Иван Александрович Гончаров: биография и творчество

Размещено на http://www.allbest.ru/

Ивановский государственный университет

Пособие для учителя

Иван Александрович Гончаров: биография и творчество

Н.Л. Ермолаева

Иваново

Издательство «Ивановский государственный университет»

2008

ББК

Предлагаемые материалы к урокам литературы содержат все необходимые учителю сведения о биографии и творчестве И. А. Гончарова, предусмотренные «Стандартом образования» для учащихся средней школы. Анализ произведений писателя осуществляется с учётом новейшей научной литературы. Опираясь на данные материалы, учитель без труда сможет разработать уроки по предложенным темам.

Материалы предназначаются и для студенческой аудитории, и для всех, кому интересны творчество Гончарова, его биография.

Научный редактор

доктор филологических наук, профессор Ю. В. Лебедев (Костромской государственный университет им. Н. А. Некрасова)

Рецензенты:

кафедра литературы Костромского государственного университета им. Н. А. Некрасова;

доктор филологических наук, профессор кафедры культурологи и литературы Шуйского государственного педагогического университета И. А. Овчинина

ISBN © Н.Л.Ермолаева

«Простой и даже как будто скупой на вымысел... г. Гончаров... не выдает своей глубины поверхностному наблюдателю... он является глубже и глубже с каждым внимательным взглядом... ставит перед нашими глазами целую жизнь данной сферы, данной эпохи и данного общества…».

А. В. Дружинин

Содержание

От автора

1. Детство

2. Годы ученья

3. Петербург. Начало творческого пути

4. Первый роман. «Обыкновенная история» (1847)

5. Снова на родине

6. Путешествие в Японию. «Фрегат “Паллада”» (1858)

7. Великий роман. «Обломов» (1859)

8. Последний роман трилогии. «Обрыв» (1869)

9. Последние годы жизни писателя

Список использованной литературы

От автора

И. А. Гончаров - один из четырёх великих русских романистов второй половины XIX века. Его творчество - прекрасный образец русской прозы. В русскую литературу писатель вошёл как создатель трёх романов: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв».

На фоне И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского Гончаров выглядит менее популярным. Молодым современникам его романы представлялись менее проблемными. Однако это не означало, что писатель был равнодушен к действительности. Его глубокая заинтересованность настоящим укладывалась в особые формы, недаром Н. А. Добролюбов назвал роман «Обломов» «знамением времени», увидел в нём глубокое и полное постижение эпохи. Критик нашёл точные слова для характеристики таланта Гончарова, подметил спокойствие, неторопливость, мягкий юмор писателя, сравнил его с живописцем, в творческом сознании которого на первом плане образ: «Он не запоет лирической песни при взгляде на розу и соловья; он будет поражен ими, остановится, будет долго всматриваться и вслушиваться, задумается <...> Но вот он начинает чертить что-то... Вы холодно всматриваетесь в неясные еще черты... Вот они делаются яснее, яснее, прекраснее... и вдруг, неизвестно каким чудом, из этих черт восстают перед вами и роза, и соловей, со всей своей прелестью и обаянием».

Романы писателя необычайно привлекательны в эстетическом отношении, они поэтизируют чувства дружбы, любви, в них есть яркие картины русской природы, патриархального быта. Гончаров выступает в них как художник-философ, развертывающий перед читателем глубочайшие размышления о жизни. В «Обломове» писатель создал чрезвычайно редкий для литературы любого народа и времени мировой тип, подобный Гамлету, Макбету, Отелло, Дон-Кихоту. С этим романом в русскую литературу и жизнь вошло понятие «обломовщина», характеризующее её уклад и порядок, связанное с представлениями о русском национальном характере.

1. Детство

Иван Александрович Гончаров происходил из старинного рода симбирских купцов. Город Симбирск, этот «дворянин на Волге», всегда имел глубокие культурные традиции. С ним связаны многие славные русские имена: знаменитый историк и писатель Николай Михайлович Карамзин, поэт и партизан Денис Васильевич Давыдов, поэт-романтик Николай Михайлович Языков, критик, биограф А. С. Пушкина и автор воспоминаний о многих современниках Павел Васильевич Анненков, автор «Деревни» и «Антона Горемыки» Дмитрий Васильевич Григорович, автор «Семейной хроники» Сергей Тимофеевич Аксаков. Помнят и чтут здесь и имя одного из великих русских прозаиков Ивана Александровича Гончарова.

О важнейших событиях в жизни Гончаровых мы узнаем из весьма своеобразного семейного документа, которому начало положили еще в XVIII веке предки писателя. Этот документ - домашний хронограф под названием «Летописец». В нём говорится: «1804 года сентября 23 дня Александр Иванов Гончаров женился на второй жене, Авдотье Матвеевне Шахториной; лет было Гончарову 50, а Авдотье Матвеевне 19 лет и 6 месяцев».

Отец писателя Александр Иванович Гончаров, по воспоминаниям близкого знакомого Гончаровых Г. Н. Потанина, «пользовался почетом в городе: его много раз выбирали городским головой». Он был очень благочестив и слыл «старовером». «На портрете старик Гончаров изображен видным мужчиной, среднего роста, белокурый, с голубовато-серыми глазами и приятной улыбкой; лицо умное, серьезное; на шее медали. Мать Гончарова, Авдотья Матвеевна, умная и солидная женщина». В метрической книге симбирской Вознесенской церкви за июнь 1812 г. сделана запись о том, что у них «1812 года июня 6 дня родился сын Иван, а именинник июня 24 дня».

Семейство состояло из двух сыновей и двух дочерей. Брат писателя Николай впоследствии стал учителем русского языка и словесности в гимназии, образованным человеком. Сестра Александра вышла потом замуж за ардатовского помещика Кирмалова, а Анна стала женой доктора Музалевского.

Через много лет писатель вспоминал: «Дом у нас был, что называется, полная чаша, как впрочем было почти у всех семейных людей в провинции, не имевших поблизости деревни. Большой двор, даже два двора, со многими постройками: людскими, конюшнями, хлевами, сараями, амбарами, птичником и баней. Свои лошади, коровы, даже козы и бараны, куры и утки - все это населяло оба двора. Амбары, погреба, ледники переполнены были запасами муки, разного пшена и всяческой провизии для продовольствия нашего и обширной дворни. Словом, целое имение, деревня». «Видный дом отца Гончарова, каменный, двухэтажный, стоял на Большой улице; обстановка его была барская: большой зал с люстрой, нарядная гостиная с портретом хозяина и неизбежная диванная; на двор окнами кабинет хозяина, спальня хозяйки и большая, светлая комната для детей», - напишет тот же Потанин.

