Сюжетная линия автора в романе А.С. Пушкина "Евгений Онегин"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Омская гуманитарная академия

Сюжетная линия автора в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин»

О.В. Барский

В статье идет речь о некоторых композиционных особенностях романа в стихах «Евгений Онегин». Задействованные здесь Пушкиным монтажные приемы выполняют особую функцию: они являются средством смысловой организации произведения, сообщения ему дополнительного тематического содержания. На первый план выходит сюжетная линия автора, его непростые личные отношения с героем романа.

Ключевые слова: композиция, мотив, сюжетная линия, образ автора, смысловая организация.

Ю.Н. Чумаков отмечает в «Евгении Онегине» «соединение в целостном авторском образе творца романа, рассказчика и персонажа, а также незаметность перехода этих обликов от одного к другому» [1, c. 101]. Такое разделение целесообразно, но, по крайней мере, в первой главе творец романа делает переходы от рассказчика к персонажу довольно заметными, и в этом видится композиционный прием, актуализирующий особую тематическую линию романа.

С первых строф идет продолжительный рассказ о петербургской жизни героя, выдержанный в ироническом светском тоне, не дающем возможности определить позицию рассказчика. Так мог рассказывать об Онегине приятель (каковым и представляется автор), добродушно подшучивающий над превратностями его судьбы, его привычками, его характером. Так мог говорить об Онегине человек, завидующий его светским успехам. Так мог говорить строгий судья, не приемлющий паразитический образ жизни героя. Так мог рассказывать о себе и сам Онегин. Ирония покрывает непроницаемой пленкой истинные мысли, чувства, стремления автора и героя. Мы не знаем, например, каково отношение Евгения к умирающему дяде. С одной стороны, прямо говорится, что он едет за ним ухаживать «денег ради». Но, и не успев застать дядю живым, Онегин становится обладателем огромного наследства. Значит, оно не зависело от скорости приезда Евгения и проявлений милосердия. Мы вполне можем предположить, что племянник любит дядю и искренне желает застать его живым, а циничные высказывания - дань модному скептицизму.

Авторская позиция заметно меняется в сцене посещения Онегиным театра. Автор здесь еще не выступает открыто в качестве персонажа, однако он уже и не прежний отстраненный повествователь, нам открываются его мир, сфера, в которой он сведущ, которая является источником его эстетического удовольствия, будит в нем приятные воспоминания и наводит на грустные размышления. По мере описания эта сфера приобретает все более осязаемые черты, и в конце лирического отступления автор - свидетель конкретного балетного представления с участием Истоминой. Происходит пересечение мира автора и мира Онегина. Мы не знаем, какого рода это пересечение: имеются в виду разные спектакли либо один, который автор представляет в воображении вместе с Онегиным, либо они оба присутствуют на одном спектакле. Ситуация выстроена так, чтобы предполагать все три возможности. Но если первые две имеют отношение только к творческому процессу, то третья открывает сюжетную перспективу - встречу автора и героя. Семантика данной ситуации, безусловно, включает в себя такое допущение. В его пользу говорит параллелизм мотивных комплексов автора и героя: оба театральные завсегдатаи и театральные эрудиты, оба обожают актрис, оба ожидают перемен на сцене, у обоих эти перемены связаны с охлаждением интереса к театру. Однако если для автора последнее - нежелательная вероятность, то для Онегина - свершившийся факт:

пушкин сюжетная линия автор

«…Всех пора на смену.

Балеты долго я терпел,

Но и Дидло мне надоел» [2, c. 14].

К этим словам автор делает примечание: «Черта охлажденного чувства, достойная Чальд-Гарольда. Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной. Один из наших романтических писателей находил в них гораздо более поэзии, нежели во всей французской литературе» [2, c. 191]. С одной стороны, здесь можно увидеть стремление автора противопоставить себя герою, с другой - констатацию двух противоположных позиций, одна из которых со временем может перелиться в другую. Обе позиции согласуются с содержанием «балетного» эпизода. В нем автор и герой как бы примериваются друг к другу, происходит встреча их в чем-то схожих, в чем-то различных взглядов на балет, словно предвещающая будущее знакомство, обсуждения, споры, а может быть, и конфликт. Другими словами, композиционные связи внутри «балетного» эпизода дают повод увидеть в нем завязку сюжетных отношений между автором и Онегиным.

