Обоснование философии как строгой науки

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Обоснование философии как строгой науки

С самого момента своего возникновения философия выступила с притязанием быть строгой наукой. Этому притязанию философия не могла удовлетворить ни в одну эпоху своего развития. Господствующей чертой новой философии является то, что она стремится, конституироваться в строгую науку. Между тем философия лишена, как и прежде, характера строгой науки. Даже самый смысл философской проблемы еще не приобрел научной ясности.

Философии нельзя учиться потому, что в ней нет таких объективно понятых и обоснованных идей, и потому ей недостает еще логически прочно установленных и вполне ясных проблем, методов и теорий. Я не говорю, что философия - несовершенная наука, я говорю, что она еще вовсе не наука.

Несовершенны все науки, даже точные науки. Они, с одной стороны, незаконченны; с другой стороны, в уже разработанном их содержании заключаются некоторые недостатки.

Совершенно иного рода несовершенство философии. Она располагает не просто неполной и только в отдельном несовершенной системой учений, но попросту не обладает вовсе системой .

Хорошо осознанная воля к строгой науке характеризует сократовско-платоновский переворот философии и точно также научные реакции против схоластики в начале нового времени, в особенности декартовский переворот. Данный толчок переходит на великие философии XVII и XVIII столетия, обновляется с радикальнейшей силой в критике разума Канта и оказывает еще влияние на философствование Фихте.

Только в романтической философии впервые наступает перемена. Как ни настаивает Гегель на абсолютной значимости своего метода и учения - в его системе все же отсутствует критика разума, делающая вообще возможной философскую научность. Философия эта в последующее время оказала дурное действие в смысле ослабления или искажения исторического влечения к построению строгой философской науки.

Гегельянство вместе с усилением точных наук вызвало те реакции, в результате которых натурализм XVIII века получил чрезвычайно сильную поддержку и со всем скептицизмом, исключающим всякую абсолютную идеальность и объективность оценки , решающим образом определил мировоззрение и философию новейшего времени.

С другой стороны, гегелевская философия оказала воздействие в смысле ослабления философского стремления к научности, благодаря своему учению об относительной истинности всякой философии. Благодаря превращению метафизической философии истории Гегеля в скептический историцизм определилось в существенном возникновение новой "философии мировоззрения." Она оказывается свободной от стремления к научному учению.

Великие интересы человеческой культуры требуют образования строго научной философии. Философский переворот в наше время должен быть одушевлен стремлением к новообоснованию философии в смысле строгой науки.

Это стремление жизненно и притом именно в самом господствующем натурализме. Он преследует идею строго научной реформы философии. Но все это совершается в такой форме, которая ложна в своем основании. В наши дни радикальная критика натуралистической философии является важным делом.

Что же касается переворота, происходящего в наше время, то он, правда, в существенных чертах направлен антинатуралистически, - и в этом его правота, - но под влиянием историцизма он уклоняется, по-видимому, от линий научной философии и хочет слиться с одной только философией миросозерцания. Принципиальным разъяснением различия обеих этих философий и оценок их относительного права занята вторая часть.

2. Натуралистическая философия. Понятие натурализма

Натурализм есть явление, возникшее как следствие открытия природы.

Натуралист не видит вообще ничего, кроме физической природы.

То, что является характерным для всех форм натурализма, есть, с одной стороны, натурализование сознания, а с другой - натурализование идей, а с ними вместе и всех абсолютных идеалов и норм. Натурализм пытается реализовать принцип строгой научности во всех сферах природы и духа, и стремится к решению философских проблем бытия и ценности с точностью естествознания.

Всякое естествознание наивно. Природа, которую оно хочет исследовать, существует для него просто в наличности. Вещи существуют как покоящиеся, движущиеся и изменяющиеся в бесконечном пространстве. Познать эти само собой разумеющиеся данности в объективно значимой строгой научной форме и есть цель естествознания.

То же самое относится и к природе в расширенном, психофизическом смысле и к психологии в особенности.

Психология столь же мало есть и может быть философией, как и физическое естествознание, она все же - через посредство феноменологии, - должна ближе стоять к философии и в своей судьбе оставаться самым внутренним образом переплетенной с нею. Отсюда, можно усмотреть, что всякая психологическая теория познания вступает на путь смешения чистого и эмпирического сознания или, что то же самое, что она "натурализирует" чистое сознание.

