Риторическая полифония текста авторского предисловия в романе Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Риторическая полифония текста авторского предисловия в романе Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы"

Ткаченко Ольга

Аннотация

Статья посвящена исследованию риторических - воздействующих - и полифонических текстовых средств и их взаимосвязи в авторском предисловии романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». В ней подробно рассматриваются риторические приемы, обеспечивающие тексту полифоническое звучание, а также особенности многоголосого текста, значимые для воздействия на читателя и взаимодействия с ним. Актуальность исследования обусловлена в первую очередь недостаточной изученностью риторических структур в художественной прозе Достоевского, а также богатым риторическим потенциалом романного авторского предисловия как литературной формы. Исследование проведено посредством выборки структурно значимых компонентов текста и последующего анализа их функций в романе. Новизна исследования заключается в том, что романная полифония Достоевского впервые рассматривается в нем с точки зрения риторической поэтики. Кроме того, в статье выделяются различные модусы полифонии, впервые описывается хронологическая полифония и полифония текстового пространства, отчасти связанные со спецификой авторского предисловия, но актуальные и для основного текста романа.

Ключевые слова: риторика, полифония, риторическая поэтика, художественный текст, анализ текста, авторское предисловие, диалогизация, Достоевский, Братья Карамазовы, риторическое воздействие

Сегодня, когда с момента публикации книги «Проблемы творчества Достоевского», в которой был впервые описан феномен романной полифонии, прошло без малого девяносто лет, можно с уверенностью утверждать, что концепция М. М. Бахтина представляет собой уникальное явление как критики Достоевского, так и общефилологической мысли. Сложно назвать другую критическую концепцию, которая столь же однозначно определила бы дальнейшее направление исследований творчества какого-либо писателя: более половины века редкая работа, посвященная Достоевскому, обходится без ставшей классической характеристики его как «творца полифонического романа», в котором «слово героя о себе самом и о мире так же полновесно, как обычное авторское слово» [1, с.11]. Но не менее важно и интересно, что сам предмет исследования Бахтина, чутко пойманный и четко описанный им, - романное многоголосие - оказался настолько сложным и многогранным, что попал в поле зрения целого ряда филологических дисциплин, изучающих его в разных аспектах. В данной статье мы будем рассматривать полифонию как явление, принадлежащее области риторической поэтики художественного текста. полифонический текст достоевский риторический

Риторическая поэтика, основные принципы и установки которой впервые системно описаны в работах А. К. Михальской [7, 8], представляет собой особую «область сравнительно-исторической риторики», изучающую «поэтические формы в стандартных, массовых текстах ?...? и риторические формы в художественном (поэтическом) тексте» [7, с. 248]. Применительно к нашей теме, говоря о полифонии как явлении риторико-поэтической природы, мы будем иметь в виду возможности этого текстового феномена в области воздействия на читателя и взаимодействия с ним. Отметим, что возможность и необходимость рассмотрения полифонии текстов Достоевского с позиций риторики давно отмечена учеными [6, с. 250], но до сих пор исследования на стыке риторики и поэтики текста проводятся в основном на материале публицистики писателя [10] и редко и явно недостаточно касаются его художественной прозы.

С установкой на поиск и описание текстовых элементов полифонической природы, выполняющих воздействующую функцию, мы обратимся к тексту «От автора», открывающему роман «Братья Карамазовы». Выбор его для разговора о романном многоголосии обусловлен рядом обстоятельств; два из них, основные и непосредственно связанные со спецификой авторского предисловия как литературной формы, требуют краткого комментария. Во-первых, русское авторское предисловие еще у своих истоков - в древнерусской литературе - использовалось «как важнейший ресурс в установлении контактов с ?...? читателями» [5, с. 3] и, несмотря на дальнейшие значимые трансформации, усложнение структуры и расширение инструментария предисловия, никогда не утрачивало этой функции. Иначе говоря, авторское предисловие исторически представляет собой форму не просто поэтическую, а риторико-поэтическую. Во-вторых, если обнаружение в тексте авторского предисловия риторических элементов, учитывая сказанное выше, вполне ожидаемо, то возможность появления в нем полифонических элементов - средств создания эффекта многоголосого текста - вызывает немалые сомнения. Вне зависимости от вида авторского предисловия, а также набора и соотношения его текстовых функций, оно все же подразумевает авторское (или вымышленно-авторское, в том случае, когда повествование передается рассказчику) комментирование текста [5], что, на первый взгляд, противоречит полифонической установке на неслиянное и равноправное с авторским звучание голоса персонажа.