В следующем эпизоде (описание онегинского кабинета) автор возвращается к прежней объективной повествовательной манере и выдерживает ее до рассказа о дружбе с героем. Здесь тон его меняется на страстный, мечтательный, восторженный. Автор с Онегиным имеют общую точку зрения на некоторые предметы, в чем-то схожий жизненный опыт, но и некоторые различия, возможно, обусловливавшие внутреннюю динамику их отношений («Я был озлоблен, он угрюм» [2, c. 23], «Сперва Онегина язык / Меня смущал» [2, c. 24]). О разногласиях друзей ничего не говорится, однако текст построен так, что мы можем предполагать обострение отношений, и даже ссору.

После описания упоительных ночных прогулок («Дыханьем ночи благосклонной / Безмолвно упивались мы» [2, c. 24]) следует строфа, в начале которой Онегин изображен переживающим едва ли не противоположное состояние:

С душою, полной сожалений,

И опершися на гранит,

Стоял задумчиво Евгений… [2, c. 25].

Не произошло ли что-то во время этой прогулки? Обрывается эпизод разлукой друзей, о причине которой приходится строить догадки:

Онегин был готов со мною

Увидеть чуждые страны;

Но скоро были мы судьбою

На долгий срок разведены.

Отец его тогда скончался.

Перед Онегиным собрался

Заимодавцев жадный полк.

У каждого свой ум и толк:

Евгений, тяжбы ненавидя,

Довольный жребием своим,

Наследство предоставил им,

Большой потери в том не видя

Иль предузнав издалека

Кончину дяди-старика [2, c. 26].

Легко прояснить причину расставания, если вспомнить намек автора на свою южную ссылку и указание в примечаниях, что первая глава писалась в Одессе и Бессарабии. Наследственные дела Евгения начались, видимо, в то же время или немного позже. Однако автор почему-то пренебрег легко достижимой ясностью этой мотивировки и построил повествование так, чтобы разлука друзей выглядела обусловленной смертью отца, а затем и дяди Онегина. Евгений якобы был сначала занят похоронами и устройством дел, а потом уехал в деревню. Такую логику диктует наречие «тогда», связывающее тему расставания с темой онегинских наследств. Но текст же ставит ее под сомнение. Во-первых, Онегин не занимался наследством отца. Во-вторых, мы не знаем, сколько времени разделяло кончины отца и дяди; в тексте не говорится, что этот срок был небольшим; более того, «предузнав издалека» может означать, что времени прошло немало. Можно отсюда заключить, что смерти онегинских родственников не являлись причиной разлуки, а сопутствовали разным ее этапам. Зачем тогда нужно было направлять логику читателя в это сомнительное русло? Возможно, чтобы зародить мысль о конфликте между друзьями, из-за которого еще не покинувший Петербург автор прекратил отношения с Онегиным. Так или иначе, причина расставания автора и героя нарочито затемнена. Возникает сюжетная тайна, разгадку которой предполагается найти в дальнейшем действии. Эта неясность дает понять, что линия отношений автора и героя будет продолжена. Причем обозначены два направления, в которых она может развиваться: с одной стороны, ожидание отложенной на «долгий срок» встречи, с другой - прослеживание дальнейшего после расставания пути Онегина. Второе задается наречием «тогда», перебрасывающим тему разлуки к ситуации смерти отца Онегина, затем к смерти его дяди и переезду в деревню. Мы не находим ответа на вопрос о причине расставания ни в этом, ни в последующих эпизодах, но тема как бы невзначай оказывается вплетена в «деревенские» приключения Онегина и то и дело напоминает о себе некоторыми относящимися к ней мотивами.

Описание прибытия Онегина в деревню вновь выдержано в бесстрастной иронической манере. Ее сменяет еще одно противопоставление автора и героя: неприятие последним деревенской жизни дает повод первому принципиально отделить себя от второго - «Всегда я рад заметить разность / Между Онегиным и мной» [2, c. 28] - и буквально пропеть гимн сельским красотам. Это акцентирование разности после сообщения о разлуке вновь рождает подозрение, что она была вызвана конфликтом. Перейдя к теме поэтического творчества, автор высказывается о своем молчании, связанном с любовными переживаниями («Но я, любя, был глуп и нем» [2, c. 30]), об утихающем «следе бури» и все большей сосредоточенности на писательском труде. Можно отсюда предположить, что конфликт, если он имел место, был связан с женщиной, из-за чего, возможно, обстоятельства его и не конкретизированы.

