А. Блок и поэтические стратегии постмодернизма

Ключевые слова: деконструкция, романтизм, палеопостмодернизм, постмодернизм, полицитатность, стратегия, энтропия.

Abstract

Keywords: Deconstruction, romanticism, paleopostmodernism, postmodernism, multicitationality, strategy, entropy.

Настоящую статью хотелось бы начать незатейливым, почти детским стишком, который записан школь-ником в музее села Тараканово:

Блок - это круто!

Блок - это класс! Мы любим Блока,

Блок любит нас.

Эти вирши юного постмодер-ниста практически отражают суть игры, затеянной его представителя-ми с классическим наследием, где Пушкин и Блок выступают в каче-стве центральных героев.

Внутри постмодернистского по-этического пространства развора-чиваются культурные конфликты и дискурсивное поле, которое по-рождает противоположные феноме-ны. Тем не менее, хочется обратить внимание на тот факт, что это худо-жественное пространство, особенно поэтическое, стало таким же табуи-рованным, как и классическое, с представителями которого они, фе-номены, коммуницируют исключи-тельно на игровом поле. К сожале-нию, не всегда соблюдается главное требование любой игры: прежде чем вступать в нее, нужно узнать прави-ла. Они, конечно, известны ее участ-никам, но это не мешает игрокам подвергать эти правила такой же энтропии.

Коммуникативные и дискурсив-ные форматы, использованные ими в деконструктивной борьбе, отлича-ются выдающимся разнообразием. Вполне вероятно, что одна из причин такого явления - стремление унифи-цировать и обобщать дискурсы, ак-центируемые в постмодернистском пространстве.

Целый набор таких дискурсов, всегда множественных и всегда при-надлежащих другому, превратили творчество представителей этой по-эзии в такую же табуированную си-стему, как и классическую. Напри-мер, уже в работах З.Г. Минц 70-х гг., посвящённых поэтике «символиз-ма»: «О некоторых «немифологиче-ских» текстах в творчестве русских символистов», «Символ у Блока» [1], анализируются такие отчетливые базовые черты русского символиз-ма, как неомифологизм, символизм и полицитатность.

В конце 80-х годов начался про-цесс реабилитации авторов совет-ского андеграунда. Одним из первых свидетельств этого процесса был самиздатский журнал «Третья мо-дернизация», поставивший во главу угла постмодернизм и поиск новых художественных форм. Открыто за-звучали имена Дмитрия Пригова, Тимура Кибирова, Льва Рубинштей-на, Вс. Некрасова. Появились много-численные исследования о характере деконструктивизма в их творчестве, о своеобразии поэтического аналога не только с романтиками и футури-стами, но и символистами (особенно с Блоком), и с неоромантиками (Оскар Уайльд). Например, по словам Я. Гордина, в стихах Виктора Сосноры очевидна общая черта представите-лей постмодернистской стратегии: «...не игра, но мучительная попытка перемешать времена, сломать услов-ную структуру, для нашего удобства организующую реальность и раство-риться в этом круговращении, чтобы познать его изнутри» [2: 9]. С таким утверждением согласны известные последователи поэзии раннего пе-риода Н.Л. Лейдерман и М. Н. Липо- вецкий: «Художественное открытие Вс. Некрасова состоит в том, что он абсолютно последовательно создал в своих стихах образ поэта, тотально лишенного индивидуального созна-ния - чем заложил фундамент кон-цептуализма в постмодернистской поэзии (Пригов, Рубинштейн)» [3: 392-393].

Неоднократно при анализе по-эмы Венедикта Ерофеева «Москва

- Петушки», главного художествен-ного и философского манифеста рус-ского постмодернизма 1970 - 1990 годов, цитировались слова главного героя «. я дал им почитать «Соло-вьиный сад» поэму Александра Бло-ка. Авторы сравнивают реакцию на поэму с «нисходящей параболой». Пафосный стиль повествования Ве-нечки в начале текста, начавшись нарочито грубым антуражем (пьян-ки, блядки и прогулы), закончился библейским контекстом («О, краше Соломона одетые полевые мыши») [4: 20]. При этом как основная осо-бенность поэтики Ерофеева выделя-ется гротескное сложение высоких и низких стилистических пластов

- прием для схождения несовмести-мых смыслов.

