Старец Зосима: особенности межсубъектных отношений в романе "Братья Карамазовы"

"Сведения биографические" и их роль в формировании образа старца Зосимы. Федор Павлович Карамазов как апофатическое утверждение философии персонажа Достоевского. Анализ осмысления взаимодействия героев последнего романа писателя "Братья Карамазовы".

Рубрика Литература
Вид дипломная работа
Язык русский
Дата добавления 30.10.2017
Размер файла 109,5 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Направление «Филология»

Образовательная программа «Отечественная филология (русский язык и литература)»

Выпускная квалификационная работа

на соискание степени бакалавра филологии

Старец Зосима: особенности межсубъектных отношений в романе «Братья Карамазовы»

Кучмаренко Л.С.

Научный руководитель:

Душечкина Е.В.

Санкт-Петербург 2017

Оглавление

Введение

1. «Сведения биографические» и их роль в формировании образа старца Зосимы

2. Старец Зосима и монастырская братия: проблема двух аскез

3. Федор Павлович Карамазов как апофатическое утверждение философии старца Зосимы

4. Es ergo sum: особенности межсубъектных отношений в главе «Верующие бабы»

5. Старец Зосима и Алеша Карамазов

Заключение

Библиография

Введение

Свое знаменитое письмо к брату Михаилу от 16 августа 1839 г. Достоевский заканчивает следующими словами: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком» Достоевский Ф.М. Письма. Под ред. А. С. Долинина, М.; Л., Academia, 1928 - 1959. Т.2. С. 549 - 551.. Исследователи творчества Достоевского не перестают цитировать это высказывание по той причине, что оно является своего рода декларацией основного принципа творчества Достоевского - антропоцентризма. Провозгласив свое стремление познать ту самую человеческую тайну, Достоевский утвердил в качестве доминанты художественного мира всех своих произведений стремление показать человека со всех сторон. Антропологическая направленность его творчества обусловила то пристальное внимание, которое писатель уделяет описанию процессов формирования личностей, их взаимодействию друг с другом. Мы видим происходящие глазами созданных им героев. В рамках поэтики Достоевского понятие авторской позиции превращается в абстрактный концепт, неспособный осуществить связь между читателем и текстуальным пространством. Роман Достоевского не приемлет позицию вненаходимости по отношению к художественному пространству текста. «В мире Достоевского все и всё должны знать друг о друге, должны вступить в контакт, сойтись лицом к лицу и заговорить друг с другом. Все должно взаимоотражаться и взаимоосвещаться диалогически» Бахтин М.М. Собр. соч. в 7 томах. Проблемы поэтики Достоевского, М., ИМЛИ,1963. Т.6. С. 200..

Человек у Достоевского становится универсальной мерой познания сути всех вещей. Мир творится человеком и им же воспринимается. Развитие действия его романов - это центростремительное движение, сконцентрированное на человеке. «Трудно назвать такого писателя, который бы в такой мере был антропологичен, как Достоевский. У него - все о человеке, около человека и по поводу человека. <…> Человек с его судьбами как бы пожирает все его внимание, всю творческую заботу писателя» Дурылин С.Н. Пейзаж в произведениях Достоевского // Достоевский и мировая культура. М., 2009. Альманах № 25. С.447 - 480.. Уникальность мировидения Достоевского заключается в том, что анализ человеческой природы одновременно является и целью его философских исканий, и средством ее достижения. «Мир его романов - антропокосмос - начинается человеком и им исчерпывается. <…> Эстетика слишком человеческого и обращенного от сердца к сердцу - квинтэссенция его философии, сердцевина смыслов, центр художественного бытия. Линия «слишком человеческого» прочерчена Достоевским от первого романа до последнего» Сараскина Л.И. Категории человечности и сердечности в художественной философии Ф.М. Достоевского // Достоевский: философское мышление, взгляд писателя СПб., «Дмитрий Буланин», 2012. С.423 - 437. .

Несмотря на тот факт, что роман «Братья Карамазовы» принято считать наиболее исследуемым произведением Достоевского, в этом произведении до сих пор присутствуют пласты, которые не были удостоены внимания научного сообщества. Образ старца Зосимы, одной из основных фигур первого тома, незаслуженно оказался на периферии исследовательской мысли. Исследования, в которых фигурирует имя старца, затрагивают либо вопросы, связанные с прототипикой данного персонажа, либо отдельные узкие аспекты его образа. Настоящая работа является попыткой целостного научного осмысления роли данного персонажа в художественном мире «Братьев Карамазовых». В фокусе внимания оказываются коммуникации старца Зосимы с другими персонажами как элементарные единицы полифонического целого, представленного в романе.

Образ старца Зосимы рассматривается нами как один из векторов, организующих большой диалог художественного пространства романа Достоевского. Исходя из представлений о персоналистичности произведений Достоевского, мы предлагаем взглянуть на мир, конструируемый в романе, сконцентрировавшись на образе одной из главных фигур первого тома романа, старце Зосиме. Подобный способ рассмотрения текста «Братьев Карамазовых» предполагает сокращение поля исследовательского зрения от мира всего романа до мира одного из персонажей, что способствует более пристальному рассмотрению романа с позиций полифонической теории. При этом в фокусе исследовательского внимания остается такой фрагмент текстуального пространства романа, в центре которого расположен образ старца Зосимы. Данный метод может быть применен в рамках исследования каждого персонажа романа Достоевского, так как в основе построения произведений Достоевского лежит принцип всеслиянности: каждый персонаж является участником большого диалога романного мира. «Все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь - в другом конце мира отдается» Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 т.: Т.14. Л., Наука. Ленинградское отделение. 1976. С. 29. (Далее ссылки на это издание даются в тексте в скобках). С.372.. На наш взгляд, эти слова Зосимы применимы к характеристике не только мировосприятия старца, но и самого принципа устройства романов Достоевского.

1. «Сведения биографические» и их роль в формировании образа старца Зосимы

Биография старца Зосимы являет яркий пример той тщательности, с которой Достоевский прорабатывал образы своих персонажей. Нельзя недооценивать ее роль в конструировании философского каркаса всего романа в целом. Художественное задание, которым наделено описание прошлого данного персонажа, не ограничивается мотивировкой его настоящего. История старца Зосимы становится ключом к пониманию устройства законов со-бытия в мире Достоевского.

