"Не бойтесь, королева": долгая Гражданская война Михаила Булгакова

В ранних редакциях такую контаминацию невозможно себе представить -- собственно, по ее наличию уже можно судить о том, насколько сдвинулась позиция Воланда относительно советской власти.

Вслед за нею начинает меняться и позиция булгаковского дьявола относительно Неба. Если еще в редакции 1936 г. Воланд говорит герою (которого к тому моменту уже называют Мастером), что намерен ходатайствовать перед высшей силой о прощении Коровьева, то в позднейших версиях инерция культуры возвращает Тьму и Свет к противостоянию и -- как следствие -- Воланд теряет способность миловать самостоятельно (хотя по-прежнему высоко ценит это качество -- несмотря на все внешнее недовольство).

Воланд также более не вершит суд над мертвыми -- мотив крайне важный для Булгакова.

Нам также кажется, что примерно в это же время начинает меняться в тексте и роль изображаемого в нем насилия. В ранних редакциях издевательская справедливость, творимая визитерами, как мы уже говорили, одобрена и санкционирована всеми мыслимыми инстанциями, а комические расправы над мелкими функционерами и разнообразными совращенными на те или иные преступления выглядят относительно соразмерно на фоне великого пожара.

Но в отсутствие этого пожара чем дальше, тем больше средства, применяемые Воландом и его шайкой, приобретают дополнительную окраску издевательской избыточности. Воланд ценит милосердие и сочувствует ему, но сам он -- представитель иного ведомства, могущество его слишком велико и слишком несоразмерно человеку. И люди, пусть и по собственной вине оказавшиеся в полной власти этого могущества, от Фриды до -- неожиданно -- Берлиоза, вызывают уже скорее сострадание, нежели злорадство:

-- Михаил Александрович, -- негромко обратился Воланд к голове, и тогда веки убитого приподнялись, и на мертвом лице Маргарита, содрогнувшись, увидела живые, полные мысли и страдания глаза [(2): 727].

Да и цена этой справедливости тоже вызывает вопросы -- ведь даже такое относительно невинное действие, как разгром квартиры критика Латунского, не обходится без пострадавших гражданских лиц -- перепуганного четырехлетнего мальчика, брошенного взрослыми в квартире («Я боюсь, -- повторил мальчик и задрожал» [(2): 705]), что уж говорить о последствиях арестов.

Фактически в последних редакциях Сатана возвращается к своей ветхозаветной роли штатного искусителя, испытателя, противоречащего, ре- визора Провести полную параллель с дьяволом посленовозаветным мешает, например, уже упомянутое обстоятельство, что Воланд регулярно испытывает окружающих на готовность проявить то самое милосердие -- и остается доволен, если добивается успеха. Собственно, Маргарита получила Мастера обратно только после того, как пожертвовала своим шансом (и, как она считала, своей душой), чтобы избавить от наказания совершенно постороннего человека -- Фриду (причем возникает эта сюжетная линия сравнительно поздно, раз появившись в развернутом виде, уже из текста не исчезает, и, соответственно, версия о том, что это -- осколок исходной трактовки образа Воланда, представляется нам маловероятной)., трикстера, представителя обвинения. Завершение этого процесса фиксируется появлением эпиграфа «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно свершает благо».