Пародийно непочтительное от-ношение к любым культурным ми-фологемам - в некотором роде гене-ральная черта поэзии этого периода. Литературоведы указывают, напри-мер, на игровой характер поэзии Д. Самойлова. Чаще всего они ссы-лаются на его последний сборник «В кругу себя», название которого отсылает к его собственным стро-кам: Я сделал вновь поэзию игрой / В своем кругу. Удивительная, на наш взгляд, встреча Л. Толстого А. Блока и Д. Самойлова рассматрива-ется в эссе Екатерины Туповой «Тол-стовские мотивы», в поэме Давида Самойлова «Возвращение» (1988) и в других текстах разных жанров.

Читается данное ассоциатив-ное сравнение через призму особен-ностей мифологизации, характер-ной для постмодернистской поэзии, указывающей на характер сопри-косновения Блока и стратегий этой поэзии. Стихотворение Блока «На железной дороге» (1910), по его соб-ственным словам, бессознательно связано с романом Толстого «Вос-кресение». В представлении Е. Ту- повой, Самойлов вводит новую ассо-циацию: роман «Анна Каренина».

Е. Тупова видит прямую отсылку в строках поэта:

Она грохочет неустанно

К черте последнего итога.

И вот уже захлебнулась Анна

В реке Железная дорога.

Трудно не выделить в поэзии постмодернизма постоянную конта-минированную отсылку к известно-му - своеобразный ключ к разгадке. И творчество Блока очень часто на-ходится в поле зрения таких авто-ров, как С. Бирюков [5: 220-221]. Самое тонкое и остроумное доказа-тельство этому - статья М.Л. Гаспа-рова «Сотри случайные черты» (А. Блок и Вс. Некрасов)».

Хрестоматийное положение постмодернистской стратегии: все уже сказано, все слова принадлежат уже другим. И надо творить, исхо-дя из этого постулата, смешивать и трансформировать знакомое, чтобы создавать нечто совершенно новое. Пятистишие В. Некрасова рассма-тривается М. Гаспаровым именно с такой точки зрения:

Сотри случайные черты

Три четыре

Сотри случайные черты

Смотри случайно

Не протри только дырочки [6: 86].

Первая строка - известная ци-тата из Блока (из пролога к поэме «Возмездие»), которая совмещается с шуткой - каламбуром: три да три да три - что получится? И перед нами предстает с очевидностью вы-сокое и житейское - излюбленный прием не только Вс. Некрасова, но и других авторов той же эстетической позиции.

Рефлексия, связанная с творче-ством Александра Блока, в творче-стве Вс. Некрасова встречается до-вольно часто и, судя по всему, несёт концептуальный смысл. Вот экс-перимент со строкой из «Скифов», близкий по приёму к рассмотренно-му выше тексту.

Нас тьмы

и тьмы, и тьмы

и тьмы и тьмыитьмыитьмыть мыть и мыть [7: 56].

А также стихотворение- комментарий к ударной фразе ста-тьи «Интеллигенция и революция: А дух есть музыка... Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слу-шайте Революцию [8: 239], которое называется «Музыкальная фраза»:

Слышали

Музыку

Боже ты мой

И какие же уши

Слушали

Музыку

РевОлюции

Музыка музыкою [7: 34].

Отношение к Александру Блоку у Всеволода Некрасова во всех трёх текстах довольно критично. Вс. Не-красов - поэт-концептуалист, про-тивопоставивший правде устного речевого потока штампы «высокой» письменной речи. Очевидно, что блоковские романтические призы-вы для Вс. Некрасова соотносятся со вторым началом, и он их изящно де- конструирует. Те же самые цитаты- мемы из поэзии Александра Блока у следующего поколения поэтов, у представителей постсоветского пост-модернизма, вызывают иную, более сдержанную аналитическую реак-цию. Так Алексей Корецкий пишет:

Сотри случайные черты, -

и не увидишь собственную душку,

но ты уткнёшь ослепшие персты

в кавказский говор черноты, запущенной на полную катушку.