Детство Вани прошло в окружении любящих его людей: отца, матери, крёстного Н. Н. Трегубова, потакавших прихотям шаловливого мальчика слуг. Впоследствии писатель оценит влияние на его воспитание матери, строго наблюдавшей за формированием нравственного облика детей. Она сделала для воспитания и образования детей всё, что считала необходимым, но и предоставила им свободу выбора жизненного пути. Уже после её смерти Гончаров напишет брату: «Наша мать была умница, что не бралась указывать, куда идти мне, куда тебе, а она была решительно умнее всех женщин, каких я знаю». На единственном сохранившемся ее портрете изображена круглолицая миловидная женщина с темными задумчивыми глазами, с выражением природного ума и одновременно мягкости и покоя во всем облике. Для сына осталась воплощением нравственной чистоты и разумной деятельной любви. Когда он приезжал в Симбирск, то больше всех тянулся к ней. «Как умилительно прикладывался к руке матери, точно к иконе, - вспоминает очевидец их встреч, - и в порыве так страстно обнимет старуху, что та задыхается в объятиях сына...».

Среди многочисленной прислуги будущий писатель больше всего был привязан к няне Анне Михайловне, от которой узнал множество сказок, поверий, примет. Она приобщила его к драгоценному миру народной мифологии и была так же необходима Гончарову-художнику, как Арина Родионовна была необходима Пушкину. «Мне кажется, - писал Потанин, - иногда он слов не находил, как бы нежнее ее назвать. “Голубка моя возлюбленная! Помнишь, какие волшебные сказки ворковала ты мне?..” И он поцелует голубку и погладит по голове».

Образ родного отца, который умер в 1819 году, когда мальчику было семь лет, ясно не отложился в памяти сына. Отцом для него стал крестный Николай Николаевич Трегубов. Именно он занялся воспитанием Вани с той поры, как в умер отец. Трегубов принадлежал к старой дворянской фамилии и был, по характеристике Гончарова, «чистый самородок честности, чести, благородства и той прямоты души, которою славятся моряки, и притом с добрым, теплым сердцем». В молодости Трегубов доблестно служил на Черноморском флоте, участвовал в военных кампаниях против французов, получил орден, затем вышел в отставку. В родном городе он поступил было на службу, но среда взяточников и казнокрадов чиновников оказалась ему не по душе. «Нашему брату, дворянину, грязно с ними уживаться», - говорил он. Трегубов был прогрессивно мыслящий человек. Он выписывал книги, газеты, журналы, интересовался историей, политикой. Как и многие его современники-вольнодумцы он вступил в масонскую ложу, сблизился с декабристами.

В своих воспоминаниях «На родине» Гончаров напишет о Трегубове: «Кроме нашей семьи, т. е. моей матери, сестер и брата, у нас в доме проживал один отставной моряк [Николай Николаевич Трегубов]. Он был крестным отцом нас четверых детей. По смерти нашего отца, он более и более привыкал к нашей семье, потом принял участие в нашем воспитании. Это занимало его, наполняло его жизнь. Добрый моряк окружил себя нами, принял нас под свое крыло, а мы привязались к нему детскими сердцами, забыли о настоящем отце. Он был лучшим советником нашей матери и руководителем нашего воспитания. Он был вполне просвещенный человек. Образование его не ограничивалось техническими познаниями в морском деле. Он дополнял его непрестанным чтением - по всем частям знания. По смерти нашего отца, состарившись, он из флигеля перешел в большой каменный дом и занял половину его. Мать наша, благодарная ему за трудную часть взятых на себя забот о нашем воспитании, взяла на себя заботы о его житье-бытье, о хозяйстве. Его дворня, повара, кучера слились с нашей дворней, под ее управлением - и мы жили одним общим двором. Вся материальная часть пала на долю матери, отличной, опытной, строгой хозяйки. Интеллектуальные заботы достались ему». «[Николай Николаевич Трегубов], заступивший нам место отца, был отец-баловник. Это имело ту хорошую сторону, что смягчало строгую систему материнского над нами контроля... Бывало нашалишь что-нибудь: влезешь на крышу, на дерево, увяжешься за уличными мальчишками в соседний сад или с братом заберешься на колокольню - она узнает и пошлет человека привести шалуна к себе. Вот тут-то и спасаешься в благодетельный флигель к «крестному». Он уже знает, в чем дело. Является человек или горничная с зовом:

- Пожалуйте к маменьке!

- “Пошел” или “пошла вон!” - лаконически командует моряк.

Гнев матери между тем утихает - и дело ограничивается выговором вместо дранья ушей и стояния на коленях, что было в наше время весьма распространенным средством смирять и обращать шалунов на путь правый».

Трегубов передал в распоряжение Авдотьи Матвеевны и доходы от своих небольших деревенек, а себя посвятил заботам об умственном развитии мальчиков и подготовке их к систематическому образованию. Ваня жадно читал книги в библиотеке крестного, от чтения его приходилось отрывать почти насильно. Особенно запоминались рассказы крёстного и книги о море и моряках. Любознательному и впечатлительному мальчику морем представлялась родная Волга. Иногда он прибегал с реки с криком: «Крестный, я море видел! Ах, какая там большая, светлая вода прыгает на солнце! Какие большие корабли с парусами!» Любовь к морю, желание и самому сделаться моряком сохранялась в душе Гончарова на всю жизнь. Через много лет море позовёт его, петербургского чиновника, домоседа, а он откликнется на этот зов, и никогда не пожалеет об этом.

Под влиянием крёстного складывались и прогрессивные воззрения будущего писателя на устройство общества, его нелюбовь к рабству и убеждение, что Россия как европейская держава должна отказаться от рабства. С юных лет мальчик был готов к тому, что его жизненный путь будет путём честного труженика, тяжёлым трудом добывающего насущный хлеб, пробивающего дорогу в жизни. Добрые воспоминания о родных местах и родных людях откликнутся в будущих произведениях писателя, помогут ему создать в каждом из трёх романов удивительно поэтический образ русской провинции как рая земного.

