Типы взаимодействия поэзии и прозы в русской литературе первой трети XIX века

Размещено на http://www.allbest.ru/

На правах рукописи

Автореферат диссертации

на соискание ученой степени доктора филологических наук

Типы взаимодействия поэзии и прозы в русской литературе первой трети XIX века

Поплавская Ирина Анатольевна

Специальность 10.01.01 - русская литература

Томск - 2010

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы ГОУ ВПО «Томский государственный университет».

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Эмма Михайловна Жилякова.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Кирилл Владиславович Анисимов,

доктор филологических наук, профессор Александр Эммануилович Еремеев,

доктор филологических наук, профессор Юрий Васильевич Шатин.

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет».

Защита состоится «16» июня 2010 года на заседании диссертационного совета Д. 212.267.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при ГОУ ВПО «Томский государственный университет» (634050, Томск, пр. Ленина, 36).

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке ГОУ ВПО «Томский государственный университет».

Автореферат разослан: 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета профессор Л.А. Захарова.

Общая характеристика работы

Актуальность исследования. Вопрос о взаимодействии поэзии и прозы и типах этого взаимодействия, проблемы активизации поэтического субстрата в прозе и прозаических приемов в поэзии, изучение типологии художественных текстов, созданных на границе поэзии и прозы, соотношение поэзии и прозы в аспекте художественной коммуникации и нарратологии остаются в течение многих лет предметом неослабевающего научного интереса как отечественных, так и зарубежных литературоведов. Исследование различных типов поэтических, прозаических и «пограничных» текстов, особенностей их сюжетной, нарративной, жанровой, ритмической организации, конструктивная и текстообразующая роль поэтического начала в прозе и прозаического начала в поэзии становятся особенно значимыми в свете современных тенденций развития науки о литературе. В этой связи актуальность диссертационной работы обусловлена стремлением выделить, описать и системно осмыслить основные типы взаимодействия поэзии и прозы в русской литературе первой трети XIX в. Этот вопрос является в известной мере «фокусирующим» для понимания важнейших проблем и категорий теоретической и исторической поэтики, для осмысления закономерностей развития литературного процесса в целом. Взгляд на поэзию и прозу как на архитектонические и одновременно композиционные художественные формы позволяет осознать внутреннее единство таких фундаментальных понятий теории литературы, как род, стиль, жанр, раскрыть их связь с поэтикой и риторикой, с основными стратегиями сюжетостроения, повествования, мифообразования, текстопорождения. Взаимодействие поэзии и прозы может рассматриваться и как своеобразная микромодель литературного процесса в целом, представленная в синхронии и в диахронии. И поэзия, и проза в этом случае синтезируют такие важнейшие родовые категории, как событие, процессуальность, состояние, придавая им отнологический смысл. Отсюда сам процесс собственно поэтического творчества в самом общем виде может быть осмыслен как способ авторской рефлексии о мире и человеке, предполагающий их изначальное тождество («эстетика тождества»), в то время как прозаическое творчество исходит из сопротивопоставления автора и героя миру («эстетика сопротивопоставления»).

История изучения вопроса связана с тем, что в отечественном литературоведении XX - начала XXI вв. поэзия и проза традиционно понимаются как два типа художественной речи, как два способа организации речевого материала. Существуют несколько критериев для сопоставления-противопоставления поэзии и прозы в качестве двух речевых художественных структур. Один из критериев - ритмический, связанный с различной ритмической природой стиха и прозы. Сторонниками этой точки зрения являются В. М. Жирмунский, Б. В. Томашевский, М. М. Гиршман, Ю. Б. Орлицкий и др. Другая группа ученых, среди которых А. Н. Веселовский, Б. М. Эйхенбаум, А. В. Михайлов, М. Л. Гаспаров и др. рассматривает поэзию и прозу как противоположные художественные стили, получившие научное обоснование в поэтике и риторике. Структурный и историко-культурный подходы в осмыслении поэзии и прозы во многом корректируются структурно-семиотическим, представленным в трудах Ю. М. Лотмана и таких исследователей семиотической школы, как Р. О. Якобсон, И. П. Смирнов, М. И. Шапир и др. Согласно поэтике структурализма, ведущий конструктивный принцип, который формирует структуру поэтического текста, можно было бы обозначить как принцип выделения сходного в различном, выделения общих, эквивалентных черт между различными структурными уровнями на основе параллелизма, речевого и семантического соответствия. Основной конструктивный принцип, моделирующий структуру прозаического текста, - поиск различия в сходном, поиск дифференциальных, различительных элементов в типологически родственных явлениях. Прозаический текст создается через соединение разнородных элементов, частей, основанных на их семантической и грамматической общности.

С нашей точки зрения, наиболее продуктивным представляется критерий, предложенный Ю. Н. Тыняновым и М. М. Бахтиным и принятый за основу авторами двухтомной «Теории литературы» (М., 2004), вышедшей под редакцией Н. Д. Тамарченко. Это критерий структурно-семантический, позволяющий рассматривать поэзию и прозу одновременно и как типы художественного мышления, и как речевые, и как жанрово-стилевые категории.

Постановка проблемы. Опираясь на философско-эстетические работы М. М. Бахтина, среди которых «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве», «Слово в романе», «Автор и герой в эстетической деятельности», «Проблемы поэтики Достоевского» и др., автор диссертационного исследования реконструируeт поэтическую и прозаическую художественные модели мира в литературе, в основе которых оказываются эстетическая природа художественного образа и слова, категории автора и героя, жанрово-стилевые стратегии.