Но этот же поворот превращает место действия романа в мир, в котором -- как и в мире «Фауста» -- предметом работы дьявола является не уничтожение социально выморочных территорий и возвращение их небытию, а личная нечестность, частная ложь, конкретное предательство. В мир, где эти вещи все еще значимы, несмотря на испортивший людей квартирный вопрос Напомним, что Коровьев, спровоцировав ложным доносом серию арестов в домоуправлении, фактически демонстрирует читателям наиболее действенный -- здесь и сейчас -- способ разрешения этого вопроса.. В мир, где скрупулезно зафиксированные местные особенности Москвы образца тридцатых (со страшными трамваями и не менее страшным «очень коротко ответил откуда» [(2): 768]) поставлены в исторический контекст -- и не выглядят в этом контексте сколько-нибудь уникальными. Где печати на дверях Берлиоза, которых так пугается Лиходеев, висят в контексте «закона об оскорблении величия». Где Коровьев и Абадонна -- в версии 1937/1938 г. -- приносят Маргарите извинения за предательскую резню, произошедшую на предыдущем торжестве с ее участием -- во время Варфоломеевской ночи, а сам бал ста королей и появление на нем современников автора -- например, товарища Ягоды с коллегой Что характерно, впервые эти эпизодические персонажи возникают в версии 1937/1938 г. Многие исследователи отмечали, что на Московском процессе именно Ягоде и его секретарю Буланову было предъявлено обвинение в попытке убить Ежова, обрызгав стены ядом. Белобровцева и Кульюс [2007: 136] указывают, что впервые эта связь была установлена Марией Ламперини в 1984 г. -- служат неким косвенным свидетельством общей обыденности московских и советских обстоятельств, по крайней мере, по меркам Сатаны.

Оказывается, что это все-таки город, где пока еще важно, кто кого и почему предал или не предал; кто написал донос, кто взял взятку, кто готов подобрать и не отдать чужую вещь или прописаться в чужой квартире, а кто -- все-таки нет.

Как следствие, пожары уже не карают столицу целиком, а только изымают из бытия несколько конкретных локаций, связанных с личной памятью героев («Гори, гори, прежняя жизнь!» [(2): 795]). Собственно, создается впечатление, что та рукопись, которую просили разобрать профессора Воланда, в действительности принадлежит не Герберту Аврилакскому, а совершенно иному лицу, а все прочие московские обстоятельства, даже самые важные и страшные, вторичны по отношению к ней и ее истории.

И с каждой следующей редакцией все более определенным становится вердикт, выносимый Воландом в театре. В финальной версии:

-- Ну что же, -- задумчиво отозвался тот, -- они -- люди как люди.

Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, -- из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... В общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их [(2): 627].

Возвращение Сатаны к прямым служебным (пусть и ветхозаветным) обязанностям знаменует в рамках романа превращение Советской России в мир до, а не после конца света. Это более не форма небытия, наступившего после общей катастрофы и преступным образом отказывающегося осознать свою природу, небытия, которое Булгаков десятилетиями пытался описать и назвать по имени, а все-таки форма какой-то жизни, размещенная в истории.

Нам представляется важным, что именно на этой стадии из текста окончательно исчезают и прямые упоминания о Гражданской войне как недавнем прошлом, отбрасывающем тень на настоящее. В ранних вариантах -- как и в фантастических повестях -- эта война, никоим образом не являясь частью действия, присутствует фоново, в виде непременного эха. Например:

Нужно сказать, что обретший дополнительные валентности текст, как и положено роману о дьяволе, отбросил тень не только на настоящее и будущее, но и на прошлое.

Исследователи строили -- и, вероятно, еще будут строить -- немало гипотез о происхождении Коровьева-персонажа, его странного псевдонима и не менее странной истории о неудачном каламбуре, после которого автору пришлось прошутить несколько дольше, чем он считал возможным. Позволим себе добавить дров в эту поленницу.

В 1991 г профессор Джон Босси опубликовал работу «Джордано Бруно и дело посольства» [Bossy 1991]. В этой книге он расследует шпионскую историю четырехвековой давности: в І583 г английский госсекретарь Уолсингэм сумел внедрить своего человека под крыло к французскому послу в Лондоне. Донесения «крота» за несколько лет сохранились полностью--вместе с катастрофической стилистикой, намеренными грамматическими и лексическими ошибками и саркастической подписью «Анри Фагот». (Одним из значений английского fagot/faggot является `вязанка хвороста'. Вязанки эти столь охотно использовали для окончательного решения религиозных и юридических противоречий, что начиная с 50-х годов XVI в. слово fagot/faggot в английском стало стандартным эвфемизмом для «сожжения на костре» -- судьбы, которая, по мнению автора писем, с вероятностью ждала бы его, окажись его «псевдоним» раскрыт.) Босси, сопоставив факты, даты, объем доступной информации и даже те самые ошибки, призванные замаскировать родной язык шпиона, очень убедительно доказывает, что «кротом» был не кто иной, как капеллан посольства -- знаменитый мнемонист и философ Джордано Бруно.

