Формирование "церковного мифа" о Л.Н. Толстом: православное осмысление его философии и личности

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 130.2,130.3

Российский государственный социальный университет

Формирование “церковного мифа” о Л.Н. Толстом: православное осмысление его философии и личности

Костылева Н. В.

Объектом мифа, по А. Ф. Лосеву, всегда является живая личность, а любая живая личность, в свою очередь, есть миф. Мифична она, конечно, не сама по себе, а так как осмысляется мифически, при помощи мифического сознания -то есть человеческого сознания, которому онтологически присуще мифотворение. Также и сам человек является мифом - потому что “он оформлен и понят как человек и как человеческая лич- ность”[10, с. 462].

“Церковный миф” о Толстомстал складываться ещё при жизни Толстого, его формирование по естественным причинам прервалось в Советской России - и возобновилось с выходом церковной жизни из “подполья” в конце 1980-х годов.

Рассуждая о природе мифа, о его связи с религиозностью, современный христианский мыслитель Я. Г. Кротов разделяет миф и мистификацию: “Мистификация приписывает событию или вещи ложное значение, миф - значение истинное” [6]. Далее он отмечает, что очень сложно отделить миф от мистификации в культуре, а “самое... невозможное: отличить мистификацию от мифа в религиозной жизни” [6]. Что касается мифа о Толстом в церковном сознании, он практически полностью должен быть отождествлён с мистификацией (в понимании Я. Кротова). Появляются пока немногочисленные публикации на эту тему, например, диссертация А. В. Тарабукиной “Фольклор и культура прицерковного круга” [19], в которой параграф “Страшный богатырь” (Лев Толстой в православной картине мира)” посвящён православной интерпретации образа Толстого. Автор замечает, что благодаря своему отлучению “Толстой становится не просто одной из самых популярных фигур эпохи, его образ мифологизируется, приобретает эпические черты и занимает едва ли не ведущее место в апокалиптической картине мира” [19]. Толстой в церковной сознании начала XX в. не просто “ма- рионетка в руках сатаны”, но “становится во главе “сатанинского воинства” [19].

Активный период становления церковного мифа о Толстом пришёлся на начало XX века (с 1901 года - когда появилось “Определение Синода” от 2022 февраля), одним из основных истоков его стала церковная периодика. До перестройки она практически не изучалась, одна из заслуживающих внимания работ того периода - статья “Церковные издания” Г. М. Гиголова, свидетельствующего, что “наиболее часто в церковной прессе шла речь о писателе, в котором она видела своего главного врага, - о Л. Н. Толстом” [3, с. 265]. Публикации “церковногоофоциоза”, посвящённые Толстому, Гиголов называет “систематической травлей” [3, с. 265], руководимой К. П. Победоносцевым. Единственную пользу этих публикаций Гиголов видит в том, что церковная пресса, “не в пример буржуазным либералам <.. .> хорошо поняла и по-своему высоко оценила его (Толстого - Н. К.) опасность для самодержавия” [3, с. 268-269].

Ещё до “Определения Синода” в журнале “Душеполезное чтение” был опубликован абсолютно мифологической по своей сути материал - “каббалистическое толкование цифр, якобы соответствующих имени и отчеству Толстого и составляющих “звериное число”, которое говорит о том, что Толстой - “антихрист”*.

Как замечает в своей монографии “Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой” свящ. Г. Ореханов, “пожалуй, нет больше писателя во второй половине XIX в., которому было уделено такое внимание в работах профессоров русских духовных академий и православных авторов” [16, с. 11].

Многие отзывы на художественную и общественную деятельность Толстого, критические разборы его учения, составленные представителями Церкви, сближает безусловная категоричность формулировок, упрощённый, почти канцелярский стиль, т.е. та внешняя форма, которая так важна для полноценного существования мифа.

Обращение священника Иоанна Беляева “К почитателям, поклонникам и последователям знаменитого русского писателя гр. Л. Н. Толстого” местами напоминает аналогичные советские документы, направленные против писателей, отклонившихся от партийной линии в своём творчестве.