Итак, светско-ироничная, отстраненная, бесстрастная, объективная манера изложения автора-повествователя несколько раз прерывается фрагментами, в которых мы слышим голос экспрессивного, полного мечтаний, планов, радостных и печальных воспоминаний автора-персонажа. Второй явно выделяется на фоне первого, контрастирует с ним, вынуждая искать причину этого различия. Оно, очевидно, обусловлено временем, прошедшим от периода описываемых событий до начала работы над романом. Недаром изменение отношения автора к некоторым сторонам жизни (в первую очередь, к женщинам) в первой главе неоднократно подчеркивается. Возникает вопрос, что могло повлиять на это изменение? Что произошло за это время? Автор-персонаж оказывается заряжен некоторой сюжетной интенцией, предполагающей переход к состоянию, в котором пребывает автор-рассказчик. Конечно, можно все свести к таким «естественным» причинам, как приобретение жизненного опыта, утрата иллюзий, усталость и т.п. Однако текст дает основания и для более конкретной мотивировки перемен, произошедших с автором-персонажем.

В первой главе романа сюжетная интенциональность реализуется, как мы видели, в рамках отношений с главным героем. Рассказ об этих отношениях актуализирует, с одной стороны, мотив разногласия между персонажами, с другой - мотив их согласия. Напряжение, создаваемое двумя данными мотивами, обозначено в «балетном» эпизоде, оно же составляет внутреннюю коллизию их дружбы. Однако о разрешении коллизии в первой главе ничего не говорится, поэтому линия Онегина и автора остается не завершена, а ее главной интригой становится результат данной коллизии. Эта интрига и заброшена в будущее - к окончанию «долгого срока» разлуки друзей, и спроецирована в основное сюжетное действие романа.

Сосредоточимся на моменте, когда должна состояться встреча автора и героя, - заключительной главе «Отрывки из путешествия Онегина». Первую главу связывает с ней ряд структурных соответствий, композиционно уравновешивающих начало и конец романа. В частности, не раз обращалось внимание на перекличку дня Онегина, описание которого дается в первой главе, и дня автора, изображенного в дополнительной главе. Причем «балетному» эпизоду, где возникает предпосылка встречи автора и героя, соответствует оперное представление с балетными танцами, которое посещает автор в конце своего одесского дня. Семантику этой и других параллелей помогают прояснить особенности композиции «Отрывков».

На первый план в данной главе выходит именно композиционное задание. Для нее, как и для всего романа, характерны «композиционная монтажность и постоянные переключения из плана в план на всех уровнях» [1, c. 87], однако здесь, в отличие от других глав, не происходит сюжетно значимых событий. Знаменательно, что тема композиции является главной в прозаическом вступлении к «Отрывкам». В нем обсуждается вопрос, почему данный фрагмент романа расположен не перед последней главой (что соответствовало бы хронологии событий), а был опубликован отдельно. Автор подчеркивает субъективность своего выбора, сделанного, согласно его заявлению, «по причинам, важным для него, а не для публики» [2, c. 197]. Однако автор является персонажем романа, следовательно, все его действия обусловлены сюжетной функцией. В данном случае речь, в сущности, идет о том, что композиционные решения автора продиктованы личными мотивами, которые он ставит выше ясной сюжетно-событийной логики и интересов читателей. Таким образом, уже сама по себе композиционная доминанта в художественной организации «Отрывков» указывает на центральную роль в них образа автора, актуализирует его сюжетную линию.

Композиционно «Отрывки» делятся на две почти равные части: «онегинскую» и «авторскую». В первой изображается движение Онегина от Нижнего Новгорода на Кавказ. В эту часть вставлено лирическое отступление автора, в котором он вспоминает свои былые поэтические восторги, какие-то тайные страсти, «безыменные страданья», но тут же заявляет о новых «прозаических» идеалах («Иные нужны мне картины…» [2, c. 200]).