2. Годы ученья

«Лет восьми-девяти дети Гончаровой начали ходить учиться в частные пансионы в городе. Симбирск, как дворянский город, был полон тогда всякими частными пансионами, даже иностранными», - пишет Потанин. Сам Иван Александрович в письме к брату вспоминал о том, как в пансионе хозяйка «была рябая, как тёрка, злая и стегала ремнем по пальцам тех, кто писал криво или высовывал язык, когда писал».

Трегубов был недоволен тем, как там обучали ребят, и посоветовал Авдотье Матвеевне отдать сына в пансион, который содержал образованный священник отец Федор Степанович Троицкий в богатом селе по ту сторону Волги. Священник был весьма замечательный человек; он кончил курс в академии, «был красавец и щеголь, одевался в бархат, имел приятный голос, живо, увлекательно говорил, а от братии своей попов отличался особенно изящными манерами и умел держать себя корректно», - пишет Потанин. Гончаров с благодарностью вспоминал Троицкого и его жену, которая занималась с ним иностранными языками. Впоследствии он будет знать несколько европейских языков, а французским овладеет в совершенстве.

В пансионе Троицкого мальчик читал путешествия Кука, Крашенинникова, исторические книги Милота, Карамзина, Голикова, произведения Ломоносова, Державина, Жуковского, Фонвизина, Эккартсгаузена, Расина, Тассо, Вольтера, Руссо, Стерна, Радклиф. В лакейской своего дома Ваня находил сказки о Еруслане Лазаревиче, Бове Королевиче - всё это прочитывалось беспорядочно, бессистемно, разрозненно. Однако именно такое чтение развивало фантазию и без того слишком живую от природы.

Будущий писатель пробыл в пансионе Троицкого два года, с 1820 по 1822. А десяти лет мальчик был отправлен в Москву для обучения в коммерческом училище. Выбор учебного заведения сделала мать, мечтавшая о том, чтобы ее любимый младший сын, как и старший, пошел по стопам отцов и дедов. Восемь лет провел Гончаров в училище. С горечью и сожалением вспоминал он потом об этих трудных и малоинтересных годах. Плохой подбор учителей, казенная муштра отвращали учеников от серьезного интереса к наукам. О директоре училища Тите Алексеевиче Каменецком его бывшие ученики вспоминали как о малообразованном человеке. Нормой отношений между учащимися считалось доносительство. «Вообще все внимание нашего директора было обращено на внешнее, а никак не на внутреннее благоустройство. Успевавшие в искусствах, не только в пении, любимой охоте Каменецкого, но и в рисовании, каллиграфии, декламации и даже в танцах, пользовались большим расположением директора нежели те, которые успевали в серьезных науках: знаниями воспитанников блеснуть он не мог, а эти таланты всегда мог поставить на вид. Так как сам директор, при известных своих наклонностях, на учение не обращал никакого внимания, не обращал на него внимания и никто другой.

Учился тот только, кто хотел; за леность почти никогда не наказывали или наказывали несравненно слабее, чем за самые извинительные шалости». В письме брату Гончаров напишет, что может вспомнить училище только «лихом»: «По милости тупого и официального рутинера, Тита Алексеевича, мы кисли там 8 лет. 8 лучших лет без дела! Да, без дела».

Истинным наставником будущего писателя стала литература. Он читал много, в эти годы в основном русских авторов - Н. М. Карамзина, Г. Р. Державина, И. И. Дмитриева, В. А. Озерова, М. М. Хераскова. Гончаров вспоминал впоследствии: «И вдруг Пушкин! Я узнал его с Онегина, который выходил тогда периодически, отдельными главами. Боже мой! Какой свет, какая волшебная даль открылись вдруг - и какие правды - и поэзии, и вообще жизни, притом современной, понятной, хлынули из этого источника, и с каким блеском, в каких звуках! Какая школа изящества, вкуса для впечатлительной натуры!» Особенно сильное впечатление произвёл роман «Евгений Онегин», выходивший тогда по главам. «Пушкин был в это время для молодежи все: все ее упования, сокровенные чувства, чистейшие побуждения, все гармонические струны души, вся поэзия мыслей и ощущений - все сводилось к нему, все исходило от него...». Это почти молитвенное благоговение перед именем Пушкина писатель сохранит на всю жизнь. Ни один гений западной литературы или литературы древней, оказавшийся впоследствии в поле его зрения, не затмит для него солнце Пушкина. В своей «Необыкновенной истории» Гончаров признается в том, что именно в училище проснулась в нём страсть к писательству: «Писать - это призвание - оно обращается в страсть. И у меня была эта страсть - почти с детства, еще в школе! Писал к ученикам из одной комнаты в другую - ко всем».

Тем временем заниматься в училище стало совсем невмоготу. Старший брат его закончил. А вместе с ним мать забирает из училища и младшего сына. Он тайно задумал поступить в университет. Мать скрепя сердце пишет прошение об исключении сына из училища, а потом и в Сибирский магистрат об увольнении его из купеческого звания, что давало возможность получить «дворянское» образование - учиться в университете. Материнские надежды на то, что из сына выйдет образцовый коммерсант, оказались нереальными. Еще в детстве возникшая страсть к сочинительству, интерес к литературе, знание языков укрепляли в душе юноши желание поступить на словесный факультет Московского университета, студентом которого он стал в августе 1831 года. В воспоминаниях об университете писатель скажет: «Мы, юноши, полвека тому назад смотрели на университет, как на святилище, и вступали в его стены со страхом и трепетом».

После полуказарменной обстановки коммерческого училища студенческая семья выглядела «республикой». Московский университет А. И. Герцен, учившийся в нём в те же годы, что и Гончаров, характеризовал как единственный в России оплот свободомыслия в условиях реакции 1830-х годов, который всё «больше и больше становился средоточием русского образования <…> в него, как в общий резервуар, вливались юные силы России со всех сторон, из всех слоев, в его залах они очищались от предрассудков, захваченных у домашнего очага, приходили к одному уровню, братались между собой и снова разливались во все стороны России, во все слои ее». Гончаров не разделял вольнолюбивых настроений Герцена, В. Г. Белинского и их окружения, но и он чувствовал, что здесь даже воздух казался иным. «Дух юношества поднимался; он расцветал под лучами свободы, падшими на него после школьной и домашней неволи», - вспоминал писатель об университете. «[Среди профессоров] первым считали мы - и по старшинству лет, и по достоинствам - М. Т. Каченовского. Это был тонкий, аналитический ум, скептик в вопросах науки и отчасти, кажется, во всем. При этом - строго справедливый и честный человек. Он читал русскую историю и статистику; но у него была масса познаний по всем частям...