Вот что пишет о. Беляев, приветствуя синодальное “Определение”: “С облегчённым вздохом приняли они <православные русские люди> эту весть, и ободрились сердца их и возблагодарили они Бога, что произнесено слово обличения <. > Тысячи православных ужасались, когда до слуха их доходила литературная и народная молва о том, как глумится он над верою христианскою.! Богословы и философы, учёные и писатели, духовные и светские деятели, - все, кто мог, кто желал, кто должен был, кому дороги блага церкви, народа и отечества, - все указывали ему печатно или письменно на его религиозные заблуждения, на его философские и богословские кривотолки, на его мечтательно-

Правда, после этого журналы “Русское богатство” (1899, № 1) и “Литературное обозрение” (1899, № 2) заявили, что “Душеполезное чтение” осуществило провокацию и играет на худших инстинктах народа. См.: [3, с. 266].

фантастические взгляды. <...> Сколько было обращено к нему призывов и любвеобильных приглашений возвратиться к Матери-церкви, отказаться от своих пагубных заблуждений, жить <. > по стародавним заветам и. устоям православной и царелюбивой земли Русской! И всё напрасно.” [1, с. 1-2]. Неприязненное отношение к Толстому как еретику приводит священника к отрицанию и его художественного дара: наименования Толстого как “знаменитого русского писателя и мыслителя”, “знаменитого писателя”, “нашего знаменитого писателя” о. Беляев всюду в своём тексте закавычивает. Подводя итоги краткому обзору “гибельного пути” толстовского учения, священник ставит Толстого в ряд тех лжеучителей и лжепророков, о которых предсказывали Христос и апостолы [1, с. 12].

Особенно близки советской обличительной риторике “пастырские призывы” прославленного протоиерея, святого Русской православной церкви, Иоанна Кронштадтского. В 1901 г. им было составлено два послания, одно на день тезоименитства императрицы Александры Феодоровны, второе на день рождения императора Николая II. Эти два документа, в согласии с названием своим не должные иметь никакого отношения к Л. Н. Толстому, тем не менее, свидетельствуют о невероятно резко-отрицательном отношении прав. Иоанна Кронштадтского к писателю и вообще к русской интеллигенции. Рассуждая об истинно христианских взглядах, приличествующих православному, прав. Иоанн отмечает, что “не так смотрит на жизнь наше так называемое интеллигентное общество; оно в большинстве своём заражено ядом отрицания. отвергает воскресение, суд и воздаяние <.> Интеллигенция сошла с прямого и твёрдого пути Христовых заповедей. чему много помог и помогает своим непризванным проповедничеством так называемый у интеллигенции колоссальный ум известного отрицателя, извратившего смысл Евангелия.” [19, с. 522].

Во втором “Пастырском призыве” о. Иоанн вкладывает целый антирретик против интеллигенции и Толстого в уста Самого Христа: “Он сказал бы: <.> а вы сочли его (Евангелие - Н.К.) за слово человеческое и исказили его по своему плотскому. мудрованию (граф Толстой с товарищами). .Я основал Свою Церковь <.> и некоторые из вас, называющиеся писателями, ругаетесь ей, клевещите на неё, ругаетесь над таинствами Моими (Толстой); кровь Нового Завета, Мною изли- янную. попираете. (Толстой).” “Монолог Христа” заканчивается совсем неевангельской угрозой, более подходящей кому-либо из ветхозаветных пророков: “Но Бог поругаем не бывает. Он в праведном гневе Своём наругается вашемунесмыслию. злобе и гордыни и развеет вас, как пыль ветром” [18, с. 709-710].

Другой канонизированный Православной церковью священнослужитель, святитель Феофан Затворник, отзывается о Л. Н. Толстом не менее резко, в основном в своих частных письмах. В одном из писем, отвечая на вопрос адресата, он пишет: “Вы помянули, что многие переходят в иную веру, начитавшись сочинений Толстого. Диво! У этого Льва никакой веры нет. У него нет Бога, нет души, нет будущей жизни, а Господь Иисус Христос - простой человек. В его писаниях - хула на Бога, на Христа Господа, на Св. Церковь и ее таинства. Он разрушитель царства истины, враг Божий, слуга сатанин” [21, с. 42]. Вдругом он снова называет “нашего графа Толстого-сумасшедшего” :“слугой диавола” и “врагом Божиим”, который “много разбросал книжек богохульных, и сам лично непрестанно хулит всё святое” [11, с. 134].

