Мемуарная проза С.Т. Аксакова в контексте педагогических теорий середины XIX века

Размещено на http://allbest.ru

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования

«НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

«ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ»

Факультет гуманитарных наук

БАКАЛАВРСКАЯ РАБОТА

Мемуарная проза С.Т. Аксакова в контексте педагогических теорий середины XIX века

по направлению подготовки 45.03.01 «Филология»

Выполнил: Мазур Александра Сергеевна

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, проф.

М.Б. Велижев

Москва 2018

Оглавление

Введение

Глава 1. Корпус текстов Аксакова с точки зрения педагогической проблематики в России первой половины XIX века

1.1 Мемуарная проза Аксакова как источник: общий обзор

1.2 Немемуарные тексты Аксакова

1.2.1 Письма

1.2.2 Театральная критика. Аксаков как театральный педагог

1.2.3 Публицистика: две заметки в «Молве» (1832) о пансионе Павлова

1.2.4 Аксаков в Межевом институте. Служебные документы

1.3 Педагогическая проблематика в критических откликах на мемуарную прозу Аксакова

Выводы по 1 главе

Глава 2. Педагогический дискурс в России первой половины XIX века и С.Т. Аксаков

2.1 М.М. Сперанский

2.2 А.С. Шишков

2.3 И.Г. Песталоцци, Ф. фон Фелленберг, система Белла-Ланкастера

2.4.П.Г. Редкин

2.5.С.П. Шевырев

Выводы по 2 главе

Заключение

Список источников и научной литературы

Введение

Над мемуарной прозой С. Т. Аксаков (1791-1859) работал начиная с 1840-х годов, в последние два десятилетия своей жизни. В 1810-1830-е годы театральный переводчик и театральный критик, не слишком плодовитый и малозаметный поэт, Аксаков в 1834 году выступил впервые как прозаик с художественным очерком «Буран», в 1840-е - с произведениями, вошедшими в его «охотничью» трилогию. Как писал в «Старой записной книжке» (1875) Вяземский, Аксаков «под старость просветлел и ободрился силою и свежестью прелестного дарования» Вяземский П. А. [А. И. Тургенев] // Вяземский П. А. Эстетика и литературная критика. М., 1984. С. 346..

Мемуарно-автобиографическая проза Аксакова - прежде всего «Семейная хроника» (1856) и «Детские годы Багрова-внука» (1858) - сделались одним из самых значительных достижений русской художественной литературы 1850-х годов. «Явившись одним из родоначальников русской автобиографической прозы, Аксаков стал и ее первым классиком» Кошелев В. А. Аксаков Сергей Тимофеевич // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь. Т. 1. М., 1992. С. 38.. Проза Аксакова, благосклонно, часто даже с восторгом, встреченная критикой и публикой, вскоре вошла в школьный литературный канон. В 1870 году Н. Н. Страхов, ставя Аксакова в один ряд с Пушкиным, писал:

«На “Капитанской дочке” (так же, как на “Семейной хронике” С. Аксакова) русские дети воспитывают свой ум и свое чувство, так как учителя без всяких посторонних указаний находят, что нет в нашей литературе книги более понятной и занимательной и вместе с тем столь серьезной по содержанию и высокой по творчеству» Страхов Н. Н. Война и мир. Сочинение гр. Л. Н. Толстого. Томы I, II, III, IV. Статья вторая и последняя [1870] // Страхов Н. Н. Литературная критика. М., 1984. С. 293. (курсив наш. - А. М.).

Интерес русской школы к Аксакову в значительной степени был обусловлен тем, что в автобиографической повести «Детские годы Багрова-внука», в «Воспоминаниях» и некоторых других его автобиографических произведениях темы детства, отрочества, юности, воспитания и образования составляют основное содержание. Кроме того, повесть «Детские годы Багрова-внука» была задумана автором для детского чтения Машинский С. С. Т. Аксаков. Жизнь и творчество. 2-е изд., доп. М., 1973. С. 457-466., а следовательно, имела помимо эстетической также воспитательную, то есть педагогическую, функцию.

Существенным фактором, определившим обращение русской литературы в 1850-е годы к автобиографическому нарративу и описаниям детства, детально фиксирующим внутренние и внешние обстоятельства взросления и воспитания, на наш взгляд, был педагогический дискурс. Этот дискурс активно развивался в России в первой половине XIX века; Аксаков был одним из его агентов, во всяком случае одним из наиболее чутких реципиентов.

Вполне логичной поэтому представляется попытка рассмотреть мемуарную прозу Аксакова с точки зрения ее пересечений с современной ей педагогикой. Однако при разработке этой темы мы столкнулись со значительными затруднениями. Во всем массиве источников нам удалось обнаружить только один, к тому же давно известный, документ, эксплицитно заявляющий об интересе Аксакова к педагогической проблематике и в то же время имеющий непосредственное отношение к его мемуарной прозе. Завершая работу над повестью «Детские годы Багрова-внука», Аксаков писал, что эта книга «важнее» всех предшествующих его произведений «в педагогическом отношении» Письмо А. И. Панаеву, 15 мая 1857. Цит. по: Машинский С. Указ. соч. С. 467. (курсив наш. - А. М.).

Приведенная выше цитата - единственное выявленное нами, несмотря на все усилия, несомненное свидетельство того, что Аксаков ставил перед своей мемуарной прозой собственно педагогические задачи и вообще соотносил ее с педагогическим дискурсом как таковым. В этом отношении Аксаков сильно отличается от своих старших и младших современников - русских писателей и критиков, которые отчетливо артикулировали свои педагогические идеи. Мы имеем в виду прежде всего А. С. Шишкова, В. А. Жуковского, В. Ф. Одоевского, С. П. Шевырева, В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Л. Н. Толстого. Аксаков в большей или меньшей степени был связан с каждым из них, поэтому можно было бы ожидать его диалога с ними, пусть скрытого, по вопросам педагогики; однако такого диалога ни в его мемуарной прозе, ни в других источниках нам выявить не удалось.