Вместе с Каченовским наше уважение и симпатию разделял профессор теории изящных искусств и археологии Н. И. Надеждин. Это был человек с многостороннею, всем известною ученостью по части философии, филологии... Это был самый симпатичный и любезный человек в обращении, и как профессор он был нам дорог своим вдохновенным, горячим словом, которым вводил нас в таинственную даль древнего мира, передавая дух, быт, историю и искусство Греции и Рима... А тут еще Шевырев, такой молодой, свежий человек, принес нам свой тонкий и умный критический анализ чужих литератур, начиная с древнейших до новейших западных литератур... С меньшей симпатией или, говоря правду, вовсе без симпатии относились мы к профессору истории русской литературы, хотя в своем роде знаменитому - И. И. Давыдову. М. П. Погодин читал нам всеобщую историю и статистику и то под конец, на третьем курсе. Все эти пять профессоров - одни более, другие менее, - как я сказал, имели вместе огромное влияние на наше развитие и образование. Зато об остальных нельзя было сказать и десятой доли того же».

Студенты могли распоряжаться своим временем как угодно, никому не было дела до того, когда они успевают подготовиться к экзаменам. Пользуясь этой свободой, будущий писатель много читает, усиленно занимается самообразованием. Его привлекает западная литература: Гомер, Вергилий, Тацит, Данте, Сервантес, Шекспир и др., он пробует переводить. Первыми опубликованными работами Гончарова были переводы из французской литературы, помещённые в журнале «Телекоп» в начале 1830-х годов.

Как о самых запоминающихся событиях говорил Гончаров о своих встречах с Пушкиным. Он вспоминал, как увидел поэта в университетской аудитории: «Когда он вошёл … для меня точно солнце озарило всю аудиторию: я в то время был в чаду обаяния от его поэзии; я питался ею как молоком матери; стих его приводил меня в дрожь восторга. На меня, как благотворный дождь, падали строфы его созданий («Евгения Онегина», «Полтавы» и др.). Его гению я и все тогдашние юноши, увлекавшиеся поэзиею, обязаны непосредственным влиянием на наше эстетическое образование. Перед тем однажды я видел его в церкви, у обедни - и не спускал с него глаз. Черты его лица врезались у меня в памяти. И вдруг этот гений, эта слава и гордость России - передо мной в пяти шагах! Я не верил глазам. Читал лекцию Давыдов, профессор истории русской литературы. “Вот вам теория искусства, - сказал Уваров, обращаясь к нам, студентам, и указывая на Давыдова, - а вот и самое искусство”, - прибавил он, указывая на Пушкина. Он эффектно отчеканил эту фразу, очевидно, заранее приготовленную. Мы все жадно впились глазами в Пушкина. Давыдов оканчивал лекцию. Речь шла о “Слове о Полку Игоревом”. Тут же ожидал своей очереди читать лекцию, после Давыдова, и Каченовский. Нечаянно между ними завязался, по поводу “Слова о Полку Игоревом”, разговор, который мало-помалу перешел в горячий спор. “Подойдите ближе, господа, это для вас интересно”, - пригласил нас Уваров, и мы тесной толпой, как стеной, окружили Пушкина, Уварова и своих профессоров. Не умею выразить, как велико было наше наслаждение - видеть и слышать нашего кумира. Я не припомню подробностей их состязания, - помню только, что Пушкин горячо отстаивал подлинность древнерусского эпоса, а Каченовский вонзал в него свой беспощадный аналитический нож. Его щеки ярко горели алым румянцем, и глаза бросали молнии сквозь очки. Может быть, к этому раздражению много огня прибавлял и известный литературный антагонизм между ним и Пушкиным. Пушкин говорил с увлечением, но, к сожалению, тихо, сдержанным тоном, так что за толпой трудно было расслушать. Впрочем, меня занимал не Игорь, а сам Пушкин. С первого взгляда наружность его казалась невзрачною. Среднего роста, худощавый, с мелкими чертами смуглого лица. Только когда вглядишься пристально, увидишь задумчивую глубину и какое-то благородство в этих глазах, которых потом не забудешь. В позе и жестах, сопровождавших его речь, была сдержанность светского, благовоспитанного человека. Лучше всего, по-моему, напоминает его гравюра Уткина с портрета Кипренского. Во всех других копиях у него глаза сделаны слишком открытыми, почти выпуклыми, нос выдающимся - это неверно. У него было небольшое лицо и прекрасная, пропорциональная лицу голова, с негустыми кудрявыми волосами».

Три года, проведенные Гончаровым в Московском университете, были для него порой напряженных занятий и не менее напряженных раздумий о жизни, о людях, о себе. «Наконец университет пройден. В июне 1834 года, после выпускных экзаменов, мы все, как птицы, разлетелись в разные стороны. Мы с братом уехали домой, на Волгу». «Я свободный гражданин мира, передо мной открыты все пути», - скажет Гончаров.

Домой он является юношей, на редкость глубоко и разносторонне образованным, с душой чистой и неиспорченной, с привлекательной внешностью, безупречно одетым. Будущий писатель принимает предложение симбирского губернатора занять должность его секретаря, он надеется способствовать на этой службе искоренению злоупотреблений взяточников, но ничего из этой затеи не получилось. Однако живые впечатления, почерпнутые в канцелярии губернатора, не раз окажутся полезными в будущей писательской деятельности.

Живя в Симбирске, Гончаров убедился, что «самая наружность родного города не представляла ничего другого, кроме картины сна и застоя <...> Так и хочется заснуть самому, глядя на это затишье». Он читает всё, что попадалось под руку, но и чтение не спасает. Его тянет в Петербург, в столицу, в сравнении с которой даже Москва - глубокая провинция.

3. Петербург. Начало творческого пути

Неожиданные перемены в судьбе симбирского губернатора, которого сместили с должности, способствовали отказу от должности и Гончарова. Он отправился в Петербург и прибыл туда в начале мая 1835 года. А вскоре вступил там в должность переводчика в Департаменте внешней торговли Министерства финансов.