После смерти Толстого в православной среде широко распространяются так называемые “свидетельства”, поясняющие вопрос о посмертной участи писателя^.

В 1914-1915 гг. была опубликована “Мистическая трилогия” православного автора, занимавшегося агиографией, М. В. Лодыженского, которая содержит главу под названием “Как умирали святые и как умирал Толстой”. Цель статьи очевидно вытекает из этого непритязательного именования: показать, что кончина графа не имеет никакого отношения к “безболезненной, непостыдной, мирной” кончине православного христианина. Приведя несколько примеров смерти праведников, Ло- дыженский излагает учение Толстого о “будущей жизни”, делает заключение, что его религия оказалась “слабой и непрочной”, не поддержала его в смертный час, т.к. из оставшихся описаний последних дней Толстого видно, что умер он “темно, с мятущейся душой” [9, с. 373]. Среди прочего, автор рассказывает о своей встрече с Толстым, случившейся за три месяца до смерти писателя, упоминая тот поразительный факт, что Толстой не имел представления об авве Дорофее, в частности о его знаменитой схеме, знакомой теперь каждому ученику воскресной школы, представляющей Бога как центр некого круга, а пути людей - как радиусы, идущие от окружности к центру. Выяснилось, что ничего не знает Толстой и о “Добротолюбии” - “аскетическом букваре” новоначальных христиан, зато разбирается в тонкостях индуистских монашеских практик [9, с. 377-379]. Как и многие последующие церковные исследователи (напр., свящ. Г. Ореханов), часть вины в религиозной “неосведомлёности” Толстого, в неправильном направлении его философской мысли, Лоды- женский возлагает на “господ толстовцев”, которые “плотным кольцом окружали великого писателя, заражая его своими крайними взглядами” [9, с. 379]. Надо признать эту идею ещё одной составляющей толстовского мифа, транслируемой церковными кругами.

Крайне редки положительные отзывы об учении Толстого со стороны православных священнослужителей, поэтому они не являются частью церковного мифа о Толстом, а скорее примыкают к мифу, создаваемому “толстовцами”. Как пример, можно привести мнение архимандрита Спиридона (Кислякова), известного своим выступлением против войны (1914 года) и церковного благословения на войну: “.. .если бы мир так понимал Святое Евангелие, то он наполовину был бы христианином” [5, с. 81].

*И это не единственный раз, когда еп. Феофан ставил такой диагноз писателю, см., например:[21, с.134]- “близок к помешательству”. ^Например, “видение бесов” паломнице Оптиной пустыни

Е. А. Вороновой, ночевавшей в т.н. “номере Толстого”. Этот случай приводит в своей книге “На берегу Божьей реки” любитель подобных “явлений” С. Нилус (он же издатель такой известной мистификации, как “Протоколы сионских мудрецов”). Безапелляционное заключение Нилуса следующее: “Верующей душе Елены Андреевны было понятно, почему именно в номере Льва Толстого, а не в ином месте, было ей видение страшной сатанинской силы. Дай Бог, чтобы это понимание открылось и моему читателю” (Цит. по: [20]).

Для конца XX в. характерна попытка преодоления церковного мифа о Толстом(по мнению исследователей, в XX веке наблюдается процесс “ремифологизации духовной культуры” [4, с. 3]). Со своими дореволюционными “коллегами” современные церковные авторы едины в почти безоговорочном признании синодального “Определения” как “давно назревшего и религиозно оправданного шага” [22, с. 11], хотя и называют его “трагическим”, так как Толстой задолго до 1901 г. “поставил себя во враждебные отношения к Церкви и её учению” [22, с. 11]; “церковная власть не могла поступить иначе: из двух зол - оставлять своих чад в неведении и великом смущении по поводу кощунств Л. Н. Толстого и пытаться вступить в компромисс с интеллигенцией или, наоборот, вызвать опубликованием синодального решения в обществе волну осуждения и глумления над Церковью - церковные иерархи мудро выбрали меньшее” [16, с. 523]. Взгляд автора вышеприведённого текста свящ. Орехано- ва на вопрос взаимоотношений Толстого и Православной церкви, даже его вербальное выражение, своей узкой бескомпромиссностью схож с обязательной идеологизи- рованностью советских исторических научных работ (только, в отличие от учёного “свободной России”, у его советских коллег не было иного выхода). См., например, следующий фрагмент его работы: “Именно В. Г. Черткову принадлежит ключевая роль в трансформации идей Л. Н. Толстого в учение, ставшее мощным инструментом политической и антицерковной борьбы. Деятельность В. Г. Черткова привела к крайней политизации толстовской религиозной программы. В его руках проповедь писателя становится мощнейшим инструментом шантажа власти, в результате чего этическая концепция Л. Н. Толстого постепенно трансформируется в заурядную политическую программу” [17, с. 33].