С.И. Машинский в своей фундаментальной для аксаковедения монографии коротко заметил, что «Детские годы Багрова-внука» были «с удовлетворением встречены прогрессивной педагогикой» Машинский С. Указ. соч. С. 500., однако не уточнил, какие педагоги имеются в виду. Мы таковых не обнаружили, если не считать отзыва С. П. Шевырева, который в Московском университете был профессором не только истории русской словесности, но и педагогики. Одна из глав книги Машинского называется «Журналистика и педагогика» Там же. С. 176-221.. Под «педагогикой» Машинский подразумевает деятельность Аксакова в качестве инспектора Константиновского землемерного училища (1833-1835), затем директора Константиновского межевого института (1835-1838) Там же. С. 190-194. . В мемуарной прозе Аксакова его административно-педагогическая деятельность не отразилась.

С. И. Машинский ввел в научный оборот (еще в первом издании своей монографии) Машинский С. С. Т. Аксаков. Жизнь и творчество. М., 1961. две небольшие (можно даже сказать, крохотные) заметки Аксакова в «Молве» (приложение к журналу Н. И. Надеждина «Телескоп»), появившиеся в 1832 году. Обе посвящены пансиону профессора М. Г. Павлова. Кроме того, мы обнаружили еще одну заметку Аксакова в «Молве», связанную с педагогикой (кажется, в научной литературе об Аксакове она никем до сих пор не упоминалась). Эти заметки, несмотря на их лапидарность, существенно помогают прояснить контекст, в котором формировались «педагогическая оптика» Аксакова.

Соответственно, научная литература, посвященная Аксакову, при всей ее обширности См. библиографию литературы, посвященной Аксаковым, на сайте ЭНИ «С. Т. Аксаков»; литературу до 1960 года - в библиографическом указателе Пушкинского дома под редакцией К. Д. Муратовой (1962)., вопроса об Аксакове в соотнесении с педагогическим контекстом по сути почти не затрагивает. Уточним, что под «педагогическим контекстом» мы в данном случае понимаем исследование того, как педагогические практики, отраженные в мемуарном тексте, связаны с современным им педагогическим дискурсом (и прежде всего с теоретической педагогикой), а не само по себе отражение педагогических практик в художественной литературе.

За последние десятилетия обстоятельно изучены жанровая и стилистическая специфика мемуарной прозы Аксакова; ее место в эволюции русского семейного романа; психологизм Аксакова в целом и своеобразие изображения им психологии ребенка в частности; детально исследована история семьи Аксаковых, что существенно расширяет и уточняет реальный комментарий; имеются более или менее развернутые наблюдения о воспитательных практиках в семье Аксаковых в сопоставлении с практиками семейного и общественного/государственного воспитания конца XVIII - первой половины XIX века. Однако с педагогическим дискурсом - в указанном нами смысле - мемуарную прозу Аксакова до сих пор не соотносили.

В качестве единственного исключения, которое скорее подтверждает сделанный вывод, мы могли бы указать на исследование К. А. Богданова «Из истории клякс: Филологические наблюдения» (2012). В главе «Первые уроки: чистописание в советской школе» автор приводит цитаты из русских писателей второй половины XIX века (Толстой «Детство», Аксаков «Детские годы Багрова-внука», Салтыков-Щедрин «Пошехонская старина»), описавших обучение чистописанию, и параллельно приводит фрагмент из книги А. Дистервега (классическое педагогическое пособие тех лет), этим и ограничившись. «В изданном в 1861 году на русском языке руководстве известного немецкого педагога Адольфа Дистервега “Начатки детского школьного образования” преподавателю младших классов рекомендовалось при самом начале обучения проводить разъяснительные беседы о вещах, с которыми дети будут иметь дело в процессе учебы; в частности - о чернилах и писчих принадлежностях» Богданов К. А. Из истории клякс: Филологические наблюдения. М., 2012. С. 18..

Приведенный пример показывает, на наш взгляд, с какими сложностями сталкивается исследователь, взявшийся рассматривать вопрос о соотношении между изображаемыми в автобиографической художественной литературе воспитательными и образовательными практиками и педагогическим дискурсом. С одной стороны, очевидно, что два этих «ряда» (если пользоваться терминологией ОПОЯЗа), то есть литературный и педагогический, тесно связаны, но, с другой, отчетливо очертить область пересечения пока не удается.

Проведенные нами разыскания заставляют нас сделать вывод, что на вопрос о связи мемуарной прозы Аксакова с педагогическим контекстом, применяя используемые нами традиционные филологические методы, ответить невозможно. Надо надеяться, этот вопрос когда-нибудь можно будет решать методами квантитативной филологии, при условии, что появится достаточный по объему и репрезентативный по содержанию корпус оцифрованных документов.

Принимая во внимание сказанное, мы определяем предмет нашей работы следующим образом. Нас интересуют не сами педагогические практики, которые описывает писатель, и не рецепция этого описания современниками, а генезис «педагогической оптики» Аксакова. Этот генезис мы ищем в педагогическом дискурсе его времени, предполагая, что он повлиял на концептуализацию писателем изображаемых им педагогических практик. Нечего и говорить, что удовлетворительный ответ на этот вопрос нам получить не удалось. Тем не менее говорить о некоторых предварительных результатах, которые могут послужить основой для дальнейшей работы, у нас, как нам кажется, некоторые основания имеются. В процессе разработки темы наша цель состояла в том, чтобы эксплицировать ближайший к Аксакову педагогический дискурс и соотнести его с мемуарной прозой писателя, указав возможные пересечения.

Для достижения указанной цели нам необходимо было решить следующие задачи:

- рассмотреть основной источник - мемуарную прозу Аксакова - в связи с темой воспитания и образования и расширить этот материал;

- проанализировать в связи с темой воспитания и образования корпус критических откликов на мемуарную прозу Аксакова, выявляя в них отражение педагогического дискурса;

- обрисовать ближайший к Аксакову педагогический контекст, имея в виду его возможное отражение в мемуарной прозе.

Хронологические рамки нашей работы можно определить в двух приближениях. В узком смысле это 1850-е годы. В более широком - годы, в которые жил Аксаков. Иначе говоря, мы захватываем конец XVIII и первую половину XIX века - время, когда формировались педагогические взгляды Аксакова. Иногда мы обращаемся к русской педагогической литературе 1860-х годов, когда в русском педагогическом дискурсе ярко проявились тенденции, зародившиеся ранее.

В соответствии с обрисованными целью и задачами выстроена логика нашего изложения.

