комментариев к фрагментам произведения, которые включались автором на протяжении всего длительного периода работы, является соотнесение места и даты создания того или иного наброска или исправления в тексте с конкретными историко-биографическими сведениями (архивными, мемуарными и т.д.). Подобный общенаучный метод сравнительно-сопоставительного анализа необходим для того, чтобы удерживаясь в рамках фактов, предложить интерпретацию ахматовской «тайнописи». В методологической основе исследования - текстологический анализ экземпляров «Поэмы без героя», а также историко-культурный анализ.

В настоящее время исследователями творчества Ахматовой проделана немалая работа, в результате которой читателям стали доступны полноценные прочтения стихотворений, эпиграфов, заглавий, а также реальные комментарии к ним. После смерти Ахматовой её произведения были тщательно исследованы такими специалистами в области ахматовской текстологии, как Л. К. Чуковская, В. М. Жирмунский, А. Г. Найман, Р. Д. Тименчик, Н. И. Крайнева и другие. Здесь особенно велика роль книги Тименчика «Анна Ахматова в 1960-е годы», значимость которой состоит в том, что автор живо и детально реконструирует политические, идейные и литературные факторы, обусловившие изменения внутреннего строя произведений поэта, в частности «Поэмы без Героя». «В книге прослеживается история строчек, объясняется их содержательное «зерно» (выражение Ахматовой), раскрываются цитаты, внутренние переклички, предлагаются замечательной убедительности и меткости «реальные» комментарии», - так характеризует эту монографию К. М. Поливанов. Напротив, издание «Я не такой тебя когда-то знала…», подготовленное Н. И. Крайневой и вышедшее в 2009 году, призвано, в первую очередь, суммировать все сохранившиеся экземпляры поэмы и на их основе (в результате глубокого литературоведческого анализа) критически установить и обосновать текст «Поэмы без Героя», который мог бы наиболее точно передать подлинно ахматовский замысел и стать в некотором роде «исходником». Книга Крайневой - «свод» авторских рукописей - дает возможность изучать историю создания и историю текста «Поэмы», не прибегая к поиску и просмотру подлинников.

У биографов и исследователей творчества Ахматовой разбросано множество отрывочных наблюдений над сюжетно-композиционными изменениями произведения. Недостаточная степень разработанности темы исследования состоит в том, что до сих пор не существует целостного системного обзора динамики внутренней организации текста «Поэмы без героя», хронологически встроенной в биографические и политические реалии жизни автора.

Научная новизна данного исследования заключается в том, что впервые проводится последовательное определение взаимосвязей между хронологией конкретных изменений и авторской правки текста «Поэмы» и ключевыми событиями начала XX века, историко-политической ситуацией, особой атмосферой петербургской жизни, восприятием её современниками поэта и их судьбами.

В многократно переиздававшейся с 1962 года работе «Текстология (на материале русской литературы Х-ХVIІ вв.)» академик Д. С. Лихачев пишет о том, что нельзя изучать изменения текста памятника в отрыве от его содержания (понимаемого в самом широком смысле, в частности, политических тенденций, художественного замысла и т. д.), а содержание -- в отрыве от всей исторической обстановки в целом. Положение о том, что разбор текстовой эмпирики возможен только с привлечением обширного и многослойного контекста, является основным в теоретической базе работы. Именно этому многослойному общественному, культурному и политическому контексту, который с течением времени отражается в тексте «Поэмы без героя», посвящена данная работа. Её теоретическая база также включает в себя принципы текстологии, сформулированные в научных исследованиях литературоведа и текстолога Томашевского Б.В., а также в трудах Н. К. Пиксанова, на которые неоднократно опирается Н. И. Крайнева.

В качестве эмпирической базы в данном исследовании используются дневниковые и мемуарные записи, переписка современников автора и письма автору, экземпляры «Поэмы» с авторскими датами, собранные в книге «Я не такой тебя когда-то знала...».

Практическая значимость работы по изучению творческой истории «Поэмы без героя» состоит в том, что полученный в результате работы материал раскрывает еще несколько редких свидетельств творческой работы Анны Ахматовой над одним из вершинных произведения русской литературы XX века. Значимость заключается также в возможности применения зафиксированного в процессе исследования социально-политического обоснования разночтений в разных вариантах текста поэмы в процессе дальнейшего изучения данного произведения.

Работа состоит из введения, двух глав, заключения, и библиографии. Глава первая посвящена проблемам хранения текста «Поэмы без героя» и его публикации. Во второй главе рассматриваются различные этапы жизни автора, на каждом из которых форма воплощения конкретных событий в текст «Поэмы без героя» определяется особенностями общественно-политической ситуации. В рамках реконструкции динамики сюжетной канвы произведения в зависимости от внешних условий, привлекается также актуальный в начале XX века театральный контекст.

ГЛАВА 1. О рукописях, редакциях и публикациях текстов «Поэмы без Героя»

