Поэтика Иосифа Бродского

Размещено на http://www.allbest.ru/

Санкт-Петербургский государственный университет

На правах рукописи

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Поэтика Иосифа Бродского

Специальность 10.01.01 - русская литература

10.02.01 - русский язык

Глазунова Ольга Игоревна

Санкт-Петербург 2009

Работа выполнена на кафедре русского языка для гуманитарных и естественных факультетов факультета филологии и искусств Санкт-Петербургского государственного университета.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, главный научный сотрудник ИРЛИ РАН Грякалова Наталья Юрьевна

доктор филологических наук, профессор Зобнин Юрий Владимирович

доктор филологических наук, профессор Дымарский Михаил Яковлевич

Ведущая организация: Московский педагогический государственный университет

Защита состоится 26 февраля 2009 года на заседании совета Д.212.232.26 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская набережная, 11.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета (Санкт-Петербург, Университетская набережная, 7/9).

Ученый секретарь С.Д. Титаренко.

Характеристика работы

Для объективного представления замысла поэтических текстов и изучения особенностей функционирования языка художественной литературы необходимы комплексные исследования, направленные на выявление используемых в них принципов лингвистического построения с учетом своеобразия личности автора, а также обстоятельств его жизни и творчества.

При этом недостаточно опираться исключительно на литературоведческие или лингвистические методы. Только их взаимодействие может помочь проникнуть в замысел писателя, понять истоки его творчества. Как писал В.В.Виноградов, «лингвистически обоснованная стилистика художественной литературы изучает стиль как внутренне цельную и единую систему взаимосвязанных структурных элементов, находящихся между собою в разных формах связи, соотношений и взаимодействий. Но она не в состоянии по характеру своих приемов, задач и методов привести к пониманию и созданию словесно-художественного произведения как воплощения едино-целостного смысла, “замысла” писателя. Проблемы замысла писателя, идейных тенденций, заложенных в литературном произведении, его тематики, связи сюжета и образов персонажей с действительностью и мировоззрением автора, вопрос о месте данного литературного произведения в общем контексте современной ему литературы, об отношении самого автора к воспроизводимой и художественно преобразованной действительности и многие другие подобные вопросы - связаны с искусствоведческим (в том числе и литературоведческим) понятием стиля и составляют предмет изучения стилистики литературоведческой, а тем самым и поэтики» Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика, М: АН СССР. 1963. С. 79..

Поэтический язык как особый способ существования языка с «установкой на эстетически значимое творчество» (В.П.Григорьев) рассматривался в работах Б.М.Эйхенбаума, Б.В.Томашевского, Ю.М.Лотмана, В.М.Жирмунского, М.М.Бахтина, В.Б.Шкловского, В.П.Григорьева, М.Л.Гаспарова, Л.Я.Гинзбург, В.И.Заики и мн. др. Являясь формой отображения поэтической картины мира, язык художественной литературы обладает рядом специфических особенностей, среди которых особое значение приобретают эмоциональные и экспрессивные средства. Слово в поэтическом языке выступает не только как знак языковой, но и как знак искусства и мотивируется его законами, и эта двойственная природа поэтического слова мотивирует глубинную связь между литературоведением и лингвистикой.

Диссертация посвящена исследованию поэтических особенностей лирики Иосифа Бродского в системе традиционных языковых значений. В диссертационной работе устанавливается периодизация творчества поэта, исследуются принципы кодирования информации в текстах произведений Бродского эмиграционного периода на уровне лексем, словосочетаний и предложений, делается вывод о том, что язык стихотворений, созданных поэтом в эмиграции, имеет кардинальные отличия от языка произведений, написанных ранее. Особое значение уделяется ассоциативно-образному мышлению и его роли в творчестве, а также принципам существования и развития художественного мышления. Выявляются способы презентации информации в поэтических текстах И.Бродского по принципу «от противного» при использовании парадокса, а также особенности функционирования метафорических образов в системе субъективно-авторских символических значений.

Творчество Бродского давно привлекает внимание исследователей и изучается в самых разных аспектах: интертекстуальных соответствий (А.Ранчин), античных заимствований (Н.Казанский, И.Ковалева), метафизической проблематики (И.Плеханова), поэтической философии (Е.Келебай), традиций английской метафизической поэзии (И.Шайтанов, А.Нестеров) и русской классической литературы (В.Полухина, Л.Зубова, Я.Гордин, Л.Лосев). Основная цель диссертации состоит в исследовании принципов организации произведений Бродского и выявлении наиболее значимых поэтических составляющих его творчества. В диссертации рассматриваются сложные с точки зрения формы и содержания стихотворения, которые относятся ко времени вынужденной эмиграции поэта, когда трагический разрыв между ним и его читателями привел к созданию абсолютно закрытой системы поэтических структур и образов. Проведенное исследование, в конечном счете, дает возможность проникнуть в проблематику как отдельных произведений поэта, так и его творчества в целом.

Для достижения цели был поставлен ряд задач:

1) исследовать природу отступлений от общепринятой языковой нормы в поэзии И.Бродского, выявить механизмы, лежащие в основе последующего «декодирования» информации с учетом субъективно-авторских ассоциативных значений и сознательно допущенных искажений, которые противоречат традиционным представлениям читателя о функционировании языковых структур;

2) описать наиболее существенные особенности поэтического языка И.Бродского, функциональное назначение лексических новообразований, принципы построения образной системы и авторских синтаксических конструкций, символику цвета, света и звука в стихотворных текстах эмиграционного периода творчества поэта. Выявить значения и механизмы метафорического переноса в стихотворениях Бродского;

3) исследовать природу логического парадокса, сознательного нарушения норм, способствующего созданию второго плана - имплицитно представленной информации, которая может быть извлечена только при условии последовательного осмысления всех структурных компонентов с учетом тематики стихотворений и особенностей построения, определяющих творческую манеру автора;

4) исследовать цветоупотребления, составляющие основу передачи мироощущения в поэзии Бродского, с точки зрения эстетической теории цветовосприятия в искусстве;

5) исследовать функциональные особенности согласных и гласных звуков с учетом заложенных в них традиционных смысловых, эстетических и субъективно авторских ассоциативных значений. Выявить в поэтических текстах Бродского звуковые образы, обладающие устойчивым символическим значением;

6) в процессе структурно-семантического анализа стихотворений «Колыбельная Трескового мыса» и «Вертумн» продемонстрировать практическое применение результатов исследования и актуальность принципов, составляющих основу поэтического языка Бродского.