Первая глава называется «Корпус текстов Аксакова с точки зрения педагогической проблематики в России первой половины XIX века». В ней мы описываем объект (материал) нашего исследования в интересующем нас аспекте, рассматривая совокупность мемуарных текстов Аксакова и другие источники (письма, театральные рецензии, служебные документы). Наиболее обстоятельно анализируются нами упомянутые выше две заметки Аксакова в «Молве»: дан реальный комментарий к ним и интерпретирован их педагогический «субстрат».

Во второй главе - «Педагогический дискурс в России первой половины XIX века и С. Т. Аксаков» - мы стремимся дать «насыщенное описание» дискурсивного и институционального педагогического контекста, в котором находился Аксаков и который гипотетически мог на него повлиять. При этом к рассмотрению привлекаются те фигуры, с которыми, судя по мемуарной прозе писателя и иным источникам, он был связан. Это М. М. Сперанский, А. С. Шишков, П. Г. Редкин, С. П. Шевырев. Каждый из них оставил ощутимый след в истории русского образования и педагогики, однако, вопреки гипотезе, выявить их неявные следы в прозе Аксакова не удалось. Наиболее подробно мы разбираем в этой главе вопрос о возможном влиянии на Аксакова педагогического дискурса, связанного с Песталоцци и Фелленбергом и восходящего в конечном счете к Руссо. В этом направлении наши разыскания привели, как представляется, к более ощутимым результатам: эксплицитные педагогические высказывания, содержащиеся в упомянутых выше заметках Аксакова в «Молве», позволяют достаточно уверенно говорить о том, что указанный дискурс оказал воздействие на формирование «педагогической оптики» писателя.

Наконец, в разделе «Заключение» подводятся итоги проделанной работы и обозначаются направления возможных будущих исследований, связанных с изучением педагогического дискурса в России первой половины XIX века и его отражения в художественной литературе.

Глава 1. Корпус текстов Аксакова с точки зрения педагогической проблематики в России первой половины XIX века

Мемуарная проза Аксакова соотносится с педагогическим дискурсом своего времени как минимум двояким образом.

Во-первых, в ней содержатся описания педагогических практик. Автор мемуарной прозы выступает в качестве их участника (объекта педагогического воздействия или, реже, его субъекта), транслятора (автор передает сведения о педагогических практиках с чужих уст) или свидетеля (последнее можно было бы рассматривать как пассивное участие в описываемых педагогических практиках). Однако предмет нашего рассмотрения не сами педагогические практики, описанные Аксаковым, а его «педагогическая оптика», иначе говоря, то, как он концептуализирует педагогические практики, на каком метаязыке их описывает.

Во-вторых, Аксаков сам придавал своей мемуарной прозе (по крайней мере, повести «Детские годы Багрова-внука») педагогическое значение - с одной стороны, а с другой - таким значением ее наделяла читательская аудитория.

Круг источников, необходимых для того, чтобы раскрыть тему нашей работы, можно, таким образом, сгруппировать следующим образом.

А. Мемуарная проза Аксакова.

Б. Прочие тексты Аксакова (не-мемуарного характера).

В. Рецепция мемуарной прозы Аксакова современниками.

1.1 Мемуарная проза Аксакова как источник: общий обзор

Тема воспитания и образования представлена в мемуарной прозе Аксакова неравномерно. Наибольшей плотности и артикулированности она достигает, естественно, в автобиографической повести «Детские годы Багрова-внука» (описывается детство) и в «Воспоминаниях» (описывается отрочество, то есть гимназические и студенческие годы автора); различение понятий детства и отрочества Аксаковым дается в финале «Детских годов Багрова-внука» «Здесь прекращается повествование Багрова-внука о своем детстве. Он утверждает, что дальнейшие рассказы относятся уже не к детству его, а к отрочеству» (Аксаков С. Т. Детские годы Багрова-внука // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М., 1955. С. 582).. В других автобиографических сочинениях Аксакова она присутствует значительно меньше; в некоторых текстах, как в «Семейной хронике» или «охотничьей» трилогии, ее практически нет.

Над мемуарной прозой Аксаков начал работать в 1839 году Кошелев В. А. Сто лет семьи Аксаковых. Бирск, 2005. С. 239., после выхода в отставку с поста директора Константиновского межевого института. Впрочем, уже очерк «Буран», написанный в 1834-м, имел мемуарные черты: «[c]трогая фактичность и почти автобиографическая основа “Бурана” предуказывали то направление, в каком пойдет дальнейшее развитие творчества Аксакова» Машинский С. С. Т. Аксаков. Жизнь и творчество. М., 1973. С. 200; см. также: Кошелев В. А. Аксаков Сергей Тимофеевич // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь. Т. 1. М., 1992. С. 36.. После пяти лет административно-педагогической деятельности Аксаков жил в Москве «самобытным дилетантом русской литературы» Письмо Аксакова А. И. Панаеву (1854). Цит. по: Анненкова Е. И. Творческий путь Сергея Тимофеевича Аксакова [Предисловие] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 3 т. Т. 3. М., 1986. С. 14. Александр Иванович Панаев (1788-1868) - товарищ Аксакова по Казанской гимназии и Казанскому университету, один из героев «Воспоминаний» и «Собирания бабочек» (Аксаков С. Т. Воспоминания // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. С. 121, сл.; Аксаков С. Т. Собирание бабочек // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. С. 168, сл.). См. о А. И. Панаеве в статье о его брате В. И. Панаеве: Вацуро В. Э. Панаев Владимир Иванович // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь. Т. 4. М., 1999. С. 514., а его дом «стал одним из центров литературной жизни Москвы» - «организационно славянофильство сложилось» на «субботах» Аксакова Кошелев В. А. Указ. соч. С. 36-37..

Первый фрагмент мемуарно-автобиографической прозы, начатый в 1839-м (затем был включен в первый отрывок «Семейной хроники»), вышел в 1846-м Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. Уфа, 2011. С. 149.. Параллельно с мемуарной прозой как таковой Аксаков работает над очерками об «охоте». В 1847 году появились «Записки об уженье» Аксаков С. Т. Записки об уженье рыбы [1847] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. М., 1956. С. 9-144. Во 2-м издании (1854), расширенном и дополненном, название «Записки об уженье» (1847) было заменено на «Записки об уженье рыбы».. В 1848-1851 годах Аксаков, вдохновленный успехом первой книги, пишет «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» Аксаков С. Т. Записки ружейного охотника Оренбургской губернии [1852] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. М., 1956. С. 145-462.. В 1855-м изданы «Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах» Аксаков С. Т. Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах [1855] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. М., 1956. С. 463-613.. Как отмечает В. А. Кошелев, в последней части «охотничьей» трилогии «наметился переход к новому направлению А<ксакова>-прозаика <…> она близка по жанру к книге “свободных художественных воспоминаний”» Кошелев В. А. Указ. соч. С. 37. (курсив наш. - А. М.).

