Фактор "мягкой силы" в интеграционных проектах в Евразии в ХХI столетии

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФАКТОР «МЯГКОЙ СИЛЫ» В ИНТЕГРАЦИОННЫХ ПРОЕКТАХ В ЕВРАЗИИ В ХХI СТОЛЕТИИ

сила мягкий дипломатия публичный

Цыбаков Д.Л.

Ключевые слова: евразийское пространство, интеграционный проект, «мягкая сила», информационно-психологическое воздействие, «стратегическая коммуникация», «диалоговая пропаганда».

Keywords: Eurasian space, integration project, «soft power», information and psychological impact, «strategic communication», «dialog propaganda».

Весьма обоснованным представляется мнение, согласно которому и в ХХI веке ведущие акторы мировой политики продолжают идеологизировать свои интеграционные стратегии на евразийском пространстве, подчиняя ее содержание идейным принципам либерализма. В результате информационная политика США и их союзников в субрегионе Евразии и в условиях «нового мирового порядка» так и не избавилась от нацеленности на обеспечение глобального доминирования на основе традиционного внешнеполитического мессианизма. В современный период информатизация используется в рамках стратегии принудительной демократизации, поддерживаемой в разной мере и республиканской, и демократической партиями Соединенных Штатов. При этом либерал-интернационалисты делают ставку в том числе и на «политику реконструкции» при помощи экономической зависимости и массированной пропаганды гражданское общество той или иной страны Евразийского континента, избранной в качестве объекта воздействия, должно быть переориентировано на ценности либеральной демократии.

К настоящему времени отмечается смена концептов информационного воздействия в сфере международной политико-экономической интеграции, когда провалы США в использования прямой пропаганды в отношении политических режимов евразийского пространства приводили к переходу к публичной дипломатии, предусматривающей примат двустороннего диалога, партнерства и «мягкой силы» Филимонов Г.Ю., Цатурян С.А. «Мягкая сила» как форма непрямой аппликации «национального интереса» // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Международные отношения. - М., 2012. - № 2. - С. 21-30..

Отметим, что теория «мягкой силы» Дж. Ная по своей природе имеет весьма близкую связь с доктриной «культурно-идеологической гегемонии», сформулированную итальянским мыслителем А. Грамши на рубеже 1970-1980-х гг. Методы достижения «культурно-идеологической гегемонии» - агитация, избирательные кампании, манипуляция общественным сознанием - применялись с целью перевести конфликтный потенциал внутренней политики в сферу идеологических и культурных дискуссий. Липсет С. Политическая социология // Социология сегодня. Проблемы и перспективы. - М.: Прогресс, 1965. - С. 203-219. Впоследствии Д. Най аргументировал, что политическое господство помимо «угрозы силой» достигается и с помощью «мягкой власти». То есть путем приобщения будущих сторонников и последователей к своим культурным и идеологическим ценностям. В качестве таковых западными державами сегодня избраны постиндустриальная экономика, модернизированная дипломатия и массовая культура. Приверженцы стратегии «мягкой силы» подчеркивают, что она впервые оправдала себя в период «холодной войны», сыграв одну их ключевых роль в падении социалистического блока. Таким образом, на деле Дж. Ная следует считать не основоположником новой оригинальной доктрины, а систематизатором методов и принципов идеологической борьбы, существовавших в биполярный период.

Согласно авторскому подходу, современная оценка роли «мягкой силы» далеко не всегда учитывает трансформации ее принципиальных положений. Фактическая методологическая ревизия концепта «мягкой мощи» имела место в период 2004-2008 гг., приведя к появлению концепция «умной силы» или «сбалансированной национальной силы» (smart power) Ваплер В.Я., Гронская Н.Э. и др. Идея империи и «мягкая сила»: мировой опыт и российские перспективы // Научный вестник Уральской академии государственной службы. Политология, социология, экономика, право. 2010. - № 1. - С. 22-27.. Она постулировала комбинирование «мягкой» и «жесткой» сил как элементов общей внешнеполитической стратегии Чихарев И. Умная мощь в арсенале мировой политики // Международные процессы. - М., 2011. - Т. 9. № 1(25). - С. 3-99.. Впоследствии в научный оборот вводится и понятие «разумной силы», допускающей, помимо обработки общественного мнения, и ограниченное использование фактора военной мощи для оказания информационно-психологического давления на противную сторону Костырев Г.А. «Разумная сила», общественная дипломатия и социальные сети как факторы международной политики // Полис. - М., 2013. - № 2. - С. 143-150; Филимонов Г.Ю. Культурно-информационные механизмы внешней политики США. Истоки и новая реальность. - М: РУДН, 2012.- 408 с..