У Ивана Александровича появляются новые знакомые. Это семья Майковых. Все её члены - одаренные люди. Глава семьи Николай Аполлонович - художник, академик живописи, его жена Евгения Петровна - писательница и поэтесса, сыновья - живые, любознательные дети. Аполлон - в будущем выдающийся поэт, Валериан - критик, Владимир - журналист и переводчик, Леонид - историк литературы. В семье Майковых царил культ искусства, художественного творчества.

Гончаров был принят сюда по рекомендации как учитель латинского языка и русской словесности при Аполлоне и Валериане. В салоне Майковых собирались известные писатели, музыканты, живописцы. В нем бывали Д. В. Григорович, В. Г. Бенедиктов, И. И. Панаев, Я. П. Полонский, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, Н. А. Некрасов. Домашние театральные представления, издания живописных альманахов, бесконечные споры вокруг самых разнообразных явлений литературы и искусства - вот духовная атмосфера в доме Майковых.

Всё это необходимо для будущего, уже начинающего писателя. Здесь впитывает он романтическое поклонение искусству, приподнятому над прозой повседневной жизни, отвлеченному от будничных прозаических интересов. Начинается творчество Гончарова с романтических стихов в подражание Бенедиктову. Эти стихи и последовавшие за ними повести «Лихая болесть» и «Счастливая ошибка» он помещает в рукописных альманахах Майковых «Подснежник» и «Лунные ночи». Но повести во многом отличны от стихов. В них звучит уже не поклонение романтическому искусству, а ирония в его адрес. Художник посмеивается над сентиментальной патетикой, фальшивой романтикой, призванной противостоять «низкой прозе» повседневной действительности.

Литературное дарование Гончарова было замечено посетителями салона Майковых. К нему всё чаще начали обращаться с вопросом: почему пишет, но не печатается? Тем более что его ученик, Аполлон Майков, который был моложе на девять лет, уже издал первую книгу стихов и получил одобрительный отзыв Белинского, а он, автор нескольких произведений, среди которых очерк «Иван Савич Поджабрин», никак не решится отдать что-нибудь в журнал. На недоуменные вопросы окружающих он шутя отвечал, что от природы ленив. Именно в эти годы и закрепилось за ним в салоне Майковых шуточное прозвище «принц де Лень». Может быть, из-за этого прозвища и стали впоследствии досужие языки отождествлять Гончарова и его героя Илью Ильича Обломова...

Дело было, конечно, не в лени, тем более что и сам писатель, и близкие ему люди прекрасно знали, что кто-кто, а он-то умеет быть работоспособным, усидчивым, деятельным. По его собственному признанию, в эти годы он был поглощен литературным трудом, но работал «в стол», исписывая кипы бумаги. Позже он признавался, что этими бумагами топил печки. Сдерживала неуверенность в себе: будучи тридцатичетырехлетним мужчиной, Гончаров был так же неуверен в себе, как и десять, пятнадцать лет назад. С особым трепетом относился он к печатному слову, соотнося собственное творчество с творчеством своего литературного кумира - Пушкина.

4. Первый роман. «Обыкновенная история» (1847)

Настоящей цены себе писатель Гончаров не знает до апреля 1846 года. Именно тогда В. Г. Белинский знакомится с его романом «Обыкновенная история». «Белинский, - вспоминает И. И. Панаев, - был в восторге от нового таланта, выступавшего так блистательно».

Общение с Белинским имело важное значение для Гончарова, который писал в воспоминаниях: «Он всегда горел и сгорел бы: прежде всего в борьбе с ложью и грубостью около, вблизи, и потом в погоне за далекими, уходящими из всякого реального достижения идеалами». Писатель разделял прогрессивные общественные взгляды Белинского, хотя и был чужд его революционности, симпатизировал приверженности критика реалистическим принципам искусства. В «Заметках о личности Белинского» он с благодарностью рассказывал о своих встречах с критиком.

1847 год стал годом всероссийского триумфа тридцатипятилетнего прозаика. Вышел в свет его первый роман «Обыкновенная история».

Главные герои романа - племянник и дядя Адуевы. Молодой провинциальный дворянин Александр Адуев - «белокурый молодой человек, в цвете лет, здоровья и сил». Писатель скажет о нем, что это «обыкновенный юноша, каких везде - легион». Герой полон романтических надежд, живет сердцем, а не умом, с жизнью не сталкивался, делать ничего не научился. Он мечтает о славе. По характеристике Белинского, Александр «трижды романтик - по натуре, по воспитанию и по обстоятельствам жизни». Ему наскучило в деревне, и он покидает родовое поместье - деревню Грачи, земной рай - ради Петербурга, который представляется ему землей обетованной. Мечтательность Александра Адуева - это здоровый, естественный, юношеский идеализм.

Оказавшись в Петербурге, герой испытывает первые разочарования: «Он подошел к окну и увидел одни трубы, да крыши, да черные, грязные, кирпичные бока домов... и сравнил с тем, что видел, назад тому две недели, из окна своего деревенского дома. Ему стало грустно». «Он посмотрел на дома - и ему стало еще скучнее: на него наводили тоску эти однообразные каменные громады, которые, как колоссальные гробницы, сплошною массою тянулись одна за другою».

Под стать каменной громаде города оказывается и дядя юного Александра - Петр Адуев. Уже его имя - Петр - означает «камень». Автор говорит о нем: «Он был не стар, а что называется, “мужчина в самой поре” - между тридцатью пятью и сорока годами <...> с ровной красивой походкой, с сдержанными, но приятными манерами». Он умел владеть собой и «не давать лицу быть зеркалом души». Дядя - представитель деловых кругов, трезвый, знающий жизнь и свое дело.

Именно Петру предстоит в романе нанести удар романтизму, мечтательности, сентиментальности, провинциализму Александра. Дядя буквально выбрасывает племянника в круговорот жестокой петербургской жизни. Она заставляет Александра отказаться от романтических представлений о любви, дружбе, родственных отношениях, разочароваться в собственном писательском таланте.