Критики и широкая публика восхищались, как правило, «глубоко поэтическим чувством природы» (например, И. И. Панаев в «Современнике», 1854) Цит. по: Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. С. 210., проявившимся в «охотничьей» трилогии, однако в ней была и другая сторона, которую особенно отметил А. С. Хомяков в некрологе Аксакову [1859], - мемуарный При работе над «Записками об уженье» Аксаков использовал свои дневниковые записи (Машинский С. Указ. соч. С. 310, 321) - прием, в котором ярко проявляется мемуарно-автобиографический характер «охотничьей» трилогии Аксакова. характер трилогии.

«Страстный рыболов, лишенный случайностями жизни привычного наслаждения, он (Аксаков. - А. М.) захотел вспомнить старые годы, прежние тихие радости <…> Его <…> слушали с удовольствием, с увлечением; и сам он дал свободу своим воспоминаниям <…>. Сравнительно тесный круг воспоминаний рыболова уступил место воспоминаниям охотника. <…> Когда С. Т. Аксаков перешел от воспоминаний охотничьих к другим, биографическим, своим ли собственным или чужим, но воспринятым как будто собственные, он сохранил ту же простоту, ту же, можно сказать, прямоту в отношении к предметам, ту же добросовестность в воспоминаниях и в воссоздании прошедшего. Снова перечувствовать прошедшее и другим рассказать перечувствованное - вот его единственная задача» Хомяков А. С. Сергей Тимофеевич Аксаков // Хомяков А. С. Полн. собр. соч. Т. III. М., 1900. С. 370-372. (курсив наш. - А. М.).

Работа над собственно автобиографической прозой в середине 1840-х годов шла со значительными перерывами, поскольку Аксаков был занят «записками» об охоте Машинский С. Указ. соч. С. 310; Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. С. 137, 180.. Впрочем, жесткое разграничение мемуарной и не-мемуарной прозы в творчестве Аксакова не имеет большого смысла, поскольку вся она по сути была мемуарной (ср. процитированное выше суждение Хомякова): менялись предметы, которые «вспоминал» Аксаков, но не его художественная интенция.

В 1847 году написан «Отрывок из семейной хроники» Аксаков С. Т. Отрывок из семейной хроники [1847] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 412-416.. В нем рассказываются некоторые эпизоды детства и юности Г. С. Аксакова (1820-1891), второго сына писателя. С учетом этого факта высказывалось предположение, что у Аксакова был замысел расширить хронологические рамки «Семейной хроники» и включить в нее повествование о четвертом поколении семьи (намерение не осуществилось) Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. С. 161. По мнению С. И. Машинского, «Отрывок из семейной хроники» свидетельствует, «сколь серьезно было намерение Аксакова расширить рамки своего повествования и внести в него даже события, связанные с четвертым поколением Аксаковых - т.е. детей писателя» (Машинский С. И. Примечания // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 5 т. Т. 2. М., 1966. С. 494)..

В 1852 году закончен первый отрывок «Семейной хроники» (часть его была опубликована в 1846-м); Аксаков начал систематическую работу над этой книгой Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. С. 180, 185.; в этом же году написан очерк «Знакомство с Державиным (Отрывок из воспоминаний молодости)» Аксаков С. Т. Знакомство с Державиным [1852] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 314-336..

В 1854 году Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. С. 202. завершена работа над мемуарным очерком «Яков Емельянович Шушерин и современные ему театральные знаменитости» Аксаков С. Т. Яков Емельянович Шушерин и современные ему театральные знаменитости [1854] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 337-399.. Тогда же идет работа над «Воспоминаниями», где описываются гимназические (Казанская гимназия) и студенческие (Казанский университет) годы. В начале 1854 года Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. С. 203 Аксаков начинает писать «Историю моего знакомства с Гоголем» Аксаков С. Т. История моего знакомства с Гоголем [1854]. М., 1960.. В этом же году идет работа над очерком «Воспоминание об Александре Семеновиче Шишкове» Аксаков С. Т. Воспоминание об Александре Семеновиче Шишкове [1856] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 266-313. (завершен в 1856-м) Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. С. 225..

Декабрем 1854 года Замысел повести возник не позже 21 декабря 1854 года - датируется по стихотворению «Шестилетней Оле» («Рано дед проснулся»), посвященном внучке Ольге Григорьевне Аксаковой (род. в 1848), дочери Г. С. Аксакова: «Если <Б>ог даст силы, / Ровно через год / Оле, внучке милой, / Дедушка пришлет / Книжку небольшую / И расскажет в ней / Про весну младую / Про цветы полей» (Аксаков С. Т. Шестилетней Оле // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. М, 1956. С. 689-690). Повесть вышла с посвящением «Внучке моей Ольге Григорьевне Аксаковой» (Аксаков С. Т. Детские годы Багрова-внука [, служащие продолжением Семейной хроники] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М., 1955. С. 293). датируется замысел повести «Детские годы Багрова-внука» Аксаков С. Т. Детские годы Багрова-внука [1858] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М., 1955. С. 281-582. (в начале 1858-го она была опубликована отдельным изданием). В начале 1856 года выходит книга «Семейная хроника и Воспоминания».

В 1856-м были дописаны 4-й и 5-й отрывки «Семейной хроники» Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. С. 227, 232, 233; Аксаков С. Т. Семейная хроника [1856] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М., 1955. С. 71-280., которые вошли во второе издание «Семейной хроники и Воспоминаний» (1856). «Воспоминания» Аксаков С. Т. Воспоминания [1855] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 5-163., над которыми Аксаков работал одновременно с последними главами «Семейной хроники», были закончены в начале 1855 года.