Бруно в своих работах неоднократно высказывался о свете и тьме -- и не удерживался при этом от весьма рискованных каламбуров. Например: «Быть может, и случается свету отделиться от тьмы, если возможно им отделиться одному от другого <...> Поэтому, если один из них удаляется от другого, то скорее подобает тьме отдаляться от света и быть им удерживаемой, нежели наоборот, согласно этому бесспорно божественному, кто бы ни произнес его, изречению: “И свет во тьме светит, и тьма не объяла его” (Иоанн. I, 5)» [Бруно 1976: 135].

Исчезнувший в пламени на площади Цветов, шутивший о свете и тьме пантеист -- а по советской версии безбожник -- и разведчик Анри Фагот вполне мог бы перейти от одной сферы дьявольской деятельности к другой... если допустить, что Булгаков в 1930-е годы какою-то колдовской и мистической силой сумел ознакомиться с гипотезой, впервые высказанной спустя полвека после его смерти.

На наш взгляд, сама возможность формирования такого -- заведомо непреднамеренного -- контекста, говорит о том, насколько изменилась в процессе реорганизации способность «Мастера и Маргариты» образовывать связи и захватывать прежде не имевшие отношения к роману области.

Из белых дверей вывели маленькую женщину в белом халатике. Увидев Ивана, она взволновалась, вынула из кармана халатика игрушечный пистолет, навела его на Ивана и вскричала:

-- Сознавайся, белобандит!

Иван нахмурился, засопел, а женщина выстрелила губами «Паф!», после чего к ней подбежали и увели ее куда-то за двери [(1): 304] Или в еще более политизированной версии 1933 г.:

«Этот мужчина, столкнувшись с Иванушкой, засверкал глазами, указал перстом на Иванушку и возбужденно вскричал:

Стоп! Деникинский офицер!

Он стал шарить на поясе халатика, нашел игрушечный револьвер, скомандовал сам себе:

По белобандиту огонь!

И выстрелил несколько раз губами: “Пиф! Паф! Пиф!”

После чего прибавил:

Так ему и надо!» [(1): 214-215]..

Вообще в поздних версиях создается впечатление, что и эта кровь тоже давно ушла в землю: единственный «белогвардеец» финальной редакции иронически адресован Дантесу, а лихорадочное Иванушкино «...он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам...» В более ранних версиях «к нам» перебирается «белогвардеец» или просто «белый». [(2): 553] опровергается от двойного противного, ибо дьявола, существование которого писатели решительно отрицали, как выяснилось, встретить все-таки можно и даже прямо на Патриарших прудах, а вот «русский эмигрант, перебравшийся к нам» оказался в романе существом совершенно мифическим, хуже всякого Бегемота. Мифическим настолько, что даже всесильное «бессонное» учреждение, занявшись, наконец, расследованием похождений Воланда и присных его, принимается разыскивать не вредителей, не шпионов и не диверсантов из Русского Обще-Воинского Союза (а последних в конце 1920-х -- начале 1930-х было как раз вполне возможно встретить на улицах Москвы и Петербурга -- в том числе и с чрезвычайно печальными последствиями), а всего лишь аполитичную «шайку гипнотизеров и чревовещателей» Вообще прежняя, дореволюционная жизнь существует в финальных редакциях романа разве что упоминаниями старых денег, подробностями биографии несчастной юве- лирши Анны Францевны -- и кличкой розыскной овчарки Тузбубен, отсылающей к знаменитой некогда розыскной полицейской собаке Треф [Белобровцева, Кульюс 2007: 325]..

