Западноевропейские концепции игровой культуры

Размещено на http://www.allbest.ru/

Федеральное агентство по образованию РФ

Волжский институт строительства и технологий

(филиал)

Волгоградского государственного архитектурно-строительного

университета

Контрольная работа №1

по дисциплине «Культурология»

Тема № 5 Западноевропейские концепции игровой культуры

2012 г.

План

Введение

1. Й. Хейзинга об игровой культуре

2. Культурологическая концепция Х. Ортега-и-Гассет

3. Герман Гесса и его теория игровой культуры

Заключение

Литература

игровой культурологический хейзинг

Введение

Игровая концепция культуры: игра-источник культуры, «культура первоначально разыгрывается». Игровые инстинкты присущи человеческой природе. С ними связано восхождение к более высоким формам культуры. В игре рождаются великие движущие силы культурной жизни: право и порядок, общение, предпринимательство, ремесло и искусство, наука и.т.д. Игра - необходимый способ социальной жизни, то, что поддерживает идеал и определяет духовную жизнь эпохи. Но играть необходимо по правилам.

1. Й. Хейзинга об игровой культуре

В современной западноевропейской культурологической теории имеется существенный объем исследований, изучающих игровое начало в культуре. Различные версии игровой стихии отмечали:

Платон («игровой космос»);

И. Кант (теория «эстетического состояния игры»);

И.Ф. Шиллер («путь к свободе ведет только через красоту, а суть последней заключена в игре»);

К. Маркс («превращение труда в игру физических и интеллектуальных сил человека»);

Г. Гадамер («история и культура как своеобразная игра в стихии языка») и др.

Все перечисленные выше авторы отмечали такие ключевые характеристики игры, как бескорыстие, свободу, импровизацию, дистанцирование от повседневности как компенсацию того, что человек не обнаруживает в реальной жизни.

Но, пожалуй, наиболее глубоко и последовательно концепция игры была сформулирована и изложена голландским культурологом И. Хейзинга (1872-1945) в книге «Homo ludens» («Человек играющий») - (1938). Это, давно признанное во всем мире классическим, сочинение повествует о сущности и значении игры как источника культуры. В «игровое пространство» автор помещает не только искусство, но и науку, юриспруденцию, быт, военное дело различных культурных эпох прошлого. Игровое поведение людей чаще всего реализуется в различного рода праздниках, карнавалах, фестивалях, зрелищах, состязаниях, конкурсах и т. д.

По мнению Хейзинга, игра старше культуры. Человеческая цивилизация, сформировавшая само понятие культуры, «не добавила никакого существенного признака общему понятию игры». Все основные черты игры присутствуют и в играх животных. «Игра как таковая перешагивает рамки чисто биологической или, во всяком случае, чисто физической деятельности. Игра - содержательная функция со многими гранями смысла».

Хейзинга утверждает, что культура - это продукт «играющего человека». При этом ученый не имеет в виду, что культура происходит из игры в результате процесса эволюции. Более того, он отнюдь не считает, что первоначальная игра, путем различных модификаций, постепенно преобразовывалась в культуру. Размышления Хейзинга гораздо глубже. Дословно, в тексте книги это звучит так: «Культура возникает в форме игры, культура первоначально разыгрывается». В этой фразе заключен весь смысл культурологической концепции Хейзинга.

Вместе с тем, ученый предупреждает, что «не следует понимать дело таким образом, что игра мало-помалу перерастает или вдруг преобразуется в культуру, но скорее так, что культуре в ее начальных фазах свойственно нечто игровое, что представляется в формах и атмосфере игры». Боле того, не всякая игра может быть культуросозидающим фактором. Подлинная культура, по мысли Хейзинга, требует только «благородной игры».

В «Человеке играющем» Хейзинга анализирует соотношение игры и не - игры в поступательном развитии культуры и приходит к выводу, что оно (это соотношение) не остается неизменным. На ранних стадиях человеческой истории игровая культура проявила себя в мифологии и обрядах. В архаических ритуальных формах игровое действо выполняло функцию общения человека с окружающим его миром, выражало стремление понять его, укорениться в нем, сделать для себя приемлемым и безопасным.