Забегая вперед, скажем, что указанные два обстоятельства, исходно привлекшие наше внимание к вопросу о соотношении риторического и поэтического в тексте авторского предисловия «Братьев Карамазовых», по результатам анализа этого текста оказались связанными между собой. Последовательное вычленение и сопоставление текстовых полифонических и риторических структур показало, что, вопреки ожиданиям, художественное многоголосие в предисловии представлено, но иначе, нежели в основном тексте романа. Полифония исследуемого текста глубоко риторична, осложнена дополнительными художественными задачами и реализуется в трех формах, обнаруживающих различия как на уровне средств выражения, так и функциональные. Эти формы мы будем называть модусами текстовой полифонии.

Первый модус наиболее близок к традиционному пониманию полифонии как «множественности самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний» [1, с. 10] - того многоголосия, возможность реализации которого в тексте авторского предисловия мы предварительно поставили под сомнение. Cамо заглавие предисловия «Братьев Карамазовых» - «От автора» - в некотором смысле наводит читателя на ложный след: оно обещает форму монолога, однонаправленного текста, явным и единственным субъектом которого является автор романа, а объектом - читатель, в то время как на самом деле текст представляет собой подчеркнуто диалогизированное повествование, в котором невозможно определить однозначно ни субъект (или даже количество субъектов - голосов повествователей), ни объект - аудиторию, которой текст адресован. Так, отмечая невозможность различить и разделить в тексте собственно автора и вымышленного рассказчика, которому передано романное повествование, В. Е. Ветловская пишет: «в предпосланном роману вступлении, где эта грань, казалось бы, должна быть отчетливо проведена ?...?, она демонстративно стерта» [2, с. 21].

Отмеченное слияние голосов автора и рассказчика не полифонично и даже аполифонично: вместо неслиянного звучания голосов и сознаний, оно создает своего рода шумовой фон, в котором голоса подчеркнуто неразличимы. И все же этот шумовой фон имеет непосредственное отношение к многоголосию текста: именно он позволяет отчетливо прозвучать иным голосам, отличным от смежного голоса автора и рассказчика. На неполных двух страницах текстового пространства вступить в дискуссию о будущем романе успевают: потенциальный читатель-скептик («чем же замечателен ваш Алексей Федорович, что вы выбрали его своим героем? Что сделал он такого? Кому и чем известен? Почему я, читатель, должен тратить время на изучение фактов его жизни?» ), читатель-собеседник («Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом и ответите: «Не так» или «не всегда так», то я, пожалуй, и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича» ), «прозорливый читатель» («Разумеется, прозорливый читатель уже давно угадал, что я с самого начала к тому клонил, и только досадовал на меня, зачем я даром трачу бесплодные слова и драгоценное время. На это отвечу уже в точности: тратил я бесплодные слова и драгоценное время, во-первых, из вежливости, а во-вторых, из хитрости» ), все «деликатные читатели», они же русские критики («есть такие деликатные читатели, которые непременно захотят дочитать до конца, чтобы не ошибиться в беспристрастном суждении; таковы, например, все русские критики» ) [3, с. 5-6]. Как видно из выделенных фрагментов, способы ввода, вплетения чужого слова в авторский текст различны: в первых двух примерах мы имеем дело с прямым цитированием, в третьем и четвертом - с несобственно-прямой речью. При этом все приведенные фразы представляют собой яркие примеры одной из основных риторических фигур диалогизации повествования - сермоцинацио - ввода в текст воображаемой или значительно переработанной речи собеседника.