Как архитектонические художественные формы поэзия и проза образуют две разные модели мира. Так, в поэзии создается своего рода автоцентрическая эстетическая модель мира, в формировании которой важная роль отводится структуре художественного образа. Художественный образ в поэзии максимально пронизан авторской интенцией, авторской эмоционально-смысловой направленностью на предмет, поэтому поэтический образ - это, по определению М. М. Бахтина, интенциональный образ, который формируется как через высказывание автора о предмете, так и через экспрессивную, ценностную и смысловую характеристику этого предмета. Слово в поэзии как бы пронизывает собой весь предмет, поэтому поэтическое слово - слово номинативно-экспрессивное, предметно-выразительное. Отсюда в поэзии преобладает «вживающая», проникающая функция художественного слова, связанная с переживанием человека и вещи изнутри, как своего «я». Образ человека в поэтической модели изображается по принципу самоидентификации, по принципу восприятия другого как самого себя, по типу: другой, как я. Поэтическая структура отличается особой степенью близости автора к герою, с одной стороны, а также близостью читателя, слушателя по отношению к автору и герою - с другой. Можно сказать, что языковое сознание автора в поэзии ассимилирует язык героя и в значительной степени «направляет» и «управляет» языковым сознанием читателя. Наконец, и сама поэзия, и поэтические жанры развиваются в русле централизующих, центростремительных языковых тенденций, направленных к объединению всех языковых и структурных моментов вокруг одного центра - автора. Возникающая в поэзии внутренняя связь между «монологическим» словом и ритмом оказывается органичной, не способствующей существенному «расслоению» языка.

Прозаическая художественная модель мира формируется, прежде всего, как логоцентрическая модель. В основе ее оказывается двуголосое слово, слово автора о предмете, которое вступает в диалог с чужим словом об этом же предмете. Своеобразие художественного образа в прозе заключается в его диалогичности, прозаический художественный образ - это, с точки зрения М. М. Бахтина, «диалогизованный» образ. Этот образ создается как через высказывание автора о предмете, так и через преломление предмета в чужом слове и предвосхищение ответного слова о нем через использование «прямого», «объектного» и «двуголосого» прозаического слова с их подтипами. В художественной прозе раскрывается главным образом номинативно-изобразительная, номинативно-преломляющая природа слова, а также само слово может становиться предметом изображения, как, например, в пародиях и стилизациях. В прозе преобладает не «вживающая», а «завершающая» функция художественного слова, связанная с изображением завершающей авторской позиции по отношению к слову героя и словесному образу в целом. Человек в прозаической модели мира изображается через переживание, восприятие его как другого, по принципу: я, как другой. В прозе отношения автор-герой-читатель выстраиваются иерархически. Эта иерархия зависит от разной степени близости/отдаленности героя и читателя от завершающей авторской позиции. Максимальная близость автора с героем и читателем будет в лирической, автобиографической и дневниковой прозе, минимальная - в романе полифонического типа. Наконец, прозаические жанры развиваются в русле децентрализующих, центробежных тенденций, способствующих активному проникновению в них разноречия и связанных с формированием подвижной повествовательной полицентрической структуры. Таковы основные параметры поэтической и прозаической художественных картин мира, как они представлены в трудах Бахтина.

Поэзия и проза как архитектонические художественные формы, как формы завершения эстетического объекта обнаруживают свое глубинное родство как с лирикой, так и с эпосом, тоже понятых архитектонически. Поэзия и проза как формы организации словесного материала, как композиционные формы реализуют себя в определенных художественных текстах и типах повествования, что позволяет рассматривать их и как речевые формы, и как формы жанрово-стилевые. Последнее приобретает особую значимость в связи с историко-культурной ситуацией рубежа XVIII - XIX вв., когда на смену поэтике жанров приходит поэтика «устойчивых стилей». Таким образом, поэзия и проза, понятые синхронически как типы художественного мышления и одновременно как речевые и жанрово-стилевые структуры позволяют рассмотреть их в предпринятом исследовании в единстве всеобщего, особенного и единичного, позволяют осмыслить их как тернарное целое. Одновременно стих и проза представлены в работе и как текстообразующие категории, связанные с различными способами организации текста, словесного оформления эстетического события.

Вместе с тем проблема соотношения поэзии и прозы может быть осмыслена и в диахронии. Как известно, синкретизм поэзии и прозы в особых смешанных формах, представляющих собой устную речь со стихотворными вставками, присутствует уже в первобытном фольклоре. С течением времени на смену первоначальному синкретизму / параллелизму поэзии и прозы приходит развитие словесного искусства преимущественно в стихотворной форме. Становление же художественной прозы начинается гораздо позднее, в эпоху Возрождения. Отсюда эстетическое осмысление прозаического искусства как самостоятельной области словесности совершается лишь в XVIII-XIX вв. и происходит во многом с опорой на риторику. Поэтому сам термин «поэзия» получает в западноевропейской и русской эстетической мысли этого периода широкое толкование, становится синонимом художественности и подразумевает художественные произведения, написанные как стихами, так и прозою, а термин «проза» закрепляется в основном за функциональной литературой (ораторской, научной, публицистической, философской).

Объектом предпринятого исследования становятся поэзия и проза в русской литературе первой трети XIX в., представленные в их системной целостности и историко-культурной динамике.

Предметом исследования является выделение и описание продуктивных моделей (типов) взаимодействия поэзии и прозы в русской литературе 1800 - 1840-х гг., осмысленных как в индивидуально-авторской, так и в историко-литературной эволюции.

Цели и задачи исследования. Цель диссертационной работы - рассмотреть процесс развития и взаимодействия поэзии и прозы как органичный и системный, отражающий особенности национального теоретико-эстетического мышления и литературного творчества в эпоху первой трети XIX в. Поставленная цель определяет и задачи диссертационного исследования, которые сводятся к следующему:

- представить развитие поэзии и прозы как органичную и динамичную систему, обнаруживающую свою связь с национальным литературным процессом 1800 - 1840-х гг.;

- рассмотреть поэзию и прозу как особые типы художественного (архитектонического) мышления, моделирующие соответствующую им эстетическую реальность;

- систематизировать теоретико-литературные представления о поэзии и прозе в русской эстетике и критике XVIII - первой трети XIX вв. как особых типах художественного мышления, речевых и жанрово-стилевых формах;

- выделить и описать основные модели (типы) взаимодействия поэзии и прозы в творчестве В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя;

- наметить основные этапы (эволюцию) взаимодействия поэзии и прозы в творчестве отдельных авторов и в литературном процессе этого периода в целом;

- показать специфику взаимодействия поэзии и прозы в контексте романтической и реалистической эстетики и поэтики;

- осмыслить процессы взаимодействия поэзии и прозы в тесной связи со спецификой художественной образности, стиля, жанра, коммуникативно-нарративных стратегий;

- раскрыть значимость этого явления для последующего развития русской поэзии и прозы во второй половине XIX - начале XX веков.