В 1856 году Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. С. 225. начинается работа над «Литературными и театральными воспоминаниями» Аксаков С. Т. Литературные и театральные воспоминания [1858] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. М., 1956. С. 5-148.. Тогда же Аксаков пишет повесть «Наташа (Очерк помещичьего быта)» Аксаков С. Т. Наташа [1856] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 417-462. (не закончена), построенную на автобиографическом материале.

В материале повести широко использованы события из жизни сестры Аксакова Надежды Тимофеевны Карташевской (1793/1794-1887) - «сестрицы» в «Детских годах Багрова-внука» и «Воспоминаниях». Таким образом, в основу повествования были положены личные воспоминания Аксакова наряду со свидетельствами сестры Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. С. 238. .

В 1857-м написаны «Воспоминания о Дмитрии Борисовиче Мертваго» Аксаков С. Т. Воспоминания о Дмитрии Борисовиче Мертваго [1857] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 5 т. Т. 2. С. 387-394.. Летом 1858-го Аксаков продиктовал дочери Вере очерк «Собирание бабочек (Рассказ из студентской жизни)» Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. C. 268; Аксаков С. Т. Собирание бабочек [1858] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 164-221.; в декабре - «Встречу с мартинистами» Летопись жизни и творчества С. Т. Аксакова. C. 271; Аксаков С. Т. Встреча с мартинистами [1858] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. С. 222-265. и «Очерк зимнего дня» Аксаков С. Т. Очерк зимнего дня [1858] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 463-466. - последнее свое произведение Машинский С. И. Примечания // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1955. С. 505.. Мы упоминаем «Очерк зимнего дня», так как и этот прозаический отрывок, описывающий состояние природы, построен как фрагмент мемуаров; отметим параллелизм с первым опытом художественной прозы Аксакова - очерком «Буран» (1834).

Таким образом, корпус собственно мемуарной прозы Аксакова включает в себя немногим более десяти названий.

Каждое новое произведение Аксакова принималось публикой с энтузиазмом. Как писал Н. П. Гиляров-Платонов в своем отклике на выход «Семейной хроники» и «Воспоминаний», изданных в одном томе (1856), «[н]есколько недель тому назад вышла эта книга, всеми давно ожидаемая с нетерпением. Ее все успели прочитать, все знают ее содержание: нужно ли прибавлять, что все ею восхищаются?» Гиляров-Платонов Н. П. [Н. Г-въ]. «Семейная хроника и воспоминания» Аксакова // Русская беседа. 1856. Т. 1. Кн. 1. С. 1.

Восхищение было обусловлено, по-видимому, тем, что Аксаков ответил на «заказ» своей потенциальной читательской аудитории, испытывавшей острую потребность в мемуарно-автобиографической литературе и «сиюминутном историзме». По словам Б. М. Эйхенбаума,

«[п]од знаком “фактичности”, “откровенности”, “мемуарности” заново вступает в литературу старик Аксаков - под этим же знаком выступает впервые молодой Толстой и многие другие. Старческий по своей традиции жанр автобиографии, несколько принаряженный, возрождается под пером дебютантов.

Описания детства, как фрагменты («Сон Обломова» Гончарова) или как отдельные вещи, являются в большом количестве - всё под тем же знаком “фактичности”» Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой. Книга первая. Пятидесятые годы. Л., 1928. С. 81-82. См. также в дневниках Эйхенбаума аналогичные замечания о С. Т. Аксакове: Эйхенбаум Б. М. Работа над Толстым. Из дневников 1926-1959 гг. // Контекст. 1981. М., 1982. С. 266-267; Неустроев Д. В., Хачатурян Л. В. Текстологические особенности дневниковых записей Б. М. Эйхенбаума // Известия Воронежского государственного педагогического университета. 2014. № 4 (265). С. 44..

Эту мысль Эйхенбаума (cо ссылкой на него) повторяет Л. Я. Гинзбург: «В 50-60-х годах появляются такие произведения мемуарного жанра, как “Семейная хроника” Аксакова, “Записки из Мертвого дома” Достоевского. С самого начала десятилетия развивается повышенный интерес к исповедям, автобиографиям, в частности к изображению детства. В этой обстановке создается и трилогия Толстого» Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Л., 1971. С. 221.. О «пробуждении» в конце 1840-х годов «широкого общественного интереса к произведениям, посвященным детству и юности», пишет и С. И. Машинский Машинский С. С. Т. Аксаков. Жизнь и творчество. М., 1973. С. 471. (без ссылки на Эйхенбаума). Широкое распространение автобиографически-мемуарного жанра в русской литературе первой половины XIX века было тщательно исследовано А. Г. Тартаковским Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика и историческое сознание XIX века. М., 1997..

В рамках своей концепции литературной эволюции («соотношения фактов литературной эволюции с фактами литературного быта» Эйхенбаум Б. М. Литературный быт [1927] // Эйхенбаум Б. М. О литературе. М., 1987. С. 431. О концепции «литературного быта» Эйхенбаума (в частности, в связи с концепцией «литературной эволюции» Тынянова) см.: Чудакова М. О. Примечания // Эйхенбаум Б. М. О литературе. М., 1987. С. 521-524; Тоддес Е. А., Чудаков А. П., Чудакова М. О. Комментарии // Тынянов Ю. Н. Поэтика, история литературы, кино. М., 1977. С. 507-530., или «генетическим рядом» Эйхенбаум Б. М. Литературный быт. С. 433.) Эйхенбаум рассматривает «заказ на автобиографии и мемуары», появившийся в конце 1840-х - начале 1850-х годов, откликом на который стала, в частности, мемуарная проза Аксакова, как «главный литературный заказ этого времени» Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой. Книга первая. Пятидесятые годы. С. 83.. Однако Эйхенбаум не раскрывает - по крайней мере, обстоятельно - причин, обусловивших формирование «заказа» на автобиографию и описания детства в указанную эпоху Вопрос об отношениях «между фактами литературного ряда и фактами, лежащими вне его» (Эйхенбаум Б. М. Литературный быт. С. 433), исследователями ОПОЯЗа не был решен: «[п]одойдя к задаче построения теоретической истории литературы к концу 1920-х годов, Эйхенбаум и его коллеги перед этой задачей и остановились» (Чудакова М. О. Социальная практика, филологическая рефлексия и литература в научной биографии Эйхенбаума и Тынянова // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 131)..