Все это происходит необычайно болезненно для героя. Самим героем, да и автором утрата жизни сердцем в Александре воспринимается и оценивается как утрата человеческого в человеке, превращения живого и трепетного сердца героя в камень. В романе есть персонаж, который пытается защитить героя от катастрофы. Это Лизавета Александровна, жена Петра Адуева. Сам Александр настойчиво сопротивляется переменам в самом себе, чувствуя, что высшая правда на его стороне. Но в итоге герой становится человеком дела, лишенным романтических иллюзий. Подобную духовную эволюцию, хотя и значительно легче, чем Александр, когда-то пережил и Петр Адуев - об этом тоже идет речь в романе. Гончаров называет роман «Обыкновенная история», тем самым подчеркивая типичность, широкую распространенность происходящего в жизни России 1830-40-х годов XIX века. Именно в это время, по его словам, «в самом бойком центре - в Петербурге - начал разыгрываться мотив необходимости труда, настоящего, не рутинного, а живого дела в борьбе с всероссийским застоем». Жизнь поставила перед обществом и перед писателем вопрос, и на этот вопрос он отвечает однозначно: если русское дворянство хочет выжить, оно должно пойти по указанному жизнью пути.

Рисуя своих героев, автор оттеняет и в дяде положительное начало: он образован, не чужд поэзии, способен поверить, что можно увлекаться Шекспиром, «знает наизусть не одного Пушкина», считает, что Ньютон и Ватт были одарены высшей силой, как и поэты. Но его отрезвляющее влияние на племянника оказывается слишком сильно действующим. Александр в конце романа - это человек не просто научившийся делать дело, но и навсегда отказавшийся от романтического взгляда на мир, от душевного, человеческого начала в самом себе. Он во всем: в дружбе, в женитьбе, в родственных отношениях - руководствуется только расчетом. Теперь и выглядит он непривлекательно: «Как он переменился! Как пополнел, оплешивел, как стал румян! С каким достоинством он носит свое выпуклое брюшко и орден на шее!». Его уже начинают преследовать, как и дядюшку, боли в пояснице. Мечты Александра теперь только об одном - продвижение по службе и выгодная женитьба. И дядя, казалось бы, вправе гордиться племянником: «Ты моя кровь, ты - Адуев! - гордо, торжественно восклицает дядя». Но конец романа свидетельствует о том, что дядя уже не тот, что был в начале. Он вдруг уходит в отставку в тот момент, когда его должны представить к тайному советнику. Став единоличным владельцем стеклянного и фарфорового заводов, он хочет продать эти выгодные предприятия. Не оправдал себя и его «разумный» брак с Лизаветой Александровной. Он узнает, что она тяжело больна. Болезнь эта происходит оттого, что в ее жизни на протяжении многих лет нет любви, поэзии, а есть лишь дело. В отношениях с мужем оно всегда было на первом плане: она исполняла при нем роль секретаря. Но Петр Адуев вдруг понимает, что любит жену и готов жертвовать для любимого человека всем, что имеет. Однако это понимание приходит слишком поздно.

Лизавета Александровна сожалеет о прежнем Александре: «Там вы были прекрасны, благородны, умны... Зачем не остались такими?.. Это прекрасное мелькнуло, как солнце из-за туч - на одну минуту...».

Признавая объективные жизненные законы, относясь благосклонно к ним, писатель видит и понимает, что на историческом пути человечества наступает эпоха, которая принесет значительные нравственные издержки отдельному человеку и всему человечеству. Всевидящая судьба накажет людей за них. Она вдруг, неожиданно ограничит возможности человека. Не случайно Петр Адуев говорит о себе: «Судьба не велит идти дальше...». Как Александру пришлось немалыми страданиями платить за излишнюю инфантильность, так и Петру приходит срок расплачиваться страданием за собственный практицизм и рационализм. Таков жизненный закон, открытый Гончаровым. Он хотел бы видеть в человеке равновесие разума и чувства, идеального и практического начал, сочетание романтического и рационалистического взгляда на мир.

5. Снова на родине

Летом 1849 года Гончаров едет на родину, в Симбирск. Многое там изменилось. Старшие сестра и брат обзавелись семьями, младшая сестра уже невеста.

Важный и томный, основательно вымотанный дальней дорогой, Иван Александрович через неделю был неузнаваем: бегал по комнатам, по двору и саду с племянниками, кричал и хохотал, как ребенок, плясал цыганочку, смешно и ловко выделывая разные коленца, пел романсы, осыпал мать поцелуями, шутками развлекал юную гувернантку племянников Вареньку, мило, от души смеявшуюся его актерским выходкам, розыгрышам и анекдотам из жизни столичных литераторов. Варенькой Лукьяновой он был, видимо, всерьез увлечен. Но он - известный литератор, ему уже 37 лет, а она - юная, простая провинциальная гувернантка...

Дом всегда был полон гостей, известный писатель принимал знакомых запросто, радушно, без тени высокомерия. А вот писалось плохо, хотя был уже замысел романа «Обломов», а «Сон Обломова» появился в печати. Но тем не менее для творчества лето оказалось очень плодотворным: много наблюдал, задумал еще один роман - роман о художнике.

«Проводы Гончарова были торжественны, как самого почетного и знатного лица в городе…

После напутственного молебна старушка-мать чуть не упала в обморок, обнимая бесценного Ваню, - точно она предчувствовала, что расстается с ним надолго, надолго...», - пишет Потанин. Действительно, с сыном она больше не увидится никогда. Пройдёт меньше двух лет и в «Летописце» семьи Гончаровых появится запись: «1851 года 11 апреля на Пасху, в среду, скончалась Авдотья Матвеевна Гончарова на 65 году от рождения, урожденная Шахторина, от удара, а погребена 13 апреля на кладбище Всех Святых». А в письме сестре А. А. Кирмаловой от 5 мая 1851 г. Гончаров напишет: «… Жизнь ее … так была прекрасна, дело ее так было строго выполнено, как она умела и могла, что я, после первых невольных слез, смотрю покойно, с некоторой отрадой на тихий конец ее жизни и горжусь, благодарю Бога за то, что имел подобную мать. Ни о чем и ни о ком у меня … воспоминание так не свято, как о ней».