Материал исследования. Намеченные цели и задачи определили отбор материала для исследования, особенности его методологии и структуры. Материалом исследования становятся русские эстетические трактаты, учебные пособия и критика XVIII-первой трети XIX вв. (М. В. Ломоносов, В. К. Тредиаковский, И. С. Рижский, А. С. Никольский, А. Ф. Мерзляков, А. И. Галич, Н. Ф. Кошанский, К. Н. Батюшков, А. А. Бестужев-Марлинский, В. К. Кюхельбекер, В. Г. Белинский и др.), поэтические и прозаические произведения Н. М. Карамзина, Г. Р. Державина, В. А. Жуковского, А. И. Мещевского, А. С. Пушкина, П. А. Вяземского, Е. А. Баратынского, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя и др. Отбор художественного материала обусловлен хронологическими границами исследования. Начальная точка отсчета здесь связана с 1808 г. и совпадает с изданием журнала «Вестник Европы» (1808-1810) периода редакторства и активного сотрудничества в нем В. А. Жуковского. Конечная точка определяется временем выхода из печати поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» (1842). Таким образом, хронологически материал исследования охватывает три десятилетия в развитии русской литературы первой трети XIX в. В историко-литературном смысле этот период характеризуется сменой романтических форм взаимодействия поэзии и прозы в рамках метатекстового образования журнального типа формами индивидуально-авторскими, к которым относятся, в частности, синтез поэзии и прозы в романе «Евгений Онегин» и явление поэтической центрации в поэме «Мертвые души». Круг имен и отбор произведений мотивирован их определяющей ролью в историко-культурном процессе, выраженной репрезентативностью в плане взаимодействия поэзии и прозы, определенностью типологических признаков.

Методология исследования. В работе используются несколько взаимосвязанных подходов в осмыслении и анализе эстетического и литературного материала. Эстетический подход (М. М. Бахтин, Ю. Н. Тынянов) исходит из понимания произведения как эстетического объекта с преобладающим типом образности, отношением автора к герою, эстетически понятой природы художественного слова и его функций, с характерными языковыми и жанровыми стратегиями. Структурно-семиотический (Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский) предполагает восприятие словесного искусства как вторичной моделирующей системы, в которой поэзия и проза противопоставляются друг другу как функциональные стили, а стих и проза воспринимаются как конструктивные принципы организации текста. Теоретико-типологический подход (Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпа) позволяет выделить продуктивные модели взаимодействия поэзии и прозы, значимые как для русской литературы первой трети XIХ в., так и для последующих этапов ее развития. Нарративный подход (Р. Барт, Ж. Женетт, В. Шмид) используется при анализе отдельных прозаических произведений, авторских прозаических циклов и сборников и раскрывает диалектику поэтических и прозаических принципов повествования в связи с особенностями коммуникативных установок в художественном целом. Историко-литературный подход (Г. А. Гуковский, Б. М. Эйхенбаум, Ю. В. Манн, А. И. Журавлева) позволяет рассмотреть типы взаимодействия поэзии и прозы в связи с творческой эволюцией отдельных авторов и в связи с общими тенденциями развития литературного процесса 1800 - 1840-х гг. Мифопоэтический метод (К. Г. Юнг, А. Ф. Лосев, О. М. Фрейденберг, Е. М. Мелетинский, В. Н. Топоров, М. Элиаде) раскрывает представление об особенностях формирования авторской литературной мифологии в творчестве ведущих писателей исследуемого периода.

Научная новизна диссертации определяется тем, что в ней впервые в отечественном литературоведении предпринята попытка системного описания наиболее репрезентативных моделей и механизмов взаимодействия поэзии и прозы в русской литературе первой трети XIX в. Выбранная проблематика обусловила и новые аспекты исследования, которые можно сформулировать следующим образом.

1. Поэзия и проза впервые рассматриваются как особые типы художественного мышления, формирующие автоцентрическую и логоцентрическую эстетические модели мира. Критерием для выделения этих моделей служат особенности художественного образа и слова в поэзии и прозе, категории автора и читателя, жанрово-стилевые тенденции.

2. В рамках историко-литературного процесса первой трети XIX вв. поэзия и проза впервые исследуются одновременно и как типы художественного (архитектонического) мышления, и как речевые, и как жанрово-стилевые категории. Поэзия и проза осмысляются в работе как тернарное целое в единстве всеобщего, особенного и единичного.

3. Показан онтологический смысл поэзии и прозы, сопрягающий родовые понятия состояния, события и процессуальности через «эстетику тождества» (поэзия) и «эстетику сопротивопоставления» (проза).

4. Систематизирован обширный теоретико-эстетический и литературно-критический материал конца XVIII-первой трети XIX вв., связанный с пониманием сущности и природы поэзии и прозы и их взаимодействия, раскрыта их роль в становлении национальной литературы и критики.

5. Впервые выделены устойчивые типы взаимодействия поэзии и прозы в творчестве русских писателей первой трети XIX в.: метатекстовая интеграция, межтекстовая интерференция, гипертекстуальное образование, межтекстовый параллелизм, синтез поэзии и прозы, прозиметрия, поэтическая центрация.

6. Взаимодействие поэзии и прозы в творчестве Жуковского существенно дополняется рассмотрением его философии жизнестроительства, поэтической философией имени и философией пути, изучением авторской литературной мифологии, в которой важная роль отводится сотериологическим мифам поэта.