В «авторской» части, как пишет Ю.Н. Чумаков, «возникает картина вольнолюбивой и кипучей молодости, чуждой рефлектирующего скептицизма» [1, c. 100]. То есть мы слышим голос автора до перемены, упомянутой им в «онегинской» части. Причем оптимистический, жизнеутверждающий стиль «одесского» фрагмента не содержит признаков будущего кризиса, наоборот - он открывает широкую мировоззренческую и творческую перспективу. В.М. Маркович заметил, что стиль «одесских» строф резко выделяется на фоне всего романа. Здесь действует «закон гармонического объединения традиционно противопоставлявшихся стилистических систем» [3, c. 84]. Более того, «оказываются возможными гармонизирующие отношения между материалом и стилем, и отношения эти указывают на возможность реальной гармонии между творческой личностью и миром» [3, c. 84]. В мире, созданном в «одесских» строфах, «Запад без противоречия совмещается с Востоком, шумная городская жизнь не мешает прямому соприкосновению с природой (здесь “солнце южное”, здесь “море”), деловая активность соседствует с беспечной праздностью, а колоритный местный быт уживается с интернациональной художественной культурой <…> Чем дальше, тем отчетливее прорисовываются черты идеального топоса, а еще глубже - черты гармонической модели мира» [3, c. 85-86]. Этот духовный прорыв «из теснин и противоречий ложной цивилизации в безграничность мирового пространства, к высшей гармонии» [3, c. 87] является, по мнению В.М. Марковича, логическим завершением темы побега, заявленной в сюжетной линии автора еще в первой главе.

Однако можно взглянуть на соотношение «одесских» строф и романа по-другому. «Одесский» фрагмент, как неоднократно указывали исследователи, создает кольцевую композицию романа - автор изображен здесь в тот период своей жизни, когда он приступил к работе над «Евгением Онегиным». О чем свидетельствует примечание к первой главе: «Писано в Одессе» [2, c. 192]. Заметим, что оно относится к той части главы, в которой говорится о дружбе автора с героем. К этому примечанию отсылают и заключительные слова романа: «Итак, я жил тогда в Одессе…» [2, c. 205]. Они обращены, с одной стороны, к первому стиху «одесского» фрагмента «Я жил тогда в Одессе пыльной...» и как бы подытоживают «авторскую» часть «Отрывков», а с другой - к будущему произведению, становятся его зачином. Последний стих, как пишет Ю.Н. Чумаков, «дает пищу воображению читателя за пределами текста и в то же время как бы снова начинает только что оконченный роман, первые главы которого писались именно в Одессе» [1, c. 96].

Если учесть, что устремленные к «высшей гармонии» «одесские» строфы предшествуют моменту начала работы над первой главой, где «рефлектирующий скептицизм» проявляется на каждом шагу и где вместо гармонии мы видим «разделенность и полярность двух стилей», выражающую «разделенность и полярность двух сфер самой жизни» [3, c. 81], то напрашивается предположение, что «приобщение авторского “я” к мировой гармонии» - состояние, не обретенное, а утерянное автором, пишущим эти строки. Между финальной сценой «Отрывков» и рассказом о жизни главного героя произошло событие, в результате которого гармония разрушилась.

Вероятно, этим событием стала встреча автора с Онегиным, предвещавшаяся еще в первой главе романа. О том, что она все-таки состоялась, мы можем судить по некоторым композиционным особенностям «Отрывков». Сам переход от поступательного движения по различным районам Кавказа, наблюдающегося в «онегинской» части, к описанию одного места в «авторской» части рождает ощущение, что это место является конечным пунктом путешествия героя. Различие между прежним и нынешним мироощущением автора, объявленное в лирическом отступлении, также предполагает какое-то событие, произошедшее после «одесской» части и ставшее причиной перемены. Естественно предположить, что ее виновником является составляющий контраст жизнерадостному автору герой предыдущей части - Онегин.

В пользу такого предположения говорит и ситуационная «рифма» финалов «онегинской» и «авторской» частей. В сцене посещения Онегиным Бахчисарайского фонтана, завершающей первую, звучит последнее упоминание главного героя в тексте романа:

Зарему я воображал

Средь пышных, опустелых зал…

Спустя три года, вслед за мною,

Скитаясь в той же стороне,

Онегин вспомнил обо мне [2, c. 201].