На наш взгляд, одна из причин, обусловивших «заказ» на описания детства (а значит, практик воспитания и обучения), - это потребность в осмыслении вопросов педагогики, которую русское общество испытывало с начала XIX века. Эту потребность в 1842 году артикулировал С. П. Шевырев, заявивший, что «вопрос о воспитании» стал «вопросом живым, государственным, всенародным» Шевырев С. П. Об отношении семейного воспитания к государственному / Речь, произнесенная в торжественном собрании Императорского Московского университета ординарным профессором русской словесности, доктором философии и членом Педагогического института Степаном Шевыревым // Речи, произнесенные в торжественном собрании Императорского Московского университета. 18 июня 1842. М., 1842. С. 1.:

«Кто же из нас не заметил, что с некоторых пор этот вопрос раздался с такою чудною силою, с какою никогда еще не раздавался в пределах России? Это совершилось на нашей памяти, на глазах наших: мысль о воспитании благотворно пронеслась повсюду и соединила всех <…> И все разнородные думы, все разнородные стремления сосредоточиваются в одной главной цели, в одной главной мысли: как создать в России воспитание единое, живое, народное, соответственное нашей почве и истекающее из потребности нашей жизни» Там же. С. 1-2..

Отмеченная Шевыревым тенденция нарастала в течение 1840-1850-х годов и привела к бурному всплеску педагогики в 1860-е годы, когда реформы охватили все сферы общественной жизни, и в частности систему образования Каптерев П. Ф. История русской педагогики. Пг., 1915. С. 377-400. См. также: Машинский С. Указ. соч. С. 469-470.. Как вспоминал о 1840-х годах Б. Н. Чичерин, «[в] то время петербургские и московские литераторы составляли одно целое, и всякий приезжий из Петербурга: Белинский, Краевский, Тургенев, Анненков, Панаев, считал долгом явиться к московским профессорам, которые принимали его, как своего собрата. Это была дружная фаланга, которая задала себе целью приготовить России лучшую будущность распространением в ней мысли и просвещения. Работа была серьезная: литературная, ученая, педагогическая.

И дело, казалось, шло с вожделенным успехом» Чичерин Б. Н. Воспоминания. Москва сороковых годов. М., 1929. С. 35. (курсив наш. - А. М.). В перечисленном ряду, будь он расширен перечислением имен не только московских профессоров, но и московских литераторов, вполне естественно было бы увидеть и Аксакова: он был органической частью той среды, которую описывает Чичерин и которая соединяла задачи просвещения в широком смысле с задачами педагогики.

Процитированные нами во введении к настоящей работе слова Аксакова из письма А. И. Панаеву - о том, что «Детские годы Багрова-внука» «важнее» всех предшествующих его произведений «в педагогическом отношении», - как нам представляется, проясняются в сопоставлении с приведенным выше фрагментом воспоминаний Чичерина.

Свою миссию Аксаков, как и другие литераторы его круга, видел в «образовании общества», и это воспитание начиналось в детской, в начальной школе. Уходы Толстого в практическую и теоретическую педагогику (яснополянская школа, педагогический журнал «Ясная Поляна», статьи на темы педагогики и журнальная полемика, его «Азбука» и рассказы для детей) были проявлением той же тенденции, о которой писал Чичерин.

Сама «оптика», посредством которой Аксаков рассматривает практики семейного и общественного/государственного воспитания и обучения, участником и свидетелем которых он был, сформирована педагогическим дискурсом, существовавшим в России в XVIII и первой половине XIX века. Как мы показываем в дальнейших разделах этой главы, а также во второй главе, в течение все своей жизни Аксаков находился в непосредственной близости к наиболее влиятельным агентам русского педагогического дискурса.

Эта близость сформировала его «оптику», однако своеобразие поэтики мемуарной прозы Аксакова состоит в том, что конструкция этой оптики, в частности элементы, из которых она составлена, и их генезис, тщательно скрыта.

В связи с вопросом о конструкции «педагогической оптики» Аксакова возникает вопрос, насколько изображаемые им педагогические практики «искажены», модернизированы этой новой оптикой. В другой нашей работе Мазур А. С. «Детские годы Багрова-внука» С. Т. Аксакова: круг и практики чтения в дворянской мемуарной прозе. М., 2017. (неопубл.), посвященной практикам детского чтения, которые описывает Аксаков в мемуарной прозе, мы высказывали предположение, что Аксаков сознательно не изображает собственное обучение чтению по Евангелию или Псалтыри (на этих книгах обычно учились читать его современники).

Рассказывая о том, как после смерти дедушки Сереже Багрову дали Псалтырь, чтобы он читал молитвы, повествователь замечает, что «еще в Уфе выучился читать церковную печать» Аксаков С. Т. Детские годы Багрова-внука. С. 424..

При этом в самом начале повести герой говорит, что «решительно» не знает, «как и когда он выучился читать» Там же. С. 295. . Такое противоречие кажется не случайным на фоне подробного описания повествователем светских книг, которые он читал, и наводит на мысль, что имеет место искажение исторической правды. Однако других примеров искажений автобиографической памяти у Аксакова, под влиянием более поздних наслоений, нам в мемуарной прозе Аксакова обнаружить не удалось.

Педагогические практики, описанные Аксаковым в его мемуарной прозе, много раз подвергались анализу в научной литературе с разных точек зрения. Укажем те из них, которые нам представляются наиболее близко соприкасающимися с границами нашей темы.

В обширной литературе, посвященной Аксакову, в той мере, в которой нам с ней удалось ознакомиться, нам ни разу не встретилось ссылок на статью классика отечественной педагогической мысли П. Ф. Каптерева «Детские годы С. Т. Аксакова.

Психолого-педагогический этюд» Каптерев П. Ф. Детские годы С. Т. Аксакова. Психолого-педагогический этюд // Педагогический сборник. 1890. № 3. С. 225-250. (1890). Статья посвящена психологическому анализу образа Сережи Багрова. Герой автобиографической повести Аксакова интересует Каптерева, родоначальника педагогической психологии в России, как материал для разрабатываемой им новой научной дисциплины.

Каптерев, автор фундаментального труда по истории педагогики в России, как никто другой мог бы, вероятно, обратившись к Аксакову, интерпретировать его мемуарную прозу с точки зрения истории педагогических идей, однако Каптерев ограничился только психолого-педагогическим аспектом.