7. Синтез поэзии и прозы в романе Пушкина «Евгений Онегин» исследуется в единстве основного поэтическиго текста и прозаических эпиграфов, предисловий и примечаний к роману. Роман «Евгений Онегин» воспринимается как тип становящегося текста, неотделимый от процесса его написания и первоначальной публикации отдельными главами. «Повести Белкина» впервые рассматриваются как оригинальный авторский прозиметрический текст.

8. Осмыслена роль эстетики «невыразимого» в механизме взаимодействия поэзии и прозы в творчестве Лермонтова. Показана ее связь с формированием образа «героя времени» и с основными формами выражения авторского сознания в его лирике и прозе.

9. Своеобразие творчества Гоголя существенно дополняется через использование эстетической категории избыточной вненаходимости автора по отношению к герою. Раскрыта связь поэтических и прозаических стратегий с категорией повествования и текстообразования в сборниках «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород», в петербургских повестях.

Теоретическое значение диссертационного исследования определяется 1) осмыслением эстетических механизмов классического миромоделирования в русской литературе XIX века; 2) пониманием поэзии и прозы как архитектонических и как композиционных художественных форм; 3) особенностями функционирования поэзии и прозы в типологических (романтизм, реализм) и авторских художественных системах; 4) развитием парадигматического и синтагматического подходов в изучении литературного процесса; 5) раскрытием механизмов межтекстуального и внутритекстуального диалога поэзии и прозы; 6) выделением характерных типов взаимодействия поэзии и прозы.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Представленная в работе целостная парадигма значений поэзии и прозы, сложившаяся в русской эстетической и литературно-критической практике XVIII - первой трети XIX веков, рассматривается как многоуровневая система. Основу этой системы составляет понимание поэзии и прозы как двух типов художественного мышления, двух типов речевой организации и разнообразных жанрово-стилевых форм их проявления.

2. Процессы взаимодействия поэзии и прозы в творчестве Жуковского рассматриваются как характерное явление романтического миромоделирования. Метатекстовая интеграция поэзии и прозы в «Вестнике Европы» (1808-1810), различные типы интертекстуальных связей в сборнике «Баллады и повести» (1831) отражают разные этапы творческой эволюции поэта от лирики к эпосу, раскрывают новые грани в его эстетике жизнетворчества и эстетике «невыразимого», передают особенности авторской литературной и биографической мифологии, имеющей выраженные апокалипсические («наполеоновский» и «александровский» мифы) и сотериологические черты (миф о поэте).

3. Художественные тропы в романтической литературе воспроизводят основные принципы текстопорождения. Разные типы взаимодействия поэзии и прозы оформляются по принципу метафоры (межтекстовая интереференция, межтекстовый параллелизм), метонимии (гипертекстовые и паратекстовые связи), синекдохи (претекстовые и метатекстовые отношения).

4. Явление межтекстовой интерференции свидетельствует о значимости первичных текстов («Наталья, боярская дочь» Карамзина, «Марьина роща» Жуковского) и об их способности продуцировать вторичные тексты («Наталья, боярская дочь», «Марьина роща» Мещевского), включая стихотворные переложения прозы, различные переделки, пародии.

5. Своеобразие романа Пушкина «Евгений Онегин» видится в одновременном использовании поэтических и прозаических способов моделирования художественной реальности. Эстетика стиха, звучащего слова преображается искусством сюжетного повествования о жизни героев и метатекстовыми включениями, предисловиями и примечаниями, раскрывающими процесс работы автора над произведением и объединяющими «роман героев», «роман автора» и философию жизнетворчества в нем.

6. «Повести Белкина» Пушкина как особый тип прозиметрического текста хранят в себе эстетическую «память» о стихе, об основных жанрах и формах поэтического художественного мышления и раскрывают под новым углом зрения особенности их «двойного» авторства и процесс циклообразования, своеобразие их сюжетной, жанровой и нарративной поэтики. Восполнимость поэзии прозой и прозы поэзией в прозиметрических текстах позволяет осмыслить мирообраз повестей Пушкина через сопряжение философии судьбы с философией «поприща» героев, через актуализацию глубинного смысла самой жизни, изначальной причастности героев к ней и их открытостью по отношению к изменяющемуся миру, к суверенному «я» в себе и другом.

7. Авторская модель взаимодействия поэзии и прозы в творчестве Лермонтова органично связана с поэтикой «неточного» стиля его ранней лирики и формирующейся эстетики «невыразимого», с особенностями прозиметрической структуры эпистолярия поэта, с преобладанием песенных и поэмных нарративов, с «песенным» изображением истории в сборнике «Стихотворения М. Лермонтова» (1840).

8. Поэтическая «составляющая» в романе Лермонтова «Герой нашего времени» формируется через повествовательный принцип «смены картин», автопсихологизм и автолейтмотивность, через ассимиляцию романом лирических (песня, пейзажная лирика) и лиро-эпических жанров (баллада, дума, поэма), использование исповедально-дневниковых нарративов. Особенности взаимодействия поэтической и прозаической картин мира в прозе поэта раскрываются через обращение к образу «героя времени», совмещение внешней и внутренней точек зрения в его описании, типологическое соответствие форм выражения авторского сознания в поэтическом сборнике «Стихотворения М. Лермонтова» (лирический герой, лирическое «я», лирический повествователь, герой ролевой лирики) многоликости образа Печорина и системе рассказчиков, использование поэтической (метафорической) и прозаической (метонимической) композиции.

9. Поэтическое и прозаическое начало в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Гоголя рассматриваются в качестве ведущих принципов повествования. Категории поэтического и прозаического в «Миргороде» и петербургских повестях становятся определяющими принципами мировидения автора, раскрывающими утраченное тождество между героем и миром и получающими воплощение через подчеркнутое несоответствие поэтического способа мышления писателя и прозаического способа организации словесного материала.

10. Диалог поэзии и прозы в поэме Гоголя «Мертвые души» осмысляется через явление поэтической центрации. Эстетически оно связано с избыточной вненаходимостью автора по отношению к герою, что приводит к активизации авторского присутствия в тексте, повышении его ответственности за судьбу героя, а также раскрывает особенности мифологической, сюжетной, нарративной и жанровой поэтики этого произведения.

