Хронотоп города в рассказах Пантелеймона Романова

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 821.161.2-34

ХРОНОТОП ГОРОДА В РАССКАЗАХ ПАНТЕЛЕЙМОНА РОМАНОВА

В.О. Співачук Хмельницький державний університет

Типы организации художественного времени и художественного пространства весьма ощутимы, характерны в литературных произведениях. Для обозначения типологических пространственно-временных моделей современное литературоведение широко использует термин “хронотоп”. Он был введен в научный обиход М. М. Бахтиным: “хронотоп определяет художественное единство литературного произведения в его отношении к реальной действительности… Временно-пространственные определения в искусстве и литературе… всегда эмоционально-целостно окрашены” [1, 234-408]. Бахтин акцентировал внимание на хронотопических ценностях, сюжетообразующей роли хронотопа и определял его категорией формально-содержательной. К сказанному Бахтиным правомерно добавить, что хронотопическое начало литературных произведений способно придавать им философский характер, “выводить" словесную ткань на образ бытия как целого, на картину мира даже если герои и повествователи не склонны к философствованию” [18, 214].

Под художественным временем и художественным пространством понимаются “важнейшие характеристики художественного образа, организующие композицию произведения и обеспечивающие его восприятие как целостной и самобытной художественной действительности" [7, 772].

Анализ художественного времени и пространства стал очень популярен в последние десятилетия. Хронотоп подвергся исследованию во всех жанрах художественной литературы [см. 2, 6, 9, 11, 16]. В отношении рассказов Романова внимания не уделялось выделению хронотопа. Поэтому цель данной статьи - определить особенности хронотопа в рассказах Романова, его связь с особенностями сюжетостроения, типами сюжета, жанровыми особенностями произведения.

Пантелеймон Сергеевич Романов - один из ярких и оригинальных русских писателей 20-х годов. Сатирические, юмористические, психологические рассказы - это вершина его творчества, в которых он сумел ярко осветить характернейшие черты до- и послереволюционной эпохи. Романов был в числе наиболее ругаемых критикой писателей. Но даже они признавали присущую ему остроту зрения, умение подмечать и характерное в жизни, и чуть заметные нюансы, чёрточки, детали.

1910-1930 годы - это период становления Романова, как писателя работающего в жанре рассказа, что дает возможность проследить эволюцию стиля Романова. Показательность стилевого развития писателя представляет научный интерес сквозь призму следующего факта: писал в эпоху изменения социально-исторической формации.

Романов рисует движущуюся массу людей на улице, в коридорах учреждений, на площадях и толкучках, где продают все, что только можно вообразить, у постели умирающей старушки в борьбе за комнату. У этих персонажей часто нет имени, их можно различить лишь по одежде или какой-нибудь вещи в руках, но “они говорят, действуют, живут на страницах рассказов Романова, и читатель ощущает, как густо, плотно населена его проза живыми людьми. И погружается в атмосферу 20-х годов…” [14,17].

Романов не идеализирует мужика, но и не осуждает: пытается показать таким, каков он есть, - жадным собственником и мечтателем; недоверчиво относящимся к распоряжениям новой власти, пытающимся её обмануть, наивно уступающим инстинкту стадности. Романов обнаруживает эти черты персонажей в коллективном портрете городской массы. Романов выхватывал своих персонажей на городских улицах: “Нераспорядительный народ” (1920), “Значок” (1920), “Плохой председатель” (1920), “Итальянская бухгалтерия” (1921), “Несмелый малый” (1923), “Тяжелый седок” (1925), “Рулетка” (1926), "Редкая служба" (1926), “Пробки” (1926), “Грибок” (1926), "Машинка" (1926), “Легкая служба” (1927), “Экономия” (1927), “Картошка” (1932), “Московские скачки” (1933).

В рассказе “Значок” (1920) идет речь о насильственном уличном субботнике, но люди и тут гонятся за жалким отличием нагрудного значка, потому что боятся, что без него “может, никакого ходу не будет” [15, 168]. И этот тупой страх гонит персонажей на трудовую повинность. Они боятся представителей власти потому, что не понимают новых форм общественной жизни и государственных отношений: "А как вовсе тебя вычеркнут! - сказал кто-то. - Откуда? - Там, брат, найдут откуда". Но уже, когда возвращались с субботника “веселой толпой со значками на груди”, то “смотрели недоброжелательно на встречающихся прохожих, шедших без значков” [15, 172]. Именно на улице, в ходе общественных робот раскрывается сущность человека, которую он пытается спрятать за словами. Так, торговка в ситцевом платье вначале уговаривает соседей: "Взять бы сговориться всем да не ходить… - Ты тут сговоришься, а на соседней улице не сговоряться, вот и попала, - сказал бывший лавочник"[15, 168], но вместе со всеми встала в строй. Дальше героиня клянётся: "Пусть руки отсохнут, если лопатку возьму"[15, 169], но когда подъехала телега с лопатками, "все бросились к телеге, а впереди всех торговка в ситцевом платье"[15, 169].