Заметим, что все описанные выше подвижки очень быстро выходят за пределы, продиктованные непосредственно цензурным первотолчком. Более того, часть изменений в финальных версиях подвергается обратной ревизии, лишающей книгу каких бы то ни было шансов проскочить сквозь челюсти Главлита; например, в последней редакции романа снова и очень отчетливо возникает тема ссылки/лагеря -- в мыслях и видениях Маргариты («Если ты сослан, то почему же ты не даешь знать о себе? Ведь дают же люди знать. Ты разлюбил меня? Нет, я почему-то этому не верю. Значит, ты был сослан и умер...» [(2): 693]), а последней каплей, втолкнувшей Мастера в безумие, становятся донос, арест и следствие. Никакая Лапшённикова этого напечатать заведомо не может.

Тем не менее сражение и Страшный суд исчезают из текста невосстановимо -- ибо именно при их отсутствии роман обретает новое равновесие.

В финале Москва и Ершалаим оказываются отражениями, и уравновешивают друг друга как два равно неприемлемых для Мастера пункта назначения. Но именно эта неприемлемость в сравнении с вечным приютом, где покой Мастера более никто не потревожит, делает оба города местами живой жизни, совместно противопоставленными вечности, где все решено и ничего никогда уже не произойдет.

Тому существует еще одно любопытное косвенное доказательство. Неоднократно отмечалось, что безымянный поэт из текстов 1933-1934 гг. по мере превращения его в Мастера -- и героя романа -- приобретает разительное внешнее сходство с Гоголем -- знаковый образ для Булгакова. (Собственно, в последних редакциях Булгаков даже решил сделать это сходство несколько менее явным.)

Но до поры оставалось незамеченным Отмечено Белобровцевой и Кульюс [2007: 457]; они, однако, помещают Понырева в Институт красной профессуры и постулируют, что «кроме ночи полнолуния, он живет в беспамятстве, в состоянии духовной смерти» [Там же: 457]. С этой интерпретацией несколько затруднительно согласиться, поскольку, во-первых, институт, в котором работает Поны- рев, вполне намеренно маркирован нейтрально, в то время как «ненастоящим» советским учреждениям Булгаков дает характерные говорящие названия (например, МАССОЛИТ), а, во-вторых, как свидетельствует сцена в главе «Конец квартиры № 50», Иван Николаевич прекрасно помнит и о Пилате, и о трех опустевших столбах и наяву [(2): 773]., что зеленые глаза, непокорную светлую / рыжую шевелюру Как было неоднократно замечено, отсылающие к внешности самого Булгакова. К его же судьбе, возможно, отсылает и последующая болезнь профессора., дерзость, решительность и способность к активному действию любовника Маргариты из ранней редакции наследует другой поэт -- Иванушка Бездомный, которого Мастер перед отлетом назовет учеником и которому -- в отличие от ранних версий романа -- предстоит стать историком и унаследовать от Мастера «лунную болезнь», одержимость судьбами Иешуа и Пилата и даже строй речи: «Боги, боги! -- начинает шептать Иван Николаевич <...> -- Вот еще одна жертва луны... Да, это еще одна жертва, вроде меня» [(2): 810]). (Заметим, что речью он теперь совпадает не только с Мастером и Пилатом -- но и с автором.) Более того, у Иванушки появляется своя Маргарита -- женщина, которая бережет его покой.

Масштаб постигших его перемен таков, что сам по себе заставляет оценить характер сдвига, произошедшего с автором: попробуем представить себе ситуацию, где через семь или восемь лет по окончании действия «Собачьего сердца» перед нами вдруг предстанет Полиграф Полиграфович Шариков, который, пусть и вмешательством сверхъестественной силы, искренне увлекся медициной и успешно выучился на врача.