Даже такой свободомыслящий православный богослов, как прот. Александр Мень, замечает, что “Определение” было справедливым (“Он не только ожесточённо, оскорбительно, забыв об элементарном такте, писал о таинствах Церкви, о её учении, но утверждал, что является христианином, что только его взгляд на понимание христианства истинен” [13, с. 757-758]), хотя был возможен и другой путь, неосуществимый в данной исторической обстановке. В лекции “Религиозно-философские взгляды Льва Николаевича Толстого” о. Александр так охарактеризовал своё личное отношение к “Определению Синода”: “Я не уверен, что сама форма и вообще все это было очень удачно” [14, с. 99]. В своей статье “Богословие” Льва Толстого и христианство” о. А. Мень, на наш счёт, осторожно и объективно пытается преодолеть крайности дореволюционных церковных мнений о Толстом, а также и современных ему. Он считает, что Толстой “отказался от церкви, в сущности так и не узнав её” [13, с. 752], - и приводит в пример уже упоминавшийся а нашей работе факт, что Толстой был абсолютно незнаком с “Добротолюбием”.

О.Александр признаёт сущность христианства “в тайне самой личности Иисуса Христа”, без этой тайны христианство невозможно, хотя Толстой и пытался построить своё христианское (каковым он его считал) учение, “оставаясь глухим к этому центральному провозвестию Евангелия”. Основа христианства - понятие о личном Боге, Бог же Толстого - “туманное пантеистическое Нечто, живущее в каждом человеке”. Поэтому Толстого нельзя назвать даже “подлинным единомышленником либеральных протестантов” [12, с. 253].

В отличие от большинства церковных писателей конца XIX - начала XX века (и некоторых из современных деятелей Церкви), о. А. Мень признаёт значение деятельности Толстого не только в контексте русской литературы, но и в отношении к Церкви, к людям, называющим себя христианами, пытается разглядеть его значение “через туман упрощённой метафизики толстовства” [13, с. 763] (который так часто мешал увидеть многим членамПравослав- ной церкви хотя бы что-то положительное в проповеди Толстого): “Прав был Толстой, обличая христиан в забвении важнейших нравственных заповедей Евангелия <...> Прав был он и в том, что настаивал на сближении общественного порядка с христианским идеалом” [13, с. 761] , чувствуя, что “ждать больше нельзя”, - “И в этом смысле он оказался провидцем” [13, с. 761].

О. Александр делает акцент на “трагизме” Толстого, настаивает на том, что он, например, был “намного более трагичным” человеком, чем Достоевский, считает, что “современники и многие потомки это просмотрели”, уделяя больше внимания “гармонии и “полновод- ности” толстовского мироощущения” [14, с. 73].

Подводя итоги своего осмысления религиознофилософской концепции Толстого, о. Александр полагает, что в случае если Толстой не отвернулся бы от Церкви, от Христа как Богочеловека, “его проповедь могла бы обрести бесконечно большую силу воздействия” [13, с. 762].