Научно-практическая значимость работы определяется тем, что представленные в ней материалы и выводы могут быть использованы в обобщающих трудах по истории и теории русской литературы XIX века; при чтении лекционных курсов по истории русской литературы и критики первой трети XIX века. Научные результаты исследования могут учитываться в специальных курсах, посвященных истории, эстетике и поэтике русского романтизма и реализма, их взаимодействию и дальнейшей эволюции, в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных теории и истории поэзии и прозы XIX столетия, а также творчеству отдельных авторов: В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя. Кроме того, результаты исследования могут быть учтены и в эдиционной практике, связанной с работой над изданием Полного собрания сочинений и писем В. А. Жуковского.

Апробация работы. Основные положения и выводы работы апробированы на международных, всероссийских, региональных, межвузовских и кафедральных конференциях, чтениях и семинарах. В их числе Всероссийские научные конференции «Проблемы литературных жанров» (Томск, ТГУ, IV-IX, 1982-1998 гг.); Четвертые Алексеевские чтения (Иркутск, ИГУ, 3-5 октября 1988 г.); «Американский и сибирский фронтир» (Томск, 1996, 2001 гг.); Духовно-исторические Чтения памяти равноапостольных Кирилла и Мефодия (Томск, май, 1998-2008 гг.); «Мир и общество в ситуации фронтира» (Томск, ТГУ, 14-16 апреля, 2003 г.); «Американские идеи в гуманитарных исследованиях ученых Сибири» (Томск, ТГУ, 12-14 октября 2004 г.); IV Всероссийская научная конференция «Русская литература в современном культурном пространстве» (Томск, ТГПУ, 4-5 ноября 2004 г.); Международная научная конференция «Нарративные традиции славянских литератур» (Новосибирск, Институт филологии СО РАН, 28-30 июня 2006 г.); Первая Международная конференция «Н. В. Гоголь и славянский мир» (Томск, ТГУ, 26 - 28 октября 2006 г.); IX Международная конференция «Проблемы изучения творчества Николая Гоголя: итоги и перспективы» (Украина, Нежин, Нежинский государственный университет, 2 - 3 октября 2007 г.); Томские филологические чтения «Исследования русской и мировой культуры в языке и тексте» (Томск, ТГУ, 6 - 7 ноября 2008 г.); Вторая Международная конференция «Н. В. Гоголь и славянский мир» (Томск, ТГУ, 14-15 ноября 2008 г.); «Сюжеты и мотивы русской литературы» (Новосибирск, Институт филологии СО РАН, 21 - 22 апреля 2009 г.); Международная конференция «Творча спадщина Миколи Гоголя i сучасний свiт» (до 200-лiття вiд дня народження) (Украина, Нежин, Нежинский государственный университет, 13 - 15 мая 2009); Вторая конференция Международного Научно-исследовательского Центра «Россия-Италия» «Образы Италии в русской словесности» (Томск, Новосибирск, ТГУ, НГУ, 1 - 6 июня 2009 г.); V Всероссийская научная конференция «Русская литература в современном культурном пространстве» (Томск, ТГПУ, 2-3 ноября 2009 г.).

Структура работы. В освещении эстетических основ понимания и взаимодействия поэзии и прозы используется синхронический принцип; диахронический аспект присутствует в изложении материала как внутри отдельных глав, так и в общей эволюционной перспективе исследования. Работа состоит из введения, пяти глав, заключения, приложения и библиографического раздела.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается выбор темы исследования и ее актуальность, дается обзор основных теоретико-эстетичесих концепций, раскрывающих понимание сущности поэзии и прозы и механизма их взаимодействия; обосновывается проблематика исследования, разные подходы и принципы в систематизации и осмыслении материала; формулируются научная новизна, теоретическая и практическая значимость диссертации; определяются объект и предмет исследования, цели и задачи работы; излагаются основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Динамика восприятия поэзии и прозы в русской теоретико-литературной мысли XVIII - первой трети XIX веков» раскрывается целостная парадигма понятий «поэзия» и «проза», складывающаяся в рамках риторической и эстетической критики. Поэзия и проза осмысляются здесь как трехуровневая система, представляющая собой единство двух типов художественного мышления, двух типов речевой организации и многообразия жанрово-речевых форм их проявления.

В первом разделе «Основные тенденции в осмыслении поэзии и прозы в русском литературоведении XVIII века» представлено понимание поэзии и прозы в теоретико-литературных трудах русских авторов XVIII в., которое совершается в рамках риторической культуры. В трудах М. В. Ломоносова противопоставление «прозы» - «поэмы» (стихов) основано на их метрической упорядоченности / неупорядоченности. В восприятии В. К. Тредиаковского «стихи» и «проза» отличаются различной метрической организацией, а «поэзия» становится синонимом «изящной словесности».

Дальнейшее развитие эти проблемы получают в трудах авторов второй половины XVIII в. В «Правилах пиитических в пользу юношества» (1774), изданных Аполлосом [А. Д. Байбаковым], поэзия рассматривается как наука о стихотворстве. В «Сокращенном курсе российского слога» (1796) В. С. Подшивалова проблема взаимодействия поэзии и прозы исследуется в связи с разработкой теории стиля (слога) и в контексте общей теории прозы. В «Опыте риторики» (1796) И. С. Рижского проза и поэзия (стихотворство) воспринимаются одновременно и как речевые, и как стилевые формы. В предисловии к альманаху «Аониды» (1797, кн.2) Н. М. Карамзина под поэзией подразумеваются произведения изящной словесности, написанные как стихами, так и прозой. Понимание прозы как искусства «зрелых мыслей» сближает позиции Карамзина и Пушкина в этом вопросе.