Профессор Понырев -- во всех смыслах переставший быть Бездомным -- фактически продукт совместного труда Воланда и Мастера, несовершенная, но без сомнения вещественная тень, которую уничтоженный роман отбросил все же на мир живых. Свидетельство тому, что жизнь продолжается, история не закончена, а рукописи оставляют след, даже если горят.

Таким образом, в эпилоге город и мир, покинутые героями, наделяются не только бытом, но и бытием. Катастрофа -- случись она с ними -- поглотила бы слишком много живого.

Так когда закончилась Гражданская война для Михаила Булгакова? И закончилась ли?

Нам кажется, что, написав роман, сделавший Москву отражением Иерусалима и местом, где можно все же сказать: «За мной, мой читатель, и только за мной и я покажу тебе такую любовь!», Булгаков впервые за многие годы для самого себя допустил возможность того, что в 1918 г., великом и страшном, история, а вместе с нею жизнь все-таки каким-то образом не прекратили течение свое.

Впрочем, окончательный вердикт нам по-прежнему неизвестен. Конечно, внутрисюжетная вселенская катастрофа была отменена, Москва уцелела, роман обрел новую, крайне жизнеспособную структуру и дополнительную мерность, позволившие Борису Гаспарову говорить о принципиально новой, музыкальной организации текста [Гаспаров 1994: 31-32] -- тем не менее он по-прежнему остается незаконченным.

Город не погиб. Мир не погиб. Текст не погиб. Погиб автор.

Литература

1. Баранов 2007 -- Баранов A. B. «Военная тревога» 1927 г. как фактор политических настроений в нэповском обществе (по материалам Юга России) // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. Вып. 4 / Отв. ред. А. В. Голубев. М.: Ин-т рос. истории РАН, 2007. C. 175-193.

2. Белобровцева, Кульюс 2007 -- Белобровцева И., Кульюс С. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита»: Комментарий. М.: Книжный клуб 36.6, 2007.

3. Брокгауз, Ефрон 1892 -- Энциклопедический словарь / Изд. Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. Т 7а: Выговский -- Гальбан. СПб.: Типо-Лит. И. А. Ефрона, 1892.

4. Бруно 1976 -- Бруно Дж. Светильник тридцати статуй / Пер. А. Х. Горфункеля // Философские науки. 1976. № 3. С. 126-136.

5. Булгаков 2015 -- БулгаковМ. А. «Мастер и Маргарита»: Полное собрание черновиков романа. Основной текст: В 2 т. М.: Пашков Дом, 2015.

6. Булдаков 2012 -- Булдаков В. П. Утопия, агрессия, власть. Психосоциальная динамика постреволюционного времени. Россия, 1920-1930 гг. М.: РОССПЭН, 2012.

7. Виленский и др. 1995 -- Виленский Ю. Г., Навроцкий В. В., Шалюгин Г. А. Михаил Булгаков и Крым. Симферополь: Таврия, 1995.

8. Гаспаров 1994 -- Гаспаров Б. М. Из наблюдений за мотивной структурой романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы: Очерки по русской литературе XX в. М.: Наука, 1994. С 28-82.

9. Гаспаров 1995 -- Гаспаров М. Л. «Грифельная ода» Мандельштама: история текста и история смысла // Philologica. Т 2. № 3/4. 1995. С. 153-198.

10. Горький 1963 -- Горький и советские писатели: Неизданная переписка / Ред. И. С. Зильбер- штейн, Е. Б. Тагер. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1963 (Литературное наследство; Т 70).

11. Золотоносов 1995 -- Золотоносов М. «Мастер и Маргарита» как путеводитель по субкультуре русского антисемитизма. СПб.: ИНАПРЕСС, 1995.

12. Иванов 1985 -- Иванов Вс. В. Переписка с А. М. Горьким. Из дневников и записных книжек, М.: Сов. писатель, 1985.

13. Лебина 2015 -- Лебина Н. Советская повседневность: нормы и аномалии. От военного коммунизма к большому стилю. М.: Нов. лит. обозрение, 2015.