«В печной трубе воет ветер, и в этом вое можно угадать очень глубоко и очень умело спрятанные обрывки Реквиема», - эти строки в авторской ремарке к части второй «Поэмы» появились в машинописной рукописи произведения, помеченной датой «30 декабря 1962 года». По свидетельству Крайневой, в этом же тексте синей ручкой было зачеркнуто «очень глубоко и очень умело спрятанные обрывки «Реквиема» и вписано «следующие строфы». В этой записи «можно угадать» не только прерывистое звучание музыкального Реквиема и содержание «Решки» - главы «Поэмы без героя». Здесь и обрывки «спрятанных» в огне, сожженных текстов поэмы «Реквием», над которой Ахматова работала с 1935 по 1940 год. Вопреки булгаковскому «рукописи не горят», ахматовские рукописи - как поэмы «Реквием», так «Поэмы без героя» и прочих сочинений - предавались огню и уничтожались, так как во времена истребительно-обновленческого режима «главный редактор» СССР, Генеральный секретарь ЦК РКП(б) Иосиф Сталин пристально следил за подопечной ему литературой - впрочем, как и за всем тоталитарным советским государством. «6 ноября 1949 года, когда следователь пришел арестовывать моего сына, я сожгла весь свой архив», - эта запись по свидетельству Н. И. Крайневой содержится в автобиографической ахматовской прозе в отделе рукописей Российской национальной библиотеки. В этот же день был сожжен альбом «Ардов» (назван в честь дарителя - В. Е. Ардова), в котором, видимо, содержались тексты «Поэмы». Согласно воспоминаниям М. Л. Козыревой, спустя три дня Ахматова лично просила ее сжечь ее рукописи со словами: «Был обыск <…> Кроме «Поэмы без героя» я бросила в печь несколько стихотворений». Арест и заключение сына Ахматовой Льва Гумилева последовал за постановлением ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года, в котором особой критике подверглось творчество Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. Вероятно, именно в связи с этим подлинник четвертой редакции, которая датируется 1946 годом, до сих пор не обнаружен. Н. И. Крайнева в книге «Я не такой тебя когда-то знала…» восстанавливает текст редакции 1946 года по сохранившейся в личном архиве Ахматовой авторизованной машинописи, перепечатанной автором в середине 1950-ых годов.

Собрание рукописей в издании, подготовленном Н. И. Крайневой, позволяет проследить любой конкретный фрагмент текста во всех его изменениях на протяжении авторской работы, что позволяет выделить последовательность тематических наслоений в «Поэме». Понятие «рукопись с редакцией произведения», выделенное в вышеназванной работе, позволило классифицировать экземпляры «Поэмы», записанные рукой Ахматовой, или авторизованные машинописи, с точно датированным текстом, зафиксированным до начала следующего этапа работы над поэмой. Опубликованные в книге «Я не такой тебя когда-то знала…» текстовые транскрипции девяти разновременных рукописей произведения (1942, 1943, 1944, 1946, 1956, 1959, 1962 - две и 1963 годов) представляются чрезвычайно удобным материалом для проведения данного исследования.

Если сравнить описания опубликованных рукописей, можно обнаружить некоторую закономерность. Написанные в 1940-ые годы режима тиранического единовластия - после «большого террора» и накануне новых послевоенных репрессий - экземпляры текста «Поэмы», обозначенные в книге «Я не такой тебя когда-то знала…», имеют общую особенность: они не были оставлены автором у себя, а хранились у ближайших знакомых. Например, самый ранний сохранившийся автограф Ахматовой (экземпляр, записанный ее рукой) был подарен автором Л. К. Чуковской в 1942 году. Первая машинописная перепечатка с авторской правкой, созданная в апреле 1943 года, была передана на хранение В. П. Михайлову. Рукопись, записанную в декабре 1944 года, Ахматова подарила Л. Я. Рыбаковой 22 марта 1946 года. Начиная с 1956 года, ознаменованного февральским выступлением Н. Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС с разоблачительным докладом «О культе личности и его последствиях», авторизированные экземпляры автор хранила у себя. Таким образом, можно утверждать, что определяющее значение для истории хранения рукописей «Поэмы без героя» имел характер политического режима в стране.

Ахматова была «отлучена» от печатного станка на 25 лет: с 1925 по 1940 год и с 1946 по 1956 год. В мае 1965 года в Комарово, Ахматова, поправляя неточности в посвященной ей диссертации американского слависта Сэма Драйвера, писала: «Это отнюдь не значит, что я не писала 25 лет. Во второй антракт я писала «Поэму без Героя», в первый -- «Реквием» (1935--1940), “Русский Трианон” (уцелели отрывки) и ряд не самых моих дурных стихотворений».

Впервые после первого «антракта» фрагмент «Поэмы без героя», а именно, отрывок из «Эпилога», был напечатан в начале 1944 года в журнале «Ленинград». Через год в «Ленинградском альманахе» были размещены отрывки из Части первой «Поэмы». На этом издание текстов произведения прекратилось до 1956 года - момента, когда в журнале «Литературная Москва» опубликовали фрагмент «Сучья в иссиня белом-снеге…». Впоследствии отдельные части произведения публиковались в журналах и альманахах до 1965 года. Наиболее полный вариант текста «Поэмы» был впервые напечатан в 1960 и 1961 годах в альманахе «Воздушные пути» - почти через двадцать лет после того, как был завершен первый вариант текста. Однако, как свидетельствует Н. И. Крайнева, в обеих публикациях были допущены грубейшие ошибки: варианты текста ранних редакций были перемешаны с поправками 1959 - начала 1960-х годов.

Последняя публикация фрагмента «Поэмы», которую застала Ахматова, состоялась в 1965 году в сборнике «Бег времени» - самом полном из подготовленных и вышедших при жизни автора. Здесь была помещена лишь первая часть произведения - «Девятьсот тринадцатый год». Петербургская повесть». В издании не были напечатаны вторая и третья часть «Поэмы», так как автор отказалась от предложения издательства печатать их «с купюрами» (по свидетельству Г. П. Струве).

Вопреки сложной «печатной» судьбе Анны Ахматовой «Поэма без героя» неустанно «множилась» путем составления списков - экземпляров текста, принадлежавших частным лицам и не использовавшимся автором для систематической работы. «Тиражирование» экземпляров «Поэмы» в кругу знакомых было для Ахматовой единственным выходом из ситуации, когда в период, начиная с ташкентской книги 1943 года и заканчивая «Бегом времени» 1965 года, у нее не было возможности опубликовать «Поэму». Н. И. Крайнева цитирует свидетельство Виктора Ефимовича Ардова, который в феврале 1969 года писал: «[…] решения ЦК Партии, обрекшие ее на длительное поэтическое молчание (в печати), ряд обысков и арестов близких ей людей (тоже с обыском), вызвали в ней стремление раздавать людям, которым она верила, свои листы. Анна Андреевна полагала, что так будет сохраннее». Функционирование текста в узком кругу близких ахматовских знакомых неизбежно привело к тому, что его замкнутость и непонятность для любого внешнего читателя многократно возросла. Поэма превратилась в текст, не имеющий четких границ. И если первоначально этому способствовали внешние причины, то постепенно это стало непреложной характеристикой произведения, что неоднократно признавала сама автор в записях к «Прозе о Поэме».