Актуальность и новизна исследования определяются необходимостью комплексного структурно-семантического описания поэтического языка одного из наиболее значительных представителей русской поэзии ХХ века - Иосифа Бродского. Творчество И.Бродского представлено в диссертации с точки зрения целостности формы и содержания, раскрыты и осмыслены наиболее сложные авторские приемы художественного отображения действительности, определена система связей между отдельными произведениями и образными структурами, составляющими основу поэтики Бродского.

Теоретическая значимость исследования заключается в создании методологической базы, позволяющей последовательно декодировать тексты Бродского с учетом взаимозависимости и взаимоотношений всех их составляющих. В работе обоснован принципиально новый подход к описанию поэтического языка Бродского, исходящий из того факта, что этот язык представляет собой совершенно особую систему, обладающую авторскими принципами смыслообразования, текстообразования, лексической сочетаемости и синтаксиса, не совпадающими с общепринятой языковой нормой, закрепленной не только в сознании носителей языка, но и в кодифицирующих изданиях. Для носителей языка поэтический язык Бродского является языком «иностранным» и потому требует сходных методов изучения.

Практическая значимость диссертационной работы заключается в возможности использования результатов исследования при лингвистическом анализе текстов в вузовской и школьной аудитории. Выявленные особенности построения и реализации образных структур позволяют обеспечить качественно новый уровень понимания структуры и содержания поэтических текстов И.Бродского и будут способствовать разрешению противоречий в интерпретации заложенных в них субъективно-авторских значений.

Объектом исследования послужил корпус стихотворных произведений И.Бродского. В силу того, что своеобразие поэтики и идейно-тематическая направленность творчества поэта окончательно сложились в условиях эмиграции, в ходе исследования на основе сплошной выборки были проанализированы произведения, написанные в период с 1972 по 1996 год (около 300 стихотворений и более 80 эссе). В сопоставительных целях исследовались также произведения, написанные поэтом в предшествующий период.

Методологическую основу диссертации составили принципы и положения теории поэтического языка, стилистики художественного текста и поэтической семантики, разработанные в исследованиях В.В.Виноградова, Ю.М.Лотмана, М.Л.Гаспарова, В.М. Жирмунского, Б.В.Томашевского, В.П.Григорьева, Л.В.Зубовой и др.

В основу изучения поэтического творчества И.Бродского положен комплексный подход к анализу индивидуального авторского стиля с учетом композиционно-структурных, образно-семантических, лексических и грамматических составляющих текста. Достижение поставленных целей предполагает сочетание историко-литературного подхода со структурно-семантическим анализом текстов стихотворений Бродского. В работе использовались, кроме того, метод интерпретации, а также историко-литературное комментирование, сравнение, логический, стилистический и контекстуальный анализ текста.

На защиту выносятся следующие положения:

1) Творчество Бродского можно разделить на два периода в зависимости от тематики и поэтических средств выражения, которые лежат в основе стихотворных текстов: 1. 60-е годы - 1972 г. (доэмиграционный период); 2. 1972 г. - 1996 г. - период эмиграции, в котором прослеживаются следующие этапы: а) 1972 - 1980 гг. (зрелость и творческий подъем); б) 80-е годы (начало творческого «оледенения»); в) 90-е годы (разрыв всех жизненных связей, начало конца). Особое значение имеет эмиграционный период, так как именно в это время поэтом были созданы наиболее значительные по форме и содержанию произведения.

2) В стихотворениях Бродского эмиграционного периода наряду с нормативными языковыми единицами используются не зафиксированные в системе языка авторские новообразования, которые приобретают в тексте основополагающее значение. В отличие от ошибки, сознательное отступление от нормы всегда функционально оправданно и имеет целью эксплицировать значения, которые выходят за рамки бытового общения и не могут быть переданы с помощью общепринятых языковых средств выражения.

3) В основе преобразования языковых единиц в поэтике И.Бродского эмиграционного периода лежит субъективно-авторская концепция отношения к читателю как к соучастнику творчества, от которого требуется определенная подготовка и желание проникнуть в замысел автора, сознательно прилагая к этому определенные усилия. Язык, созданный поэтом в эмиграции, обладает своей внутренней логикой и соответствует авторским принципам восприятия и отображения действительности.

4) В качестве основного текстообразующего принципа построения стихотворных текстов Бродского выступает парадокс. Так как отклонение от нормы при восприятии текста «передает смысл с увеличенной интенсивностью и имеет своим результатом эмоциональное или логическое усиление» Арнольд И.В. Стилистика. Современный английский язык. 8-ое изд. М.: Флинта - Наука. 2006. С. 100., можно говорить о том, что в поэзии Бродского парадокс является тем фактором, который привлекает внимание читателя к наиболее важным для поэта темам. Наряду с парадоксом, особое значение в поэтике Бродского приобретают метафорический перенос как способ выражения мировоззрения и мировосприятия поэта и трансформация цветовых значений.