Укажем, что обращение к «мягкой силе» позволяет разрабатывать альтернативные проекты построения «нового мирового порядка» не только лидерам, но и аутсайдерам эпохи многополюсного мира. Так, фундаменталистами как шиитской, так и суннитской ветвей ислама выдвигается стратегическая задача построения на просторах Евразии транснациональной теократии в форме «мировой исламской уммы». Например, идеология неошиизма предусматривает экспорт исламской революции, который возможен не только силовыми, но и мирными (пропагандистскими) методами Сажин В.И. Военная мощь Ирана. Двадцать лет: от пепла до алмаза (к 20-летию Исламской Республики Иран (1979-1999 гг.) // Исламская революция в Иране: прошлое, настоящее, будущее. - М.: ИВ РАН, 1999. - С. 71-94.. При этом стратегия евразийского исламистского движения характеризуется высокой эффективностью информационно-пропагандистских методик. Целевая аудитория исламистской пропаганды подвергается регулярному и многоплановому информационно-пропагандистскому воздействию, нацеленному на пополнение сторонников «всемирного халифата». Обращение к передовым информационным технологиям со стороны наиболее известных организаций исламистского терроризма стран и регионов Евразии объясняется как ограниченностью ресурсов для ведения пропаганды через традиционные формы и каналы, так и конкуренцией между представителями различных международных группировок экстремистского толка Стышинский М. Джихадистская пропаганда в Интернете и социальных медиа / Пер. с англ. Э.В. Будаева. //Политическая лингвистика. 2016. - № 5(69). - С. 158-163..

Несомненный экспансионистский вектор заложен и в идеологических платформах внешней политики ряда региональных держав евразийского пространства. Так, турецкие элиты после распада СССР пытались сделать реальностью проект «Большого Турана» охватывающий практически все тюркские государства современности. После неудачи первой попытки интеграции всех тюркских государств и «территорий Евразии» и созданной для этого Всемирной Ассамблеи тюркских народов, паносманисты переключили свое внимание на постсоветское пространство. В 2002 г. разрабатывается доктрина «Стратегической глубины», основанная на принципах «неоосманизма» и ставшая авангардом продвижения влияния «мягкой силы» Турции.

Для организации системного информационного воздействия на коллективную безопасность Евразии ведущими мировыми державами, прежде всего представленными США и государствами Западной Европы целенаправленно используется широкий набор теоретических концептов и практических технологий. Так, на основе доктрины публичной или общественной дипломатии (public diplomacy), в евразийском регионе распространяются идейные ценности, отвечающие гегемонистским устремлениям атлантического сообщества.

Вслед за западной научной традицией концепт «публичной дипломатии» находит признание и среди экспертного сообщества других мировых и региональных держав. Так, в ХХI столетии внешняя политика Китайской Народной Республики активно пользуется ее методами и инструментами. Отметим, что китайские идеологи пытаются обосновать приоритет Поднебесной в открытии и внедрении такого способа организации международных коммуникаций. Возводя истоки публичной дипломатии современного Китая к мессианским доктринам «просвещения варваров» эпохи правлений династий Суй и Тан VI--X в.в. и традиции прежде всего культурного, но не военно-колониального освоения сопредельных земель в средневековый период Самойлов Н.А. Культурно-историческое наследие и внешняя политика современного Китая // Культурное наследие в современной политической и социальной практике стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии. Сборник статей / Отв. Ред. Б.Г. Доронин. - СПб.: СПбГУ, Восточный ф-т; Изд-во РХГА, 2011. - С. 90-114.. Концептуальный подход к продвижению национальных интересов в постбиполярном мире доказывается переходом от левацкого революционного доктринерства к прагматическому курсу, основанного на популяризации достижений современной КНР в экономической, культурной и социальной областях Свешников А.А. Концепции КНР в области внешней политики и национальной безопасности // Китай в мировой политике: учебное издание / Отв. ред. А.В. Торкунов. - М.: РОССПЭН. - С. 94-143.. С 1980 гг. началось продвижение международного имиджа КНР через англоязычные китайские СМИ, культурные и образовательные программы. После 2012 г. был обнародован вариант политики «мягкой силы», призванный упрочить благоприятное восприятие КНР в мировом общественном мнении.