Впервые полный текст «Поэмы без героя» был опубликован в Советском Союзе в 1974 году - через восемь лет после смерти Ахматовой. Как отмечает Н. И. Крайнева, в эту публикацию перешли многочисленные ошибки, допущенные во втором томе собраний сочинения Ахматовой, вышедшем в 1968 году под редакцией Г. Струве и Б. Филиппова в Мюнхене. Сомнительность текстологической основы, смешивание разновременных редакций и автографов - подобная непунктуальность в передаче ахматовского текста характерна для многочисленных печатных изданий с текстом «Поэмы».

ГЛАВА 2. Реальные свидетельства времени и эволюция текста «Поэмы без героя: опыт соотнесения

Общая канва «Поэмы без героя» - это оглядка из 1940 на 1913 год (из кануна одной войны в канун другой), и, одновременно с тем, иллюстрация того, как из событий 1913-ого года вырастали последующие события XX века. Другими словами, это всеохватный взгляд из одной эпохи на другую и попытка разгадать в прошлом предпосылки для того, что произошло впоследствии.

В период, когда мир сотрясает вторая мировая война, Ахматова возвращается к реальным происшествиям начала века - за год до начала первой мировой войны. Так оживает в поэме драма, произошедшая до 1914 года, связанная с именами Ольги Глебовой-Судейкиной, Всеволода Князева и, отчасти, Михаила Кузмина. Сплетаются в тексте произведения биографические линии Александра Блока, Николая Гумилева, Осипа Мандельштама, Всеволода Мейерхольда, Амедео Модильяни и многих других исторических лиц, воспоминания о которых выхвачены «прожектором памяти из мрака прошлого» (выражение Анны Ахматовой). С течением времени неустанно разрастающаяся «Поэма» впитывает в себя все больше историко-биографических сведений, которые, будучи написанными «симпатическими чернилами», становятся «видимыми» в тексте лишь при определенных условиях - в данном случае, при определенном политическом курсе советского государства.

Принцип недоговорённости и потаенные смыслы в «Поэме» - способ имитации законов поэзии 1910 годов, «тайнописную» манеру которой отчасти усваивает Ахматова. В 1923 году поэт пишет стихотворение «Новогодняя баллада», где впервые объявляет этот принцип, которому будет следовать в «Поэме» - за праздничным столом собирается компания людей, которые уже мертвы. Соотнесенность «Поэмы» с тенденциями современной автору эпохи можно увидеть и в сопоставлении 1940 года с 1913 годом - этот ахматовский сюжетный ход является гротескным отражением сложившегося приема советской историографии. В большинстве учебников советской истории год начала войны сравнивается не с 1917 годом, а с 1913, с целью продемонстрировать рост всевозможных экономических и прочих показателей по сравнению с последним благополучным в социальном и экономическом отношении периодом.

Как отмечает Р. Д. Тименчик, степень «постоянного, изначального, едва ли не врожденного» полемического отторжения услышанного или прочитанного определяет у Ахматовой энергию ее поэтического удара. Подобное вызывающее диалогическое «нет» звучит и в заглавии «Поэмы без Героя», содержащем отрицание пресловутого концепта героизма, который располагается в центре советской литературы второй половины 1930 и 1940 годов.

С течением времени «Поэма» все более старается охватить не только общие тенденции, но и конкретные характерные явления времени, сквозь которые прошел автор: «адскую арлекинаду тринадцатого года» и «безмолвие великой молчальницы-эпохи», две войны и «зашитый» блокадный Ленинград 1941 года, «изгнания воздух горький» и многие другие. Таким образом, в поэме складывается своеобразная ахматовская летопись эпохи, зашифрованная с помощью подтекста дат, перефраз, заведомо искаженных собирательных образов. Эта «летопись» особенна еще и тем, что не имеет строгой событийной рамки - все картины перемешаны. Тем не менее, сверив время внесения ахматовских записей в рукописях произведения с вереницей протекавших одновременно событий, можно реконструировать и зафиксировать исторические вехи, из которых была соткана «Поэма»: явления эпохи перед революцией и первой мировой войной, репрессии 1930-1953 годов, вторая мировая война, эвакуация из блокадного Ленинграда и возвращение, августовское постановление 1946 года, ужесточение режима и «повторники», смена политического курса в 1956 году и дальнейшие последствия для Ахматовой. Подробнее эти потаенные, внутренние сюжеты будут рассмотрены в следующих параграфах данной главы.

2.1 Ключевые историко-политические события и судьбы современников

1913-1929 гг.

Как отмечал Михаил Кантор в рецензии от 1960 года, появившейся в парижской русской газете «Русская мысль», строки в «Поэме»: «И всегда в духоте морозной, / Предвоенной, блудной и грозной, непонятный таился гул… Но тогда он был слышен глухо, Он почти не касался слуха / И в сугробах невских тонул» - обозначали грозные признаки катастрофы в обреченном Петербурге 1913 года, городе на краю гибели. Этот неразгаданный, глухой и непонятный «гул» предвещал вступление России в Первую мировую войну, подъем революционного движения, февральскую катастрофу, которая была обречена превратиться в октябрьский переворот, захват Зимнего дворца, беззаконный арест Временного правительства и дальнейшие, вытекающие события.

В этом «гуле» 1913 года перед роковым порогом произошла другая трагедия - самоубийство Всеволода Князева - «драгунского Пьеро» и «Корнета» на языке «Поэмы», - поэта, посвящавшего стихи актрисе и танцовщице Ольге Глебовой-Судейкиной. 29 марта 1913 года вольноопределяющийся 16-го гусарского Иркутского полка, расквартированного в Риге, унтер-офицер Князев из браунинга выстрелил себе в грудь.