5) Исследование функциональных особенностей языка и используемых в стихотворениях поэтических приемов И.Бродского позволяет понять мотивы его творчества, раскрыть причины, которыми руководствовался автор при отступлении от поэтических традиций, что, в конечном итоге, дает возможность выявить характерные для поэта особенности мировосприятия в период эмиграции.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования обсуждались на научно-методической конференции «Социолингвистические проблемы в разных регионах мира» (Москва, Институт языкознания РАН, октябрь 1996), на международной конференции Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы «Теория и практика русистики в мировом контексте» (Москва, октябрь 1997), на Международном конгрессе исследователей русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность» (Москва, МГУ, март 2001), на международной конференции «Когнитивное моделирование в лингвистике» (Дивноморское, сентябрь 2001), на 4-ой международной научно-практической конференции «Русистика и современность» (СПб, РГПУ им. А.И.Герцена, июнь 2001), на международной конференции «Грамматика славянского предлога» (Москва, МГУ, март 2003), на Международной научно-практической конференции «Традиции и новаторство в преподавании русского языка как иностранного» (Москва, МГУ, ноябрь 2006); на XXXVI Международной филологической конференции (СПб, филологический ф-т СПбГУ, март 2007), на конгрессе МАПРЯЛ «Мир русского слова и русское слово в мире» (Варна, сентябрь 2007) и конгрессе «Русская литература в мировом и образовательном пространстве (Санкт-Петербург, октябрь 2008).

Структура и содержание работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы (около 260 позиций).

Основное содержание работы

Во Введении обосновываются тема исследования и основные его направления, намечается круг вопросов, которые предполагается рассмотреть, дается общая характеристика работы: определяются предмет и объекты исследования, его цели и задачи, новизна и актуальность, практическая и теоретическая значимость.

1. Принципы построения поэтического языка Иосифа Бродского

Парадокс как текстообразующий фактор поэзии Бродского

В первой главе диссертации анализируются особенности построения и функционирования языковых и образных структур в поэтических текстах Иосифа Бродского; рассматривается понятие историко-литературной нормы; отмечается принципиальное значение отступлений от нее для синтаксической и образной организации стихотворных текстов; предлагаются логические и собственно лингвистические подходы к интерпретации парадоксальных явлений; исследуются потенциально-семантические и прагматические возможности различных метафорических структур и механизмы реализации метафорического переноса в высказывании; выявляются способы метафорического представления действительности в зависимости от целей и задач отправителя речи, описываются метафизические основы цвето- и звуковосприятия в стихотворениях Бродского эмиграционного периода.

В работе мы рассматриваем метафору в самом широком смысле, независимо от синтаксической формы Глазунова О.И. Логика метафорических преобразований. СПб: Изд-во СПбГУ. 2000 (http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Linguist/Glaz/index.php).. В основе исследования лежит мысль о том, что явления и объекты окружающей человека действительности обладают количественными и качественными характеристиками, которые отображаются человеческим сознанием как ее неотъемлемая часть. При использовании в процессе метафорического переноса ассоциативно-образного аналога степень проявления признака фиксируется в наиболее частотном из его значений как обобщенный средний показатель, свойственный данному классу объектов в целом. При этом интуитивно-опытный характер оценки нормативности проявления признаков соответствует общему подходу к понятию нормы. Являясь, по сути, отражением сложившихся в процессе развития общества коллективных представлений, историко-литературная норма представляет собой развернутую систему ценностей, закрепленную в национальном самосознании. Любое исследование стилевых особенностей того или иного литературного произведения нуждается в сопоставлении использованной писателем системы художественных средств и приемов с другими аналогичными системами, а в конечном счете - с общепринятой языковой нормой данной эпохи.

Особенность поэтических представлений Бродского состоит в системном подходе к описанию действительности. Сознание поэта охватывает различные, часто полярные, категории и способы существования в пространстве и времени: конечность и бесконечность; жизнь и смерть; количество и качество; физическое и бестелесное; ограниченность суши и беспредельность океана; распространение в пространстве по горизонтали и вертикальный творческий взлет; суету и безразличное отношение к жизни; прозу и поэзию (а в широком смысле - реальную жизнь и искусство подражания ей); предметы и мысли о них В качестве примера можно привести образ белого листа бумаги как части вещественного мира и относящихся ко Времени слов, которые на нем записаны.; сиюминутное и вечное; нравственность и безнравственность; ограниченность земного пространства и возможность выхода в космос. Все эти (и многие другие) категории даны в универсуме поэта в частных отношениях и взаимопроникновении вплоть до перетекания друг в друга.

Чаще всего предметом рассмотрения поэта являются отрицательные полюса значений. При этом мировоззренческие понятия в поэтических текстах пересекаются, образуя сплетения сходных, с точки зрения автора, совокупностей ассоциативно-образных аналогов и сопряженных с ними признаков. Вечность - бесчеловечность: «- Неправда! Меня привлекает вечность. / Я с ней знакома. / Ее первый признак - бесчеловечность. / И здесь я - дома». Космос - бесчеловечность, космос - бесконечность, неодушевленность: «И что общее / у созвездий со стульями - бесчувственность, бесчеловечность»; «Во всяком случае, не менее вероятно, / что знаменитая неодушевленность / космоса, устав от своей дурной / бесконечности, ищет себе земного / пристанища, и мы -/ тут как тут». Вселенная - время, Вселенная - немота, молчание: «Время есть мясо немой Вселенной». Смерть - время, смерть - будущее: «Время создано смертью»; «Будущее всегда / настает, когда кто-нибудь умирает». Смерть - немота: «Он шел умирать. И не в уличный гул / он, дверь отворивши руками, шагнул, / но в глухонемые владения смерти». Будущее - прошлое, оледенение, смерть, одиночество, несчастье: «Пахнет оледененьем. / Пахнет, я бы добавил, неолитом и палеолитом. / В просторечии - будущим»; «оледененье / есть категория будущего, которое есть пора, / когда больше уже никого не любишь, / даже себя»; «Когда человек несчастен, / он в будущем». Север - лед, холод: «Север! в огромный айсберг вмерзшее пианино»; «Север крошит металл, но щадит стекло. / Учит гортань проговаривать "впусти". / Холод меня воспитал и вложил перо / в пальцы, чтоб их согреть в горсти». Небытие - неодушевленность, отсутствие, небытие - покой - безымянность - безадресность; небытие - смерть, забвение: «Что может быть красноречивей, / чем неодушевленность? Лишь / само небытие, чьей нивой / ты мозг пылишь / не столько циферблатам, сколько / галактике самой, про связь / догадываясь и на роль осколка / туда просясь»; «Отсутствие есть всего лишь / домашний адрес небытия»; сижу, шелестя газетой, раздумывая, с какой / натуры все это списано? чей покой, / безымянность, безадресность, форму небытия / мы повторяем в летних сумерках - вяз и я?».