Конечно, в классическом виде сермоцинацио не предполагает равноправия собственного авторского голоса с голосом выдуманным, «втянутым» в текст, а выступает в роли добавочного аргумента к авторскому тезису, призывает читателя присоединиться к авторской мысли посредством приятия или неприятия чужого - третьего - слова, как бы внешнего по отношению к диалогу «автор-читатель». Без сомнения, и в тексте Достоевского о равенстве речи не идет: тон автора-рассказчика подчеркнуто ироничен, местами (см., например, выпад в сторону критиков) колок и пренебрежителен. Однако именно эта колкая ирония, в сочетании с болезненной заботой о мнении читателя и критика о романе и его герое, постоянным умалением (мейозисом) собственной мысли и своего голоса на фоне гиперболизированного возвеличивания встречной реплики публики («Ну а коль прочтут роман и не увидят, не согласятся с примечательностью моего Алексея Федоровича? Говорю так, потому что с прискорбием это предвижу» [3, с. 5]) создают эффект напряженного спора о едва начатом тексте, защиты его от сильного оппонента, эффект голоса, восставшего против другого голоса - влиятельного и опасного. За густо используемыми риторическими средствами диалогизации и полемизации повествования (подробнее о средствах диалогизации в тексте исследуемого предисловия см. [11]) просматривается четкая и довольно сложная риторико-аргументативная структура с тезисом о примечательности главного героя романа - Алеши Карамазова, цепочкой явных и неявных аргументов, доказывающих этот тезис (последовательная идентификация героя как «человека не великого», «деятеля, но деятеля неопределенного, невыяснившегося», «человека странного, даже чудака», установление причинно-следственных связей между этими характеристиками с итоговым заключением «он-то ?...? и носит в себе ?...? сердцевину целого, а остальные люди его эпохи - все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались») и даже аргументативными уловками: ложным отказом от доказательства («Может быть, увидите сами из романа»), так называемой ловушкой [10, 72] - попыткой спровоцировать оппонента, склонного к бездумному отрицанию, на признание правоты доказываемой мысли путем ложного утверждения противоположной мысли («Чудак же в большинстве случаев частность и обособление. Не так ли? Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом, и ответите: «Не так» или «не всегда так», то я, пожалуй, и ободрюсь духом на счет значения героя моего» [3, с. 5]).

Сложность описанной аргументирующей структуры не оставляет сомнений в том, что защита авторского тезиса в тексте - не совсем игровая или совсем не игровая. Читатель, едва открыв роман, оказывается свидетелем острой полемики вокруг него, один полюс которой занят совмещенным голосом автора и рассказчика, другой - собирательным голосом оппонента, разложенным на воображаемые партии критиков разного рода. Реальный читатель, таким образом, попадает в центр натянутого многоголосого биполярного спора, пункт разногласия которого (достоин или не достоин Алеша роли главного героя романа и, как следствие, стоит или не стоит роман с таким героем читательского внимания), конечно, отчасти наигран, но желание автора убедить читателя в «примечательности» своего героя выходит далеко за рамки игрового пространства полемики с воображаемым оппонентом.

Эта особая полифония, состоящая в выведении голосов не только как звучащих свободно и неслиянно, но и друг против друга - по принципу «pro и contra», давшему название идейно центральной книге романа, - одна из важнейших риторических установок текста Достоевского. Именно она заставляет читателя не только расслышать самостоятельные свободные голоса автора и героев-идеологов среди «шумового фона» - игрового гомона, который время от времени сменяет строгое полифоническое звучание текста, - но и присоединиться к одному из них, в данном случае - однозначно к авторскому. Важно, что голос «pro и contra» - голос полемизирующий, доказывающий - может проявлять себя (и чаще всего проявляет) не как голос-образ, но как голос-идея, то есть может озвучиваться рядом персонажей, но мыслиться в художественном пространстве как целое.

Так, в тексте предисловия обнаруживается два уровня риторической диалогизации повествования: неполифоническое разноголосие неразделимого автора-рассказчика и целого ряда критиков, наделенных собственными репликами, но не транслирующих самостоятельных идей, достойных внимания читателя, накладывается на полифонический двухголосый спор, в котором настоящим и серьезным оппонентом автора выступают не воображаемые критики, а возможное непонимание со стороны реального читателя. Первый уровень диалогизации является добавочным риторическим аргументом ко второму, и в то же время оба они служат общим задачам вовлечения читателя в текст и своего рода адаптации его к некоторым особенностям романного повествования. Например, двухголосое хоровое слово в предисловии (подчеркнуто авторское по содержанию и заметно отдаленное от авторского и приближенное к голосу романного вымышленного повествователя интонационно) - только зачин для будущего многослойного слова, с которым читатель будет сталкиваться на протяжении всего романа (так, поучение старца Зосимы можно охарактеризовать как слово, возведенное в четвертую степень: слово Зосимы, пересказанное Алешей, слово которого, в свою очередь, пересказывается рассказчиком, за которым стоит слово высшее, авторское). Только внимательное анализирующее чтение позволяет различить в этом хоре рассказчиков отдельно звучащие голоса, угадать принадлежность той или иной идеи, отделить центральные идеи романа, составляющие авторский замысел, от вторичных, используемых в качестве добавочного средства воплощения этого замысла, отличить голос персонажа от голоса-идеи, голос-тезис от вспомогательных голосов-аргументов. Таким образом, различение и распознавание голосов, к которому текст приучает своего читателя с первых строк авторского предисловия, одновременно и игра - своего рода загадка для читателя, служащая его вовлечению в текст и увлечению текстом, - и ключ к прочтению полифонического романа, в котором «почти нет слова без напряженной оглядки на чужое слово» [1, с. 227].