Крещённый о. Александром Менем Яков Кротов (современный публицист, священник УАПЦ(о)}), с одной стороны, абсолютно развенчивает церковный миф о Толстом, категорически не соглашаясь с самими “мягкими” формулировками “неправоверия” мыслителя, с другой - создаёт свой собственный. На своём сайте (“Библиотека Якова Кротова” -http://krotov.info/) он “в свободной форме” высказывается на разные темы - общественно-политические, религиозные, философские и т.д. К рубрике “Отлучение Льва Толстого” (в которой перечисляются публикации, посвящённые этому вопросу) он делает следующую ремарку об эпизоде романа “Воскресение”, вызывавшем самые грубые и тяжёлые обвинения Толстого в “богохульстве”: “Может, я совсем идиот, но я не понимаю, как можно считать кощунственным изображение литургии Толстым в “Воскресении”, коли описывается не вообще литургия, а литургия тюремная. Принудиловка. Обязаловка. Неужели если литургию служит, скажем, женщина, то литургия недействительна, а если литургию служит священник, но в тюрьме для насильственно согнанных людей, то таинство совершается...” [8]. Яков Кротов опровергает версию о “Толстом-кощуннике” и тем, что называет этот знаменитый фрагмент “Воскресения” (художественного произведения), “отстранённое описание литургии”, “гениальным приёмом” [8]. Этот факт не принимали во внимание все многочисленные церковные противники Толстого.

Далее Кротов пытается развенчать миф о том, что “Толстой как религиозный мыслитель - никто”, отмечая, что это “типовая и неверная” “претензия к Толстому”, и не приводя никаких аргументов (но этого и не требует выбранный им жанр “заметок на полях”); Кротов опрокидывает все нападки и многостраничные, снабжённые обилием ссылок на Писание указания Церкви на неправославие Толстого: “За собой надо следить, чтобы наши литургии не были механическими, а за Толстым следить не надо, за Толстым надо следовать. Идёшь за Толстым - попадёшь ко Христу. Потому что Толстой - не просто религиозный гений, а христианский религиозный гений.” [8].

Более развёрнуто свою концепцию понимания явления Толстого Яков Кротов излагает в статье, написанной по поводу 100-летия смерти Толстого и опубликованной на интернет-сайте “Грани.Ру”,- “За графа против всех” [7]. Эта статья - в первую очередь попытка опровержения религиозного мифа о Толстом. культурный миф церковный философский

Прежде всего Кротов выделяет религиозный приоритет Толстого среди прочих классиков и повторяет свою мысль об “яснополянском старце” как проводнике к Богу: именно он, Толстой, ответил на “главный вопрос атеизма и богословия, на вопрос о смысле зла”, а ведь именно этот вопрос заслоняет человеку путь к Богу. Какой же ответ даёт Толстой? “Ответ Толстого - это мир, написанный Толстым и очень напоминающий мир, написанный Рембрандтом. В этом мире видно зло, но нет проблемы зла. В этом мире не видно Бога и проблемы Бога, но есть Бог. Это мир наполнен светом Божьим и согрет Толстым” [7].

Опровергая принимаемое многими вслед за Бердяевым утверждение о бесталанности Толстого как религиозного мыслителя, на этот раз Кротов старается привести некие логические аргументы, вроде следующего: “Нельзя быть гением в творчестве и нулем в религии” [7], - и клеймя современные церковные суждения о Толстом как просоветские по своему духу (в том числе “разрешение” упоминавшегося выше игум. Тихона (Шевкунова) молиться за Толстого “келейно”)}.

Один из главных аргументов в пользу правоты акта Синода - собственное заявление писателя о своей не-

}“Потому и злобятся на Толстого, что хотят подчеркнуть: мы, мол, гении от религии и потому имеем право судить Толстого религиозно, а про художества его мы молчим или даже присоединяемся к аплодисментам. Религиозный гений свящ. Тихон Шевкунов, выпускник Института кинематографии и околочекистский игумен (вероятно, Кротов имеет в виду тот факт, что игум. Шевкунов - духовник президента “с чекистскими корнями” В. В. Путина - Н.К.), смеет мнение о Толстом подавать. <.>Шевкунов позволяет молиться о Толстом “в сердце”- хотя о сердце люди, которые, как Шевкунов, считают Толстого соучастником русской революции, знают еще меньше, чем об истории, и вместо сердца у них чернильница и сейф с партбилетами. Кто с революционерами - Толстой, обличавший насилие вообще и революционное насилие и терроризм в частности, или “бывшие” чекисты со своими духовниками, которые насильничали и воспитывали террористов во имя коммунизма без коммунистической этики до 1990 года, а после 1990 года - во имя православия без православной этики?” [7].