Но чем застылей и слепей растянутое созерцанье, - тем явственней и холодней мышино-серое мерцанье.

То не закат и не рассвет, но - лампочек перегоревших тот свет, непредумышленный балет частиц, случаянно засевших на колеях чужих планет [9].

Смысл стихотворений-откликов Вс. Некрасова и Алексея Корецко-го формально совпадает: «стирание случайных черт» приводит не к вИ-дению прекрасности мира, а к попа-данию в иную, страшную, докуль- турную реальность, в «дырочку» или в «мышино-серое мерцанье», в «случайно засевших» «тот свет лам-почек перегоревших». Но если текст Вс. Некрасова полемичен и ироничен по отношению к блоковскому призы-ву, то стихотворение А. Корецкого ограничивается тем, что корректно его поправляет. Для него важна не столько личность А. Блока, сколько метафизика его высказываний.

Один из самых талантливых представителей концептуализма Ти-мур Кибиров, тонкий знаток русской поэзии XVIII века, поклонник В.К. Тредиаковского, посвятивший ему два стихотворения, демонстративно и пародийно использует постмодер-нистские стратегии: монтаж цитат, столкновение различных стили-стических пластов, буквализацию поэтических и идеологических клише, эстетику ничтожного и пошлого.

Тимур Кибиров очень любит эпи-графы, потому они не бывают для него случайными. Достаточно об-ратиться к текстам, чтобы увидеть существующую интертекстуальную связь между ним и эпиграфом.

Например, стихотворению, оза-главленному «К вопросу о роман-тизме», предпосланы упоминав-шиеся выше строки А. Блока: Всем телом, всем сердцем, всем сознани-ем - слушайте Революцию. Многое написано о воинствующем антиро-мантизме творчества Т. Кибирова; подробно этот вопрос рассмотрен в публикации К. Анкудинова [10: 38-47]. Сцепление этого стиха не только с Блоком, но и со всей преды-дущей русской романтической тра-дицией выглядит почти вызываю-ще. Первая строка так и звучит: И скучно, и грустно, - и дальше все состоит из монтажа «революционно-романтических» цитат, завершаю-щихся в виду угрозы гибели нарратора комично-покаянным отказом от романтизма.

Да здравствуют музы! Да здрав-ствует разум!

Да здравствует мужество, свет и тепло!

Да здравствует Диккенс, да здравствует кухня!

Да здравствует ленкин сверчок да герань! [11: 273].

К. Анкудинов так интерпретиру-ет это: «Кто здесь является героем- нарратором? Из чьих уст исходит мо-нолог, являющийся стихотворением «К вопросу о романтизме»? Упоми-нание «Ленки» (реальной личности, имеющей самое прямое отношение к реальному Тимуру Кибирову) дела-ет ответ на эти вопросы очевидным: герой-нарратор стихотворения - сам поэт, Тимур Юрьевич Кибиров соб-ственной персоной. Он не разобла-чает «романтизм» во внешнем бы-тии от лица условно-сатирической «маски»; он борется с ненавистным «романтизмом» в себе, изживая его. В виду этого обстоятельства стано-вится понятно, почему «романтизм», описываемый Кибировым, носит столь отталкивающий и карикатур-ный характер» [10:42-43]. Примерно так же читаются «Рождественские аллегории», к которым опять пред-послан А. Блок: «Да, и такой моя Россия...». В стихах реконструиро-ваны и реанимированы многие тог-дашние клише («задом вертит Ле-онтьев», и рядом «Сталин глядит»). Это история разбившихся надежд, уходящей жизни, которую оплаки-вает «батя», «отец». Уже само на-звание отсылает нас к предыдущим традициям, к имени И. Бродского, к его знаменитым рождественским циклам.

Тимур Кибиров склонен писать различного рода послания друзьям, соединять себя тесно с поколением не только нравственно-этической ни-тью, но и творческой: Дети страш-неньких лет забуревшей России/ Фантомасом взращенный помет, / в рукавах пиджаков мы портвейн про-носили.... Это кибировский «Солнце- дар», пронизанный поколенческими рефлексами.