6. Путешествие в Японию. «Фрегат “Паллада”» (1858)

В начале 1850-х годов Гончаров, человек спокойный, уравновешенный, лишенный романтических порывов, этот «принц де Лень», удивил своих родных и знакомых неожиданным даже и для самого себя решением отправиться в морское путешествие в Японию в качестве литературного секретаря адмирала Е. В. Путятина на фрегате «Паллада». Вот когда вспомнились ему увлекательные рассказы Трегубова о морских плаваниях и дальних странах! Добравшись до Англии, засомневался, хотел вернуться, уже добился согласья адмирала - но остался... И столько новых стран увидел, столько узнал интересных людей! Из путешествия привез множество записок, ставших основой большой книги очерков «Фрегат “Паллада”» (1858). Центральной темой этой книги становятся те изменения, процессы, которые происходят в разных странах, в мире в целом. В Англии он видит, как в развороченное нутро парусного корабля ставят паровую машину. Увиденное явится для писателя своеобразным символом: новый порядок наступает на спокойный, устоявшийся уклад патриархальной, а подчас и первобытной жизни. Практичный и расчётливый английский буржуа с своими неизменными трубкой и тростью проникает в страны Африки и Азии.

Контрастен мир книги. С одной стороны, это Англия, в жизни которой во всем строгий порядок: «Нет ни напрасного крика, ни лишнего движения, а уж о пении, о прыжке, о шалости и между детьми мало слышно. Кажется, все рассчитано, взвешено и оценено, как будто и с голоса и с мимики берут тоже пошлину, как с окон, с колесных шин». «Кажется, честность, справедливость, сострадание добываются как каменный уголь». Рядом с англичанином в воображении Гончарова встает русский барин, в жизни которого все делается по интуиции и обычаю, нет порядка и целеустремленности. Казалось бы, он не живет, а небо коптит. Но его нерасчётливостью и благотворительностью спасаются сироты и убогие, нищие и несчастные.

Что лучше: холодная Англия или солнечная Обломовка? На этот вопрос писатель не спешит дать однозначный ответ. Многое разъясняют читателю картины жизни Востока. Привлекает писателя первобытная, нетронутая цивилизацией Ликейя: «Здесь еще возможен золотой век». «Это единственный уцелевший клочок древнего мира, как изображают его библия и Гомер. Это не дикари, а народ - пастыри, питающиеся от стад своих, патриархальные люди, с полным, развитым понятием о религии, об обязанностях человека, о добродетели. Идите сюда поверять описания библейских и одиссеевских местностей, жилищ, гостеприимства, первобытной тишины и простоты жизни. Вас поразит мысль, что здесь живут, как жили две тысячи лет назад, без перемены. Люди, страсти, дела - все просто, несложно, первобытно. В природе тоже красота и покой: солнце светит жарко и румяно, воды льются тихо, плоды висят готовые. Книг, пороху и другого подобного разврата нет. Посмотрим, что будет дальше. Ужели новая цивилизация тронет и этот забытый, древний уголок?»

Однако Восток - это и застой, оторванность от цивилизации, точно в древней сказке. В Японии все застыло. Всякие отношения - и деловые и человеческие - в этом заснувшем, отторгнутом от человечества мире среди запретов и людей, живущих в страхе, стали бессмысленными: «Да где же это я в самом деле? кто кругом меня, с этими бритыми лбами, смуглыми, как у мумий, щеками, с поникшими головами и полуопущенными веками, в длинных, широких одеждах, неподвижные, едва шевелящие губами, из-за которых, с подавленными вздохами, вырываются неуловимые для нашего уха, глухие звуки? Уж не древние ли покойники встали из тысячелетних гробниц и собрались на совещание? Ходят ли они, улыбаются ли, поют ли, пляшут ли? знают ли нашу человеческую жизнь, наше горе и веселье, или забыли в долгом сне, как живут люди?» - восклицает Гончаров. И вновь обращается его любовный взор к России, которая бодро и резво идет в ногу с человечеством, развивается в соответствии со «здравым смыслом» и на этом пути преуспевает.

Преобразования, движение вперед любой стране необходимы - в этом писатель уверен. Но как ей на путях прогресса сохранить в сердцах людей поэзию и оставить нетронутой прекрасную природу - вот о чем болит его душа.

В близком по содержанию «Фрегату “Паллада”» рассказе «Два случая из морской жизни», адресованном детской аудитории и опубликованном в журнале для детей «Подснежник» (1858), Гончаров стремился заинтересовать юных читателей романтикой морских путешествий. Но при этом рассказывал он не о кораблекрушениях и встречах с людоедами-туземцами, не о жестоких страданиях людей на необитаемом острове, а об «обыкновенной» жизни на море. Писатель стремился разрушить бытующее убеждение, что жизнь на корабле скучна и однообразна. Первое же и главное преимущество «морской жизни» перед жизнью на берегу - скорое духовное преображение человека, его духовное взросление: «Тут одно приготовление к обозрению этих стран поглотит всё время, тут человек в месяц вырастет и созреет в учёного мыслителя, географа, этнографа, филолога, естествоиспытателя или поэта, поклонника красот природы». Отказ от светских форм жизни и образа мыслей, которые оценены в очерке как внешне привлекательные, но духовно бессодержательные, порождающие дух разъединения людей, их нравственную ущербность, - вот в чём суть духовного преображения человека, оказавшегося на море: «На море не тратится время по-пустому, нет визитов, нет принуждения, не надо играть чувствами, то есть оказывать сожаление, или радость, когда это не нужно, или нужно для приличия; не надо остерегаться и держать, как говорят на берегу, “камень за пазухой” против явного и тайного врага; всё это или сокращено, или упрощено: вражда превращается в дружбу, или оставляется до берега, ссоры невозможны, они мешают жить прочим, а там целое общество живёт не какою-то двойной, про себя и вслух, жизнию, не имеет в запасе десять масок, наблюдая зорко, когда какую надеть, а живёт одною жизнию, часто одною мыслию, одними желаниями».

Духовное преображение - это и живое приобщение к красоте мира, к Богу: «…А на небе, в пучине розово-палевого млечного пути сверкают эти яркие необыкновенные звёзды... Кто на море не бывал, тот богу не маливался, говорит пословица: да, это правда; но не от страху молится на море человек, а оттого, что ближе чует бога над собою и явственнее видит чудеса его руки. Как горячо вы будете там плакать и молиться, когда будете стоять лицом к лицу с этими роскошными чудесами мироздания!.. С какими удовольствиями сравните вы эти... не удовольствия - это мало и слабо, нет, эти радости, это счастье, выходящее из круга обыкновенного счастья и дающееся немногим?» Рассказ писателя имеет цель привить юному читателю гуманное чувство, побудить его к далёким путешествиям, сформировать активную, деятельную личность.