Свою жизнь в эмиграции поэт рассматривает как движение в бесконечность, выход в открытый космос, в результате которого происходит постепенный разрыв всех связей, удерживающих его на земле: «Писатель в изгнании похож на собаку или человека, запущенных в космос в капсуле (конечно, больше на собаку, чем на человека, потому что обратно вас никогда не вернут). И ваша капсула - это ваш язык. Чтобы закончить с этой метафорой, следует добавить, что вскоре пассажир капсулы обнаруживает, что гравитация направлена не к земле, а от нее» («Состояние, которое мы называем изгнанием, или Попутного ретро», 1987).

Метафорическое представление действительности проходит через всю поэзию Бродского. Например, «Эклога 4-я (зимняя)» - это размышления поэта о жизни и смерти, о прошлом, настоящем и будущем, это своеобразное подведение итогов, потому что все самое главное, что должно было произойти в его жизни, - произошло, и уже ничего, кроме воспоминаний, не будет иметь значения в будущем: «Жизнь моя затянулась. В речитативе вьюги / обострившийся слух различает невольно тему / оледенения. Всякое "во-саду-ли" / есть всего лишь застывшее "буги-вуги". / Сильный мороз суть откровенье телу / о его грядущей температуре // либо - вздох Земли о ее богатом / галактическом прошлом, о злом морозе. / Даже здесь щека пунцувеет, как редиска. / Космос всегда отливает слепым агатом, / и вернувшееся восвояси "морзе" / попискивает, не застав радиста».

В приведенном отрывке присутствует цепочка противопоставлений: «застывшее “буги-вуги”» вместо привычного «во-саду-ли»; современное состояние Земли и ее «вздох» о «богатом галактическом прошлом». Неудовлетворенность, ощущение бессмысленности существования проникают в творчество поэта, становятся постоянными мотивами его лирики. «Не принятое никем / и вернувшееся восвояси морзе» как метафора крика о помощи, о котором поэт говорил в «Барбизон Террас» (1974) в самом начале эмиграции, будет присутствовать в его лирике до самой смерти.

На полюсах поэтического мира Бродского расположены антагонистические понятия: «кратковременность (вечность) - человечность (бесчеловечность) - ограниченное пространство (космос) - жизнь (смерть) - конечность (бесконечность) - одушевленность (неодушевленность) - Земля (Вселенная) - язык (немота, молчание) - пространство (время) - прошлое (будущее) - жар (оледенение) - двое (одиночество) - счастье (несчастье) - юг (север) - пламень (лед) - жара (холод) - бытие (небытие) - присутствие (отсутствие) - движение (покой) - память (забвение)». В поэтике Бродского эти понятия взаимодействуют, дополняя и усиливая друг друга.

Бесчеловечному холоду бесконечной Вселенной противостоит мир человеческих чувств, мыслей и воспоминаний, но для Бродского связанные с этим миром ощущения остались в прошлом. В этой ситуации особое значение в системе поэтических координат Бродского приобретает память. В «Литовском ноктюрне» тема памяти получает развитие в одиннадцатой строфе стихотворения: «Существуют места, / где ничто не меняется. Это - / заменители памяти, кислый триумф фиксажа». Воспоминания для поэта являются попыткой сохранить, зафиксировать, оставить нетронутыми впечатления прошлой жизни. В то же время оторванность не только не уменьшает (стирает) их с течением времени, а наоборот, делает более четкими («Там шлагбаумы на резкость наводит верста») и объемными («Там чем дальше, тем больше в тебе силуэта»).

Противопоставленные значения в поэтическом мире Бродского создают множественные нетривиальные для обыденного сознания связи, которым на уровне организации текста соответствует принцип парадокса как основного текстообразующего начала.

Неудовлетворенность, которую поэт испытывал в настоящем, заставляла его вновь и вновь обращаться к прошлому, припоминая малейшие детали, испытывая раздражение оттого, что воспоминания с течением времени стираются в памяти. Показательным в этом плане является стихотворение «Кентавры III» (1988), в котором поэт говорит о себе как о кентавре: «Помесь прошлого с будущим, данная в камне, крупным / планом. Развитым торсом и конским крупом. / Либо - простым грамматическим "был" и "буду" / в настоящем продолженном. Дать эту вещь как груду / скушных подробностей, в голой избе на курьих / ножках. Плюс нас, со стороны, на стульях. / Или - слившихся с теми, кого любили / в горизонтальной постели. Или в автомобиле, / суть в плену перспективы, в рабстве у линий. Либо / просто в мозгу».

Кентавр, высеченный из камня, схематично, в «профиль» (что позволяет увидеть суть нового образа), с точки зрения окружающих представляет собой неодушевленный застывший предмет, не имеет ничего общего с реальной действительностью. Судя по начальным строчкам стихотворения, с образом кентавра у Бродского связаны глубоко личные мотивы. Анализ творчества Бродского позволяет сделать вывод, что в эмиграции поэт не воспринимал себя в настоящем, - его жизнь была обращена к прошлому или к будущему, чему на уровне структуры стихотворных текстов соответствовало обилие глаголов прошедшего и будущего времени. Поэтический мир Бродского после отъезда существенно изменился, изменились и его представления о действительности. Настоящее утратило для него смысл, поэт ощущает себя тем самым кентавром - новой явившейся миру сущностью.