В последние годы отмечается принципиальная трансформация подходов ведущих мировых держав к продвижению доктрины «мягкой силы» в Евразии. Решительные шаги Российской Федерации по защите своих интересов обернулись официальным санкционированием использования методов, отличных от концепта «мягкой силы», что закрепляется в Глобальной стратегии Европейского союза безопасности Европейского Союза «Общее видение, единый подход: сильная Европа» (ГСБ), представленная на саммите 2016 г.

Оценивая ее содержание, отметим противоречивый характер документа. Одновременно с признанием реальности провала либерально-реформаторского курса на Ближнем Востоке и на пространстве Евразии, стратегия содержит призыв к прямой конфронтации с Российской Федерацией. Причем принципы общей политики ЕС в отношении России столь же противоречивы. С одной стороны, она впервые на доктринальном уровне объявлена источником вызовов европейской безопасности Маклаков М. Военная интеграция Европейского союза на современном этапе // Зарубежное военное обозрение. - М., 2019. - № 6. - С. 8-14.. С другой стороны, признается необходимость «избирательного партнерства» с российской стороной, конкретные параметры и направления которого не установлены.

Отметим, что приспособление технологий «мягкой силы» и «публичной дипломатии» к задачам масштабного информационно-психологического наступления на российские интересы в Евразии, продекларированное в официальных документах ЕС, следуют за изменениями в доктринах информационной политики США и НАТО. Так, уже в июне 2015 г. Европейским парламентом утверждается «План действий по стратегическим коммуникациям». В следующем году европарламентарии утвердили резолюцию «Стратегические коммуникации ЕС как противодействие пропаганде третьих сторон». В указанный период по натовским стандартам вводится в оборот терминология, камуфлирующая начало открытого пропагандистского воздействия в сфере региональной безопасности евразийского сообщества. Именно в указанных документах Европейский союз вслед за США приравнял информационную политику России к пропагандистским стратегиям запрещенных террористических исламистских организаций.

Смещение акцентов с концептов «мягкой силы» и публичной дипломатии на «стратегическую коммуникацию»/«диалоговую пропаганду», со стороны США, НАТО и их союзников привело к модификации региональных приоритетов, смене целевой аудитории и росту бюджетных ассигнований на программы идеологического воздействия в отношении евразийских государств. Приоритетным объектом воздействия «диалоговой пропаганды» атлантического сообщества в настоящее время является региональная безопасность пространства СНГ. Свидетельство этого концептуальное обоснование в доктринах информационной борьбы США и НАТО развертывания информационно-пропагандистских акций и операций прежде всего в евразийских странах с преобладанием русского языка и вовлеченностью в ареал распространения русской культуры, а также нацеленность атлантических держав на идеологическую обработку государств, где отмечается усиление экономической и идеологической активности России, реализуются интеграционные проекты с ее участием.

В свою очередь представляется объяснимым стремление геополитических конкурентов атлантического блока разработать действенные стратегии информационной и информационно-психологической борьбы. Так, в 2014-2017 гг. был провозглашен отказ КНР от сдержанной внешней политики в пользу более активного курса, получившего наименование «дипломатии великой державы с китайскими особенностями». Тем самым были продекларированы намерения Китая сформулировать альтернативную модель международных отношений в Евразии и в мире в целом, отрицающую глобальный англосаксонский либерализм Кашин В. Перерыв подходит к концу? Военная стратегия Китая на современном этапе // Россия в глобальной политике. - М., 2018. - № 6. - https://globalaffairs.ru/articles/pereryv-podhodit-k-konczu/.