Для наглядности представим здесь анализ ключевых эпизодов жизни Зосимы (в миру Зиновия) до ухода в монастырь. Однако перед тем как обратиться непосредственно к самим событиям, нам представляется важным заострить внимание на форме их изложения. Характерен сам способ, который Достоевский избирает для сообщения читателю жизненного пути старца. Архитектонически - изложению истории старца уделена отдельная глава книги шестой «Русский инок». Обратим внимание на название этой главы: «Из жития в бозе преставившегося иеросхимонаха старца Зосимы, составлено с собственных слов его Алексеем Федоровичем Карамазовым. Сведения биографические». Само название этой главы уже обнаруживает ряд значимых в связи с интерпретацией биографии старца моментов. Слова «из жития» указывают на то, что представленный читателю фрагмент должен был лечь в основу жития старца Зосимы, за составление которого, очевидно, собирался поручиться Алеша. Нельзя оставить без внимания и слово «житие». Сам факт употребления этого слова Алешей свидетельствует о том, что борьба между сомнением и преданностью старцу, изображенная в главах «Тлетворный дух», «Такая минутка» и «Кана Галилейская», завершилась канонизацией старца, осуществившейся в сознании Алеши. Приняв решение о составлении жития старца, Алеша продемонстрировал, что признает своего учителя святым вопреки всем обстоятельствам, пошатнувшим его веру. Несмотря на употребление слова «житие» в заглавии к биографическим сведениям, нельзя сказать, что биография старца хоть в какой-то мере напоминает каноническое житие святого. Описание детства самого Зосимы, которое должно открывать традиционное житие, здесь почти полностью заменено описанием детства брата Маркела. (О роли преображения и ранней смерти Маркела в духовном пути Зосимы будет сказано ниже). Единственный эпизод из детства, который может быть соотнесен с житийной поэтикой, это описание первого духовного проникновения, случившегося с девятилетним Зиновием в храме. Так же, как и классическое житие сюжетно строится на описании испытаний, выпавших на долю будущего святого, биография старца представляет собой череду этих испытаний. Рассматривая биографию старца в рамках житийной традиции, следует остановиться на эпизоде смерти старца. Описание кончины Зосимы во многом соответствует житийному канону. В качестве аргументации приведем сопоставление описания смерти Зосимы с эпизодом из «Жития Феодосия Печерского». Несмотря на замечание Алеши о том, что смерть старца явилась неожиданностью для всех, сам Зосима, как и положено святому, предчувствовал свою кончину. Свое обещание побеседовать с учениками вопреки плохому самочувствию старец комментирует следующими словами: «Не умру прежде, чем еще раз не упьюсь беседой с вами, возлюбленные сердца моего, на милые лики ваши погляжу, душу мою вам еще раз изолью» (14: 328). Предваряя изложение беседы старца с учениками, изложенной в начале книги шестой «Русский инок», повествователь называет эту встречу «вероятно, последней» (14: 328). Агиографы всегда заостряли внимание на том, что святые всегда заранее знали дату своей кончины. «Незадолго до своей кончины Феодосий, как подобает святым, точно указал братии день и час, когда отойдет к Господу <…>. Накануне кончины он призвал всех, простился, назначил преемником Стефана, а на рассвете попросил всех удалиться, оставив его одного» Еремин И.П. Лекции по древней русской литературе, Л., Изд-во Ленинградского ун-та, 1968. С.30.. Следующим моментом, в котором Алеша демонстрирует следование традициям житийного канона, становится описание восприятия смерти умирающим. Для святого характерно ждать собственной кончины как наиболее радостного и долгожданного события его земного пути, так как встреча со смертью приравнивается к встрече с Богом. Приведем описание смерти старца Зосимы: «Он вдруг почувствовал как бы сильнейшую боль в груди, побледнел и крепко прижал руки к сердцу. Все тогда встали с мест своих и устремились к нему; но он, хоть и страдающий, но все еще с улыбкой взирая на них, тихо опустился с кресел на пол и стал на колени, затем склонился лицом ниц к земле, распростер свои руки и, как бы в радостном восторге, целуя землю и молясь (как сам учил), тихо и радостно отдал душу богу» (14: 377). Улыбка, целование земли, наряду с эпитетами «тихо и радостно» передают тот восторг умиления, с которой старец, как истинный святой, принимает смерть. Нестор также акцентирует внимание на радости, с которой Феодосий встретил смерть: «И снова, помолившись, лег на постель свою, и, немного полежав, вдруг взглянул на небо и воскликнул громко и радостно: “Благословен Бог, что так свершилось, вот уже не страшно мне, но радуюсь я, что отхожу от света сего!” И можно думать, что сказал он это, увидев явление некое. Ибо потом выпрямился, вытянул ноги, и руки крест-накрест сложил на груди, и предал свою святую душу в руки Божьи, и приобщился к святым отцам» Нестор.Житие Феодосия Печерского // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., Наука, 1997. Т.1: XI-XII века. С.374.. Характерны и позы, которые Зосима и Феодосий (принимают перед тем, как) в которых Феодосий и Зосима показаны перед смертью: и в том, и в другом случае они соотносимы с распятием. Если Зосима простирает руки, уподобляя все тело свое кресту, то Феодосий скрещивает руки на груди.

Заслуживает внимания и тот факт, что записи Алеши представляют собой воспоминание. Роли мотива воспоминания в поэтике Достоевского посвящен целый ряд исследований. «Вспоминающие» герои стоят особняком в последнем романе писателя. Воспоминание выступает аккумулятором потенциала героев, стоящих в преддверии совершения духовного подвига. К таким героям мы смело можем отнести и Алешу, и старца Зосиму, и Дмитрия. Б. Н. Тарасов пишет по этому поводу: «Характерно, что этико-эстетические аспекты памяти оживленны и действенны у тех героев Достоевского, которые озабочены высшим смыслом своего и вообще человеческого существования, чьи интересы не растворены в узких пределах текущего момента, с его целесообразным функционализмом, гедонистическими или прагматическими потребностями и чье сознание силится понять себя в большом времени, в историософском масштабе, в диалоге равноправных личностей и разных эпох, в связи прошлого, настоящего и будущего, что и создает условия для самобытия человека в настоящем и его участия в вечном бытии» Тарасов Б.Н. Историческая память как принципиальная составляющая «тайны человека» в творчестве Достоевского // Достоевский: философское мышление, взгляд писателя. СПб., «Дмитрий Буланин», 2012. С.447. .