В третьей строфе стихотворения «На выставке Карла Вейлинка» (1984) поэт описывает свое прошлое с позиций настоящего, рассказывая о «пределе отчаяния», об «общей вершине», о которой в эмиграции остались только воспоминания, о том, что в настоящей жизни он предпочитает мыслить категориями прошедшего времени («глаголы в длинной очереди к “л”»), так как уже ничто из того, что окружает поэта в реальности, не занимает его воображения («улегшаяся буря крепдешина»).

Прошлое в представлении Бродского раздваивается на те воспоминания, которые помогают выжить, и на горькие размышления о том, к чему он пришел. Таким образом, реальность в поэтическом мире Бродского выступает в качестве одной из ветвей раздвоенного прошлого. В его сознании рядом с «царством прошлого», которое поэт воздвиг в воображении, присутствует совсем другой мир - мир настоящего, на который он взирает с беспощадной трезвостью. Описывая этот мир, поэт говорит об утрате интереса к тому, что происходит вокруг него (о «тропе, заглохнувшей в действительность»), о засыхающей «луже» отражений, об ужасе своего внутреннего «я» - «яичницы», которая увидела перед собой остатки своей скорлупы.

В стихотворении «Келломяки» (1982) речь идет о запретности воспоминаний и о той борьбе, которая постоянно проходила в душе поэта: «С точки зрения времени, нет "тогда": / есть только "там". И "там", напрягая взор, / память бродит по комнатам в су-мерках, точно вор, / шаря в шкафах, роняя на пол роман, / запуская руку к себе в карман».

«С точки зрения времени, нет “тогда”», - пишет Бродский. Категория времени - философская категория. Она многозначна. То, что живо в сердце, и есть настоящее, тем более для человека, который считает себя «умершим» для обыденного настоящего. Отсюда стремление, «напрягая взор», вспомнить все, что осталось в прошлом, вспомнить до мельчайших подробностей.

Время остановилось, мир раскололся на две части: «здесь» и «там», и только это имеет для поэта значение. И «там» - в той жизни - «память бродит по комнатам в сумерках, точно вор», как будто вспоминать прошлое это преступление. Но память вновь и вновь возвращается к болезненной теме, «запуская руку себе в карман», по крупинкам собирая то, что прошло, но не утратило своего значения.

Тема противопоставлений в онтологическом смысле занимает в поэзии Бродского особое место. Например, «Эклога 4-я (зимняя)» строится на оппозициях: «жизнь - смерть», «прошлое - настоящее», «взрослый - ребенок» и т.д. Лирический герой стихотворения, сознание которого пульсирует между полярными категориями, испытывает состояние раздвоенности, неопределенности, неуверенности, определяющее его отношение к миру.

Состояние героя передается с помощью сравнительных форм и конструкций: «роза и незабудка / в разговорах всплывают все реже», «реже снятся дома, где уже не примут», «чаще к вздоху, чем к поцелую», «глаз зимою скорее закатывается, чем плачет», «чем больше лютует пурга над кровлей, / тем жарче требует идеала / голое тело в тряпичной гуще», «чем позднее, тем меньше ртути», «чем больше времени, тем холоднее», «место / играет все большую роль, чем время». Сравнительные формы прилагательных и наречий и сравнительные обороты указывают на изменение признака в количественном отношении, что позволяет автору избегать точных обозначений в рассказе о себе и о том, что его окружает.

В тексте стихотворения встречается множество отрицательных конструкций: «треугольник больше не пылкая теорема», «даль не поёт сиреной», «выдох / не гарантирует вдоха, уход - возврата». Обращение к тому, чего нет, - способ уклониться от разговора о том, что есть или должно быть в окружающей поэта действительности.

Но далеко не все отрицательные конструкции в тексте связаны с описанием того, чего нет в действительности. Десятая часть «Эклоги 4-й (зимней)» начинается с утверждения отрицанием: «Я не способен к жизни в других широтах. / Я нанизан на холод, как гусь на вертел». В конструкции «нанизан на холод, как гусь на вертел» сочетаются внешний и внутренний планы интерпретации метафорического образа: значение обреченности при восприятии признака автором и его интенсификация. Холод, который испытывает поэт - не просто холод, а жгучий холод. Совмещение противоположных метафорических значений приводит к нейтрализации эмоционального воздействия сравнительного оборота. Показателен также отрывок из стихотворения из цикла «Часть речи» 1975-76 гг.: «Север крошит металл, но щадит стекло. / Учит гортань проговаривать "впусти". / Холод меня воспитал и вложил перо / в пальцы, чтоб их согреть в горсти».

Торжественно-приподнятый тон первой строфы десятой части «Эклоги 4-й (зимней)» звучит диссонансом предыдущим размеренно звучащим частям стихотворения. Неожиданный всплеск эмоций на фоне оледенения затянувшейся жизни находит объяснение в следующих за этой строфой предложениях: «Север - честная вещь. Ибо одно и то же / он твердит вам всю жизнь - / шепотом, в полный голос / в затянувшейся жизни - разными голосами».

Прославление севера в десятой части стихотворения перерастает в настоящий гимн зиме в двенадцатой части: «Зима! Я люблю твою горечь клюквы / к чаю, блюдца с дольками мандарина, / твой миндаль с арахисом, граммов двести. / Ты раскрываешь цыплячьи клювы / именами “Ольга” или “Марина”, / произносимыми с нежностью только в детстве // и в тепле. Я пою синеву сугроба / в сумерках, шорох фольги, частоту бемоля - / точно “чижика” где подбирает рука Господня. / И дрова, грохотавшие в гулких дворах сырого / города, мерзнувшего у моря, / меня согревают еще сегодня».