Тем не менее именно в статье Каптерева наиболее глубоко, как нам представляется, освещаются практики воспитания в семье Багровых-Аксаковых и детско-родительские отношения.

В отклике на «Детские годы Багрова-внука», опубликованном в журнале «Русская беседа», С. П. Шевырев писал: «Педагогия и Психология стоят об руку с этим биографическим эпосом - и он предлагает им много новых замечательных данных для ученых опытов и наблюдений.

И желательно бы весьма было, чтобы психолог и педагог с своих точек зрения взглянули на Детские годы и передали нам свои впечатления» Шевырев С. П. Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением Семейной хроники С. Аксакова // Русская беседа. 1858. Т. 10. Кн. 2. С. 78-79.. Прошло больше 30 лет, прежде чем «Педагогия и Психология» в лице Каптерева откликнулись на этот призыв Шевырева.

В классических для аксаковедения работах С. И. Машинского Машинский С. С. Т. Аксаков. Жизнь и творчество. М., 1973. С. 460-471., Ю. В. Манна Манн Ю. В. Семья Аксаковых: Историко-литературный очерк. М., 1992. С. 15-19, 22-23., В. А. Кошелева Кошелев В. А. Сто лет семьи Аксаковых. Бирск, 2005. С. 22-26. содержится много ценных наблюдений о педагогических практиках в связи поэтикой мемуарной прозы Аксакова.

Имеется ряд работ, специально исследующих ее поэтику и стилистику, что позволяет лучше распознать ее педагогическую семантику Белокоnытова О. М. У истоков русского мемуарно-автобиографического романа (О жанре «Семейной хроники» С. Т. Аксакова) // Известия Воронежского государственного педагогического института. 1970. Т. 104. С. 35-48; Грицанова М. В. Проблема повествования в произведениях С. Т. Аксакова для детей («Детские годы Багрова-внука») // Проблемы метода и жанра: сборник статей. Вып. 14. Томск, 1988. С. 183-199; Созина Е. К. Сознание и письмо в русской литературе. Екатеринбург, 2001; Чуркин А. А. Тема и мотивы семьи в «Семейной хронике» С. Т. Аксакова // Русская литература. 2009. № 1. С. 133-145; Чуркин А. А. Сюжет и герой в мемуарной прозе С. Т. Аксакова // Русская литература. 2009. № 3. С. 109-115..

Наиболее тесно связана с нашей темой глава «Проблема воспитания в дворянской семье. Отцы и дети Аксаковы» в книге Е. И. Анненковой «Аксаковы» Анненкова Е. И. Аксаковы. СПб., 1998. С. 35-47., в которой с привлечением широкого круга источников практики семейного воспитания в семье Аксаковых сопоставлены с аналогичными практиками в других дворянских семьях.

В связи изучением истории детства См. относительно недавний обзор литературы по этому предмету: Ромашова М. В. Дети и феномен детства в отечественной истории: новейшие исследования, дискуссионные площадки, события // Вестник Пермского ун-та. Серия «История». 2013. Вып. 2 (22). С. 108-116. и культуры повседневности в ряде работ наряду с другими историческими источниками привлекается мемуарная проза Аксакова; эти фрагментарные наблюдения могут представлять интерес с точки зрения исследования отразившихся в ней педагогических практик Романова Н. И. Мир вещей в художественно-автобиографических повестях о детстве середины XIX века // Яснополянский сборник: 2012. Тула, 2012. С. 12-19; Мотеюнайте И. В. Еда и чтение ребенка в усадьбе: привычки и проблемы // Русская усадьба: региональные и общекультурные аспекты. Псков, 2015. С. 54-62; Костюхина М. Детский оракул. По страницам настольно-печатных игр. М., 2013. С. 84-85..Как мы уже отмечали во «Введении», указанные исследования мемуарную прозу Аксакова в интересующем нас аспекте не рассматривают. В дальнейших разделах нашей работы мы пытаемся показать, как осмысление Аксаковым собственного и отчасти чужого опыта воспитания и обучения было определено «оптикой», которая сформировалась под воздействием педагогического дискурса, к которому он был причастен.

1.2 Не-мемуарные тексты Аксакова

1.2.1 Письма

Обширное эпистолярное наследие Аксаковых, хранящееся в архивах: Рукописный отдел ИРЛИ РАН (ф. 3, ок. 2500 ед. хр.), РГАЛИ (ф. 10, 576 ед. хр.), Рукописный отдел РГБ (Акс., ГАИС/ III) Анненкова Е. И. Архив К. С. Аксакова // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1975 год. Л., 1977. С. 3. Часть перлюстрированной переписки Аксаковых, в частности письма С. Т. Аксакова, выявлена в копиях, сделанных для III Отделения Собственной Е. И. В. канцелярии (см.: Измозик В. С. «Черные кабинеты». История российской перлюстрации. XVIII - начало XX века. М., 2015. С. 315-316). и других, - до сих пор не опубликовано в сколько-нибудь полном объеме.

Письма Аксакова вводились в научный оборот больше как источники, раскрывающие не столько самого писателя, сколько его адресатов, или представляющие интерес для характеристики других фигур (Белинского Фрагменты писем Аксакова, связанные с В. Г. Белинским, см.: Белинский в неизданной переписке современников (1834-1848) // Литературное наследство. Т. 56: Белинский II. М., 1950. С. 112-116, 130-135, 141, 144-146., Гоголя Письма Аксакова Гоголю (32 письма): Аксаков С. Т. История моего знакомства с Гоголем. М., 1960. С. 121-224., Тургенева Письма С. Т. Аксакова, К. С. и И. С. Аксаковых к И. С. Тургеневу. М., 1894. (Отд. отт. из журнала «Русское обозрение»). и др.) и литературной среды в целом Перечень опубликованных писем Аксакова см.: История русской литературы XIX века: Библиографический указатель. М.-Л., 1962. С. 122-123. См. также библиографию Аксаковых в электронном научном издании (ЭНИ) «С. Т. Аксаков» (http://aksakov.do.am).. Публиковались письма часто с большими купюрами; из публикаций исключалось все то, что относилось к внелитературному быту, а соответственно, в опубликованных фрагментах писем Аксакова не содержится того материала, который интересует нас. Фрагменты некоторых писем цитируются в исследованиях, посвященных Аксакову и его семье См., например: Анненкова Е. И. Аксаковы. СПб., 1998. С. 35-116; Кошелев В. А. Сто лет семьи Аксаковых. Бирск, 2005; Машинский С. С. Т. Аксаков. Жизнь и творчество. М., 1973; Лобанов М. П. Аксаков. М., 2005. С. 81-85 (без указаний на источники); и др.. Ряд писем Аксакова опубликован в последние годы См. например: Кушанкина (Терентьева) Т. А. Из переписки С. Т. Аксакова и М. А. Максимовича // XIII Аксаковские чтения. Уфа, 2012. С. 55-57; Шерстобитова А. В. Письма С. Т. Аксакова из архивного фонда // XIII Аксаковские чтения. Уфа, 2012. С. 173-177; Кушанкина Т. А. Переписка С. Т. Аксакова с О. С. Аксаковой (1840 год) // Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 10 (339). С. 91-94., но в них не содержится необходимого для целей нашей работы материала.