14. Лёвшин 1988 -- Лёвшин В. Садовая 302-бис // Воспоминания о М. Булгакове: Сб. / Сост. Е. С. Булгакова, С. А. Ляндрес, М.: Сов. писатель, 1988. С. 164-191.

15. Лосев 2006 -- ЛосевВ. И. Комментарии // «Мой бедный, бедный мастер...»: Полн. собр. редакций и вариантов романа «Мастер и Маргарита». М.: Вагриус, 2006. С 935-1006.

16. Машкевич 2010 -- Машкевич С. «Фиолетовые лучи» нашей литературы: История одного слуха, который вдохновил Михаила Булгакова // Кіевскій Телеграфъ: [газ.]. 2010. № 10, 12-18 марта. С. 10-11.

17. Михайлик 2004 -- Михайлик Е. Перемена адреса // Новое литературное обозрение. № 66. 2004. С. 93-97.

18. Михайлик 2009 -- Михайлик Е. Булгаков, Шкловский, Уэллс и «косность земли» // Тыняновский сборник. Вып. 13: XII-XIII-XIV Тыняновские чтения. Исследования. Материалы / Ред. выпуска Е. А. Тоддес. М.: Водолей, 2009. С. 242-251.

19. Наумов 1999 -- Наумов В.Н. Открытый финал // Вацлав Дворжецкий -- династия / Сост. Я. И. Гройсман, Р. Я. Левите. Нижний Новгород: Деком, 1999. С. 279-287.

20. Носков, Набокина 2010 -- Носков А. В., Набокина О. В. К замыслу повести М. А. Булгакова «Собачье сердце». Профессор Преображенский и его опыты по омоложению // Про- за.ру. 2010. URL: https://www.proza.ru/2010/02/17/762.

21. Панин 2003 -- Панин С. Е. Хозяин улиц городских. Хулиганство в Советской России в 1920-е годы // Вестник Евразии = Acta Eurasica. 2003. № 4. С. 135-154.

22. Паустовский 1967 -- Паустовский К. Собр. соч.: В 8 т. Т. 4. М.: Худ. лит., 1967.

23. Пришвин 1995 -- Пришвин М. М. Дневники. Кн. 3: Дневники 1920-1922 гг. М.: Мос. рабочий, 1995.

24. Чудакова 1988 -- Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. M.: Книга, 1988.

25. Чудакова 2007 -- Чудакова М. О. Новые работы: 2003-2006. Москва: Время, 2007.

26. Шитц 1991 -- Шитц И. И. Дневник «Великого перелома» (март 1928 -- август 1931 г.). Париж: YMCA-Press, 1991.

27. Шкловский 1990a -- Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи -- воспоминания -- эссе (1914-1933). М.: Сов. писатель, 1990.

28. Шкловский 1990b -- Шкловский В. Б. Сентиментальное путешествие. M.: Новости, 1990

29. Яновская 1983 -- Яновская Л. Я. Творческий путь Михаила Булгакова. М.: Сов. писатель, 1983.

30. Bossy 1991 -- Bossy J. Giordano Bruno and the Embassy Affair. New Haven: Yale Univ. Press, 1991.

References

1. Baranov, A. V (2007). “Voennaia trevoga” 1927 g. kak faktor politicheskikh nastroenii v nepovskom obshchestve (po materialam Iuga Rossii) [1927 “War Alarm” as a determinant of political mood in NEP society (case study: Southern Russia)]. In A. V Golubev (Ed.). Rossiia i mir glazami drug druga: iz istorii vzaimovospriiatiia [Russia and the world through each other's eyes: from the history of mutual perception] (Vol. 4), 175-193. Moscow: Institut rossiiskoi istorii RAN. (In Russian).