В своей книге Хейзинга убедительно показывает значение игры и в процессе формирования социально-нравственных идеалов различных культурных эпох. Ученый подчеркивает, что общественные идеи включают в свое содержание игровой компонент, ибо они связаны с представлениями людей о своей социальной перспективе, с человеческими мечтами и фантазиями. Согласно концепции Хейзинга, целые культурные эпохи «играют». В частности, анализируя игровой момент в период Возрождения, он пишет: «Духовная ситуация... в эпоху Ренессанса есть ситуация игры. Это утонченное и в то же время свежее, могучее стремление к благородной и прекрасной форме есть играемая культура». Однако, как пишет ученый, в ходе дальнейшего исторического развития культуры игровой момент отступает на «задний план». В значительной степени «он растворился, ассимилировался в сакральной сфере, кристаллизовался в учености и в поэзии, в правосознании, в формах политической жизни. При этом игровое качество в явлениях культуры уходило обычно из виду. Однако во все времена и всюду, в том числе и в формах высокоразвитой культуры, игровой инстинкт может вновь проявиться, в полную силу вовлекая как отдельную личность, так и массы в опьяняющий вихрь исполинской игры».

Вытеснение игры из культуры, по мысли Хейзинга, началось с конца XVIII века, когда «духом общества стали завладевать трезвое, прозаическое понятие пользы... и идеал буржуазного благополучия». Постепенно происходящая утрата свободного духа культуры стимулирует кризисные явления, которые достигают в Европе XX века своего полного выражения. Выход из создавшегося положения ученый видит в распространении нового общественного духа. Альтернативу духовному кризису автор «Человека играющего» усматривает в возрождении в культурном сознании людей первозданной игровой природы.

2. Культурологическая концепция Х. Ортега-и-Гассет

Хосе Ортега-и-Гассет ощупывает искусство с социологической стороны, задаваясь вопросом: «Отчего новое в искусстве сопровождается таким оглушительным неуспехом?» Он ищет и находит причины столь очевидной непопулярности нового искусства в массах. Что же в новом искусстве такого, отчего общество искренне не понимает его и отшатывается? Оказывается, что неуспех молодого искусства - это не случайность, а закономерность. Дело в том, что большинство несведущих в искусстве обывателей (если называть обидно, а если ласково, то простых смертных) больше всего ценит в искусстве его близость к жизни. Чем более искусство походит на жизнь, тем полнее счастье среднестатистического человека, вдруг почувствовавшего себя в понятном и родном, и потому чрезвычайно милом его сердцу художественном окружении. Ведь, чтобы там не говорили критики, народ, погуляв в смущении по пустынным залам ЦДХ, все равно, придет за картинкой на ближайший рынок на набережной, где висят разлюбезные его сердцу белые березки, и где травка обязательно зеленая и пушистая, а небо стопроцентно голубое. А новое искусство по-прежнему все также далеко от народа. Что же его ждет? Как чертик из коробочки, выскакивает ответ Ортеги-и-Гассета: «Новый стиль должен пройти инкубационный период». Где же оно скрывается? Может быть, в подвале мастера, где незаметно для всех творит новую историю?

Всякий ли новый стиль сопровождается неуспехом? Нет, Ортега-и-Гассет поясняет, что это не грозит искусству, которое избегает уходить в сторону от реальности, например романтизм, пришелся по душе массам, поскольку он был народным стилем.

Ортега-и-Гассет писал в то время, когда он мог наблюдать модернизм в искусстве, тогда время постмодернизма еще не пришло и оттого, возможно, он столь категоричен, говоря о смысле нового искусства. Он тоталитарен в искусстве: «…в основе современной действительности лежит глубокая несправедливость - ошибочно постулируемое равенство людей», он предпочитает видеть отдельно искусство для масс и отдельно для «привилегированных». «Большинству не нравится новое искусство, а меньшинству нравится». Низведение масс по признаку их антихудожественности, невосприимчивости к новому искусству: «Новое искусство характеризуется тем, что делит людей на тех, кто его понимает, и тех, кто не понимает». Поскольку работа писалась в 1927 г., то можно предположить, что идеи господства над миром витали в воздухе, и проникали повсюду - в политику и общественную жизнь: «Это искусство не для человека вообще, а для особой породы людей, которые отчетливо отличаются от прочих».