Биография старца Зосимы показывает человека во всей противоречивости этого явления. Она обнажает процессы, конструирующие личность героев Достоевского, акцентирует внимание читателя на подвижности и изменчивости всех сфер жизни. «Процессуальность, противоречивость, неравенство самому себе в следующее мгновение лежат в основе человеческой природы героев Достоевского, отсюда - интенсивная смена ощущений, чувств, мыслей, высокая скорость перемещений, действий, слов» Иванцова Е. Язык тела у Достоевского в аспекте философской антропологии // Достоевский: философское мышление, взгляд писателя. СПб., «Дмитрий Буланин», 2012. С. 336. . Представление о противоречивости образа старца Зосимы формируется описанием той части его жизни, что он провел в миру. Характеризуя жизнь Зиновия до пострига, следует обратиться к вопросу прототипики данного персонажа. Немаловажен тот факт, что большинство исследований, посвященных образу данного персонажа, затрагивают именно эту проблему. Вопрос о прототипике старца Зосимы был поднят критиками и читателями сразу после первой публикации романа. Принято считать, что главным лицом, взятым за основу для создания образа старца, является старец Амвросий, на которого в примечаниях к произведениям указала А. Г. Достоевская. (Имеется в виду иеромонах Амвросий Оптинский (1812 - 1891). В 1878 г., когда Достоевский принялся за работу над «Братьями Карамазовыми», неожиданно умер его сын Алеша, что, безусловно, стало трагедией для семьи. Жена писателя настояла на том, чтобы он поехал в пустынь, где, по ее мнению, он должен был найти успокоение. Тогда он и познакомился со старцем Амвросием, беседы с которым произвели на него глубокое впечатление. А.Г. Достоевская первой указала на параллель между оптинским старцем и Зосимой. В своих примечаниях к произведениям Достоевского она пишет: «Когда Федор Михайлович рассказал старцу о постигшем его несчастии и о моем слишком бурно проявившемся горе, то старец просил Федора Михайловича передать мне те слова, которые он потом вложил в уста Зосимы, утешающего мать, потерявшую сына» Достоевская А.Г. Солнце моей жизни - Федор Достоевский. Воспоминания 1846 - 1917. М., Бослен, 2015. С.375.. (Здесь речь идет о соответствующей сцене в главе «Верующие бабы»). Однако прототипической базой для формирования фабулы биографии героя романа Достоевского послужила судьба другого священнослужителя - Игнатия Брянчанинова. Первым исследователем, предпринявшим попытку соотнести Зиновия, а не Зосиму, с реальной исторической личностью, стал Г.В. Беловолов. Ссылаясь на его статью «Старец Зосима и епископ Игнатий Брянчанинов» Беловолов Г. В. Старец Зосима и епископ Игнатий Брянчанинов // Достоевский. Материалы и исследования. Л., Наука, 1974 . С.167-179., приведем следующие выведенные им точки соприкосновения героя «Братьев Карамазовых» и епископа. Прежде всего, исследователь обращает внимание на очевидные биографические переклички. И Зиновий, и Игнатий (в миру Дмитрий) учились в Инженерном училище. Оба воспринимали даный период своих жизней как искушение. И тот, и другой по выпуску получили звание обер-офицера и отправились на службу. Решение об уходе в монастырь оба принимают в 1826 г.: Зиновий - после дуэли, Игнатий - после тяжелой болезни легких, описание которой очень напоминает рассказ Зосимы о болезни Маркела. И тот, и другой спустя пять месяцев после данных событий уходят в монастырь. Принятие пострига и для Зиновия, и для Дмитрия Брянчанинова означало понижение социального статуса, что не было характерно для общественной жизни того времени. О жизни Зосимы после пострига известно чрезвычайно мало, однако, мы знаем, что некоторое время он служил в Костромском монастыре, для которого и отправился собирать пожертвования в странствия с отцом Анфимом. Епископ Игнатий тоже долгое время находился в странствиях, после чего отправился на покой в монастырь Костромской епархии.

Переклички обнаруживаются не только в биографиях, но и в самих поучениях. Г.В. Беловолов демонстрирует совпадения тем и названий книг следующим образом:

Игнатий Брянчанинов

Старец Зосима

Ад и рай

Об аде и адском огне, рассуждение мистическое

О молитве Иисусовой: беседа меж старцем и учеником его

О молитве, о любви и о соприкосновении мирам иным

О монашестве…

Нечто об иноке русском…

На наш взгляд, в качестве материала для формирования фабулы жизни Зосимы до пострига Достоевский избрал судьбу этой исторической личности по причине ее насыщенности искушениями и препятствиями, которые будущему деятелю церкви приходилось преодолевать на пути к вере. Художественная переработка реальных исторических событий, связанных с личностью Игнатию Брянчанинова, дало Достоевскому возможность воплотить в романе идею «горнила сомнений», через которое, в соответствии с религиозно-философскими убеждениями писателя, должна пройти вера, чтобы стать истинной. Характеризуя роль биографии Игнатия Брянчанинова в формировании идейно-художественной структуры романа «Братья Карамазовы», отметим, что она стала не только фундаментом для описания прошлого одного из центральных персонажей, но и возможной проекцией будущего Алеши Карамазова. Отправляя Алешу в мир, старец направляет своего любимого ученика по тому пути «горнила сомнений», который он в свое время прошел сам.

Характеризуя процесс конструирования Достоевским биографии старца Зосимы, следует упомянуть имя иеромонаха Аникиты (в миру князь С.А. Ширинский-Шихматов). Имя отца Аникиты не упоминается в комментарии к академическому Полному собранию сочинений Достоевского. По предположению Б.Н. Тихомирова, впервые выдвинувшего отца Аникиту в качестве прототипа героя «Жития великого грешника», «упоминание князя-инока не было опознано публикаторами этих материалов как имя реального исторического лица и поэтому оставлено без комментариев и даже не включено в алфавитные указатели ППС» Тихомиров Б.Н. Иеромонах Аникита (в миру князь С.А. Ширинский-Шихматов) в творческих замыслах Достоевского // «…Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком»: Статьи и эссе о Достоевском. СПб., Серебряный век, 2012. С. 342.. Внимания заслуживают некоторые параллели в биографиях князя Ширинского-Шихматова и Игнатия Брянчанинова. Оба случая демонстрируют «обращение военного в монахи». Многочисленные исследования прототипики героев романов Достоевского свидетельствуют о том, что для писателя особой значимостью обладали не только сами исторические события, которые могли оказаться трансформированными в отдельные составляющие фабул его произведений, но и хронологические параллели. Так, в случае с отцом Аникитой и святителем Игнатием подобного рода аналогией оказывается тот факт, что оба подали прошение об отставке с целью удалиться в монастырь в 1827 г. Напомним, что решение старца Зосимы об уходе в монастырь Достоевский датировал 1826 г., что не может не обратить на себя внимание. Уход в монастырь, сопровождающийся понижением социального статуса, является не единственной точкой пересечения биографии отца Аникиты и жизненного пути Зосимы. После смерти старшего брата Маркела мать Зиновия решила отдать юношу на учебу в петербургский Кадетский корпус. В Кадетском же корпусе после смерти отца учился и будущий отец Аникита. Б.Н. Тихомиров подчеркивает, что целью его исследования не являлась дискредитация всех проделанных на момент написания его статьи (1996 - 1997 г.), посвященных изучению прототипики старца Зосимы. Однако, на наш взгляд, выводы, к которым пришел Б.Н. Тихомиров, нельзя не учитывать при попытке реализации претендующего на целостность и достоверность анализа образа данного персонажа. В наши задачи не входит осуществление подробного представления всех прототипов старца ЗосимыПараллели между отдельными составляющими образа старца Зосимы и характеристиками некоторых исторических лиц представлены в нашей более ранней работе «Роль образа старца Зосимы в романе «Братья Карамазовы» (2014 г.).. Подводя итоги замечаниям о возможных прообразах старца Зосимы, которым был уделен данный раздел этой главы, приведем высказывание М.С. Альтмана, осуществившего наиболее подробный и развернутый анализ прототипов старца Зосимы: «Каждый из них, той или иной чертой, мог войти и, вероятно, вошел в комплекс характера Зосимы, но ни одно из этих лиц - не преимущественно и, тем более - не исключительно» Альтман М.С. Достоевский: по вехам имен. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1975. С.125.. Список имен, черты биографии или характера которых могли лечь в основу формирования образа старца Зосимы, принципиально не может быть охарактеризован как завершенный, а сама фигура «русского инока», воплощением которого для Достоевского и стал старец Зосима, - как «списанный с натуры портрет» Тихомиров Б.Н. Иеромонах Аникита (в миру князь С.А. Ширинский-Шихматов) в творческих замыслах Достоевского. С.258..