принадлежности к официальной Церкви. Поэтому Яков Кротов пытается выдвинуть контраргумент, заключающийся в том, что здесь речь должна идти не о самом факте сказанного, а об обоснованности и весомости таких слов, приводя в доказательство дневниковую запись Толстого: “Когда Толстой кричал, что он не член церкви, он одновременно шептал в дневнике, что ему ближе те, кто Иверской суеверно молятся, чем те, кто суеверно молятся на науку или политику” [7]. Отдельно отмечает Кротов, что Толстой, будучи писателем, т.е. человеком, чутким к слову, не случайно употребил в своём “Ответе Синоду” выражение “церковь, называющая себяправо- славной”: “Он не был членом Церкви, называющей себя православной... Толстой был членом Церкви Христовой” [7].

Более того, Кротов именует Толстого “одним из немногих мистиков русского православия” и сравнивает его мистической опыт с опытом блаж. Августина, несмотря на то, что Толстой так и не постиг Бога- Личность: “Толстой рвался к Богу как к Личности и мучился от того, что Бог открывался ему лишь как абсолютно безличное, как цельный кусок той безличности, которая в человеке содержится разрозненно и неполно” [7]. В этом уникальность мистических переживаний Толстого, - ибо, по Кротову, восприятие Бога как Личности - опыт почти всякого новообращённого христианина.

Другая важнейшая грань мистического опыта Толстого, по Кротову, отразилась в его учении о “непротивлении”. Кротов утверждает, что это учение - “мистическое откровение, а не социально-политическая программа”. Потому “непротивление” и вызывает такое озлобление и непонимание, в том числе среди верующих, что они не владеют этим откровением и подходят к нему с мерками земными, неприменимыми для оценки мистического опыта. “Пацифизм” Толстого - непременная составляющая христианства. Поэтому Толстой, “переживший Бога как “шалом” (мир), - “куда более христианин, чем нынешние и прошлые полковники всех мастей, которые переживают армию как Бога” [7], - заключает Яков Кротов.

В рамках данной небольшой работы мы рассмотрели только некоторые грани “православного мифа” о Л. Н. Толстом, связанные, в основном, с различными интерпретациями религиозно-философского наследия мыслителя. Миф этот многогранен и на сегодняшний день малоисследован. Мы наметили только общие его очертания и назвали только некоторых авторов, причастных к его образованию. Также нами освещена проблема образа Толстого в массовом религиозном сознании, изучение которой в настоящее время только намечается.

Список использованных источников

1. Беляев И., прот. К почитателям, поклонникам и последователям знаменитого русского писателя гр. Л. Н. Толстого. - Владикавказ, 1901.

2. Бердяев Н. А. Коммунизм и христианство // Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. - М., 1990.

3. Гиголов Г. М. Церковные издания // Литературный процесс и русская журналистика конца XIX - начала XX века. 18901904. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. - М., 1982.

4. Ивушкина Е. Б., Несмеянов Е. Е. Современная мифология. - Ростов-на-Дону, 2000.

5. Лодыженский М. В. Мистическая трилогия “Свет Незримый”. - М., 1998.

6. Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Лосев А. Ф. Из ранних произведений. - М., 1990.

7. Малков Г., диак. “Бога имея пред очами...” Неизвестное письмо святителя Феофана Затворника // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия “Богословие - философия”. - М., 2007. - № 2 (18).

8. Мень А., прот. Библиологический словарь. - М., 2002.

9. Мень А., прот. “Богословие” Льва Толстого и христианство // Толстой Л. Н. Четвероевангелие. Соединение и перевод четырёх Евангелий. - М., 2007.

10. Мень А., прот. Религиозно-философские взгляды Льва Николаевича Толстого // Русская религиозная философия. Лекции. - М., 2003.

11. О. Александр Мень отвечает на вопросы слушателей. - М., 1999.

12. Ореханов Г., свящ. Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой: конфликт глазами современников. - М., 2010.

13. Ореханов Г., свящ. Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой: Причины конфликта и его восприятие современниками. Автореф. дисс. ... доктора церковной истории. - М., 2010.