Рассуждая о том, что привело к тому, что в «Первом посвящении» в «Поэме» появились инициалы «Вс. К.», жена Осипа Мандельштама Надежда Яковлевна Мандельштам в первом варианте «Второй книги» писала: «Поэма началась мыслями о том, как преждевременно оборвалась жизнь одного поэта, смерть которого была форсирована не календарным, а настоящим двадцатым веком, и эти мысли привели на память другую - своевольно оборванную жизнь». Речь идет о самоубийстве Князева - «гусарского корнета со стихами и с бессмысленной смертью в груди». По словам Надежды Мандельштам, смерть Осипа Эмильевича, дату которой Ахматова так подчеркивала в этом же «Посвящении», - результат внутренней свободы, смерть Князева - акт величайшего своеволия. Между тем, черты обоих поэтов, родившихся, по замечанию Р. Д. Тименчика, в одном и том же январе «того же девяносто одного ненадежного года», сквозят в тексте «Поэмы».

В стихотворениях, обращенных к Глебовой-Судейкиной, Князев неоднократно отождествляет себя с «Пьеро» - персонажем, с незапамятных времен символизирующим преданную, но безответную любовь. Несчастная любовь к Ольге Судейкиной, жене художника Сергея Судейкина, согласившегося иллюстрировать задуманный совместный сборник стихов Князева и Михаила Кузмина, входит в жизнь Князева летом 1912 года. В декабре того же года Князев пишет стихотворение: «И нет напевов, нет созвучий…», строки из которого Ахматова взяла эпиграфом к третьей главе части первой (а затем части четвертой) «Поэмы»: «Любовь прошла, и стали ясны / и близки смертные черты». Самоубийством Корнета в ахматовской поэме заканчивается его роман с Коломбиной («Путаницей», «Козлоногой», «Голубкой»): «Он - на твой порог! / Поперек. / Да простит тебя Бог». В реальности причину самоубийства Всеволода Князева также связывают с конфликтом в отношениях с поэтом Михаилом Кузминым, который, как отмечает Р. Д. Тименчик, 28 сентября 1922 года записал в своем дневнике: «Не поссорься Всеволод со мною-- не застрелился бы». Строки в «Поэме без Героя» о персонаже «Калиостро», прообразом которого был Кузмин: «Кто над мертвым со мной не плачет, / Кто не знает, что совесть значит / И зачем существует она», - имеют в своей основе тот факт, что Кузмин встретил известие о смерти друга спокойно и равнодушно, как свидетельствует Р. Д. Тименчик, ссылаясь на рассказы современников.

В декабре 1959 года Ахматова писала: «Первый росток, который я десятилетиями скрывала от себя самой, - это, конечно, запись Пушкина: «Только первый любовник производит впечатление на женщину, как первый убитый на войне». Всеволод был не первым убитым и никогда моим любовником не был, но его самоубийство было так похоже на другую катастрофу ....... что они навсегда слились для меня». По замечанию Р. Д. Тименчика, под «другой катастрофой» Ахматова подразумевала самоубийство вольноопределяющегося артиллерийской бригады Михаила Александровича Линдеберга в декабре 1911 года.

В прессе начала 1910-х годов много писалось об «эпидемии самоубийств» - конкретных случаях и явлении в целом. Согласно указанию Н.И. Крайневой в конце 1900-х и в начале следующего десятилетия в публикациях петербургских и московских газет («Биржевые ведомости», «Речь» и мн. Др.) даже сообщалось о возникновении клубов самоубийц. В № 2 за 2003 г. журнал «Социологические исследования» опубликовал полный текст изданной в 1913 г. брошюры одного из крупных социологов XX века П. А. Сорокина «Самоубийство, как общественное явление» (Рига: Наука и жизнь. 1913. 48 с.). В статье автор заявляет о том, что после 1905 - 1906 гг. самоубийства стали в России настоящим «бытовым явлением» по сравнению с «добрым старым временем». Так, по его свидетельству, нет ни одного номера газеты того времени, где бы ни значилась рубрика «самоубийства» или «покушение на самоубийство». Как отмечает шведский исследователь И. Х. Мякинен в сопровождающей статье к работе Сорокина, в начале XX века о суицидах «пресса писала жадно», и эта практика, конечно, усиливала «чувство галопирующего кризиса». И если Н. И. Крайнева ссылается на статистические наблюдения доктора Д.Жбанкова (в 1908 году ежемесячно покушалось на свою жизнь 121, в 1909 - 199 человек), то И. Х. Мякинен отмечает, что официальные цифры, сами по себе совсем не полные, иногда были даже выше данных «радикальных врачей», строивших свои оценки на сообщениях лишь определенных газет.

В вышеупомянутой записи от 1959 года Ахматова также писала: «Вторая картина, выхваченная прожектором памяти из мрака прошлого, это мы с Ольгой после похорон Блока, ищущие на Смоленском кладбище могилу Всеволода (1913). «Это где-то у стены», - сказала Ольга, но найти не могли. Я почему-то запомнила эту минуту навсегда». Похороны Блока состоялись 10 августа 1921 года - в этот же день Ахматова узнала об аресте поэта, ее первого мужа Николая Степановича Гумилева. Так, неразысканная могила Князева как будто стала «предвестием» множества других потерянных могил - Гумилева, Мандельштама, Пунина и других.

«От меня, как от той графини, / Шел по лесенке винтовой, / Чтоб увидеть рассветный, синий, / Страшный час над страшной Невой» - это четверостишие находится в записной книжке Ахматовой среди набросков 1958 года, а также включено в «Примечания редактора» одной из редакций «Поэмы». По мнению Р. Д. Тименчика, оно связано с эпизодом, когда Гумилев последний раз был у Ахматовой в июле 1921 года. По записанному в 1925 году П.Н. Лукницким рассказу Ахматовой, она провожала Николая Степановича к темной винтовой лестнице, по которой можно было выйти на улицу, и когда Николай Степанович стал спускаться по ней, Ахматова сказала: «По такой лестнице только на казнь ходить». Эти прощальные слова оказались в некоторой степени пророческими.