Воспоминания о детстве в поэзии Бродского наполнены искренней радостью и теплотой. От апатии и сонливости не остается и следа, и речь поэта начинает звучать свободно. Самые обычные предметы, связанные у ребенка с зимой, описываются с такой любовью и на таком эмоциональном подъеме, что их присутствие читатель ощущает почти физически: сладковатая горечь, которая остается во рту от клюквы, запиваемой сладким чаем; оранжевые дольки мандарина на белом блюдце, доступные только зимой и поэтому приковывающие внимание детей; терпкий вкус миндаля и арахиса - редкого лакомства в послевоенные годы; тепло домашнего очага.

Чтобы сохранить душевное равновесие, вспоминая о прошлом, поэт вынужден себя сдерживать и «ограниченный бровью, / взгляд на холодный предмет, на кусок металла, / лютей самого металла - дабы / не пришлось его с кровью // отдирать от предмета». Происходящую внутри него борьбу Бродский сопоставляет с чувствами Бога, который «озирал свой труд в день восьмой и после», наблюдая со стороны за тем, что происходило в Раю с его детищем - человеком - после нарушения последним запрета.

Жаркие страны ассоциировались в представлении поэта с легкомысленно-беззаботным отношением к жизни. Образы «острова», «дикарей», «обезьян», «пальм», «тропической растительности» использовались с иронией.

Тема «острова как варианта судьбы», начавшаяся для Бродского с Васильевского острова («Ни страны, ни погоста / не хочу выбирать. / На Васильевский остров / я приду умирать»), в условиях эмиграции трансформируется и приобретает устойчивое негативное значение. Ср.: «Всякий живущий на острове догадывается, что рано / или поздно все это кончается; что вода из-под крана, / прекращая быть пресной, делается соленой, / и нога, хрустевшая гравием и соломой, / ощущает внезапный холод в носке ботинка» («В Англии», 1977); «Немыслимый как итог ходьбы, / остров как вариант судьбы / устраивает лишь сирокко» («Иксия в октябре», 1993).

Основополагающие образы Пространства и Времени, Вселенной, льда, севера, Земли, языка, с помощью которых поэт описывал свое состояние в эмиграции, и сопряженные с ними признаковые значения находят в поэзии Бродского отражение в системе вспомогательных метафорических переносов. В диссертации особое внимание уделяется рассмотрению принципов построения метафорических образов и сопоставлению их с традиционными представлениями.

По мнению ряда исследователей См., например, работы: Скляревская Г.Н. Метафора в системе языка. СПб: Наука. 1993; Павлович Н.В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М.: Наука. 1995. , метафорические переносы в языке подчинены достаточно жесткой эмпирической закономерности и осуществляются в определенных направлениях от одной семантической сферы к другой. Общепринятые метафорические номинации выражают условно-схематические типовые значения, однако украшением художественного текста являются авторские метафорические переносы, основанные на неожиданном и ярком образном сравнении.

В стихотворных текстах Бродского встречаются различные виды метафор, но с разной частотностью употребления. Так, например, традиционные метафоры («дни на одно лицо, как Ивановы-братья», «Врежь по-свойски, трагедия. Дави нас, меси как тесто») в его стихотворных текстах встречаются редко. Нечасто используются у Бродского и квантитативные метафоры: «И ропот листвы настойчив, как доводы дурачья», «Мир бесцветен, мир белес, / точно извести раствор».

Особенность поэтики Бродского состоит в обилии развернутых качественных, сигнификативных, метафор. Сигнификативным значением обладают метафорические конструкции, предикативный признак которых инкорпорирован в коннотативный образ (ассоциативно-образный аналог абстрактного понятия, предмета, действия, признака предмета или признака действия, репрезентирующий структурный элемент или ситуацию реальной действительности) и не имеет эксплицитных форм выражения См. об этом: Глазунова О.И. Логика метафорических преобразований. СПб: Изд-во СПбГУ. 2000. С. 65 - 72.: «Жухлая незабудка / мозга кривит мой рот. / Как тридцать третья буква, / я прячусь всю жизнь вперед». Образы, которые встречаются в поэтических текстах Бродского, отражают авторское представление о действительности.

Наряду с метафорами, имеющими значение информативного восполнения («Лицо в потемках, словами наружу - благо / так куда быстрей просыхает влага - / смеется, как скомканная бумага»), в поэзии Бродского частотны метафоры, обладающие исключительно эстетическим значением, функция которых заключается в том, чтобы проиллюстрировать присутствующий в тексте признак: «Фонари загораются, точно глаза актриса / окаймляет лиловой краской для красоты и жути»; «Удары колокола с колокольни, / пустившей в венецианском небе корни, / точно падающие, не достигая / почвы, плоды».

Большое количество метафорических переносов в стихотворениях Бродского связано с уточнением формы или очертаний предмета: «Лес - как ломаная расческа»; «Изо рта - / пар клубами, как профиль дракона».

С одной стороны, использованный в тексте метафорический образ эксплицитно задает ряд типовых ассоциирующихся с ним признаков, которые читатель по своему усмотрению может сопоставить с описываемым предметом, а с другой - позволяет автору выразить дополнительные значения, которые отражают его внутреннее состояние или уточняют представления о действительности: «И отвесный луч / как липучка для мух» (пренебрежительное отношение или раздражение, оттого что от него не оторваться взору, как мухе - от липучки); «За поворотом / фонари обрываются, как белое многоточье», «С голой шеей, уродлив, / на телеграфном насесте / стервятник - как иероглиф / падали в буром тексте» (ассоциации с письменной речью); «Голова, как Сатурн, / болью окружена» (дополнительное значение `со всех сторон, повсеместно').