Восстанавливая биографию старца, мы узнаем, что иеросхимонах старец Зосима, в миру Зиновий, родился в 1805 г. в северной губернии в городе В. в незнатной дворянской семье. Отец Зиновия скончался, когда мальчику было два года. Первое воспоминание детства связано со смертью пятнадцатилетнего брата, которого поразительно изменило осознание скорой смерти. Маркел уверовал в Бога, беспрерывно читал Священное Писание, призывал близких любить все то, что их окружает. Смерть Маркела стала первым значимым моментом в жизни Зиновия. В истории Маркела, которую старец рассказывает своим ученикам, впервые звучит мотив прозрения. Именуя этот элемент художественного пространства «Братьев Карамазовых» мотивом, мы опираемся на определение мотива, выведенное Б.М. Гаспаровым и И.А. Паперно, как «смысловой элемент текста, которому свойственны следующие признаки: повторяемость; способность к накоплению смысла, (т.е. способность, явившись в некой контекстуальной ситуации, отослать к своему прежнему контексту, войти в новый контекст и новую смысловую ситуацию с памятью о прежней), возможность быть явленным в тексте своими представителями, устойчивыми атрибутами» Гаспаров Б., Паперно И. К описанию мотивной структуры лирики Пушкина // Russiаn Romanticism: Studies in the Poetic Codes. Stockholm. 1979. С. 9-44. . О повторяемости данного мотива свидетельствует его появление в четырех сюжетных ситуациях, не считая случая самого Маркела. Прозрение случается с четырьмя героями романа «Братья Карамазовы». К ним относятся: просветление Маркела перед смертью, решение Зосимы об уходе в монастырь во время дуэли, желание покаяться, принятое Таинственным Посетителем, тонкий сон Алеши, описанный в главе «Кана Галилейская» и сон Мити о ребенке в финале романа.

И Маркел, и Алеша, и Таинственный Посетитель, и Митя находятся в рамках персонажного поля старца Зосимы. Каждый из названных персонажей сыграл значимую роль в судьбе старца. Маркел сформулировал главный постулат философии старца «Все за всех виноваты», Таинственный Посетитель - дважды даровал жизнь Зиновию (во-первых, он не стал убивать его; во-вторых - его смерть стала поводом, окончательно утвердившим Зосиму в его решении уйти в монастырь: «Через пять месяцев удостоился господом стать на путь твердый и благолепный, благословляя перст невидимый, мне столь явно сей путь указавший. А многострадального раба божия Михаила памятую в молитвах моих и до сего дня на каждый день» (14: 363), Алеша, будучи любимым учеником старца, стал его надеждой на претворение в жизнь философии его духовного наставника, Митиному же страданию старец поклонился, предвидев что уже в скором времени он воплотит в жизнь принцип принятия грехов другого на собственном опыте. При этом каждый из выше описанных случаев становится событийным, сюжетно значимым, так как кардинально меняет жизнь персонажей, которых постигло подобное просветление. Мотив прозрения, впервые выведенный Достоевским при описании смерти Маркела, становится структурным элементом, повторяющимся на протяжении всего романа и варьирующим комплекс идей, положенных в основу идейно-художественной проблематики «Братьев Карамазовых».

Образ Маркела интересен также в связи с раскрытием детской темы у Достоевского. Представление о детях как воплощении духовного идеала является лейтмотивом всего творчества писателя. Здесь нам представляется необходимым упомянуть о гипотезе Т.А. Касаткиной, представленной в недавней работе «Идеал монашества и его пропасти и подводные камни в последнем романе Достоевского «Братья Карамазовы»». Напомним, что в своих поучениях старец обращается к собравшимся ученикам не иначе, как «отцы и учители». Т.А. Касаткина интерпретирует подобное обращение через следующую евангельскую цитату: ««А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель - Христос, все же вы - братья; и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах; и не называйтесь наставниками, ибо один у вас Наставник - Христос» (Мф. 23, 8-10). С этой точки зрения обращение к ученикам как к учителям и наставникам выступает как попытка Зосимы противодействовать собственному обожествлению. Исследовательница поясняет: «На протяжении всей беседы в главе “Русский инок”, будет обращаться к своим гостям - “отцы и учители”. Между тем, он для всех присутствующих - старец. То есть, если понимать дело иерархически, - именно “отец и учитель”, наделенный огромной “в иных случаях” властью, как специально оговаривает Достоевский в начале романа. В сущности, его обращение звучит так, как если бы учитель вошел в класс и обратился к присутствующим там ученикам: «Отцы и учители!» Касаткина Т.А. Идеал монашества и его пропасти и подводные камни в последнем романе Достоевского «Братья Карамазовы»// IV летние чтения в Даровом, Коломна, Лига, 2016. С.60 - 78.. Такой парадоксальный способ обращения, по справедливому замечанию Т.А. Касаткиной, становится попыткой напомнить собравшейся монастырской братии о равенстве в христианском понимании. Старец ставит себя наравне с собственным учениками с целью уверить их в том, что он, оставаясь их духовным наставником, не ставит себя выше их, так как пред Богом все равны и одинаково не в праве считать себя ни лучше, ни хуже ближнего. В романе младшие учатся у старших, потому что именно детям принадлежит Царство Небесное. По нашему убеждению, выше приведенное рассуждение о проблематике взаимоотношений младших и старших выводит сюжет, связанный с Маркелом, на новый уровень и свидетельствует о том, что этот элемент текста нельзя рассматривать как проходную деталь, являющуюся незначительной частью характеристики старца Зосимы.