В сентябре 1962 года Анна Ахматова рассказывала Лидии Чуковской: «Я про Колю знаю... Их расстреляли близ Бернгардовки, по Ириновской дороге. У одних знакомых была прачка, а у той дочь - следователь. Она, то есть прачка, им рассказала и даже место указала со слов дочери. […] А я узнала через 9 лет и туда поехала. Поляна; кривая маленькая сосна; рядом другая,

мощная, но с вывороченными корнями. Это и была стенка. […] Две братские ямы на 60 человек...». Речь идет о месте захоронения Николая Гумилева, арестованного в ночь с 3 на 4 августа 1921 года по подозрению в участии в контрреволюционном заговоре («таганцевское дело») и 24 августа приговоренного к расстрелу. Считается, что приблизительно 25 августа (в некоторых источниках 27 августа) приговор был приведен в исполнение. Существование различных иных версий о месте казни Гумилева и его однодельцев говорит о предпринятых усилиях Петроградской чрезвычайной комиссии дезинформировать население (дезинформация касалась также и даты расстрела). Историк и правозащитник Вениамин Иофе в статье «Первая кровь (Петроград, 1918-1921)» указывает на то, что места групповых расстрелов 1918-1921 годов можно определить, лишь опираясь на свидетельства современников и современных краеведов - архивисты утверждают, что не имеют документов о казнях данного периода.

Фабриковалось «таганцевское дело» или дело «Петроградской боевой организации», участником которого был объявлен Николай Гумилев и еще 832 человека, во время очередного этапа ленинского террора, развернутого большевиками после «красного террора» и бессудных казней 1918 года, расстрела участников антибольшевистских выступлений в 1919 году, подавления Кронштадтского мятежа в марте 1921 года. Гражданская война стала следствием стихийной февральской революции 1917 года, в результате которой в России пал монархический строй, а у власти оказались Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов, а также тщательно подготовленной октябрьской революции, после которой началось установление власти большевиков в стране.

Незадолго до свержения самодержавия (Николай II отрекся от престола 2 марта 1917 года) в дни, когда революция шла полным ходом, на сцене Александринского театра 25 февраля 1917 года был сыгран «Маскарад» в постановке Мейерхольда. В «Поэме» эти события переплелись в следующих строках: «Все уже на местах кто надо, / Пятым актом из летнего сада / Веет... Призрак цусимского ада / Тут же. - Пьяный поет моряк». Ахматова считала, что 25 февраля состоялась генеральная репетиция «Маскарада», однако, другие источники сообщают о том, что в этот день состоялась премьера спектакля. Тем не менее, образ генеральной репетиции «Маскарада» важен для «Поэмы», так как в хронологическом соединении с началом Февральской революции, он создает мотив «канунов». «Строка «Пятым актом из летнего сада», отсылает, по-видимому, к функции пятого акта классической «трагедии», которая определяется как «развязка» всего действия. И действительно, завершение февральских забастовок, восстаний, демонстраций, произошло спустя несколько дней после театральной постановки. По замечанию К. М. Поливанова, абсолютное поражение русской тихоокеанской эскадры у острова Цусима в мае 1905 года во время русско-японской войны (1903-1906 гг.) - «цусимский ад» - часто воспринималось как «последняя капля» перед революцией 1905 года, которую регулярно называли «генеральной репетицией» революции 1917 года. Тезис о «последней капле» легко прослеживается, например, по статьям и документам, составленным Л. Д. Троцким в 1905 году: «Русского флота не существует. Не японцы уничтожили его. Нет, его погубило царское правительство»; «После сражения у острова Цусимы русского флота больше не существует. Бесславно погибли царские броненосцы и увлекли за собой на дно Великого океана тысячи наших братьев, которые пали жертвою царских преступлений». ахматова поэма герой трансформация

«А матрос (пьяный) всегда был Цусимой до самой войны 15 г., когда я видела матросов в пешем строю, у меня невольно сжималось сердце от воспоминаний о Цусиме», - писала Ахматова в «Прозе о Поэме». Пьяный матрос, побывавший в аду Цусимы, участвовал в революции 1905 года, в мировой войне 1914-1918 гг., в революции 1917 года: рушил царскую власть, боролся с врагом, выступал на стороне большевиков. Так, в июне 1905 года вспыхнуло восстание матросов на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», а в январе вооруженные матросы 1918 года буквально «разогнали» Учредительное собрание. Строчку, содержащую слова «пьяный поет моряк», можно соотнести также со строками из стихотворения Бориса Пастернака «Матрос в Москве», датированным 1919 годом: «Взглянул матрос (матрос был тоже, / Как ветер, пьян)».

К осени 1920 года на основании сообщений государственных и общественных организаций число российских граждан за рубежом составляло 1 млн. 194 тыс. человек. До 2 млн. 92 тыс. эту цифру довели военные и гражданские беженцы врангелевской «волны». «Такой судьбы не было еще ни у одного поколения (в истории), а может быть, не было и такого поколения», - писала Ахматова в «Прозе о Поэме»: «Блок, Гумилев, Хлебников умерли почти одновременно, Ремизов, Цветаева и Ходасевич уехали за границу, там же были Шаляпин, М. Чехов, Стравинский, Прокофьев и Ѕ балета. (Павлова, Нижинский, Карсавина). Наука потеряла Ростовцева, Бердяева, Вернадского». Высылка из страны группы ученых и философов в августе 1922 года - характерная иллюстрация набиравших силу тенденций партийного наступления на интеллигенцию. В эмиграции оказались многие друзья Ахматовой, читатели ее первых книг. Позади было самоубийство Сергея Есенина, впереди самоубийство Владимира Маяковского и множество других потерь. «Веселиться - так веселиться, / Только как же могло случиться, / Что одна я из них жива?», - эти строки появляются в редакции «Поэмы» 1956 года.