В рассказах Романов стремится отразить комизм жизненных ситуаций, жизненных противоречий, как в деревне, так и в городе. В рассказе “Несмелый малый” (1923) наблюдается характерное несогласие персонажей в вопросе о воровстве. Один персонаж замечает: “Это какую совесть надо иметь, чтобы в такое время воровать” [15, 248]. Другие персонажи отвечают: “Теперь только и воровать”; “Ты не возьмёшь, другие утащут” [15, 248-249].

В рассказах Романова также можно выделить хронотоп дома: “В темноте” (1917), “Соболий воротник” (1918), “Дом № 3” (1918), “Нахлебники” (1920) и другие. В рассказе “В темноте” (1917) отображен военно-коммунистический быт в пятиэтажном здании: разбитая парадная дверь, огня по всей лестнице нет, потому что выкрутили все лампочки, перила сломаны, и ступеньки политы водой и обморожены льдом, чтобы к ним не вселялись, и “лихие люди” не приходили бы по ночам. В рассказе “Дом № 3” (1918) представлена живейшая сцена, как "к двухэтажному дому с каменным низом и деревянным верхом подъехали на санях какие-то люди с ломами и топорами" [15, 85], выгнали всех жителей и сломали добротный дом. К концу выяснилось, что надо было ломать не этот, а соседний старый и пустой № 3-а. Также есть рассказы, действия которых разворачиваются в бане “Терпеливый народ” (1920), на базарной площади “Тяжелые вещи” (1918), на большой дороге, по которой едет обоз в губернский город “Государственная собственность” (1918), на городской станции “Бессознательное стадо” (1920), “Шведская машина” (1926), в суде “Буфер” (1922), в комнате “Комната” (1924, в магазине “Художники” (1926), в тюрьме “В тюрьме” (1930), на курорте “Родные души” (1931), в больнице “За этим дело не станет” (1932), на даче “Розы” (1930) “Курица” (1931).

В рассказе “За этим дело не станет” (1932) Романов описывает ситуацию, когда комсомолец попал под трамвай, но мать и слезинки не проронила, стоя около сына в палате. А в коридоре больницы пошатнулась "и, схватившись за голову, остановилась у стены коридора. У нее целым ручьем хлынули прорвавшиеся вдруг слезы” [13, 370]. Но сыну эти слёзы уже были не нужны. Он ждал сочувствия и сострадания от родной матери, а увидел лишь равнодушие в её поведении. Когда мама вышла, он угрюмо сказал дяде: “Что же она ни одной слезинки-то не проронила? Неужто уж я для неё…”. И вдруг с блеснувшими на глазах слезами замолчал, до боли закусив губы” [13, 370]. Солженицын называет описанную Романовым ситуацию крайностями "советского огрубения нравов" [17].

Значительную часть составляют рассказы Романова, место действия которых происходит в государственных учреждениях, на предприятиях: “Технические слова” (1925), “Стена” (1926), “Крепкие нервы” (1926), “Хороший начальник” (1926), “Слабое сердце” (1926), “Иродово племя” (1926), “Культура” (1926), “Народные деньги” (1926), “Непонятное явление” (1926), “Замечательный рассказ” (1931), “Теплый ветер” (1932), “Нос” (1933) и другие.

В экспозиции рассказа “Стена” (1926) повествуется о том, что “председатель правления одного из советских учреждений сидел у себя в кабинете, потом встал и стал зачем-то мерить комнату шагами вдоль и поперек” [15, 278]. Он решил сломать стену, чтобы сделать одну большую комнату, в которой можно будет заседания правления устраивать. Но через неделю его сменили, и пришел новый председатель, который построил стену опять. Но когда его через две недели сменили, и пришел новый, стену снова разобрали. По замечанию одного из персонажей управдела: “прямо невидимая сила какая-то их к этой стене тянет” [15, 280]. Деятельность всех председателей стягивается до одного вывода: "каждому на первых порах хочется деятельность проявить и служащих ублаготворить" [15, 280], но они забывают о том, что "они одной стеной по миру пустят" [15, 280] предприятие, если каждый будет ломать или восстанавливать стену. В рассказе писатель не описывает деятельность председателей на протяжении их недолгого правления. Он оставляет пустоты, которые убыстряют развитие действия, потому что такая временная прерывность служит мощным средством динамизации в развитии сюжета и о кратковременности протекания событий.

В рассказе “Суд над пионером” (1926) события разворачиваются в пионерском лагере. Здесь состоялся суд над пионером. Пионер Чугунов обвинялся в “систематическом развращении пионерки Марии Голубевой” [15, 348]. Приговор суда оглушительный: исключить Чугунова из пионеров, а девушку предупредить. Со всей циничностью звучит “психологическая” мотивировка судей” [8, 61]: “любовью пусть занимаются и стихи пишут нэпманские сынки, а с нас довольно здоровой потребности, для удовлетворения которой мы не пойдем к проституткам, потому что у нас есть товарищи” [15, 354]. “Классовая сакраментальность всей тирады, её перевернутая психологическая смысловая метафоричность полны скрытой социальной сатиры, ибо разоблачают зачинщиков грязного дела, а не "подсудимого” [8, 61]. Поэтому суд есть тем центром, благодаря которому раскрывается сущность пионерской организации, которая создала атмосферу слежки и доносительства под флагом борьбы против буржуазной морали. Именно суд выявляет далеко не лучшие человеческие качества пионеров нетерпимость, предательство, стадность, которые они представляют нравственными добродетелями. Солженицын замечает “Фарс? Нет. Истинная картина, живые Двадцатые годы! и не будем притворяться, забывать их” [17].