В этих строках, как и в последних «одесских» строфах речь идет об опустевших просторных залах: в первом случае это - Бахчисарайский дворец, опустошенный историей, во втором - театр, в котором только что закончилось представление. В обоих случаях последний стих оказывается явно обращен в прошлое и неявно в будущее. «Вспомнил обо мне» может означать не только «вспомнил нашу дружбу» или «вспомнил мою поэму», но и «захотел со мной встретиться», или даже «решил со мной расплатиться». В обоих случаях один из смысловых векторов последнего стиха связан с литературным произведением автора: «Итак я жил тогда в Одессе…» отсылает к началу работы над «Евгением Онегиным»; «Онегин вспомнил обо мне» в одном из значений - к поэме «Бахчисарайский фонтан», композиционную семантику которой, заметим, определяет конфликт между рассказчиком и героем [4, с. 90-95].

Сходство ситуаций, в которых изображены герои, - это их встреча на структурном уровне, как бы предвещающая встречу в романной действительности. Аналогичное предвестие мы видели в «балетном» эпизоде первой главы. Последний рядом пунктов связан с «Отрывками». Оба фрагмента делятся на «авторскую» и «онегинскую» части, однако последовательность их разная. В начале обоих фрагментов упоминается Катенин: в «балетном» эпизоде он предстает как «возродитель величавого гения» классициста Корнеля; в прозаическом вступлении «Отрывков» Катенин изображен как приверженец ясной классической композиции. В обоих фрагментах автор предается приятным воспоминаниям: в «балетном» эпизоде - о своих прежних театральных восторгах, в «Отрывках» - о прежних романтических идеалах. В сюжетной основе обоих фрагментов лежит мотив перемен: в «балетном» эпизоде перемены касаются, в первую очередь, театра; в «Отрывках» имеется в виду перемена, произошедшая с автором. В обоих фрагментах композиционными средствами обозначен мотив встречи автора и героя.

Теперь нам становится больше понятен повествовательный перелом, происходящий в «балетном» эпизоде первой главы. Дойдя до него, автор, вероятно, припоминает встречу с Онегиным после того самого театрального представления, о котором рассказывается в последних строфах «Отрывков». Это позволяет ему более живо представить петербургские события почти четырехлетней давности, ощутить себя находящимся на одном спектакле с Онегиным (либо вспомнить одновременное с ним присутствие в театре), придать изображаемому предчувствие близкой встречи. Различие между автором-повествователем и автором-персонажем, а также динамика отношений автора и Онегина в первой главе, по всей видимости, тоже обусловлены этой встречей, точнее, тем, что на ней или после нее произошло. Что именно произошло, мы так и не знаем, но отголоски какой-то драмы «пробрезживают» в описании дружбы автора с героем, а затем и в деревенской истории.

Итак, проанализированные нами эпизоды с участием автора охвачены системой композиционных отношений, семантизация которых актуализирует сюжетную линию, развивающуюся от начала до конца романа. Фигуранты этой линии - автор и Онегин, причем автор выступает в двух ипостасях: автор-повествователь и автор-персонаж. Различие двух этих авторских состояний мотивировано каким-то событием, в котором участвовали автор и герой и которое произошло в Одессе во время или после их встречи. Результатом данного события становится начало работы над романом. Сюжетная линия автора проходит через традиционные этапы - завязку (предвестие знакомства автора и Онегина в «балетном» эпизоде), развитие (период дружбы в Петербурге), кульминацию (одесская встреча) и развязку (начало работы над романом). Кульминационное событие остается не проясненным (возможно, в нем участвовала женщина), однако все последующее повествование, включая рассказ о деревенских событиях, в контексте данной сюжетной линии предстает как следствие одесской встречи, вытекает из нее, несет в себе ее отголоски, черты, более того - имеет целью ее осмыслить.

Библиографический список

1. Чумаков, Ю.Н. Пушкин. Тютчев: Опыт имманентных рассмотрений / Ю.Н. Чумаков. - М.: Языки славянской культуры, 2008. - 416 с.

2. Пушкин, А.С. Полное собрание сочинений: в 17 т. / А.С. Пушкин. - М.: Воскресенье, 1994. - Т. 6. - 700 с.

3. Маркович, В.М. О значении «одесских» строф в «Евгении Онегине» / В.М. Маркович // Пушкин и другие. - Новгород: НовГУ, 1997. - С. 80-92.

4. Барский, О.В. Семантика композиции в поэме А.С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан» / О.В. Барский // Наука о человеке: гуманитарные исследования. - 2012. - № 1(9) - С. 90-96.

Размещено на Allbest.ru