Тем временем, после Брестского мира, гражданской войны, польской компании, смерти Ленина в аппаратных верхах явственно крепчала авторитарная и узурпаторская позиция Сталина. Показательные процессы 1920-х годов: «таганцевское дело» (1921), «дело лицеистов» (1925), «дело Мейера» (1928-1929) и другие - предшествовали «большому террору» 1930-х годов, который превратился во всесоюзную бойню при режиме тиранического единовластия диктатора.

1930-1940 гг.

Официальный дневной оптимизм сменялся ночным ужасом перед арестами - таково было главное мироощущение второй половины 1930-х годов. Его отражают появившиеся в «Поэме» в 1942 году строки «Нету меры моей тревоге, / Я сама, как тень на пороге, / Стерегу последний уют. / И я слышу звонок протяжный, / И я чувствую холод влажный, / Каменею, стыну, горю...». В 30-ые годы любой ночной звонок в дверь вызывает ожидание того, что за этим должен последовать обыск и арест.

За обыском к Осипу Мандельштаму пришли в ночь с 16 на 17 мая 1934 года. Поэта приговорили к ссылке на три года в Чердынь, после чего ему разрешено было жить в Воронеже. В мае 1937 года Мандельштам с женой вернулись в Москву, а через год, 2 мая 1938 года, его арестовали повторно. Из бутырской тюрьмы в эшелоне арестованных поэт попал в лагерь под Владивостоком, где умер 27 декабря того же года от крайнего истощения. Надежда Мандельштам в своих воспоминаниях писала о том, что когда спрашивала Ахматову о тексте «Посвящения» «Поэмы без Героя»: «…а так как мне бумаги не хватило, / я на твоем пишу черновике. / И вот чужое слово проступает / и, как тогда снежинка на руке, / доверчиво и без упрека тает», Ахматова говорила ей, что это, конечно о Мандельштаме и добавляла: «На чьем черновике я могла бы писать?». Образ «снежинки на руке», как оказывается, также имеет реальный подтекст. Когда Надежда Яковлевна поинтересовалась о происхождении этой снежинки, Ахматова ответила, что «Ося сам знает». Правда, к тому времени его уже не было в живых. Отдельно следует упомянуть о строке: «И темные ресницы Антиноя / Вдруг поднялись - и там зеленый дым. / и ветерком повеяло родным…». Высказывания Ахматовой о ресницах Осипа Мандельштама можно проследить в дневниковых записках Л. К. Чуковской: «У Осипа были ресницы пушистые, в полщеки…» (январь 1957 года); «Вы знаете, к кому относится посвящение? Помните, какие были у него ресницы… Понимаете теперь, что сюда впутано…» (январь 1942 года). Кроме того, Надежда Мандельштам вспоминала, что «сам О. М. ощущал их как какой-то добавочный орган: […] Как будто я повис на собственных ресницах». Строка в «Поэме» «…и в отдаленьи / Чистый голос: «Я к смерти готов» соотносится с образом Мандельштама, а точнее с эпизодом в воспоминаниях Ахматовой о Мандельштаме, записанным в «Листках из дневника»: «Мы шли по Пречистенке (февраль 1934 года), о чем говорили - не помню. Свернули на Гоголевский бульвар, и Осип сказал: «Я к смерти готов».

«Ты спроси у моих современниц, / Каторжанок, стопятниц, пленниц, / И тебе порасскажем мы, / Как в беспамятном жили страхе, / Как растили детей для плахи, / Для застенка и для тюрьмы», - это второй вариант концовки второй части поэмы «Решка», который появился в 1964 году и был отражен в редакции 1962 года, но затем больше не использовался автором ни в одной из последующих редакций. Строфа, как следует из ремарки, посвящена «миллионам спящих женщин, которые и во сне не могут забыть, что сделали с их жизнями». Эта трагическая тема отражена в поэме «Реквием» - она родилась в бесконечных очередях, которые выстояла Ахматова с передачей сыну. Сын Ахматовой Лев Гумилев впервые был арестован 1933 году - задержание, проходившее без предъявления обвинения и оформления дела, продлилось недолго (9 дней). Повторно Лев был арестован в 1935 году вместе со вторым мужем Ахматовой, искусствоведом Николем Пуниным по обвинению в «создании контрреволюционной террористической организации» - 3 ноября они были освобождены. В третий раз учащегося на 4 курсе истфака ЛГУ «Левушку», как его называет в своих дневниках Ахматова, арестовывают как «врага народа» в 1938 году. Он проходит долгое следствие и, приговорённый к 10 годам лишения свободы, он попадает на строительство Беломорканала, в следственный изолятор «Кресты», а затем в ссылку в Туруханский край, откуда уходит добровольно на фронт.

В октябре 1937 года в Томске был расстрелян поэт Николай Клюев, арестованный в июне того же года. Цитата из стихотворения Клюева «Клеветникам искусства»: «…жасминный куст, / где Данте шёл и воздух пуст», - впервые в качестве эпиграфа вошла в основной текст редакции «Поэмы» 1943 года и был исключен из этой же редакции. Впоследствии он был снова возвращен в рукописи 1956 и 1959 годов. В действительности в стихотворении Клюева эти строки выглядят не совсем так: «Ахматова -- жасминный куст, Обожженный асфальтом серым, Тропу утратила ль к пещерам, Где Данте шел и воздух густ, И нимфа лен прядет хрустальный?». В записных книжках Ахматовой рядом с записью «… «Жасминный куст» … Стихи Н.Клюева» в круглых скобках есть пометка: «Лучшее, что сказано о моих стихах».