Доминантная отсылка «страш-неньких лет» даже не требует ком-ментариев, ибо эта метафора выве-дена в заглавие блоковского цикла «Страшный мир». Хотя у Тимура Кибирова безусловно есть «личная своя синдроматика», как любил го-ворить Дмитрий Пригов.

Необходимо обратить внимание, что постмодернистская поэзия обду-манно выбирает своих ключевых ге-роев: Пушкин, Блок, а позже к ним присоединится Бродский, спароди-рованный в привычном духе. Сво-еобразной иллюстрацией к такому утверждению звучат слова в «Лист-ках из дневника» А. Ахматовой: «Блока я считаю (одним из) не толь-ко величайшим европейским поэтом первой четверти двадцатого века, но человеком - эпохой, т.е. самым ха-рактерным представителем своего времени» [7: 160]. Тимур Кибиров направляет послание художнику Семену Файбисовичу цикл «Две-надцать сонетов к Саше Запоевой»» (1995), своей маленькой дочке, отсы-лая нас за объяснениями к И. Брод-скому «Двенадцать сонетов к Марии Стюарт». И здесь тоже есть диалог с Александром Блоком.

В отношении к личности и к творчеству Александра Блока про-слеживается чёткий водораздел между постмодернистами советско-го андеграунда и их наследниками из последующих поколений, теми, чья активность пришлась уже на постсоветский период.

«Советский андеграундный постмодернизм» был замешан на отечественном изводе соц-арта, а, если говорить прямо, на неприятии авторами советской действительно-сти и на стремлении деконструиро- вать официальную государственную идеологию со всеми её источниками. Александр Блок провинился перед антисоветским андеграундом тем, что принял большевистскую власть и на некоторое время стал её гла-шатаем. Так, по поэтическому сви-детельству Ивана Елагина, Даниил Хармс сказал: Блок - на оборотной стороне / Той медали, - объяснил он мне, - / На которой (он рубнул спле-ча) - / Рыло Лебедева-Кумача [13: 720]. К идеологическому неприятию наследия А. Блока представителями андеграунда в 70-80-е годы ХХ века прибавилось метафизическое непри-ятие блоковского «романтического двоемирия» (постмодернистскому дискурсу свойственно отрицание ро-мантического мировоззрения). Ав-торы противопоставляли дуалисти-ческой символистской концепции А. Блока свои «твёрдые начала» - то христианский традиционализм в духе Г. К. Честертона и «обыватель-ские радости» (Т. Кибиров), то «есте-ственную речь» (Вс. Некрасов), то «нерациональный и непредсказуе-мый поток жизни» (Вен. Ерофеев, у которого в поэме «Москва-Петушки» знакомство рабочей бригады с «Со-ловьиным садом» привело к мас-совой скупке «Свежести»). У всех этих авторов диалог с Александром Блоком принимал полемический ха-рактер. Даже поэты, вписавшиеся в официальную советскую иерархию, такие как упомянутый выше Давид Самойлов и Юрий Кузнецов, позво-ляли себе антиблоковские интенции (завуалированные у Д. Самойлова, например, в стихотворении «Ноч-ной гость» или в известной балла-де «Поэт, Пестель и Анна»; откры-тые и резкие у Юрия Кузнецова). У постсоветских же постмодернистов Александр Блок часто оказывается союзником.

Иллюстрацией этих изменений является обращение к блоковско-му образу «Руси-жены». Он вызы-вает категорическое и агрессивное несогласие как у Юрия Кузнецова: Мелькнул в толпе воздушный Блок, / Что Русь назвал женой, / И лучше выдумать не мог / В раздумье над страной [14: 353]), так и у Тимура Кибирова: Женой Александр Алек- саныч / назвал тебя - ну сказанул! Тут Фрейду вмешаться бы впору, / тут бром прописать бы ему [11: 275]. Стихотворение представите-ля следующего поколения Дениса Новикова «Россия» было написано в постсоветском 1992-м году. Ему предпослан эпиграф из А. Блока «... плат узорный до бровей». Денис Но-виков обращается к России не как к жене, а традиционно - как к матери, однако эта поправка не сопровожда-ется антиблоковскими выпадами, как у Ю. Кузнецова и Т. Кибирова. Образ Родины в его стихотворении выстраивается из концепта «Руси- жены» А. Блока, но этот образ совер-шает трансформации применитель-но к современности 1992-го года и в полном соответствии со стратегия-ми постмодернизма. «Русь-жена» (в нарративе Д. Новикова - «мама») проживает долгую жизнь и обретает черты современности - ущербность, зависимость от соседей:

Ты белые руки сложила крестом,

лицо до бровей под зелёным хрустом, ни плата тебе, ни косынки - бейсбольная кепка в посылке.