Отметим, что реальными претендентами на выгоду от интеграционных проектов евразийского пространства остаются элитарные группировки стран СНГ, в своем большинстве индифферентные по отношению как к западной, так и к конфуцианской политической культуре. Именно они претендуют на монополию в предпочтениях общественного мнения, ввиду чего вполне справедливыми признаем выводы российского ученого И. Сидорова. Согласно его аргументированному мнению попытки Европы и США закрепиться в информационном пространстве Центральной Азии изначально обречены на неудачу и могут иметь лишь ограниченный эффект Сидоров И. Информационная политика США и Европы в Центральной Азии как элемент борьбы за региональное лидерство. - https://vpoanalytics.com/2019/04/03/informatsionnaya-politika-ssha-i-evropy-v-tsentralnoj-azii-kak-element-borby-za-regionalnoe-liderstvo/.

Отсутствие видимых успехов в политике информационного воздействия на информационную безопасность евразийского пространства не должно оцениваться как причина отказа ведущих акторов глобальной экспансии от дальнейшей политики вытеснения России из важнейшего геополитического региона. К тому же в Центральной Азии активное отмечается воздействие информационно-пропагандистских усилий Китая, Турции, Ирана, транснациональных террористических организаций. Поэтому стратегия информационно-пропагандистского воздействия в указанном ареале и далее будет носить долгосрочный, систематический характер. Несмотря на отсутствие прямых политических результатов информационно-психологической и идеологической обработки гуманитарного пространства Евразии, то есть закрепления у власти откровенно прозападных правительств, инструментарий опосредованных и прямых мер гуманитарного воздействия будет и далее востребован для обеспечения экспансии США и атлантического блока в Евразии.

Результатом недостаточного внимания российского руководства к евразийскому сектору информационной политики становится снижение аудитории русского языка и численности студентов российских вузов - уроженцев стран региона. Особое значение имеет предоставление государственными инстанциями новых независимых государств намеренно искаженных официальных данных о реальном состоянии распространения русского языка в обществе. Саримсоков З.С. Инструменты "мягкой силы" России и их применение в Центральной Азии // Постсоветские исследования. 2019. - Т. 2, № 5. - С. 1267-1279. Ситуация во многом проясняется и моральным и техническим отставанием образовательных программ российских высших учебных заведений, которые еще с начала 2010-х гг. утратили статус лидеров образовательной среды центрально-азиатского региона.

В качестве особенности информационной составляющей региональной безопасности Евразии отметим исторически сложившуюся специфику этнических культурных, религиозных и иных традиций мировоззренческого восприятия геополитической реальности. К числу наиболее значимых можно отнести существенное влияние клановых отношений, общее для региона значение личного авторитета лидера в обществе, сформированные под влиянием ислама традиции социально-политической деятельности и построения архитектуры международных отношений. Указанные отличия позволяют использовать в пропагандистских и подрывных целях межэтнические, межклановые и межрегиональные противоречия, подрывая тем самым политико-идеологическое единство центрально-азиатских обществ. Провоцирование конфликтов между этническими, конфессиональными, территориально-клановыми сообществами, ареал распространения которых в Центральной Азии не совпадает с установленными после 1991 г. государственными границами, представляет собой один из наиболее вероятных вызовов коллективной безопасности пространства ОДКБ.

С другой стороны, именно клановая структура центрально-азиатских социумов служит объективным препятствием для внедрения в их массовое сознание либерально-демократических идейных установок, продвигаемых в формате «мягкой силы» глобального атлантизма. На практическом уровне это ведет к маргинализации и коррумпированности создаваемых извне субъектов информационно-пропагандистского воздействия. В свою очередь инспирируемый США и их союзниками обскурантизм по отношению к духовному единению народов Центральной Азии с Россией, открывает возможности для развития культурой и идеологической экспансии со стороны иных претендентов на геополитическое доминирование на евразийском пространстве, прежде всего Турции, Ирана и КНР.

Размещено на Allbest.ru