7 января 1938 года в театре Всеволода Мейерхольда было дано последнее представление, на следующий день театр был закрыт. В июне 1939 года знаменитого режиссера арестовали в его квартире в Ленинграде как «врага народа». В феврале 1940 года Мейерхольд был расстрелян. Об этом Ахматова в 1960-ые годы написала в тексте к «Прозе о Поэме»: «…видеть, как Блока уводят 12 молодых людей, а Мейерхольда - только двое. На фоне всех этих концов смерть драгуна просто блаженное успение». После официальной реабилитации Мейерхольда в 1955 году в «Поэме» «проступило» его имя: в рукописи редакции 1956 года в строфе: «Видишь, там, за вьюгой крупчатой, / Театральные арапчата / Затевают опять возню», - слово «театральные» было заменено на «Мейерхольдовы». Это является прямой отсылкой к поставленному Мейерхольдом в Александрийском театре в 1910 году спектакле «Дон Жуан» Мольера, где участвовали слуги, костюмированные арапчатами.

Мотив, связанный с вакханалией «большого террора», миллионами репрессированных и сосланных в лагеря, зазвучал в «Поэме» в период с 1956 по 1957 год в строфе: «И открылась мне та дорога / По которой ушло так много. / По которой сына везли».

1941-1943 гг.

«Из года сорокового, / Как с башни, на все гляжу. / Как будто прощаюсь снова / С тем, с чем давно простилась, / Как будто перекрестилась / И под темные своды схожу», - текст «Вступления» поэмы датирован 25 августа 1941 года. Эту дату Ахматова ассоциирует с началом первых бомбардировок в Ленинграде и началом осады города немецкими войсками. Кроме того, трагические события совпадают с двадцатилетней годовщиной с момента расстрела Николая Гумилева в августе 1921 года. Контекст строки «И под темные своды схожу» расширяется при прочтении дневниковых записей Ахматовой от 1962 года. Здесь она вспоминает о том, что в сентябре 1941 года вместе с Б. В. Томашевским после объявления сигнала тревоги она идет в бомбоубежище: «Крутая лестница. Пришли. Сели и одновременно произнесли: «Собака». Речь идет о кабаре «Бродячая Собака», расположенном в подвале дома на Михайловской площади, где петербургская богема -- литераторы, художники, артисты, музыканты -- собирались поздними вечерами. Здесь устраивались художественные выставки, ставились небольшие театральные и танцевальные вечера, устраивались публичные чтение стихов. Заведение было закрыто в 1915 году за нарушение действующего в тот момент в России сухого закона. Кабаре возобновило свою деятельность в 1916-1919 годах под названием «Привал комедиантов» (отсюда строка в поэме: «Дом пестрей комедьянтской фуры»).

С появлением образа «башни» в «Поэме» можно связать и другие мотивы. Для обличительной риторики 1920-1940 годов были характерны упреки партийных литературных деятелей в адрес писателей, основанные на том, что они, якобы, неправильно смотрят на действительность, как будто бы сидя «в башне из слоновой кости». В частности, любили упрекать Пастернака за его строчки, датированные 1917 годом: «В кашне, ладонью заслонясь; Сквозь фортку крикну детворе: «Какое, милые, у нас Тысячелетье на дворе?». Кроме того, «башней» называлась петербургская квартира Вячеслава Иванова неподалеку от Таврического дворца (с осени 1905 года там располагался литературный салон), где Ахматова неоднократно выступала с чтением своих стихов. Образ «башни» невероятно выразителен также потому, что отсылает и к башням-вышкам - постам лагерной охраны, и к строчкам из поэмы «Реквием»: «Буду я, как стрелецкие женки, / Под кремлевскими башнями выть».

Известно, что Ахматова начала писать поэму в конце 1940-ого начале 1941 года. Очевидно, что уезжая в октябре-ноябре 1941 года в эвакуацию в Ташкент из осажденного Ленинграда, она везла с собой рукопись «Поэмы»: в дневниковых записях Л. К. Чуковской говорится о том, что по приезде Ахматова читала поэму многим знакомым и интересовалась их мнением. В «ташкентских тетрадях» Чуковской, а именно в записи от 25 декабря 1941 года, впервые встречаются названия «Тринадцатый год» и «Решка». В письме «другу многих горьких лет» Н. И. Харджиеву от 12 марта 1942 года Ахматова сообщала: «Я закончила поэму, которая Вам когда-то нравилась».

С эвакуацией, эмиграцией и изгнанием связаны в «Поэме» строки, появившиеся в октябре 1942 года в рукописи 1942 года (подаренной автором Чуковской): «А веселое слово - дома - / Никому теперь не знакомо, / Все в чужое глядят окно / Кто в Ташкенте, а кто в Нью-Йорке, И изгнания воздух горький - / Как отравленное вино». Кроме того, тогда же появились строки: Все вы мной любоваться могли бы, / Когда в брюхе летучей рыбы / Я от злой погони спаслась…», которые явно соотносятся с перелетом Ахматовой на самолете из осажденного Ленинграда в Москву.

В октябре в рукопись 1942 года в «Эпилог» была также вписана концовка, посвященная Симфонии № 7 Д. Д. Шостаковича: «А за мною, тайной сверкая / и назвавши себя «Седьмая» / на неслыханный мчалась пир, / притворившись нотной тетрадкой, / Знаменитая ленинградка, / Возвращалась в родной эфир». Дело в том, что первую часть симфонии автор вывез на самолете из осажденного Ленинграда 29 сентября 1941 года. Работа над ней была завершена им уже в эвакуации, и ноты были перенаправлены в блокированный город. Знаменитое исполнение симфонии состоялось 9 августа 1942 года - она прозвучала в эфире из Большого зала ленинградской Филармонии. Впоследствии в «Поэме» появилось другое окончание: впервые строфы из него «Но уже предо мною прямо… - Загремел сумасшедший Урал» были прочитаны Л. К. Чуковской в январе 1942 года.