2. Belobrovtseva, I., Kul'ius, S. (2007). RomanM. Bulgakova "Master iMargarita”:

3. Kommentarii, [M. Bulgakov's novel The Master and Margarita: Commentary]. Moscow: Knizhnyi klub 36.6. (In Russian).

4. Bossy, J. (1991). Giordano Bruno and the Embassy Affair. New Haven: Yale Univ. Press.

5. Brokgauz, F. A., Efron, I. A. (Eds.) (1892). Entsiklopedicheskii slovar' [Encyclopaedic dictionary] (Vol. 7a). St. Petersburg: Tipo-Litografiia I. A. Efrona. (In Russian).

6. Bruno, Dzh. (1976). Svetil'nik tridtsati statui [Trans. from Bruno, Giordano. Lampas triginta statuarum], A. Kh. Gorfunkel' (Trans.). Filosofskie nauki [Philosophical Studies], 1976(3), 126-136. (In Russian).

7. Buldakov, V P. (2012). Utopiia, agressiia, vlast'. Psikhosotsial'naia dinamika postrevoliutsionnogo vremeni. Rossiia, 1920-1930 gg' [Utopia, aggression and power. Psychological and social dynamics of the post-Revolution period. Russia, 1920s-1930s]. Moscow: ROSSPEN. (In Russian).

8. Bulgakov, M. A. (2015). Master iMargarita: Polnoe sobranie chernovikov romana. Osnovnoi tekst [The Master and Margarita: Complete collection of the novel's drafts. The core text] (2 Vols.). Moscow: Pashkov Dom. (In Russian).

9. Chudakova, M. O. (1988). Zhizneopisanie Mikhaila Bulgakova [Life and times of Mikhail Bulgakov]. Moscow: Kniga. (In Russian).

10. Chudakova, M. O. (2007). Novye raboty: 2003-2006 [New works, 2003-2006]. Moscow: Vremia. (In Russian).

11. Gasparov, B. M. (1994). Iz nabliudenii za motivnoi strukturoi romana M. Bulgakova Master i Margarita [Observations on the motif structure of M. Bulgakov's novel The Master and Margarita]. In B. M. Gasparov. Literaturnye leitmotivy: Ocherkipo russkoi literatureXXv. [Literary themes: Essays on 20^th century Russian literature ], 28-82. Moscow: Nauka. (In Russian).

12. Gasparov, M. L. (1995). “Grifel'naia oda' Mandel'shtama: istoriia teksta i istoriia smysla [Mandelstam's The Slate Ode: History of the text and history of its meaning]. Philologica, 2(3/4), 153-198. (In Russian).

13. Ianovskaia, L. Ia. (1983). Tvorcheskiiput'MikhailaBulgakova [Mikhail Bulgakov's creative path]. Moscow: Sovetskii pisatel'. (In Russian).

14. Ivanov, Vs. V (1985). Perepiska s A. M. Gor 'kim. Iz dnevnikov i zapisnykh knizhek [Correspondence with A. M. Gorky. Excerpts from diaries and notebooks]. Moscow: Sovetskii pisatel'. (In Russian).

15. Lebina, N. (2015). Sovetskaia povsednevnost': normy i anomalii. Ot voennogo kommunizma k bol 'shomu stiliu [Soviet everyday life: Norms and anomalies. From War Communism to Stalinist architecture]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie. (In Russian).

16. Levshin, V (1988). Sadovaia 302-bis [Sadovaia street 302-bis]. In E. S. Bulgakova, S. A. Liandres (Eds.). Vospominaniia oMikhaile Bulgakove: Sbornik [Memoirs about Mikhail Bulgakov: Collection], 164-191. Moscow: Sovetskii pisatel'. (In Russian).

17. Losev V I. (2006), Kommentarii [Commentary]. In "Moi bednyi, bednyi master...”: Polnoe sobranie redaktsii i variantov romana "Master iMargarita” [“My poor, poor Master...”:

18. A complete collection of The Master and Margarita versions and drafts], 935-1006. Moscow: Vagrius. (In Russian).

19. Mashkevich, S. (2010, March 12-18). Fioletovye luchi' nashei literatury: Istoriia odnogo slukha, kotoryi vdokhnovil Mikhaila Bulgakova [Purple rays of our literature: History of the rumour, which has inspired Mikhail Bulgakov]. Kievskii Telegraf''[Kyiv Telegraph], 2010(10), 10-11. (In Russian).