В зависимости от описываемого предмета один и тот же метафорический образ у Бродского может передавать различные признаковые значения: «лающая собака / вылетает из подворотни, как скомканная бумага» (внешние признаки) - «Лицо в потемках, словами наружу - благо / так куда быстрей просыхает влага - / смеется, как скомканная бумага» (состояние внутренней дисгармонии).

Традиционное значение метафорического переноса обыгрывается поэтом с точки зрения имплицитного выражения необходимых ему значений, например в строке: «В полынье / лучше барахтаться, чем в вязком, как мед, вранье». Вранье не только вязкое, но и сладкое (традиционное сравнение - `сладкий, как мед') в отличие от горькой правды. В стихотворении «В горах» (1984) поэт вспоминает о любимой, которая осталась в России, представляя себе, что их общение продолжается: «Снятой комнаты квадрат. / Покрывало из холста. / Геометрия утрат, /как безумие, проста». Первая часть сравнительного оборота (генитивная метафора) указывает на закономерность происходящего, вторая - выражает авторское к нему отношение: утрата самого дорогого в жизни приближает человека к состоянию безумия.

В стихотворении «Строфы» (1978) автор сопоставляет свое поведение с буквой «я» - последней буквой в алфавите, которая, вопреки своему порядковому номеру, постоянно ставится в речи на первое место: «Жухлая незабудка / мозга кривит мой рот. / Как тридцать третья буква, / я прячусь всю жизнь вперед. / Знаешь, все, кто далече, / по ком голосит тоска - / жертвы законов речи, / запятых языка». Оксюморон «прячусь вперед» и генитивная метафора «незабудка мозга» указывают на то, что воспоминания возникают в памяти поэта вопреки его воле, а желание спрятать, скрыть свое состояние от посторонних остается неосуществимым в реальности.

Метафорический образ у Бродского может скрывать атрибутивное значение, о котором поэт по тем или иным причинам не считает нужным говорить прямо, как, например, в стихотворении «С точки зрения воздуха» из цикла «Часть речи»: «И улыбка скользнет, точно тень грача / по щербатой изгороди, пышный куст / шиповника сдерживая, но крича / жимолостью, не разжимая уст». Горькая улыбка, «точно тень грача», является ответом на попытки убедить себя в том, что ничего не изменилось: и изгородь такая же щербатая, как там, на другом краю Земли; и шиповник так же растёт в тех местах, но вот взгляд падает на жимолость В лирической повести Марии Французской «Жимолость» описывается история любви Тристана и Изольды, рассказывается о вынужденном бегстве героя и его тоске по любимой в изгнании. - и из груди вырывается немой крик.

Существующее в сознании носителей языка соотношение языковых единиц с объектами реального мира позволяет на практике использовать установившееся равновесие «от противного». Чаще всего к подобным опытам прибегают для создания значений, которые не имеют прямых аналогов в системе средств выражения, или при моделировании субъектом речи головоломок с игровыми или конспиративными целями. Нетрадиционные способы выражения у Бродского охватывает различные уровни языка и приводят к созданию текстов, в которых, кроме собственно языковых значений, задействованы элементы логического, сознательного нарушения норм, способствующие созданию второго плана - имплицитно представленной информации, которая может быть извлечена из контекста только при условии последовательного «декодирования» с учетом особенностей построения и тематики стихотворений, определяющих творческую манеру автора.

На уровне лексики поэт использует авторские новообразования, сознательно искажая традиционные представления о морфемном составе слова, целью которых является создание в тексте игровых, структурных или стилистических эффектов: «борзопись», «лошади-прежевали», «воплощение гудбая», «человек не умира», «всяк, кто сверху языком / внятно мелет - насеком»; «И статуи стынут, хотя на дворе - бесстужев». В стихотворении «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря» с помощью усечения корневой морфемы в слове «надцатого» и аллюзии на Гоголя в слове «мартобря» выражено значение неопределенности, вневременности, в которых ощущает себя поэт.

Присутствующее в «Эклоге 5-ой (летней)» замечание о выступлениях по радио руководителей страны («сталин или хрущев последних / тонущих в треске цикад известий») позволяет определить время описываемых событий: это период до 1964 года, то есть до ссылки Бродского в Архангельскую область. Наряду со вспомогательным значением, указывающим на время или обстоятельства действия, лексические новообразования Бродского обладают смыслом, принципиальным для понимания текста.

Процесс писания стихов Бродский в период эмиграции охарактеризовал словосочетанием «немое тихотворение»: «тихотворение мое, мое немое / однако тяглое - на страх поводьям, / куда пожалуемся на ярмо и / кому поведаем, как жизнь проводим?», - сопровождаемое не реакцией слушателей, а «рукоплесканьем листьев» в американской ночи. Слово стихотворение без первой буквы в сочетании с прилагательным «немой» актуализирует значение невостребованности и определяет отношение поэта к своему творчеству в эмиграции.

Образ пыли, неизменно присутствующий при описании жизни Бродского в эмиграции, скорее всего, соотносится с отсутствием человеческих эмоций, потому что только то, что пребывает в бездействии, покрывается пылью. Да и психологический вакуум, в котором ощущает себя поэт, по его словам, «не гарантирует большого всплеска» («Бюст Тиберия», 1985), ибо «капающая слеза / падает в вакууме без всякого ускоренья. / Вечнозеленое неврастение, слыша жжу / це-це будущего, я дрожу, / вцепившись ногтями в свои коренья» («Квинтет», 1977). Лексическое новообразование «неврастение» позволяет автору совместить в одном слове ряд значений: отношение к своей жизни как к растительному существованию с эмоциональным состоянием неудовлетворенности, страха перед будущим.