Второй модус полифонии в предисловии к «Братьям Карамазовым» представлен наложением временнымх пластов текста и может быть назван хронологическим. Следует сразу оговориться, что такое наложение нельзя назвать особенностью именно романного предисловия Достоевского - напротив, оно в некоторой степени является атрибутом любого предисловия, содержащего комментарий к тексту. Речь идет об относительном художественном времени, определяющем соотношение текста предисловия и основного текста произведения. С одной стороны, препозиция предисловия по отношению к тексту предполагает, что оно будет прочитано раньше, чем основной текст произведения, то есть предисловие призвано подготовить аудиторию к чтению основного текста. С другой стороны, предисловие, представляющее собой комментарий к тексту, неизбежно рассматривает этот текст как завершенное, сложившееся, состоявшееся, предполагает вторичность, надстроенность комментария по отношению к объекту комментирования. Говоря иными словами, для читателя содержание предисловия условно предшествует содержанию основного текста, а для автора - наоборот, порождается им. Разумеется, эта условная связь никак не соотносится с реальным временем написания предисловия, здесь мы говорим исключительно о восприятии предисловия, да и то лишь в классическом его варианте.

Совмещение в тексте условно «авторского» и условно «читательского» времени - может осуществляться путем прямого указания на ретроспективность повествования (таковы, например, оба предисловия в «Герое нашего времени», таково и включенное в текст «Братьев Карамазовых» предисловие к «Житию старца Зосимы» [3, с. 260]), а может проходить без всяких пояснений и специальных указаний. В исследуемом тексте, подобно границе между автором и рассказчиком, граница «читательского» и «авторского» времени стерта. Грамматически, с точки зрения употребления временных форм, текст подчеркнуто относит повествование автора к области настоящего («Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. А именно: хотя я и называюАлексея Федоровича моим героем, но однако сам знаю, что человек он отнюдь не великий...»), а восприятие его и потенциальную реакцию читателя - к настоящему и будущему («Последний вопрос самый роковой, ибо на него могу лишь ответить: «Может быть увидите сами из романа». Ну а коль прочтут роман и не увидят, не согласятся с примечательностью моего Алексея Федоровича?» [3, с. 5]), что в полной мере соответствует «читательскому» времени. Содержательно образ Алеши, его история, отношение к нему повествователя (напомним, что повествователь соединяет в себе черты автора и рассказчика и не может быть определен однозначно) и, наконец, сам роман о нем представлены в предисловии как нечто относительно завершенное, сложившееся - принадлежащее «авторскому» времени («беда в том, что жизнеописание-то у меня одно, а романов два. Главный роман второй - это деятельность моего героя уже в наше время, именно в наш теперешний текущий момент. Первый же роман произошел еще тринадцать лет назад, и есть почти даже и не роман, а лишь один момент из первой юности моего героя» [3, с. 5]).

Описанное наложение представляется неклассической формой текстовой полифонии - параллельным, без логического слияния, пояснения, установления причинно-следственных связей, звучанием голосов, хронологически стоящих по разные стороны текста. В то же время негармоническое, без установления четких соответствий и границ, наложение текста завершенного - сюжетного, условно монологического, представляющего собой жизнеописание персонажа - и текста становящегося - воздействующего, диалогического, ориентированного на читателя, разворачивающегося за пределами сюжетных линий - есть не что иное, как форма взаимодействия с читателем. Своеобразное выравнивание авторского и читательского времени в предисловии приводит читателя в текст, делает его частью текста, дает ему важную, надстраиваемую поверх основного текста романа, информацию, как бы опережая само течение повествования. Показателен с этой точки зрения игровой комплимент способностям читателя, утверждающий равную авторской и даже опережающую ее осведомленность читателя в тексте: «Разумеется, прозорливый читатель уже давно угадал, что я с самого начала к тому клонил, и только досадовал на меня, зачем я даром трачу бесплодные слова и драгоценное время...» [3, с. 6]. В качестве комментария к нему напомним лишь, что подобные скрытые комплименты являются одним из основных риторических средств хвалы, призванной установить контакт с аудиторией.