Во втором разделе «Теория поэзии и прозы в русских эстетических трактатах и учебных пособиях первой трети XIX века» раскрываются отличительные особенности теоретико-литературной мысли этого периода, которые видятся в том, что на смену «риторической» теории поэзии приходит «эстетическая» теория. В альманахе «Корифей или Ключ литературы» (1802), редактором и издателем которого был Я. А. Галинковский, поэзия и проза рассматриваются как две речевые формы, как подражание природе в простом (нехудожественном) и изящном (художественном) слоге. В «Новом словотолкователе» (1803 - 1806) Н. М. Яновского поэзия в широком смысле воспринимается как наука о стихотворении, в узком же смысле под поэзией подразумевается всякое сочинение, «стихами писанное». В «Основаниях российской словесности» (1807) А. С. Никольского поэзия трактуется как художественный вымысел, воплощенный в слове. В «Кратком руководстве к российской словесности» (1808) И. М. Борна проза и поэзия (стихотворство) воспринимаются и как речевые, и как жанрово-стилевые формы. Во «Введении в науку стихотворства» (1811) Н. И. Язвицкого указывается на наличие переходных форм, сближающих стихотворство и прозу как речевые и как жанрово-стилевые формы. В «Науке стихотворства» (1811) И. С. Рижского под поэзией понимаются все произведения, написанные стихами («измеренною речью»). В «Курсе российской словесности для девиц» (1812) И. М. Левитского выделяются внутренние и внешние виды (формы) стихотворений. К внутренней форме относятся образно-содержательные элементы, к внешней - стопа, рифма, строфа. В статьях В. А. Жуковского, опубликованных на страницах «Вестника Европы» (1808 - 1811), поэзия и проза понимаются как разные типы речевой организации, связанные с разными способами воздействия на читателя (слушателя). В литературно-критических работах К. Н. Батюшкова основные достоинства стихотворного слога видятся в «движении, силе, ясности», отмечается влияние прозаического слога на совершенствование слога стихотворного.

Теоретико-литературные труды русских авторов первой трети XIX в. осмысляются как переходное явление на пути от «риторической» к «эстетической» теории поэзии. В «Кратком начертании теории изящной словесности» (1822) А. Ф. Мерзлякова главное отличие поэзии от прозы видится в эстетической цели. В «Общей реторике» (1818) Н. Ф. Кошанского предлагается двучленная (стихи - периоды) и трехчленная (стихи - периоды - проза) система противопоставления поэзии и прозы (стихов). В «Частной риторике» (1830) автор понимает поэзию и прозу не только как ритмически организованную / неорганизованную речь, но и как стилевые категории. В «Учебной книге российской словесности» (1819 - 1822) Н. И. Греча принципиальное различие между поэзией и прозой (нехудожественной) видится в разных способах языкового мышления, получающих воплощение в разных типах речевой организации. В «Словаре древней и новой поэзии» (1821) Н. Ф. Остолопова поэзия и проза осмысляются и как разные типы художественного творчества (мышления), и как речевые формы, и как формы жанрово-стилевые. В «Опыте науки изящного» (1825) А. И. Галича поэзия рассматривается одновременно и как родовое, и как видовое понятие.

В начале 1820-х гг. в периодических изданиях возникает полемика о дальнейших путях развития отечественной литературы. А. А. Бестужев в статье «Взгляд на старую и новую словесность в России» (1823) ставит вопрос об особенностях прозаического слога. В известной заметке «О прозе» (1822) А. С. Пушкин выделяет три типа прозы: описательную, метафорическую, метафизическую. В статье «Поэзия и проза» (1835 - 1836) В. К. Кюхельбекера под поэзией и прозой понимаются и два типа мышления (художественное и понятийное), и две речевые формы.

Единство теории и истории литературы представлено в «Умозрительных и опытных основаниях словесности» (1834) А. Г. Глаголева, в которых проза (функциональная) и поэзия («изящная словесность») осмысляются как разные формы организации речевого материала. В «Чтениях о словесности» (1837 - 1838) И. И. Давыдова поэзия и проза (красноречие) рассматриваются как два типа видения и изображения мира в слове. В «Руководстве к изучению русской словесности» (1836) П. Е. Георгиевского красноречие рассматривается как переходное явление от функциональной прозы к поэзии как одному из видов изящного искусства. В «Учебном курсе словесности» (1843) В. Т. Плаксина проза и поэзия изучаются как два типа словесного мышления: нехудожественного и художественного. В программной статье В. Г. Белинского «Разделение поэзии на роды и виды» (1841) критик противопоставляет поэзию (стихи) и прозу как две формы организации речевого материала, внутренне соотносимые с содержанием. В статье «Русская литература в 1842 году» (1843) стихи и проза выступают не только как речевые, но и как архитектонические формы художественного мышления.

Понятия поэзия и проза в русских «риториках», «поэтиках», «основаниях словесности» первой трети XIX в. получают разную трактовку. Самое широкое значение термина поэзия предполагает восприятие ее как части словесности, словесно-творческой деятельности вообще наряду с историей, философией, моралью, деятельности, объединяющей все виды изящных искусств и науки (Галинковский). В данном случае актуализируется исходное этимологическое значение этого слова, которое в греческом языке означает «созидаю», «творю». Другая трактовка этого слова раскрывает его связь с эстетикой, с изящной словесностью и позволяет воспринимать поэзию как синонимом словесно-художественного творчества вообще (Борн, Язвицкий, Левитский, Жуковский, Мерзляков, Галич, Бестужев, Кюхельбекер, Давыдов, Георгиевский, Плаксин, Белинский). Еще одно представление о поэзии и прозе предполагает восприятие их как двух типов видения (художественного / нехудожественного) и изображения действительности в слове (Никольский, Рижский, Кошанский, Греч, Остолопов, Кюхельбекер, Георгиевский, Плаксин). В данном случае отличие поэзии от прозы заключается в том, что поэзия - это тип художественного мышления, основанный на вымысле, проза же рассматривается как нехудожественное образование, как прагматическое речевое высказывание. Также поэзия и проза осмысляются и как жанрово-стилевые категории (Никольский, Борн, Рижский, Левитский, Жуковский, Мерзляков, Остолопов, Галич, Давыдов, Белинский). В то же время во всех работах поэзия и проза понимаются в своем традиционном значении как речевые структуры, как стихотворная и прозаическая речь. Наконец, в ряде работ поэзия в узком значении воспринимается как наука о стихотворстве (Яновский) и как синоним самого стихотворства (Галинковский, Яновский, Борн, Рижский, Греч, Галич, Георгиевский), а проза часто отождествляется с красноречием, под которым понимаются главным образом все нехудожественные прозаические произведения (Яновский, Глаголев, Давыдов, Георгиевский), а также и наука о прозе. В последнем случае красноречие часто становится синонимом риторики. Еще одно значение этих слов имеет выраженный социокультурный характер и связано с противопоставлением «поэзии жизни» «прозе жизни» (Бестужев, Кюхельбекер, Белинский).