В 1943 году в Ташкенте издается небольшая книжка стихотворений Ахматовой: Анна Ахматова, Избранное, Стихи, 1943. Как отмечает английская исследовательница Аманда Хейт, в рецензии на эту книгу Борис Пастернак осенью 1943 года писал: «Вышла избранная Ахматова. Сборник убеждает в том, что писательница никогда не умолкала и с небольшими перерывами всегда отзывалась на требования времени». Ташкентский сборник, впрочем, нельзя назвать индивидуальным поворотом судьбы Ахматовой, - скорее частью несколько сменившейся советской политики, в частности, идеологической. Можно вспомнить, например, что в этот же период произошло ослабление давления советской власти на церковь: в сентябре 1943 года состоялась встреча ее руководителей со Сталиным, который разрешил избрать нового патриарха (в тот момент на свободе оставались только 7 епископов во главе с местоблюстителем патриаршего престола), открыть несколько духовных семинарий, освободить из заключения часть священников. Эта перемена произошла в начале Великой Отечественной войны, когда из Кремля разнеслось, как пишет Георгий Вадимов в романе «Генерал и его армия», «набатным колоколом»: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я друзья мои!». Речь идет о знаменитом выступлении Сталина 3 июля 1941 года - первом с начала войны. Этот человечный призыв, рассчитанный на патриотический и христианский эффект, явно свидетельствовал о смятении оратора перед лицом нависшей угрозы. Можно предположить, что пытаясь мобилизовать все возможные силы для повышения боеспособности армии, правительство также рассчитывало и на литературные ресурсы. Очевидно, что и в годы войны наметилась явная тенденция к относительному смягчению контроля за культурной и духовной жизнью общества. Однако послевоенные годы, напротив, стали периодом ужесточения партийно-государственного контроля в области культуры и литературы.

1944-1950 гг.

После того, как Ахматова вернулась из Ташкента в Москву в 1944 году (13 или 14 мая), а через две недели - в Ленинград, она оказалась среди поощряемых поэтов: в течение следующих нескольких лет стихи поэтессы регулярно печатались на страницах журналов и газет.

В августе 1944 года произошел разрыв отношений Ахматовой с В. Г. Гаршиным, которому была посвящена вторая часть «Поэмы без Героя» - «Решка». Надпись «В. Г. Гаршину» была зафиксирована еще в неавторизированном списке 1941 года в дневнике Л. М. Андриевской. В телеграмме Н. Я. Мандельштам и письмах друзьям Ахматова сообщала о том, что Гаршин «тяжело боле н психически» и расстался с ней. Это событие в жизни Ахматовой повлекло за собой соответствующие изменения в «Поэме». В рукописи редакции 1944 года, исправления в которую вносились в октябре 1945 года, инициалы «В.Г.Г» стерты и заштрихованы чернилами. Кроме того, в то же время посвящение в «Эпилоге» «Городу и другу» было заменено посвящением «Моему городу». Аналогичного происхождения поправки внесены в строки «Ты мой грозный и мой последний / Светлый слушатель моих бредней»: «мой грозный» было исправлено на «неверный», а затем «не первый»; «мой последний» на «не последний»; «светлый» на «тайный», а затем «темный».

В 1945 году к Ахматовой вернулся ее сын Лев Гумилев - из ссылки, которую он отбывал с 1939 года, он попал на фронт. Осенью того же года произошла встреча, которая «смутила Двадцатый век» - в Фонтанном Доме поэтессу посетил сэр Исайя Берлин, временно занимающий пост первого секретаря Британского посольства в Москве. В своих воспоминаниях Берлин изложил основное содержание разговора с Ахматовой, состоявшегося в Оксфорде в 1965 году: «[…] по ее мнению, мы - то есть она и я - неумышленно, простым фактом нашей встречи, начали холодную войну и тем самым изменили историю человечества». Ахматова сообщила Берлину дошедшие до нее слухи о том, что Сталин был взбешен тем, что «наша монахиня принимает визиты иностранных шпионов». В 1960 году в «Третье посвящение» поэмы были вписаны строфы, указывающие на этот контекст: «…он не станет мне милым мужем, / но мы с ним такое заслужим, / что смутится двадцатый век».

В ноябре 1945 года - через год, после перезахоронения праха Александра Блока на Литературные мостки Волкова кладбища (со Смоленского кладбища) - в Ленинграде в связи с 25-летней годовщиной со дня его смерти прошли мероприятия, посвященные его памяти. Один из первых фрагментов в «Поэме», отсылающих к творчеству Блока - строфа «Крик петуший нам только снится / Ночь бездонна…», - был записан в 1945 году на рукописи поэмы 1944 года. Она соотносится с блоковским стихотворением «Шаги командора»: «Из страны блаженной, незнакомой, дальней / Слышно пенье петуха». Далее с 1947 года в «Поэме» появлялись и другие фрагменты, связанные с блоковской темой. Так, в июне 1955 года в «Решку» была включена строфа «о трех поэтах», в которой второй поэт «как Демон одет», что явно соотносилось с ранее закрепленным в «Демоне» образом Блока («Демон сам с улыбкой Тамары», «Демон всегда был Блоком» в «Прозе о Поэме» и т.д.). Строфа «Это он в переполненном зале / Слал ту черную розу в бокале…» возникла после знакомства с рецензией Клода Мориака на только что вышедшую в Париже книжку переводов из Ахматовой (газету привезла Любовь Эренбург и 28 ноября 1959 г. Н. И. Столярова, секретарь, послала ее Ахматовой). В этой рецензии автор писал: «Не идет ли здесь речь о Блоке, которого, по всеобщему мнению она любила и которому в данном сборнике посвятила два стихотворения?». Легендой о так называемом романе с Блоком Ахматова постоянно «играла» со слушателями и читателями. Вышеупомянутая блоковская строфа также отсылает читателя к стихотворению «В ресторане»: «Я послал тебе чёрную розу в бокале / Золотого, как нёбо, аи».