Путешествие на фрегате «Паллада» осложнилось тем, что началась война, в которой могущественная морская держава Англия выступила против России. Военный фрегат в любой момент мог столкнуться с противником. Плавание стало небезопасным. Оказавшись у восточных берегов России, уставший от путешествия, пресытившийся разнообразными впечатлениями, Гончаров решает сойти на берег и отправиться в Петербург по суше. Во время этого тяжелейшего пути писателю приходилось многие версты ехать верхом, ночевать на снегу у костра, передвигаться по таежным тропам, перебираться через бесчисленные болота и стремительные реки. Он испытал на себе жестокую сибирскую зиму: переезжая из Якутска в Иркутск, обморозил лицо.

Тяжесть путешествия вознаграждалась встречами с удивительными людьми: Н. Н. Муравьев-Амурский - исследователь Амура, В. А. Римский-Корсаков - капитан шхуны «Восток», брат знаменитого композитора, священник Иннокентий Вениаминов - составитель алеутского и алеутско-кадьякского словарей, проложивший тракт от Якутска до Аяна. В Иркутске писатель бывал у ссыльных декабристов: Трубецкого, Якушкина, Волконского, с сыном которого и впоследствии поддерживал дружеские отношения.

7. Великий роман. «Обломов» (1859)

Больше двух лет не был Гончаров в Петербурге, а возвратившись в 1855 году, встретился там со своей давней знакомой, которую когда-то видел еще девочкой, - Елизаветой Васильевной Толстой, во внешности которой замечали сходство с Сикстинской мадонной. Перед обаянием этой провинциалки писатель не устоял. Он влюбился без памяти, будто заболел тяжелой болезнью. Но и в период самого страстного увлечения не мог даже в мыслях поставить рядом ее, неземную красоту, и себя, стареющего - уже 43 года! - лысого и полного, с увядшими чертами лица...

О своём чувстве он пишет в письмах Елизавете Васильевне, как будто сочиняет роман об отношениях знакомых молодых людей или литературных героев. В них как будто появляются откровения друзей: «“Так ты влюблен, что называется - по уши!” “Называй как хочешь это чувство.” ”Ну, а она что чувствует к тебе?” “Дружбу какую-то, так чувство вроде самого пресного теста, без всякой закваски, без брожения. Она с любопытством смотрит, как играют лучи ее блеска в тусклом зеркале моей души, как лучи солнца на заглохшем пруду, потом она добра, мягка душой, она тронута моей внимательностью, благодарна и этой благодарностью кротко и тепло сияет мне. Я, усталый, опустившийся, одряхлевший душой, - счастлив, что могу погреться у этого приветливого огонька. Желать и ожидать большего я не вправе”».

Он изначально убеждён в собственной обречённости на несчастье. И причина, конечно же, в том, что в её душе нет любви - это-то ему, глубоко и тонко чувствовавшему чужую душу художнику, нетрудно понять. Ей лишь лестно поклонение известного литератора, умного и приятного в общении, увлекательно, с тонким юмором рассказывающего о невиданных странах и народах.

Она предпочтет писателю молодого кавалериста А. И. Мусина-Пушкина. И Гончаров по просьбе Елизаветы Васильевны будет хлопотать перед Святейшим Синодом об их браке, так как жених и невеста - двоюродные брат и сестра.

В одном из последних писем к любимой Гончаров скажет: «Я никогда не думал о женитьбе, а теперь... когда передо мной недавно был идеал женщины, когда этот идол владеет мной так сильно, я в слепоте... и никогда не женюсь». Так и случится: он навсегда останется одиноким человеком. Всех женщин, встречавшихся на своём пути, он будет сравнивать с Елизаветой Васильевной и не найдет равную ей. Следствием одиночества станут хандра и мнительность.

Осенью того же года Гончаров получает должность литературного цензора, взваливая на себя тяжелейшую работу. Только за три первые года цензорской деятельности он прочитал 38248 страниц рукописей и 3369 листов печатных изданий. Но при этом он еще работает над новым романом, совмещая службу с творчеством. Будучи цензором, помогает с изданием многих произведений, ранее задержанных цензурой: седьмой том собрания сочинений Пушкина, издаваемого Анненковым, «Муму» Тургенева, «Свои люди - сочтемся» Островского, сборник стихотворений Некрасова, «Горькая судьбина» Писемского, его же роман «Тысяча душ» и др. В своей цензорской деятельности он руководствовался принципами, провозглашенными Ф. И. Тютчевым, тоже причастным к цензорскому делу:

Веленью высшему покорны,

У мысли стоя на часах,

Не очень были мы задорны,

Хотя и с штуцером в руках.

Мы им владели неохотно,

Грозили редко и скорей

Не арестантский, а почетный

Держали караул при ней.

Труд понемногу излечивает Гончарова от кровоточащей раны, нанесенной ему Елизаветой Васильевной. В начале июня 1857 года писатель получает четырехмесячный отпуск и отправляется на курс водного лечения в Мариенбад. И там с ним случается чудо: он вдруг с необычайной быстротой дописывает давно начатый роман «Обломов». Удивлённый этим обстоятельством, он писал приятелю И. И. Льховскому: «Неестественно покажется, как это в месяц кончил человек то, чего не мог кончить в года? На это отвечу, что если б не было годов, не написалось бы в месяц ничего. В том и дело, что роман выносился весь до мельчайших сцен и подробностей и оставалось только записывать его. Я писал как будто по диктовке. И, право, многое явилось бессознательно; подле меня кто-то невидимо сидел и говорил мне, что писать». За один день он пишет (по современным измерениям) от 14 до 16 машинописных страниц. И это пишется один из лучших в мировой литературе романов! Создается образ, которому суждено стоять в одном ряду с образами Гамлета, Дон-Кихота, Дон-Жуана, Фауста.

После Мариенбада Гончаров оказывается в Париже, где читает роман А. А. Фету, В. П. Боткину, И. С. Тургеневу. Все они сулят «Обломову» огромный успех. Так оно и случилось.

Кто такой Обломов?

Знакомство со всяким героем начинается с его имени. Гончаров называет своего героя Илья. Это имя русского святого и богатыря, мощи которого хранятся в Киево-Печерской лавре, Ильи Муромца. Он тридцать три года сиднем сидел на печи, а потом преодолел свое бессилие и послужил родной земле. Суждено ли по его примеру подняться Илье Ильичу? Такой вопрос поставит перед героем автор.

...