Современная точная психология чужда философии. Психологическая наука должна быть признана заблуждением. Присущая этой психологии основная черта заключается в пренебрежении всяким прямым и чистым анализом сознания, а именно требующим систематического проведения "анализом" и "описанием" имманентных данностей, открывающихся в различных возможных направлениях имманентного созерцания. Для экспериментального установления своих психофизических или психологических закономерностей она ограничивается грубыми понятиями, как то: понятиями восприятия, фантастического созерцания, высказывания, счисления и перечисления, распознавания, ожидания, удерживания, забвения и т.д.

Что постоянно вводило в заблуждение эмпирическую психологию со времени ее зарождения в XVIII веке, так это ложное представление о естественнонаучном методе по образцу метода физико-химического. Господствует убеждение, что метод всех опытных наук, рассматриваемый в его принципиальной всеобщности,- один и тот же.

Следовать же естественнонаучному образцу - значит почти неизбежно натурализировать сознание, что запутывает в противоречия.

В психической сфере нет никакого различия между явлением и бытием, и если природа есть существование, которое является в явлениях, то сами явления (которые психолог причисляет к психическому) не суть в свою очередь бытие, которое являлось бы в явлениях, как показывает с очевидностью рефлексия над восприятием любого явления

Таким образом, становится ясным: есть только одна природа, являющаяся в явлениях вещей. Все, что мы в самом широком смысле психологии называем психическим явлением, будучи взято само по себе, есть именно психическое явление, а не природа.

Явление не есть какое-либо "субстанциональное" единство, оно не имеет никаких "реальных свойств", оно не знает никаких реальных частей, никаких реальных изменений и никакой причинности, если понимать все эти слова в естественнонаучном смысле. Приписывая феноменам природу, искать их реальные, подлежащие определению части, их причинные связи - значит впадать в чистейшую бессмыслицу, не лучшую, чем та, которая получилась бы, если бы кто-нибудь пожелал спрашивать о каузальных свойствах, связях и т.п. чисел. Это - бессмыслица, заключающаяся в натурализации того, сущность чего исключает бытие в смысле природы. Вещь есть то, что она есть, и остается навсегда в своем тождестве: природа - вечна. Наоборот, психическое, "феномен" приходит и уходит, не сохраняя никакого остающегося тождественного бытия, которое было бы определимо объективно в естественнонаучном смысле, например, как объективно делимое на составные части, как допускающее "анализ" в собственном смысле слова.

Трудно нам освободиться от нашей первородной привычки жить и мыслить в натуралистическом предрассудке и таким образом натуралистически подделывать психическое. Многое зависит, далее, от уразумения того, что на самом деле возможно "чисто имманентное" исследование психического, - беря здесь феноменальное, как таковое, в самом широком смысле слова,- исследование, только что охарактеризованное вообще и противоположное психофизическому исследованию, которого мы до сих пор не принимали в расчет и которое, естественно, также имеет свои права.

Но раз психическое само по себе не является природой, а ей резко противоположно, что же такое в нем считаем мы за "бытие"?

Ответом служит следующее: раз явления, как таковые, не имеют природы, они имеют сущность, усвояемую в непосредственном созерцании; всякое утверждение, описывающее их при помощи адекватных понятий, делает это, пока хочет оставаться значимым, в понятиях сущности, т.е. в таких отвлеченных словесных значениях, которые могут быть разрешены в созерцание сущности.

Проклятие натуралистического предрассудка, закрыло доступ в сферу большой и беспримерной по своим последствиям науки, которая является, с одной стороны, основным условием для подлинно научной психологии, а, с другой, полем истинной критики разума.

Проклятие первородного натурализма заключается также и в том, что всем нам так трудно видеть "сущности", "идеи" или, правильнее постигать их в их своеобразности и не натурализировать их.

Громадное значение имеет тот факт, что сущностное созерцание не имеет ничего общего с "опытом" в смысле восприятия, воспоминания или подобных им актов, и, далее, не имеет ничего общего с эмпирическим обобщением. Созерцание созерцает сущность как сущностное бытие и не созерцает и не полагает ни в каком смысле существование.