Особого внимания заслуживает сам факт ранней смерти Маркела. Романной рифмой к данному эпизоду, раскрывающей тему детской смерти у Достоевского, становится эпизод из главы «Верующие бабы». Сына одной из паломниц, умершего в три года, звали Алексеем. Смерть мальчиков становится поворотным моментом в жизни их близких: крестьянка признается, что ни о ком из троих погибших детей она не горевала так, как об этом, ее страдание столь велико, что она оставляет мужа и дом и отправляется за триста верст в монастырь к Зосиме. Зосима же перед смертью будет вспоминать о том неизгладимом впечатлении, произведенном на него смертью брата: «Юн был, ребенок, но на сердце осталось все неизгладимо, затаилось чувство. В свое время должно было все восстать и откликнуться. Так оно и случилось» (14: 263). При этом гибель обоих детей описана в светлых повествовательных тонах. Образ умирающего Маркела сопровождает описание косых солнечных лучей, горящей лампадки, а женщина, потерявшая сына, рассказывает об этом в тихой и светлой обстановке храма. Подобный характер описания обстановки, сопровождающей смерть ребенка и момент рассказывания о ней, формирует у читателя представление о смерти ребенка не как о трагическом событии, а как о благе, воплощающем идею вечного продолжения жизни. Топос ранней смерти становится очередной вариацией эпиграфа к роману: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Иоанна, 12: 24).

Сюжетным продолжением биографии старца Зосимы становится подглавка «О священном писании в жизни отца Зосимы», в которой представлено описание детства Зиновия после смерти Маркела. Центральным событием в этот период жизни мальчика становится его первое посещение храма. Особое внимание обращает на себя описание обстановки храма и переживаний, возникающих в душе маленького Зиновия. Данная сцена рифмуется с двумя другими эпизодами романа, описывающими установление контакта детей с трансцендентным - в данном случае мы имеем в виду воспоминание Алеши о матери и предсмертное прозрение Маркела. Для наглядности приведем ниже все три эпизода.

Алеша

Маркел

Зосима

Он запомнил один вечер, летний, тихий, отворенное окно,

косые лучи заходящего солнца (косые-то лучи и запомнились всего более), в

комнате в углу образ, пред ним зажженную лампадку, а пред образом на

коленях, рыдающую как в истерике, со взвизгиваниями и вскрикиваниями, мать

свою, схватившую его в обе руки, обнявшую его крепко до боли и молящую за

него богородицу, протягивающую его из объятий своих обеими руками к образу

как бы под покров богородице... (14: 16)

Помню, однажды, вошел я к нему один, когда никого у него не было. Час был вечерний, ясный, солнце закатывалось и всю комнату осветило косым лучом. Поманил он меня, увидав, подошел я к нему, взял он меня обеими руками за плечи, глядит мне в лицо умиленно, любовно; ничего не сказал, только поглядел так с минуту: "Ну, говорит, ступай теперь, играй, живи за меня!" (14: 336)

Повела матушка меня одного (не помню, где был тогда брат) во храм господень, в страстную неделю в понедельник к обедни. День был ясный, и я, вспоминая теперь, точно вижу вновь, как возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх, а сверху в куполе, в узенькое окошечко, так и льются на нас в церковь божьи лучи, и, восходя к ним волнами, как бы таял в них фимиам. Смотрел я умиленно и в первый раз отроду принял я тогда в душу первое семя слова божия осмысленно. Вышел на средину храма отрок с большою книгой, такою большою, что, показалось мне тогда, с трудом даже и нес ее, и возложил на налой, отверз и начал читать, и вдруг я тогда в первый раз нечто понял, в первый раз в жизни понял, что во храме божием читают. (14: 337)

Во всех трех отрывках отчетливо выделяются общие ситуативно-образующие элементы. Каждый из этих эпизодов представляет собой воспоминание из раннего детства, синтез двух первостепенных в рамках поэтики романа «Братья Карамазовы» категорий памяти и детства. Во всех трех сценах присутствует образ матери (эпизоду диалога Зосимы и Маркела предшествует беседа последнего с матерью, пораженной резкой переменой, произошедшей с умирающим сыном). При этом образ матери конструируется скорее при помощи детального описания сопутствующих обстоятельств (света лампадки, иконы, лучей солнца), а не портретной характеристики. Такой способ оформления образа становится минус-приемом, утверждающим значимость отсутствия визуального представления. По мнению американского исследователя Р.Л. Бэлнапа, данные эпизоды объединены «полюсом благодати» Бэлнап Р.Л. Структура «Братьев Карамазовых», СПб., Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997. С.93., особой категорией, формирующей поэтику образов Маркела, Зосимы и Алеши. Бэлнап определяет «полюс благодати» как повторяющуюся совокупность одних и тех же свойств ситуаций, наделяющих персонажей способностью к восприятию благодати. В случае с рассматриваемыми персонажами такими свойствами являются упоминания во всех трех случаях одних и тех же элементов: окна, лучей солнца, образа матери, детства. В ряде свойств, характеризующих выделенную им категорию, Бэлнап упоминает абстрактность. На наш взгляд, отсутствие портретной характеристики матери связано с абстрактностью как значимым свойством художественного оформления данных эпизодов. Сопоставление данных сцен дает возможность выделения особого хронотопа, представляющего собой существенную в рамках поэтики «Братьев Карамазовых» взаимосвязь временных и пространственных категорий. Период детства как хронологически ограниченная величина взаимодействует с четко фиксированным интерьером: во всех трех случаях, вспоминая детство, герои переносятся в небольшое помещение с окном, сквозь которое проникают косые лучи солнца. Окно в данном случае можно рассматривать как портал в горний мир, при помощи которого персонажи устанавливают контакт с трансцендентным. Солнечные лучи являются не менее значимой деталью. В рамках поэтики Достоевского данный элемент художественного описания обстановки наделен коннотацией соприкосновения мира земного и небесного. Упоминание косых лучей становится символом, сигнализирующим о приближении персонажа к моменту просветления. Являясь детьми, центральные герои подобных ситуаций максимально открыты к принятию того, что Р.Л. Бэлнап именует благодатью, поскольку их сознание представляет собой tabula rasa. Зосима, Маркел и Алеша выступают своего рода медиаторами, способными транслировать остальному миру силу, которая «воздействует посредством откликов, которые она вызывает у других» Бэлнап Р.Л. Структура «Братьев Карамазовых». С.93.. В этой потребности отклика, по справедливому замечанию Бэлнэпа, и заключается главное отличие от земляной карамазовской силы. Она обречена на гибель в силу своей инертности, фиксированности на себе, неприятия Другого. Обращенность к Другому в рамках поэтики Достоевского становится гарантом обретения той оптики, которая способна обеспечить понимание сути вещей. «Повествовательная система Достоевского обладает свойством особой сосредоточенности на «чужом» или ответном слове, которое более обычного участвует в образовании смысла» Баршт К.А. Эпистолярная форма и двойная наррация в повествовательной модели Ф.М.Достоевского // Достоевский: философское мышление, взгляд писателя СПб., «Дмитрий Буланин», 2012. С.28.. «Каждый листик устремляется к слову» (14: 342) - говорил Зосима в своих поучениях. Свойства поэтики «Братьев Карамазовых» демонстрирует, что устремленность к слову способствует пониманию не только другого, но и в первую очередь самого себя. Эта устремленность к другому и есть единственный способ постижения человеческой тайны.