20. Mikhailik, E. (2004). Peremena adresa [The change of address]. Novoe literaturnoe obozrenie [New Literary Review], 66, 93-97. (In Russian).

21. Mikhailik, Е. (2009). Bulgakov, Shklovskii, Uells i “kosnost' zemli” [Bulgakov, Shklovskii, Wells and the “Inertia of the Land”]. In E. A. Toddes (Ed.). Tynianovskii sbornik [Tynyanov collection of articles] (Vol. 13),XII-XIII-XIVTynianovskie chteniia. Issledovaniia. Materialy [12^th, 13^th, 14^th Tynyanov Readings. Studies. Materials], 242-251. Moscow: Vodolei. (In Russian).

22. Naumov, V. N. (1999). Otkrytyi final [An open ending]. In Ia. I. Groisman, R. Ia. Levite (Eds.). Vatslav Dvorzhetskii -- dinastiia [Vatslav Dvorzhetskii -- a dynasty], 279-287. Nizhny Novgorod: Dekom. (In Russian).

23. Noskov, A. V, Nabokina, O. V (2010). K zamyslu povesti M. A. Bulgakova “Sobach'e serdtse”. Professor Preobrazhenskii i ego opyty po omolozheniiu [The concept of M. A. Bulgakov's Heart of a Dog. Professor Preobrazhensky and his experiments at restoring youth]. Proza.ru. Retrieved from https://www.proza.ru/2010/02/17/762. (In Russian).

24. Panin, S. E. (2003). Khoziain ulits gorodskikh. Khuliganstvo v Sovetskoi Rossii v 1920-e gody [Master of the city streets. Hooliganism in Soviet Russia of the 1920s]. Vestnik Evrazii = Acta Eurasica, 2003(4), 135-154. (In Russian).

25. Paustovskii, K. (1967). Sobranie sochinenii [Collected works] (Vol. 4). Moscow: Khudozhestvennaia literatura. (In Russian).

26. Prishvin, M. M. (1995). Dnevniki [Diaries], (Book 2) Dnevniki 1920-1922 gg. [Diaries, 19201922]. M.: Moskovskii rabochii (In Russian).

27. Shitts, I. I. (1991). Dnevnik "Velikogopereloma” (mart 1928 -- avgust 1931 g.) [Diary of the Great Turn (March 1928 -- August 1931)]. Paris: YMCA-Press. (In Russian).

28. Shklovskii, V B. (1990). Gamburgskii schet: Stat'i -- vospominaniia -- esse (1914-1933) [The Hamburg score: Articles -- memoirs -- essays (1914-1933)]. Moscow: Sovetskii pisatel'. (In Russian).

29. Shklovskii, V B. (1990b). Sentimental'noeputeshestvie [A sentimental journey]. Moscow: Novosti. (In Russian).

30. Vilenskii, Iu. G., Navrotskii, V V, Shaliugin, G. A. (1995). Mikhail Bulgakov i Krym [Mikhail Bulgakov and the Crimea]. Simferopol: Tavriia. (In Russian).

31. Zil'bershtein, I. S., Tager, E. B. (Eds.). (1963). Gor'kii i sovetskie pisateli: Neizdannaia perepiska [Gorkii and Soviet writers: Unpublished correspondence]. Moscow: Izdatel'stvo Akademii nauk SSSR (Literaturnoe nasledstvo [Literary heritage]; Vol. 70). (In Russian).

32. Zolotonosov, M. (1995). Master iMargarita kakputevoditel' po subkul'ture russkogo antisemitizma [The Master and Margarita as a guide to the subculture of Russian antisemitism]. St. Petersburg: INAPRESS. (In Russian).

Размещено на Allbest.ru