Согласно этому, созерцание сущности не заключает в себе и тени какого-либо утверждения относительно индивидуального (скажем, естественного) существования.

Чистая феноменология как наука может быть только исследованием сущности, а не исследованием существования; какое бы то ни было "самонаблюдение" и всякое суждение, основывающееся на таком "опыте", лежит за ее пределами.

Основной ошибкой современной психологии, препятствующей ей стать психологией в истинном и подлинно научном смысле этого слова, является то, что она не знает этого феноменологического метода и не культивирует его. Большинство психологов не понимало уже наличных начатков феноменологии и зачастую даже считало исследование сущности, совершающееся чисто интуитивно, за метафизическо-схоластическую субстракцию.

Я имею основание надеяться на скорое признание со стороны всех, - что эмпирическая наука о психическом, на самом деле достаточная, может лишь тогда разобраться в его природных свойствах, когда психология будет строиться на систематической феноменологии, когда сущностные образования сознания и его имманентных коррелятов, будучи чисто интуитивно исследованы и фиксированы, установят собою нормы для научного смысла и содержания понятий всех возможных феноменов, стало быть, таких понятий, при помощи которых психолог-эмпирист высказывает само психическое в своих психофизических суждениях.

Только радикальная и систематическая феноменология в состоянии дать нам уразумение "психического" - и в сфере индивидуального и в сфере общественного сознания.

Тогда можно будет снова согласиться с тем, что психология находится к философии в близком, даже в ближайшем отношении. Тогда и парадокс антипсихологизма, состоящий в том, что теория познания не должна быть психологической теорией, потеряет всю свою необыкновенность, поскольку всякая подлинная теория познания необходимо должна опираться на феноменологию, которая, таким образом, явится общим фундаментом всякой философии и психологии. Тогда исчезнет всякая возможность той мнимо философской литературы, которая нынче так пышно расцветает.

Мы оставляем поле психологического натурализма. Быть может, нам следует сказать, что выступивший со времен Локка на авансцену психологизм был, собственно говоря, лишь затемненной формой, из которой должна была выработаться единственно правомерная философская тенденция, направленная на феноменологическое обоснование философии. К этому присоединяется то, что феноменологическое исследование, поскольку оно есть исследование сущности, т.е. априорно в подлинном смысле слова, отдает полную дань всем правомерным мотивам априоризма. Во всяком случае, наша критика должна была ясно показать, что признание натурализма за принципиально ошибочную философию не означает еще отказа от идеи строго научной философии, "философии снизу".

3. Историзм и миросозерцательная философия. Скептицизм в историко-философских исследованиях

Историцизм полагает свою позицию в сфере фактов эмпирической духовной жизни. Полагая ее абсолютно, без непосредственной ее натурализации, историцизм рождает к жизни релятивизм, весьма родственный натуралистическому психологизму.

Если мы вживемся путем глубокопроникающей интуиции в единство духовной жизни, мы в состоянии интуитивно нащупать господствующие в ней мотивации .и, благодаря этому, "постичь" также сущность и развитие любого духовного образования.

Таким же способом может быть, значит, интуитивно исследовано искусство, религия, нравы и т.п., а равно и им близкое и в них тоже обнаруживающееся миросозерцание, которое обычно называется метафизикой или же философией. По отношению к таким философиям вырастает громадная задача исследовать морфологическую структуру, топику их, а также связи их развития, и затем путем глубочайшего их переживания довести определяющие их сущность духовные мотивации до исторического уразумения.

Миросозерцание и миросозерцательная философия суть культурные образования. философия гуссерль натурализм миросозерцательный

Легко увидеть, что историцизм переходит в крайний скептический субъективизм. Идеи истины, теории, науки потеряли бы тогда, как и все идеи вообще, их абсолютное значение.

История, эмпирическая наука о духе вообще, не в состоянии ничего решить относительно того, нужно ли различать между религией как культурным образованием и религией как идеей, между искусством как культурным образованием и значимым искусством, между историческим и значимым правом и, наконец, между исторической и значимой философией.. Научное решение касательно самого значения и его идеальных нормативных принципов менее всего может быть делом эмпирической науки.

Исторические факты развития могут служить основаниями, и достаточными основаниями. Но исторические основания в состоянии извлекать из себя лишь исторические следствия.