Хронотоп кратковременности можно выделить в рассказах “Дым”(1917), “Стена”(1926), “Один час”(1916). В рассказе “Дым” события происходят через каждые полчаса и получают сюжетную реализацию в развитии действия, с которого и начинается рассказ. “Дня за три до престольного праздника председателя вызвали в волость. Оставив ребятишек курить самогонку, он пошел с секретарем” [14, 57] в волость, но через полчаса вернулся и приказал гасить топку, так как "агитатор по борьбе приехал" [14, 57]. Ещё через полчаса он вышел на улицу посмотреть на трубы, есть ли где дым, так как прибыл уже агитатор. Агитатор провёл собрание и сказал, что объявляется неделя борьбы с самогоноварением, через полчаса вышел и уехал. После отъезда агитатора развитие действия замедляется ретардацией (воспоминаниями мужиков о том времени, когда они могли пить водку до тех пор, пока смерть не приходила) и плавно переходит в развязку рассказа. В рассказах данного типа Романов, фокусируя внимание читателя на определённом временном промежутке, стремится передать и суть бытия, и сущность персонажей. Он подчёркивает типичность описываемых им событий в жизни русского народа.

Художественное время и пространство в рассказах Романова, как правило, имеет вполне конкретную атрибутику реального историко-географического опознания. Это обеспечивает реалистичность повествования и сближает художественное произведение с реальностью. Рассказам Романова присуща повышенная насыщенность художественного пространства, которая сочетается с пониженной интенсивностью времени. Такой тип организации изображённого мира в рассказах позволяет говорить о том, что для автора было важно изобразить сферу быта, устойчивый жизненный уклад таким, каким он был в послереволюционные годы.

Литература

художественный время пространство хронотоп

1. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Художественная литература, 1975. 809с.

2. Зинберман Б. Пространство в пьесах Чехова. // В кн. Взаимосвязь искусств в художественном развитии России второй половины XIX века. - М.: Наука, 1982. - 352с.

3. Злобина М. Ключи Пантелеймона Романова. // Новый мир. 1989. №9. С. 253-258.

4. Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 181.

5. Каган Л. Комическая новелла Пантелеймона Романова. // Литература и марксизм. - 1928. - Кн.6. - С. 43-83.

6. Кораблёв А. А. Художественное время и пространство в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита". // Вопросы русской литературы: Республиканский межведомственный научный сборник. - Львов, 1987. - С.8-14.

7. Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. М.: Сов. энциклопедия, 1962-1978.

8. Логвин Г. П. Пантелеймон Романов (1885-1938). // Відродження. 1994. №8. С. 59-62.

9. Насрулаева С. Ф. Хронотоп в ранней лирике Анны Ахматовой: (Книги стихов "Вечер" и "Чётки"): Автореферат дис. …канд. наук; Филологические науки: 10.01.01. / Моск. пед. гос. ун-т. - М., 1997. - 33с.

10. Никоненко Ст. Пантелеймон Романов, его время, книги и мысли о литературе. // Литературная учёба. 1996. №1. С. 122-127.

11. Раскина Е. Ю. Пространство России в поэтической географии Н. С. Гумелёва. // Русская литература. - СПб., 2001. - №2. - С. 34-41.

12. Романов П. С. Без черёмухи: Повесть, рассказы. - М.: Правда, 1990. - 464с.

13. Романов П. С. Избранные произведения. / Сост., вступ. статья, коммент. Никоненко С. М.: Худож. лит., 1988. 400с.

14. Романов П. С. Повести и рассказы. / Сост. и вступ. статья Никоненко С. М.: Худ. лит., 1990. 496с.

15. Романов П. С. Рассказы. /Сост. и вступ. статья Никоненко С. С. М.: Правда, 1991. 400с.

16. Семанова М. Л. Время в повести Чехова "Три года" и в рассказах "Ионыч", "Невеста". // В кн.: Изучение художественного произведения (русская литература второй половины XIX века). - М.: Просвещение, 1977. - С. 114-143.

17. Солженицын А. Дневник писателя: Пантелеймон Романов. Рассказы советских лет. // wysiwyg: // 24/ file:/ A| / solgen. htm

18. Хализев В. Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 1995. 398с.

19. Шухмин В. Кредо конформиста. О писателе, сказавшем эпохе то, что она и так знала. // Первое сентября. 1997. 20 мая. С. 3.

Размещено на Allbest.ru