14. Сергиев И., прот. Новый пастырский призыв к духовному обновлению // Вера и Церковь. - 1901. - Т. 1.

15. Сергиев И., прот. Пастырский призыв к духовному обновлению // Вера и Церковь. - 1901. - Т. 1.

16. Тарабукина А. В. Фольклор и культура прицерковного круга. Дисс. ... канд. филолог.наук. - СПб., 2000.

17. Творенияиже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем. Выпуск I и II. - Издание Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря и издательства “Паломник”, 1994. - Вып. 2.

18. Фирсов С. Л. Церковь в Империи. Очерки из церковной истории эпохи Императора Николая II. - СПб., 2007.

Аннотация

Данная статья касается такого центрального и дискуссионного понятия в современных гуманитарных науках, как миф. Один из ведущих российских учёных в сфере исследования мифа, А. Ф. Лосев, считал, что объектом мифа всегда является живая личность и что творение мифа -- одна из основных потребностей человека. В контексте этой интерпретации мифа автор статьи рассматривает такую грань культурно-исторического мифа о Л. Н. Толстом, как создание “церковного мифа” о нём: о его личности и философии. "Церковный миф” о Толстом стал складываться ещё при жизни Толстого, его формирование по естественным причинам прервалось в Советской России -- и возобновилось с выходом церковной жизни из ``подполья ” в конце 1980-х годов. В статье рассматриваются основные составляющие этого мифа: преломление личности и философского творчества писателя в восприятии церковного общества конца XTX -- нач. XXI вв. Появляются пока немногочисленные публикации на избранную тему (как, впрочем, мало исследован вообще миф о Толстом в массовом сознании, в философской и литературоведческой науке, а также автобиографический миф писателя). Данная работа является попыткой хотя бы отчасти восполнить существующие пробелы и наметить основные направления исследования вопроса. Ключевые слова: Л. Н. Толстой, миф, церковный миф.

This article is concerned with such a central and debatable concept in the modern humanities, as a myth. One of the leading Russian scientists in the exploration of myth, A. F. Losev, believed that the object of the myth is always a living person, and that the creation of myth is one of the basic human needs. In the context of this interpretation of the myth the author considers such a side of cultural-historical myth of Tolstoy, as the creation of “the church myth ” about him: his personality and philosophy. “The church myth” of Tolstoy began to develop during the life of Tolstoy, it's formation was interrupted by natural causes in Soviet Russia - and then it was resumed with the release of church life from the “underground” in the late 1980s. In this article the main components of this myth such as perception of writer's personality and his philosophical works by the church community in the late XIX -- early XXI centuries are regarded. There are still appearing few publications on the chosen topic (however, a general myth of Tolstoy in mass consciousness, in philosophical and study of literature science as well as autobiographical writer's myth are poorly studied). This work is an attempt to at least partly fill in the gaps and to outline the main directions of research in this field. Keywords: L. N. Tolstoy, the myth, the church myth.

Дана стаття стосується такого центрального і дискусійного поняття в сучасних гуманітарних науках, як міф. Один з ведучих російських учених у сфері дослідження міфу А. Ф. Лосєв вважав, що об'єктом міфу завжди є жива особа і що творіння міфу -- одна з основних потреб людини. У контексті цієї інтерпретації міфу автор статті розглядає таку грань культурно- історичного міфу про Л. М. Толстого як створення “церковного міфу” про нього: про його особу і філософію. “Церковний міф” про Толстого став складатися ще за життя Толстого, його формування по природних причинах урвалося в Радянській Росії -- й поновилося тільки з виходом церковного життя з “підпілля” в кінці 1980--хроків. В статті розглядаються основні частини цього міфу: заломлення особистості й філософської творчості письменника в сприйнятті церковного суспільства кінця XIX -- поч. XXI ст. Поки що тільки нечисленні публікації на вибрану тему починають з'являтися (однак, втім, міф про Толстого в масовій свідомості, у філософській і літературознавчій науці, як і автобіографічний міф письменника, ще дуже мало досліджені). Ця робота є спробою хоч би частково заповнити існуючі пробіли й намітити головні напрями дослідження цього питання. Ключові слова: Л. Н. Толстой, міф, церковний міф.