История не может сказать ничего серьезного ни против возможности абсолютной значимости вообще, ни против возможности абсолютной, т.е. научной, метафизики и иной философии в частности.

Философская критика есть философия и заключает в себе возможность систематической философии как точной науки. Философская критика находит перед собой нечто, что надо отвергнуть с объективной значимостью; тогда есть место и для объективно-значимого обоснования.

Если проблемы поставлены "неверно" в определенном смысле, то должно существовать возможное исправление и прямая их постановка. Раз критика показывает, что исторически данная философия оперирует спутанными понятиями, что она впала в смешение понятий и в ложные умозаключения, то в этом заключается возможность уяснять, освещать и различать понятия и совершать в данной области правильные умозаключения и т.д. Всякая справедливая критика сама дает средство к дальнейшему исследованию, указывает истинные цели и пути и объективно значимую науку.

Историциста обманывает то обстоятельство, что мы путем вживания в исторически реконструированное духовное образование, в господствующий в нем смысл, не только постигаем его внутренний смысл, но можем установить и его относительную ценность.

Если мы перенесемся в те предпосылки, которыми располагает какой-либо исторический философ, то, возможно, мы будем в состоянии признать относительную "консеквентность" его философии; с другой стороны, мы будем в состоянии извинить непоследовательности сдвигом проблем и смешениями, которые были неизбежны при тогдашнем положении проблематики и анализа смысла. Мы можем тогда признать за великое деяние достигнутое разрешение научной проблемы, нынче принадлежащей к тому классу проблем, с которыми легко справился бы гимназист. Но, с другой стороны, мы остаемся, при том мнении, что и принципы таких относительных оценок лежат в идеальных сферах, и что оценивающий историк, который стремился более чем к простому пониманию развития, может только предполагать их, но не обосновывать как историк.

Если историк желает и в оценках действовать научно, он должен именно в этих дисциплинах искать основания и методы обоснования. Если же в этом отношении нет совсем строго изложенных наук, тогда он оценивает на свой страх, а именно, как нравственный или религиозный человек, но, не как научный историк.

Я рассматриваю историцизм как теоретико-познавательное заблуждение, которое должно быть отвергнуто, как и натурализм. Но я признаю громадное значение за "историей" в широком смысле для философа. Углубление в общую духовную жизнь доставляет философу более первичный и потому более фундаментальный материал исследования, чем углубление в природу.

Я сказал бы, что обосновать философию духа в силах единственно лишь феноменологическое учение о сущности.

4. Два типа философии: философия миросозерцания и научная философия, их предмет и задача

Миросозерцательная философия нового времени является детищем исторического скептицизма. Философия миросозерцания предполагает все отдельные науки как хранилища объективной истины; и поскольку она видит свою цель в том, чтобы по мере удовлетворить нашу потребность в завершающем и объединяющем, всеохватывающем и всепостигающем познании, она рассматривает все отдельные науки как свой фундамент. Она именует себя в этом отношении иногда даже научной философией.

Большинство философов миросозерцания ценят философию, которая хочет быть больше миросозерцанием, чем миронаукой. Их мотивы, определяющие смысл философии миросозерцания, следующие. Каждая великая философия есть не только исторический факт - она обладает также в развитии духовной жизни человечества великой, даже единственной в своем роде, телеологической функцией, а именно - функцией высшего усиления жизненного опыта, образования и мудрости своего времени.

Мы должны будем рассматривать мудрость или миросозерцание как момент того, что преподносится нам в идее совершенной добродетел

Мудрость или миросозерцание в определенном смысле, не являются простым деянием отдельной личности, они принадлежат культурному обществу и времени; и по отношению к их наиболее выраженным формам имеет полный смысл говорить не только об образовании и миросозерцании какого-либо отдельного индивидуума, но об образованности и миросозерцании времени.

Умственное усвоение внутренне богатой, но для себя самой еще темной и непостигнутой мудрости, живущей в душе великой философской личности, открывает возможность логической обработки, а на более высокой культурной ступени - применение логической методики, выработавшейся в точных науках.