Износится кепка - пришлют паранджу,

за так, по-соседски [15: 98].

и упрямая советская неадек-ватность, сравниваемая с алкоголизмом:

Последний рассудок первач помрачал.

Ругали, таскали тебя по врачам,

но ты выгрызала торпеду

и снова пила за Победу [15: 98].

В последней строфе стихотворе-ния Дениса Новикова амбивалентно-злая постмодернистская ирония разрешается пронзительным сочув-ственным лиризмом с фольклорны-ми коннотациями...

Поедешь налево - умрёшь от огня.

Поедешь направо - утопишь коня.

Туман расстилается прямо.

Поехали по небу, мама [15: 99].

Традиционный постмодернизм (палеопостмодернизм), замешан-ный на отрицании и на тотальной деконструкции, в этом стихотворе-нии диалектически сменяется «пост-постмодернизмом», совмещающим сознательную игру с культурными знаками и искренний патриотиче-ский пафос. Если палеопостмодер-низм враждебен романтизму (равно как любому замкнутому культурно-му направлению), то «новый пост-модернизм» (неопостмодернизм) мо-жет быть солидарен, в том числе, с романтизмом. В соответствии с этим Александр Блок из «прокля-того модерниста», подлежащего де-конструкции, превращается в то-варища и соратника современных поэтов, пользующихся многообраз-ными стратегиями постмодернизма. Также «. в последние десятилетия сформировалась тенденция об ори-гинальности поэтики Блока и тес-ной связи с русским романтизмом XIX века (В. Жуковский, Ф. Тютчев, А. Фет и др.). Это свидетельствует о желании выстроить единую концеп-цию развития русского романтизма, в которой справедливо занимает свое место Блок. Экзистенциальное худо-жественное сознание и его выраже-ние у всех этих художников имеет убедительное общее ядро» [16: 159]. Уместно к этому добавить и связь с поэтической практикой русского постмодернизма.

Примечания

1. Минц З.Г Функция реминисценций в поэтике А. Блока // Ученые записки Тартусского гос. университета. Тарту, 1973. Вып. 3-8.

2. Гордин Я. Школа теней, или Возвращение невидимок (заметки). Предисло-вие // Виктор Соснора. Возвращение к морю. Лирика. Ленинград: Советский пи-сатель, 1989.

3. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Русская литература XX века (1950-1990 годы). Т. 2. 5-е изд. Москва: Академия, 2010.

4. Ерофеев В. Москва - Петушки // Исповедь порока. Ставрополь: Ставрополь-ское книжное издательство, 1991.

5. Бирюков С. Нетрадиционная традиция // Новое литературное обозрение. 1993. № 3.

6. Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т. 2. Москва: Языки русской культуры, 1977.

7. Некрасов Вс. Стихи из журнала. Москва: Прометей, 1989.

8. Блок А. Собрание сочинений: в 6 т. Т.4. Ленинград: Худож. лит., 1982.

9. Корецкий А. URL: http://seredina-mira.narod.ru/koralexnew.html.

10. Анкудинов К.Н. Романтизм против романтизма: дискурсивные парадоксы поэзии Т. Кибирова // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер.: Литературоведение, журналистика. 2014. № 4.

11. Кибиров Т. Сантименты. Восемь книг. Белгород: Риск, 1994.

12. Ахматова А. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 2. М.: Правда, 1990.

13. Елагин И. Память. Поэма // Ново-Басманная 19. Москва: Худож. лит., 1990.

14. Кузнецов Ю. Избранное. Москва: Худож. лит., 1990.

15. Новиков Д. Виза. Москва: Воймега, 2007.

References

Размещено на Allbest