В своем обращении к ученикам, представленном в подглавке «О священном писании в жизни отца Зосимы», старец фокусирует их внимание на нескольких конкретных текстах из Священного Писания. К ним относятся:

- Книга Иова

- Об Аврааме и Сарре

- Об Исааке и Ревекке

- О том, как Иаков пошел к Лавану

- Притча о продаже Иосифа в рабство

- Притча об Эсфири и Вастии

- Сюжет об Ионе во чреве Китове

- Обращение Савла из апостольских деяний

- Житие Алексея человека Божия

- Житие Марии Египетской.

Нашей задачей станет дать комментарий к каждому из упомянутых Зосимой текстов с целью установить причины, побудившие Зосиму назвать именно эти сюжеты в наставлениях, обращенным к его последователям.

В предварительных замечаниях к комментарию отметим, что наставляющее слово старца лишено дидактического пафоса. Несмотря на то, что название главы, в которую вошла рассматриваемая нами беседа старца с учениками, содержит отсылку к жанру поучения, мы не встретим здесь категоричных императивов и инструкций о том, как следует или не следует выстраивать свою жизнь. На наш взгляд, такая организация дидактического дискурса старца обусловлена особенностями поэтики Достоевского. Во-первых, нельзя не обратить внимание на то, что в центре каждого из названных старцем текстов - конкретная личность, что возвращает нас к рассуждениям об антропоцентризме мира Достоевского. «Мир Достоевского глубоко персоналистичен. Всякую мысль он воспринимает и изображает как позицию личности» Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. С.4.. Несмотря на отсутствие объяснения, почему данные тексты представляются Зосиме особенно значимыми, точечное упоминание сюжетов обладает большей силой эстетического воздействия. Отказываясь от дидактики, Достоевский устраняет возможность восприятия поучений старца как нравоучительных речей, навязывающих позицию идеального христианина. Во-вторых, отказываясь от следования дидактическому канону, Достоевский обеспечивает читателя возможностью свежего взгляда на евангелие. Минус-прием оборачивается приемом остранения. Лишая поучения умирающего священнослужителя подробных пересказов всем известных евангельских сюжетов, Достоевский предлагает нам отказаться от автоматизированного восприятия текстов Священного Писания. Характеризуя подобную автоматизированность восприятия евангельских сюжетов, их рецепцию можно сопоставить со знаменитым примером о диване Л.Н. Толстого, при помощи которого В.Б. Шкловский иллюстрирует понятие «алгебраизации» или «обавтоматизации» процесса восприятия Шкловский В. Б. О теории прозы; М., Круг, 1925. С.10.. Достоевский разрушает архетипический код, сформированный литературной традицией, предшествовавшей роману Достоевского. Модель, устроенная по принципу не-развертывания евангельских сюжетов, предлагаемая Достоевским, вступает в противоречие с горизонтом ожидания читателя. Читательский опыт подсказывает нам: если в тексте нам встретилось упоминание евангелия, особенно в рамках дискурса служителя церкви, то далее последует подробное нравоучение. В «Поучениях старца Зосимы» этого не происходит. Достоевский взрывает устойчивую повествовательную модель, возвращая читателю возможность заново пережить, а не узнать евангельские сюжеты, сделать их частью собственного духовного опыта. «Камень» снова становится «каменным» Здесь мы пользуемся метафорой, предложенной В.Б. Шкловским для характеристики эффекта, который произведению искусства обеспечивает прием остранения: «И вот для того, чтобы вернуть ощущение жизни, почувствовать вещи, для того, чтобы делать камень каменным, существует то, что называется искусством» (Шкловский В Б. О теории прозы. М., Круг, 1925. С.11)., произведение искусства - выполняет свою основную функцию. Проанализированный нами прием работает на открытие в читателе макисмально-субъективного восприятия евангельских текстов. Отказ от позиции вненаходимости по отношению к художественному миру Достоевского, включающего в себя пласт евангельских реминисценций, становится главным условием постижения того, что остается невысказанным. Нам представляется, что отсутствие комментария к сюжетам, упомянутым Зосимой, сопоставимо с тем, что М.Хайдеггер назвал «звоном тиши». Это умолчание подобно слушанию, которое, по утверждению Хайдеггера, предшествует всякому говорению и становится единственным способом постижения невысказанных смыслов, прорыва в трансцендентное. «Говорение есть таким образом даже не одновременно, но прежде всего слушание. Это слушание языка незаметнейшим образом предшествует всякому другому слушанию, какое еще имеет место. Мы говорим не только на языке, мы говорим от него. Говорить мы можем единственно благодаря тому, что всякий раз уже услышали язык. Что мы тут слышим? Мы слышим, как язык - говорит» Хайдеггер М. Время и бытие, М., Республика, 1993. С.259.. Такая интерпретация дает возможность охарактеризовать молчание старца как значимое. В другой своей работе М.Хайдеггер написал: ««Учение» мыслителя есть несказанное в его сказанном» Хайдеггер М. Время и бытие, М., Республика, 1993. С.345.. На наш взгляд, формулировка, отнесенная Хайдеггером к характеристике созданного Платоном, оказывается применима не только к поучениям старца Зосимы, умалчивающего о главном, но и к творчеству самого Достоевского.

Возвращаясь к вопросу об антропоцентричности мировосприятия, представленной в романах Достоевского, отметим, что писатель провоцирует читателя на субъективное восприятия описываемой им действительности, в данном случае евангельских текстов, по той причине, что та философская система, выразителем которой стала структура диалогического романа, предполагает, что прорыв в трансцендентное, постижение невысказанных истин возможно лишь при условии проживания событий собственным «я». «Прорывы в метафизический, сакральный план бытия у Достоевского «всегда чьи-то <…>, принадлежат мировоззренческому плану того или иного героя» Тихомиров Б.Н. К спорам о художественном методе Достоевского // Тихомиров Б.Н «…Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком»: Статьи и эссе о Достоевском. СПб., Серебряный век, 2012. С.24.. Возможно, именно эта устремленность к человеку побудила Н.А. Бердяева назвать Достоевского «прежде всего антропологом»: «Достоевский прежде всего - великий антрополог, экспериментатор человеческой природы. Он открывает новую науку о человеке и применяет к ней новый, небывалый до сих пор метод. Художественная наука или научное художество Достоевского исследует человеческую природу в ее бездонности и безграничности» Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М., 1994. Т. 2. С.30..

Н.Ефимова, анализируя роль мотивов библейского Иова в творчестве Достоевского, приводила следующие биографические свидетельства из жизни писателя: «Находясь по настоянию докторов на лечении в Германии, 10 июня 1875 г. Достоевский пишет своей жене: «Читаю книгу Иова, и она приводит меня в болезненный восторг: бросаю читать и хожу по часу по комнате, чуть не плача, и если бы только не подлейшие примечания переводчика, то, может быть, я был бы счастлив» (17: 423). (Имеется в виду французский перевод Леруа, изданный в 1865 г.)».