Все содержание этих наук, противостоящих индивидууму в качестве значимых требований общего духа, принадлежит к фундаментальным основаниям полноценного образования или миросозерцания. И когда живые, образовательные мотивы времени получают не только отвлеченную формулировку, но и логическое развитие, а полученные результаты приводятся с новыми взглядами и постижениями, к научному всеобъединению и последовательному завершению, то первоначально непостигнутая мудрость испытывает чрезвычайное распространение и усиление. Тогда вырастает философия миросозерцания, которая дает в наиболее совершенный ответ на загадку жизни и мира и возможно наилучшим способом разрешает и уясняет теоретические, аксиологические и практические несогласованности жизни, которые могут быть превзойдены опытом, мудростью и простым жизне- и миропониманием лишь несовершенным образом.

Поскольку ценность миросозерцательной философии обуславливается ценностью мудрости и стремлением к ней, постольку отдельное рассмотрение цели, ею себе полагаемой, вряд ли необходимо. При нашем употреблении понятия мудрости она являет собой существенный момент идеала той совершенной искусности, которая достижима при наличности той или другой формы жизни человечества, другими словами, момент относительно совершенного конкретного выявления идеи гуманности.

Каждый должен стремиться быть возможно более и всесторонне искусной личностью, быть возможно более "мудрым", а потому и возможно более "любить мудрость". Согласно идее, всякий стремящийся является неизбежно "философом" в самом первоначальном смысле этого слова.

Из естественных размышлений о том, каков лучший путь, ведущий к высокой цели гуманности и к совершенной мудрости, выросло особое учение об искусстве, учение о добродетельном или дельном человеке.

Сознательное стремление к совершенству, в свою очередь, предполагает стремление к всесторонней мудрости. По содержанию эта дисциплина указывает стремящемуся на различные группы ценностей. Одной из высших среди этих ценностей является идея такой мудрости и само совершенство умения. И это этическое учение об искусстве принадлежит к миросозерцательной философии, которая выступает перед индивидуальным сознанием как объективная значимость, должна стать в высшей степени важной образовательной силой, фокусом ценнейших образовательных энергий для ценнейших личностей времени.

По отношению к идее философии должны быть приняты во внимание более высокие ценности, именно ценности философской науки. Исторические философии были философиями миросозерцания, поскольку над их творцами господствовало влечение к мудрости; но они были совершенно в таких же размерах философиями научными, поскольку в них жила вместе с тем и цель строгой научности.

Миросозерцательная философия и научная философия разграничиваются, как две идеи, в известном смысле связанные, но в то же время не допускающие смешения. Первая не является несовершенным осуществлением последней во времени.

Если мы взглянем на обе разграниченные идеи как на содержание жизненных целей, то рядом с миросозерцательным стремлением возникнет возможность иного научно-философского стремления. Важной проблемой современности рядом с ясным разграничением является и относительная оценка этих целей, а вместе и их практической соединимости.

Но вопрос должен быть поставлен не только с точки зрения индивидуума, но и с точки зрения человечества и истории, поскольку мы задумываемся на тем, что значит для развития культуры, для возможности постепенно прогрессирующей реализации единой идеи человечества, что вопрос будет решен преимущественно в том или другом смысле, другими словами, что стремление к одной форме философии будет всецело господствовать в данный момент и сведет в могилу все другие стремления - скажем, стремление к научной философии. Ведь и это - практический вопрос.

Не совсем так обстоит дело с научной философией, и именно потому, что здесь не положено еще даже начал научного учения; историческая философия, замещающая собой это последнее, является, самое большее, научным полуфабрикатом или неясным и недифференцированным смешением миросозерцания и теоретического познания.

Неимоверное изобилие научно "объясненных" фактов, не может помочь нам, так как эти факты принципиально создают, вместе с науками в их целом, новое измерение загадок, разрешение которых является для нас жизненным вопросом. Естественные науки не разгадали для нас ни в одном отдельном пункте загадочность актуальной действительности, той действительности, в которой мы живем, действуем и существуем.