Наконец, третий модус текстовой полифонии в предисловии к «Братьям Карамазовым» функционально близок второму, но основывается не на временном, а на пространственном наложении - наложении художественного (текстового) и нехудожественного (затекстового, жизненного) пространств. Если мы исключим из текста предисловия риторические компоненты, явно ориентированные на установление контакта с читателем, получим ряд собственно информативных сообщений, распадающийся на две группы - факты текстовой и внетекстовой действительности. К первой группе можно отнести сообщения о том, что Алексей Федорович Карамазов - главный герой романа, что человек он «не великий», «деятель неопределенный, невыяснившийся», «человек странный, даже чудак», что автор замыслил два романа, из которых главный - второй и т. д. Ко второй группе относятся сообщения, связанные с комментированием романа опосредованно, не характеризующие напрямую его героя и композицию: «Но странность и чудачество скорее вредят, чем дают право на внимание, особенно когда все стремятся к тому, чтоб объединить частности и найти хоть какой-нибудь общий толк во всеобщей бестолочи. Чудак же в большинстве случаев частность и обособление», «не только чудак «не всегда» частность и обособление, а напротив бывает так, что он-то пожалуй и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи - все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались» [3, с. 5]. Объектом слова первого типа является художественная реальность, по отношению к которой авторское слово имеет конституирующий характер и не предполагает добавочного обсуждения. Слово второго типа, напротив, выражает общие суждения, связывает ими художественную реальность с внетекстовой. В отличие от конституирующих суждений первого типа, вторые представляют собой полемическое слово, к которому может присоединиться или не присоединиться читатель. Как и при наложении временных пластов, текст, таким образом, расслаивается на два голоса, один из которых - авторский, устанавливающий, по отношению к которому читатель является воспринимающим, но пассивным слушателем. Второй голос, напротив, может вместить в себя одновременно автора и читателя, и должен вместить для того, чтобы читательское видение текста совпало с авторским. Читатель при этом уже не пассивный объект авторского слова, а субъект собственного, значимого, приведенного в текст и растворенного в нем посредством авторского «pro и contra», силящегося присоединить читательский голос к авторскому и в то же время предугадывающего возможные возражения и отвечающего на них. Говоря иначе, слово первого типа условно монологично, второго - диалогично, а значит, риторично по своей природе.

В заключение отметим, что все обнаруженные в тексте предисловия риторико-полифонические структуры встречаются и в основном тексте «Братьев Карамазовых». Полифония голосов автора и центральных персонажей сочетается в нем с наложением и смещением текстового времени и пространства, что делает возможным, к примеру, самостоятельное звучание голоса Великого Инквизитора, как и ответ ему неразложимым на отдельные голоса текстом в четвертой степени, как мы обозначили его выше, «Жития старца Зосимы». Следовательно, в дальнейшем эти и другие эпизоды романа, обнаруживающие многоуровневые полифонические структуры, целесообразно рассматривать с точки зрения их риторической функции, с учетом значимого и реального присутствия в тексте не только голосов автора и персонажей, но и читателя.

Библиография

1. Бахтин, М. М. Собрание сочинений : в 7 т. Т. 6. - М.: Русские словари : Языки славянской культуры, 2002 - 799 с.

2. Ветловская, В. Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». - Л.: Наука, 1977. - 199 с.

3. Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений : в 30 т. Т. 14. : Братья Карамазовы: Кн.1-10: ? Л.: Наука, 1976 - 511 с.

4. Короткова, О. В. Стратегии речевого поведения в «Дневнике писателя» Ф. М. Достоевского : диссертация ... кандидата филологических наук : 10.01.10. - Москва, 2000. - 181 с.

5. Лазареску, О. Г. Литературное предисловие: вопросы истории и поэтики (на материале русской литературы XVIII-ХIХ вв.) : автореферат дис. ... доктора филологических наук: 10.01.01. - М., 2008. - 47 с.

6. Лахманн, Р. Демонтаж красноречия. Риторическая традиция и понятие поэтического. - СПб. : Академический проект, 2001. - 367 с.

7. Михальская, А. К. Сравнительно-историческая риторика. - М.: Форум : Инфра-М, 2013. - 320 с.

8. Михальская, А. К. Типология русской словесности в XXI в. и метод лингвосимволического анализа творческого текста // // Язык как материал словесности XXI научные чтения : к 95-летию профессора А. И. Горшкова. - Казань : Бук, 2018. - С. 16-29.

9. Поварнин, С. И. Спор. О теории и практике спора. - СПб.: Лань, 1996. - 160 с.

10. Прохоров, Г.С. Художественная публицистика А. И. Герцена и Ф. М. Достоевского: между риторикой и поэтикой // Вестник Пермского университета. Пермь : ПерГУ, 2013 № 1(21). С. 114-119

11. Ткаченко, О. Ю. Риторическая структура текста авторского предисловия в позднем творчестве Ф. М. Достоевского // Язык как материал словесности XXI научные чтения : к 95-летию профессора А. И. Горшкова. - Казань : Бук, 2018. - С. 124-132

Размещено на Allbest.ru