Во второй главе «Типы взаимодействия поэзии и прозы в литературе русского романтизма» предметом рассмотрения становится творчество В. А. Жуковского, представленное в эволюции: от периода редакторства и соредакторства поэта в журнале «Вестник Европы» (1808-1810) до его итогового сборника «Баллады и повести» (1831).

В первом разделе «Метатекстовые стратегии взаимодействия поэзии и прозы в журнале В. А. Жуковского «Вестник Европы» (1808-1810)» объединяющим началом всех материалов выступают код имени и код события. Оба этих кода активно участвуют в формировании как эмпирической, так и концептуальной сфер в журнале. Код имени связан, прежде всего, с номинацией журнала, а также соотносится с кругом имен отечественных и переводных авторов, произведения которых печатались на страницах «Вестника Европы» в 1808 - 1810 гг. Среди них В. А. Жуковский, А. Ф. Мерзляков, А. Ф. Воейков, а также А. Ф. Ф. Коцебу, С. Ф. де Жанлис и др. Важно отметить, что названия большей части произведений этих авторов связаны с семантикой собственных имен. Имя собственное, вынесенное в заглавие произведений, оказывается смысло- и структурообразующим. Через философию имени в журнале «Вестник Европы» оформляется характерный авторский миф об искупительной и животворящей силе любви, Архетипической основой этого мифа становится широко распространенный в сентименталистской и предромантической литературе сюжет встречи невесты с мертвым женихом. Жуковский в своем журнале использует два противоположных варианта развития данного сюжета: встреча как нисхождение во ад для совершения искупления («Людмила») и встреча как предчувствие небесного блаженства, рая (послание «К Нине»).

Миф об искупительной и животворящей силе любви получает одновременное воплощение в оригинальной и переводной прозе поэта, представленной на страницах «Вестника Европы». Здесь имя героя отсылает нас к образу «внутреннего человека», раскрывает систему его нравственных ценностей, неповторимость его личной судьбы. На метатекстуальном уровне имя героя, вынесенное в заглавие произведения, акцентирует внимание на персоналистическом, индивидуаьно-личностном восприятии мира автором и одновременно служит средством самоописания этого мира.

Наряду с авторской мифологией в журнале «Вестник Европы» можно выделить и так называемые «авторские» сюжеты. Среди них сюжет, связанный с именем С. Ф. де Жанлис (1746 -1830). Интерес русских писателей конца XVIII - начала XIX вв. к творчеству этой французской писательницы эстетически закономерен. Проблемы становления русской повествовательной прозы и ее жанровой системы, образ «чувствительного» героя, категории автора и читателя - эти вопросы были «ключевыми» для литературного процесса рубежа веков. На страницах журнала Жуковский опубликовал пять произведений французской писательницы. Одна из проблем, связанная с рецепцией творчества Жанлис в 1808 - 1810-е гг., - проблема соотношения поэзии и прозы. Прозаические переводы Жуковского из Жанлис своеобразно трансформируют поэтику формирующегося балладного жанра. Это касается мотива судьбы и оссиановских мотивов, образов эоловой арфы и пустынножительниц в «Отрывке из путешествия г-жи Жанлис в Англию», мотива жизни после смерти в повести «Густав» с ее «вершинной», лирической композицией, которые проецируются на баллады «Людмила» (1808), «Пустынник» (1812) и «Эолова арфа» (1814). Повышенная эмоциональность в описании образов пространства и времени, внимание к «местному колориту», параллелизм пейзажных, психологических и культурных реалий - все это органично вписывается в процесс формирования романтической эстетики и поэтики Жуковского.

На пересечении кода имени и кода события в «Вестнике Европы» рождаются «наполеоновский» и «александровский» сюжеты. Имена императоров Наполеона и Александра I упоминаются почти в каждом номере журнала. В этих публикациях личности обоих императоров представлены многогранно: с точки зрения исторической и военной, политической и социальной, интеллектуальной и бытовой. Вместе с тем в собственно художественных произведениях, увидевших свет на страницах «Вестника Европы» этого периода, формируется уже поэтический образ и Наполеона, и Александра I, в создании которых важная роль отводится произведениям самого автора-редактора. Поэтический образ Наполеона возникает вначале в «Песне барда над гробом славян-победителей» (1806, № 24), а затем в стихотворениях «На смерть фельдмаршала графа Каменского» (1809, № 18), «Вождю победителей» (1812, №№ 21-22), «Певец во стане русских воинов» (1812, №№ 23-24). В них образ Наполеона воспринимается в контексте апокалипсической символики, а образ Александра I сакрализуется, наделяется мессианскими чертами. Эти произведения служат своеобразным «прологом» к изображению наполеоновской темы и наполеоновского героя в творчестве Жуковского.

Событийный дискурс в этот период глубинно связан с проблемой становления «внутреннего человека», с «деятельностью душевной», составными частями которой являются самообразование, нравственное самосовершенствование и творчество. Поэтому психологический сюжет, раскрывающий «образование души своей», нюансы душевных состояний героев и их динамику, выступает в качестве метасюжетной основы материалов «Вестника Европы» в 1808 - 1810 гг. В этом смысле журнал служит действенным средством не только приобщения читателя к процессу чтения, но и «приготовлением» к воспитанию в нем нравственного и эстетического чувства.