Необходимое разграничение естествознания и философии как науки, принципиально совсем иначе построенной, хоть и вступающей в существенное отношение с естествознанием в некоторых областях, находится на пути к своему осуществлению и уяснению

Раз скептическая критика натуралистов и историцистов превращает подлинную объективную значимость во всех сферах долженствования в бессмыслицу; раз неясные, несогласованные, хотя и естественно зародившиеся понятия, рефлексии и, в связи с этим, многозначные или ложные проблемы тормозят понимание действительности и возможность разумного к ней отношения; раз специальная методическая точка зрения, необходимая все же для обширного класса наук, будучи введена в привычку, приобретает неспособность к превращению в иные точки зрения, а с этими предрассудками в связи находятся угнетающие дух бессмысленности миропонимания, - то против таких и подобных им зол существует только одно целительное средство: научная критика плюс радикальная от самых низов начинающаяся наука, основывающаяся на твердом фундаменте и работающая согласно самому точному методу: философская наука, за которую мы здесь ратуем. Миросозерцания могут спориться; только наука может решать, и ее решение несет на себе печать вечности.

Итак, философия не имеет права поступаться стремлением к строгой научности. Наоборот, она должна противопоставить себя практическому стремлению к миросозерцанию как теоретическая наука и с полным сознанием отграничиться от него.

Истинный миросозерцательный философ - денаучен не только в обосновании, но он пользуется также и научным методом и охотно испробует всякую возможность строго научного развития философских проблем. Только в противоположность метафизической робости и скепсису предшествующей эпохи он пойдет смело по следам самых высоких метафизических проблем, чтобы достичь цели миросозерцания, удовлетворяющего гармонически, согласно требованиям времени, ум и душу.

Там, где великие научные умы не достигли в философии хотя бы частично чистого учения, там миросозерцательные философы не должны надеяться содействовать успеху философской науки и окончательно обосновать ее.

Тут нужно сделать только одно: миросозерцательная философия должна сама отказаться от притязания быть наукой и, благодаря этому, перестать смущать души - что и на самом деле противоречит ее чистым намерениям - и тормозить прогресс научной философии.

Ее идеальной целью остается чистое миросозерцание, которое по самому существу своему не есть наука. И она не должна вводить себя в заблуждение фанатизмом научности.

Мы выяснили что ценность миросозерцания стоит на своем собственном основании, что миросозерцание нужно рассматривать как создание отдельной личности, науку же - как создание коллективного труда исследующих поколений. И подобно тому, как и миросозерцание и наука имеют свои различные источники ценности, так имеют они и свои различные функции и свои различные способы действия и поучения.

Миросозерцательная философия учит так, как учит мудрость: личность обращается тут к личности. Наука же безлична. Ее работник нуждается не в мудрости, а в теоретической одаренности. Его вклад обогащает сокровищницу вечных значимостей, которая должна служить благополучию человечества. И как мы выше видели, это имеет исключительное значение по отношению к философской науке.

Только тогда, когда в сознании какого-либо времени осуществится всецелое разграничение этих двух философий, только тогда можно будет мечтать о том, что философия примет форму и язык истинной науки и признает за несовершенность то, что было в ней столько раз превозносимо до небес и служило даже предметом подражания, а именно: глубокомыслие. Глубокомыслие есть знак хаоса, который подлинная наука стремится превратить в космос, в простой, безусловно ясный порядок. Подлинная наука не знает глубокомыслия в пределах своего действительного учения. Глубокомыслие есть дело мудрости; отвлеченная понятность и ясность есть дело строгой теории.

Превращение чаяний глубокомыслия в ясные рациональные образования - вот в чем заключается существенный процесс новообразования строгих наук. А для этого нужна лишь подлинная определенность цели и великая воля, сознательно направленная на цель и пользующая все предоставленные ей научные теории.

Наше время хочет верить только в "реальности". И вот его прочнейшей реальностью является наука; и стало быть, философская наука есть то, что наиболее необходимо нашему времени.

Мы можем достигнуть этого только одним путем, а именно: не принимая вместе с радикализмом, ничего предварительно данного, не позволяя никакой традиции служить началом и никакому имени ослепить нас, стремясь найти истинные начала -в свободном исследовании самих проблем и в свободном следовании исходящим из них требованиям.

Толчок к исследованию должен исходить не от философии, а от вещей и проблем, философия же по своей сущности есть наука об истинных началах, об истоках.. Наука о радикальном должна быть радикальна во всех отношениях. Философия принуждена двигаться в атмосфере прямой интуиции, и величайшим шагом, который должно сделать наше время, является признание того, что при философской в интуиции, при феноменологическом постижении сущности открывается бесконечное поле работы.

Размещено на Allbest.ru