Старец Зосима становится первым персонажем, слово которого вносит в мотивный комплекс романа притчу об Иове. Краткий комментарий Зосимы, относящийся не столько к самой притче, сколько к переживаниям старца, вызванным этим сюжетом, не претендует выступить кульминацией поучений старца. Это упоминание сюжета об Иове является проходным моментом в наставлениях Зосимы, обращенных к ученикам. Однако по прочтении романа читатель осознает, что упоминание «вскользь» данного сюжета, которое при первом прочтении способно показаться незначительным, на самом деле является ключом к пониманию центров идейно-философской проблематики романа. Описывая христианские основы эстетики Достоевского, А.А. Алексеев отмечал: «Притчи становятся у Достоевского своеобразным ключом к произведению или к его эпизоду». Зосима вспоминает притчу об Иове в связи с описанием своего первого посещения храма. Для него знакомство с этим эпизодом Священного Писания связан с началом его осознанной жизни: «Вышел на середину храма отрок с большою книгой, такою большою, что показалось мне тогда, с трудом даже и нес ее, и возложил на налой, отверз и начал читать, и вдруг тогда я в первый раз нечто понял, в первый раз в жизни понял, что во храме божием читают» (14: 338). Особое внимание следует обратить на характер повествования, специфику слова Зосимы, передающее его точку зрения на эту историю из Священного Писания. Как и весь дискурс старца, речевая характеристика, представленная в рассматриваемом фрагменте романа, проникнута пафосом умиления (Под «пафосом умиления», понятием, введенным И. Л. Альми, подразумевается частое использование в речи Зосимы и в его характеристике словоформ с уменьшительно-ласкательными суффиксами, слова «любезный» и т.д., направленное на то, чтобы вызвать у читателя чувство умиления): уменьшительно-ласкательный суффикс в словах «грудка», «окошечко», упоминание слез, вызванных умилением от Священного Писания, множество риторических восклицаний, повтор слов с корнем - мил: умиление, умиляющая, умиленно), характеристика собственных чувств при помощи слов «радость, удивление, смятение, умиление». Однако, не смотря на то, что пересказ притчи об Иове выдержан в той же повествовательной манере, что и все остальное речевое поведение старца, данный фрагмент обладает определенной особенностью. Рассказывая о том впечатлении, что произвела на него Книга Иова, старец восстанавливает свое детское восприятие данного эпизода своей жизни. В ходе рассказа он фокусирует внимание слушателей на деталях, останавливавших на себе его внимание, когда он был ребенком. Он поражается размеру книги, по которой отрок читает Священное Писание, живо представляет верблюдов, которые принадлежали Иову («И верблюды-то так тогда мое воображение заняли» (14: 338), плачет и просит у братии прощения за свои слезы. Однако значимой в данном контексте оказывается не ретроспективная трансляция детского восприятия, а отождествление этого детского восприятия с нынешним. Важен не сам факт воспоминания, а то, что делает память о первом духовном опыте ребенка актуальной для умирающего старца. Чувства, вызванные чтением Священного Писания, о которых говорит Зосима, не принадлежат прошлому, они являются неотъемлемой частью его настоящего, того духовного опыта, который сложился в нем к данному моменту времени и который стремится передать своим ученикам перед тем, как покинуть их навсегда. «Отцы и учители, пощадите теперешние слезы мои - ибо все младенчество мое как бы вновь восстает предо мною, и дышу теперь, как дышал тогда детскою восьмилетнею грудкой моею, и чувствую, как тогда, удивление и смятение, и радость» (14: 338). Просветление, к которому старец пришел на исходе дней, дает ему возможность вновь взглянуть на мир свежим взглядом ребенка, уравнять прошлое с настоящим, отменить линейность времени. Позиция лиминального нахождения между прошлым и настоящим, детством и старостью, Богом и дьяволом, жизнью и смертью, землей и небом занимает одно из центральных мест в рассуждении старца о Книге Иова. Старец мыслит себя частью Священной Истории, описанной в Священном Писании, поэтому каждую мысль, почерпнутую в этой книге, он проецирует на свой собственный личный опыт. Интерпретируя верность Иова Богу как «совершение вечной правды пред правдой земною» (14: 339), Зосима переходит к рассуждению о близости конца его жизни как очередного примера соприкосновения «двух правд»: «Кончается жизнь моя, знаю и слышу это, но чувствую на каждый оставшийся день мой, как жизнь моя земная соприкасается уже с новою, бесконечною, неведомою, но близко грядущею жизнью, от предчувствия которой трепещет восторгом душа моя, сияет ум и радостно плачет сердце…» (14: 339). Звеном, дополняющим диалогическое единство, заданное упоминанием притчи об Иове, становится сон Мити «про дитё». В контексте всего романа этот эпизод раскрывает идею, образующую основу Книги Иова, о жертве невинных во имя высшей правды. Решение взять на себя вину другого, которое Митя принимает проснувшись, выступает своего рода вариантом инварианта, заданного сюжетом библейского Иова. Однако Митя, жертвующий собственной свободой «за всех дитё», сопоставим не только с самим Иовом, но и с Зосимой, персонажем, вводящим мотив Иова в поэтико-философский дискурс романа. Анализируемые нами эпизоды жизни этих двух персонажей (для Зосимы - знакомство с историей об Иове, для Мити - сон о ребенке) становятся началом сознательного накопления духовного опыта, постижения высших смыслов. Событийность этих случаев в жизни обоих персонажей обусловлена тем, что именно эти случаи наделяют героев возможностью совершить прорыв в трансцендентное. Неслучайно в обоих случаях Достоевский организует повествование при помощи особых хронотопов, преломляющим и время, и пространство. В случае с Зосимой действие происходит в храме во время богослужения: храм - лиминальное пространство, в котором земное соприкасается с небесным, богослужение - священнодействие, отменяющее линейное течение времени, сообщающее цикличность этой категории. В случае с Митей таким особым способом нарушения законов времени и пространства выступает хронотоп сна. Предваряя описание самого сна, повествователь замечает, что Мите приснился сон «не к месту и не ко времени» (14: 589). Эта ремарка как бы заранее готовит читателя к отмене пространственно-временных категорий. Сон Мити - больше, чем сон. Он сопоставим с тем, что авторы древнерусской литературы называли «тонким сном», с видением Алеши, описанным в главе «Кана Галилейская». Оба фрагмента вызывают у персонажей одну и ту же эмоцию, становящуюся доминантной - умиление. «И чувствует он еще, что подымается в сердце его какое-то никогда еще небывалое в нем умиление, что плакать ему хочется, что хочет он всем сделать что-то такое, чтобы не плакало больше дите, не плакала бы и черная иссохшая мать дити, чтоб не было вовсе слез от сей минуты ни у кого, и чтобы сейчас же, сейчас же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со всем безудержем Карамазовским» (14: 590). Безусловно, решение Мити понести наказание за несовершенное им преступление становится ответом на постулат философии Зосимы «Все за всех виноваты», прямой ее иллюстрацией. Кульминацией идейно-художественного диалога (в бахтинском смысле) между старцем и Дмитрием становится поклон Зосимы. Перед смертью Зосима просит Алешу поспешить к брату и предупредить что-то страшное, что может случиться с Митей. Свой странный жест, над смыслом которого ломали голову не только недоброжелатели, но и последователи Зосимы, старец прокомментировал следующим образом: «Я вчера великому будущему страданию его поклонился» (14: 330). Поклон старца стал единственной в романе эксплицированной демонстрации той связи между рассматриваемыми персонажами, которая присутствовала имплицитно на протяжении всего действия. Предчувствие старца беды, которая могла случиться с Дмитрием, его просьба к Алеше уберечь брата от несчастья свидетельствуют о том, что эта связь осознавалась старцем.