Метатекстовые стратегии взаимодействия поэзии и прозы в журнале Жуковского подразумевают их целостное рассмотрение в содержательном, структурном и жанрово-повествовательном планах. С этой целью в диссертации подробно анализируется № 8 журнала за 1808 г.

Во втором разделе «Взаимодействие поэзии и прозы в «Марьиной роще» В. А. Жуковского и А. И. Мещевского как явление межтекстовой интерференции» под межтекстовой интерференцией понимается совпадение двух или нескольких художественных текстов по некоторым основным параметрам: сюжет, тип героя, способ речевой организации. Эстетический смысл этого явления связан с тем, что в эпоху романтизма поэзии отводится исключительная роль в стилевом, жанровом, родовом синтезе в словесном искусстве. Возникновение стихотворного переложения прозаического произведения демонстрирует возможность параллельного существования одноименных текстов в русской литературе первой трети XIX в. Явление межтекстовой интерференции по-своему «тиражирует» преобладающие в эту эпоху сюжеты, мотивы, образы, жанры, типы художественности, открывая доступ произведениям «второго» ряда, массовой литературе.

Оригинальная прозаическая повесть Жуковского «Марьина роща» была напечатана в «Вестнике Европы» в 1809 г. В 1818 г. вышло в свет поэтическое переложение этой повести, осуществленное Александром Ивановичем Мещевским (1791-1820), воспитанником Московского университетского пансиона, поэтом, который в 1812 г. был разжалован в солдаты и сослан в Оренбург. Изначальная поэтичность прозы Жуковского явилась, на наш взгляд, основной эстетической причиной обращения Мещевского к стихотворному переложению повести «первого русского романтика».

В повести Жуковского «Марьина роща» преобладает элегический тип художественности. Важнейшая особенность создаваемой здесь элегической картины мира видится в психологически переживаемом несовпадении внутреннего «я» героя с самим собой. Эта осознаваемая нетождественность элегического «я» самому себе, его «текучесть» ярче всего представлены через переживание главным героем времени. Важная роль в конструировании элегического мирообраза в обоих произведениях отводится онтологии имен главных героев. Имя Услад становится в «Марьиной роще» своеобразным «ядром» образно-звуковой парадигмы и обнажает его «внутреннюю форму», раскрывающую глубинную связь мотива пения, звучащей речи с семантикой воды. Имя Рогдай вызывает ассоциации с присутствующими в повести образами «грозы», «грома», «мрака», «греха».

Онтология имен главных героев оказывается тесно связанной и с тремя устойчивыми сюжетными линиями в повести Жуковского. Это сюжет «разлученных любовников», представленный отношениями Марии и Услада, сюжет «обольщенной невинности», связанный с отношениями Марии и Рогдая, сюжет покаяния и спасения, реализующийся в отношениях Услада и Аркадия. Действие этих сюжетных линий сосредоточено вокруг трех топосов: светлый источник («ныне мутная Неглинная»), терем Рогдая и хижина отшельника. Используемый в повести Жуковского принцип «удвоения» отдельных образов, мотивов обнажает поэтическую «составляющую» повести и обусловливает сам способ текстопорождения, используемый как на уровне отдельного текста, так и на межтекстовом уровне. Появление повести в стихах «Марьина роща» Мещевского тоже воспринимается как проявление этого «дублетного» принципа текстопорождения.

Содержание стихотворной повести Мещевского оказывается тождественным «Марьиной роще» Жуковского и основным мотивам и образам его лирики 1800 - 1810-х гг. «Марьина роща» Мещевского во многом проецируется и на поэтику баллад Жуковского 1810-х гг., в которых используется сюжет «разлученных влюбленных» и сюжет «преступления и наказания». В стихотворной повести Мещевского усилен в сравнении с повестью Жуковского мотив невинной жертвы, который восходит к обстоятельствам личной биографии автора. Варьирование известных лирических и балладных сюжетов Жуковского в повести Мещевского приводит к их вторичной мифологизации, что обусловлено и новым этапом в развитии русского романтизма в конце 1810-х гг., и усилением учительного, дидактического начала в стихотворной повести через активное обращение к религиозной образности и молитвенному дискурсу.

В третьем разделе «Особенности диалогических отношений поэзии и прозы в книге В. А. Жуковского «Баллады и повести» рассматриваются два издания этой книги, вышедшие одновременно в 1831 г. Первое издание позволяет осмыслить творчество Жуковского в диахронической перспективе, охватывающей примерно два десятилетия, с 1808 по 1831 гг., второе - в синхронии. Обе части первого издания предлагают читателю своеобразную «энциклопедию» возможных балладных сюжетов. Среди них сюжет встречи невесты с мертвым женихом / жениха с мертвой невестой; сюжет преступления и наказания героя; сюжет животворящей / обреченной любви; сюжет борьбы темных сил за душу героя; сюжет испытания героя; сюжет подведения итогов истории. Отметим, что в произведениях первой части широко представлены первые пять балладных сюжетов, во второй же появляются два новых - сюжет испытания героев счастьем / несчастьем, славой, любовью, воинскими подвигами и сюжет подведения итогов истории. Перечисленные сюжеты передают противостояние онтологической и социальной художественных картин мира, формирующихся в этом жанре, усиливают эпический потенциал баллады и приводят к ее внутренней трансформации, что воспринимается как органичный переход к опубликованным здесь стихотворным повестям. Смысловое единство всех баллад первого издания основано на сопряжении судеб человека и человечества в истории, отсюда важную роль в них играет образ пути, соотносимый с философией судьбы. В балладах Жуковского выстраивается определенная парадигма пути-судьбы, включающая в себя и движение героя в реальном пространстве и времени, и его внутреннее испытание-преображение. Образ пути выступает здесь и аналогом небесного зова, и преодолением власти смерти над человеком, и символом мифологического древа, соединяющем вертикальное и горизонтальное, внешнее и внутреннее пространство.