Предпринятый нами выборочный просмотр писем Аксакова, рассредоточенных по различным изданиям, не дал существенного результата для разработки нашей темы: опубликованные письма и их фрагменты практически не расширяют наши представления о педагогических практиках и педагогическом дискурсе Аксакова и его семьи.

1.2.2 Театральная критика: Аксаков как «театральный педагог»

Во второй половине 1820-х - начале 1830-х Аксаков становится влиятельным театральным критиком. Его рецензии на театральные постановки и отклики на различные театральный события публикуются в журналах «Вестник Европы», «Московский вестник», «Галатея»; в 1830-1832 годах - в «Молве» (приложение к «Телескопу»).

Долгое время значение Аксакова как театрального критика - и театрального «педагога» Гудовичев В. Н. С. Т. Аксаков - театральный педагог // Ученые записки Московского института культуры. Вып. 17. М., 1969. С. 270-290. - в научной литературе недооценивалось. Положение изменилось, вероятно, после того, как А. Р. Кугель назвал Аксакова «блестящим критиком, несравнимым по точности, вкусу и обширности театральных знаний» Кугель А. Р. Профили театра. М., 1929. С. 105.. В 4-томнике Аксакова (М.: ГИХЛ, 1955-1956), подготовленном С. И. Машинским, в 3-м томе, собран большой корпус Аксаков С. Т. [Статьи, рецензии, заметки] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. М., 1956. С. 391-629. театральных рецензий и заметок Аксакова. Значительная их часть была впервые републикована, ряд рецензий были атрибутированы Машинский С. И. Примечания // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. М., 1956. С. 735-768..

В 1820-х - начале 1830-х годов Аксаков выступал не только как театральный критик, но и в некотором смысле как театральный педагог: «каждой своей театральной рецензией, заметкой, статьей [он] старался помочь делу правильного художественного воспитания артистических талантов. В этом заключался внутренний, глубокий педагогический смысл его театрально-критических сочинений» Гудовичев В. Н. Указ. соч. С. 270..

Аксаков детально разбирал технику игры московских актеров (жест, мимика, интонация) в связи с характером персонажа. Аксаков оценивал игру актера в соответствии со своим идеалом «простой», «натуральной» игры, в отличие от классицистической манеры исполнения роли - «несчастной методы» декламации («напыщенное методическое чтение по каким-то однообразным нотам») Аксаков С. Т. «Отелло, или Венецианский мавр». Трагедия в пяти действиях [1828] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. С. 425.. Аксаков «понимал педагогическое назначение своих сочинений <…> сознательно ставил в них педагогические акценты, решал педагогические задачи» Гудовичев В. Н. Указ. соч. С. 271. воспитания «истинного актера». Московские актеры высоко ценили его педагогический дар В этом отношении показательно, что, например, М. Д. Львова-Синецкая, готовившая роль Марии в пьесе Шаховского «Керим-Гирей», обращалась за советами по поводу техники игры к Аксакову, а не к автору пьесы Шаховскому или своему прежнему учителю Кокошкину (см.: Гудовичев В. Н. Указ. соч. С. 279). Другой факт, показывающий, как ведущие московские актеры ценили Аксакова-«педагога»: после уничижительной оценки В. А. Ушаковым Аксакова как театрального рецензента и переводчика (ср. у Кс. Полевого: «Ушаков <…> не мог говорить о сочинениях Аксакова без смеха и жестоко преследовал его за перевод <…> Мольера» - Полевой Кс. Записки о жизни и сочинениях Николая Алексеевича Полевого. Л., 1934. С. 248) в его защиту выступили М. С. Щепкин и П. С. Мочалов, заявившие, что «все замечания» Аксакова «об игре актеров» они «уважают» и «читают со вниманием и благодарностью» (Цит. по: Гудовичев В. Н. Указ. соч. С. 271-272)..

Аксаков сам прошел школу замечательного актера и театрального педагога А. Я. Шушерина - этот опыт (Аксаков присутствовал на репетициях Шушерина с актерами) им подробно описан Аксаков С. Т. Яков Емельянович Шушерин и современные ему театральные знаменитости [1854]. С. 394-396.. Кроме того, Аксаков был тесно связан с главными в Москве театральными педагогическими фигурами своего времени - с А. А. Шаховским и Ф. Ф. Кокошкиным. Он особенно отмечал заслуги Шаховского в области воспитания актеров: «Беспрестанно составляя новые пиесы, князь Шаховской имел еще другую цель - и достиг ее: он воспитал ими труппу артистов по новой методе игры <…> ему обязаны мы, что у нас начали говорить на сцене по-человечески» Аксаков С. Т. О заслугах князя Шаховского в драматической словесности [1830] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. С. 523. (курсив Аксакова. - А. М.).

Основные свои взгляды на вопросы воспитания актера Аксаков изложил в статье «Испытание в искусствах воспитанников и воспитанниц школы императорского Московского театра» Аксаков С. Т. Испытание в искусствах воспитанников и воспитанниц школы императорского Московского театра [1832] // Аксаков С. Т. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. С. 576-579. Впервые опубликовано: «Молва», 1832, № 31. (1832). Он критикует театральные школы Москвы и Петербурга за то, что они «не достигают цели и не отвечают даже своему названию»: они не образовывают (курсив Аксакова. - А. М.) актеров и актрис, а «доставляют» театрам «фигурантов и фигуранток, изредка солистов», но их дарования не развиты ученьем Там же. С. 576..