Но наиболее трагическим в поэзии Бродского предстает образ завоевателя, с которым иронически отождествляет себя автор. Глупый и напыщенный вид человека, который в четыре часа утра (вероятно, после бурной вечеринки) смотрит на себя в зеркале в ванной комнате и старается по инерции произнести какую-то мелодию в стихотворении 1977 года, сменяется трагическими образами «завывателя» и «забывателя» в стихотворении 1986 года: «В ванной комнате, в четыре часа утра, / из овала над раковиной, в которой бурлит моча, / на тебя таращится, сжав рукоять меча, / Завоеватель, старающийся выговорить “ча-ча-ча”» («Шорох акации», 1977); «По утрам, когда в лицо вам никто не смотрит, / я отправляюсь пешком к монументу, который отлит / из тяжелого сна. И на нем начертано: Завоеватель. / Но читается как “завыватель”. А в полдень - как “забыватель”» («Элегия», 1986).

«Монумент» (отражение самого себя в зеркале), к которому каждое утро «отправляется пешком» автор, является для него лишь продолжением «тяжелого сна» -- кошмара. Наедине с самим собой («когда в лицо вам никто не смотрит») «завоеватель» превращается в отчаявшегося «завывателя» или утратившего связь с реальностью «забывателя».

В «Колыбельной Трескового мыса» при описании своего состояния поэт использует загадочную фразу, смысл которой определяется ненормативным словоупотреблением. Существительное «парвенон», которое употребляет Бродский («Ночь. В парвеноне хрипит “ку-ку”»), созвучно «Парфенону» - названию одного из самых величественных храмов Древней Греции, однако пишется с маленькой буквы. С другой стороны, фонетически «парвенон» совпадает с формой 3 лица множественного числа «parvenons» от французского глагола «parvenir», который, помимо `достигать', имеет значение `возвыситься, выйти в люди'. Возможно, для поэта хриплый голос кукушки звучит как следствие обретения «храма благополучия» (сравните: «хриплая ария следствия громче, чем писк причины»), натужно повествуя о том, сколько лет осталось ему жить на свете в условиях «обретенного рая».

Пренебрежительное отношение Бродского к своему творчеству после отъезда, несомненно, явилось следствием разрыва с читателями. Сходные мысли присутствуют во многих произведениях Бродского, написанных в эмиграции, например в стихотворении 1987 года «Ария», которое начинается с середины фразы, обращенной автором к самому себе. И хотя слова «Давай, спой!» в начале строки отсутствуют, они могут быть легко восстановлены из контекста. За уничижительными характеристиками своей поэзии («птичкин язык», «трудный для подражанья» (чтобы подражать, надо понимать, о чем говорится на языке), «мысль», которая «не должна быть четкой») следует совсем издевательская по отношению к самому себе реплика: «Если в горле першит, / можно рискнуть чечеткой». Если голос садится и ты не в состоянии больше петь, танцуй, главное - все время быть в движении, чтобы ни о чем не задумываться. Очередной бессмысленный день заканчивается шепотом пчелы: «збродня» («збродня» (польск.) - `преступление'; вероятно: `преступление так жить'), но «вчера» уже не вернуть, и «крик» поэта «сегодня» связан лишь с тем, что «рок, не щадя причин, топчется» в дорогом ему прошлом.

Но сколько ни произноси «Ах!», сожалея о случившимся, как «холстинка» (жертва моли) тоскует о своем палаче, призывая его вернуться («Ах, потерявши нить, / “моль” говорит холстинка»), изменить ничего нельзя; поэт - банкрот («У пейзажа - черты / вывернутого кармана»), у него нет аудитории, его поэзия - удел узких специалистов: «Пение сироты / радует меломана».

Для создания новых лексем Бродский использует различные лингвистические возможности: звуковую транскрипцию, изменение буквенного состава слова, нетрадиционное соединение морфем, усечение лексем, изменение окончаний с тем, чтобы вызвать у читателя ассоциацию с другим родом, калькирование слов с другого языка, замену отдельных лексем во фразеологических единицах, использование собственных имен в нарицательной функции. Встречающиеся в поэзии Бродского субъективно-авторские словоупотребления с изменением категориаль-ного статуса слова, грамматических форм или его морфологического состава дают возможность поэту передать сложные мысли на уровне парадокса, с помощью минимальных языковых средств выражения.

Парадокс в поэзии Бродского присутствует на разных уровнях организации языка: лексическом, семантическом, морфологическом, логическом, синтаксическом, орфографическом и фонетическом, при употреблении языковых единиц в окказиональном значении, не соответствующем общим закономерностям их построения, написания, выбора и сочетаемости. Встречающиеся субъективно-авторские словоупотребления с изменением категориаль-ного статуса слова, грамматических форм или его морфологического состава относятся к морфологическим и лексико-семантическим парадоксальным явлениям. Но наибольший интерес в поэтике Бродского представляют лексико-синтаксические и логические парадоксы.

В отличие от изобразительных средств языка, основной функцией которых является эстетическое воздействие на читателя, парадокс апеллирует к логике и, следовательно, представляет собой качественно новое явление в языковой структуре художественного текста. Отличие парадокса от любого другого нетрадиционного языкового явления состоит в его преднамеренности и функциональной оправданности. Внешняя противоречивость компонентов привлекает внимание субъекта восприятия и позволяет создавать на уровне содержания необходимые, с точки зрения говорящего, акценты. Соединение, на первый взгляд, не сочетающихся друг с другом лексических единиц дает возможность выразить многоплановость явлений действительности, расширяет рамки словарного запаса и способствует более точному отражению субъективно-авторского мировосприятия. поэтический бродский лексический

Поэтическая манера Бродского включает сознательное искажение логических принципов построения высказывания, в результате чего языковые единицы приобретают не соответствующий их традиционным значениям смысл, который может быть выявлен только на основе комплексного лингвистического и литературоведческого исследования стихотворных текстов. Встречающиеся в поэзии Бродского нетрадиционные синтаксические конструкции не соответствуют сложившимся в языке нормативам построения и часто представляют загадку, решение которой требует от читателей дополнительных усилий на уровне логических соответствий между частями высказывания.