...

Подобные документы

  • Ознакомление с историей написания и публикации последнего сочинения Ф.М. Достоевского "Братья Карамазовы". Рассмотрение проблемы взаимоотношений отца и сына в романе. Изучение философских взглядов младшего брата в сочинении. Мир и монастырь в романе.

    презентация [3,1 M], добавлен 03.05.2014

  • Социальные и психологические аспекты отражения действительности в романе "Братья Карамазовы". Исследователи о жанровом своеобразии романа. Идейные искания героев романа как решение социальных и нравственных проблем. Основа теории Ивана Карамазова.

    курсовая работа [54,2 K], добавлен 05.06.2011

  • Описание типа личности одного из главных героев романа Ф.М. Достоевского "Братья Карамазовы". Исследование основных признаков, присущих шизоидному типу личности. Характеристика ядра личности Дмитрия Карамазова. Анализ его поведения и защитных механизмов.

    контрольная работа [16,4 K], добавлен 30.08.2013

  • Своеобразие мировидения Ф.М. Достоевского, этапы и направления его формирования и развития. История создания романа "Братья Карамазовы", функции библейского текста в нем. Книга Иова как сюжетообразующий центр произведения. Путь к истине героев романа.

    дипломная работа [111,5 K], добавлен 16.06.2015

  • Многомерная художественная структура романов Ф.М. Достоевского и философская проблематика писателя. Краткая "биография" романа "Братья Карамазовы". "Метафизика преступления" или проблема "веры и безверия". Судьба одного человека и судьба России.

    реферат [60,3 K], добавлен 10.05.2009

  • Проблематика эстетики в романе "Братья Карамазовы". Болевой эффект как предельная эстетическая реакция. Сцены "болевого эффекта" в романе "Братья Карамазовы". Значимость художественного приема болевого эффекта в художественном мире Ф.М. Достоевского.

    курсовая работа [90,7 K], добавлен 27.05.2012

  • Характеристика мировоззрения Достоевского. Морально-этические и религиозные взгляды художника; вопрос о "природе" человека. Отношение писателя к Библии. Основные приемы включения Библии в художественую ткань итогового произведения Достоевского.

    дипломная работа [71,8 K], добавлен 26.02.2003

  • Изучение истории создания Достоевским образа Ивана Карамазова. Выделение двойников и оппонентов Ивана Карамазова, а также определение их идейно-композиционной роли в романе. Раскрытие образа черта. Подведение итога послероманной жизни данного героя.

    дипломная работа [74,7 K], добавлен 05.01.2015

  • Характеристика мировоззрения Достоевского. Морально-этические и религиозные взгляды художника. Отношение писателя к Библии. Роль библейского контекста в формировании идейного замысла романа. Приемы включения Библии в произведение Достоевского.

    дипломная работа [75,1 K], добавлен 30.11.2006

  • Творческий путь Федора Михайловича Достоевского. Драматизм жизни писателя. Природа человеческих поступков. Последний роман классика мировой литературы. Анализ личности двух братьев, попытка определить чья правда победила в романе "Братья Карамазовы".

    реферат [44,7 K], добавлен 30.01.2013

  • Родословная писателя Федора Михайловича Достоевского. Изучение основных фактов биографии: детства и учебы, женитьбы, увлечения литературой. Работа над произведениями "Бедные люди", "Идиот", "Братья Карамазовы", "Бесы" и "Преступление и наказание".

    презентация [1,5 M], добавлен 13.02.2012

  • Общая характеристика философских идей Достоевского. Анализ философских идей в ведущих романах. "Преступление и наказание" как философский роман-разоблачение. Мотив соблазна и греховной жизни в романе "Идиот". Идея очищения в романе "Братья Карамазовы".

    контрольная работа [35,2 K], добавлен 29.09.2014

  • Иллюстрации к произведениям Достоевского "Преступление и наказание", "Братья Карамазовы", "Униженные и оскорбленные". Появление постановок по крупным романам Федора Михайловича. Интерпретация романов писателя в музыкальном театре и кинематографе.

    дипломная работа [7,2 M], добавлен 11.11.2013

  • Свобода и насилие над личностью в понимании Достоевского. Роман Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание": свобода или своеволие. Роман "Бесы": свобода или диктатура. Свобода в романе "Братья Карамазовы".

    реферат [25,1 K], добавлен 24.04.2003

  • Ф. Достоевский как великий русский писатель второй половины XIX века, знакомство с основными произведениями: "Записки из подполья", "Преступление и наказание", "Братья Карамазовы". Общая характеристика проблем человека в творчестве русского писателя.

    контрольная работа [53,7 K], добавлен 22.07.2013

  • Отшельническая жизнь. Страстное влечение к литературной деятельности. Первый период литературной деятельности. "Преступление и наказание". Жизнь за границей. "Братья Карамазовы". Обширное литературное наследство Достоевкого.

    реферат [33,2 K], добавлен 28.11.2006

  • Тема детства в ранних романах Ч. Диккенса. Поэтика детства у Достоевского и её реализация в романах "Подросток" и "Братья Карамазовы". Сопоставление диккенсовской концепции детства и христианской концепции детства в произведениях Ф.М. Достоевского.

    дипломная работа [92,6 K], добавлен 26.10.2014

  • Исторические предпосылки романа Ф.М. Достоевского "Бесы". Анализ характеров действующих лиц романа. Образ Ставрогина в романе. Отношение к вопросу нигилизма у Достоевского и других писателей. Биография С.Г. Нечаева как прототипа одного из главных героев.

    дипломная работа [66,5 K], добавлен 29.04.2011

  • Нравственно-поэтическая характеристика романа Ф.М. Достоевского "Идиот". История написания романа, его нарвственная проблематика. Характеристика образа Настасьи Филипповны в романе Ф.М. Достоевского, ее нравственный облик, последний период жизни.

    дипломная работа [84,5 K], добавлен 25.01.2010

  • Раскрытие психологизма романа Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание". Художественное своеобразие романа, мир героев, психологический облик Петербурга, "духовный путь" героев романа. Психическое состояние Раскольникова с момента зарождения теории.

    реферат [87,7 K], добавлен 18.07.2008

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.