В чем же сущность нового искусства? Раз оно не понятно всем, значит, оно не стоит на основе человеческого, его фундамент другой. Люди и страсти, говорит Ортега-и-Гассет, это предметы, которыми занимается искусство. Пока искусство играет в них, люди его понимают, но, стоит ему подняться над реальностью, как понимание истончается и рвется как натянутая нить, за которую привязан шаловливый воздушный шар.

Ортега-и-Гассет приводит метафору: что воспринимающий произведение искусства как будто смотрит сквозь оконное стекло в сад, т.е. на «люди и страсти», и не замечает стекла, т.е. самого художественного приспособления, сквозь которое он их видит. Конечно, ведь изощренные художественные формы для неискушенного то же, что замутненное стекло, сквозь которое он силится разглядеть что-либо ему интересное. Если ему это удается, он ощущает свою избранность, если нет, - то мы его теряем.

Ортега-и-Гассет ничуть не жалеет о такой потере, он радуется, что искусство возвращается на круги своя, становится уделом избранных, узкого «круга ограниченных людей».

«Это будет искусство для художников, а не для масс людей. Искусство касты, а не демократическое искусство». Новое искусство надменно отворачивается от зрителя, его не интересует успех среди многих, ему важнее прослыть законодателем художественной моды. Оно не боится преобладания эстетики над человеческими образами, оно не боится быть непонятым, ведь это только подтвердит его новизну и отличие от традиций.

Ортега-и-Гассет считает, что искусству невозможно быть направленным одновременно и на красоту художественных форм и на «человечность» восприятия, такое искусство стало бы «косоглазым». Реализм и истинная художественность, по его мнению, две вещи несовместные. Нельзя соединить стекло и сад, не повредив в какой-то степени тому или другому.

История современного искусства подтверждает выводы Ортеги-и-Гассета: если модернизм еще был понятен многим, а теперь и освоен во многом, то постмодернизм укусил себя за хвост и закрутился волчком, обратившись в «бесконечный тупик», предоставив большинству абсолютную свободу для непонимания. Реальность напоминает гнездо птицы, например, малиновки, в котором из года в год воспроизводились более или менее похожие на родителей реалистические птенцы, и вдруг в нем неожиданно появился кукушенок модернизма, явно отличающийся от остальных, однако, когда он вырос и улетел, то гнездо опустело, и наступил век постмодернизма - все знают, что в гнезде реальности теперь может поселиться кто угодно и кроме того, что его может не быть вообще.

В чем же сущность нового искусства? Ортега-и-Гассет возвещает, что оно возвращается к стилю. Ключевым становится слово «стилизация». Вот это стильно, говорим мы, а вот это не стильно. Стилизация - это деформация реального, его дереализация. «Стилизация включает в себя дегуманизацию. Нет другого пути дегуманизации».

Ортега-и-Гассет точно уловил поступь приближающегося постмодернизма, ведь когда он говорит об отрыве от реальности, нет более страшного примера, чем пример с умирающим и наблюдателями. Самым далеким от умирающего, от «живой реальности» оказался художник. «Все эти реальности эквивалентны» - уточняет Ортега-и-Гассет. Вот реальность разбивается на множество шариков, каждый из которых не больше и не меньше другого, постмодернисты высыпают их на пол, они прыгают, сталкиваясь в воздухе и окончательно запутывая читателя и зрителя.

Как и многие другие западные философы, испанский мыслитель Хосе Ортега-и-Гасетт видел углубление кризиса западной цивилизации, однако дал собственный «рецепт» ее спасения, основанный на понимании им культуры, близком хейзинговскому.

Подобно Ницше, Фрейду и другим, Ортега считал, что культура не должна находиться в конфронтации с жизнью. Для него истинной культурой является лишь живая культура, сущность которой составляет спонтанность и отсутствие прагматической направленности.

«Живая культура», будучи личным достоянием человека, осознается им как спонтанная внутренняя потребность.

Индивиду, считает Ортега, нужна культура не из каких-то утилитарных потребностей (как массовому человеку), она есть самопроизвольная внутренняя необходимость.

Жизнь, видящая больше интереса и ценности в своей собственной игре, чем в некогда столь престижных целях культуры, придаст всем своим усилиям присущий спорту радостный, непринужденный и отчасти вызывающий облик. Вконец потускнеет постное лицо труда, думающего оправдать себя патетическими рассуждениями об обязанностях человека и священной работе культуры. Блестящие творения будут создаваться, словно шутя и без всяких многозначительных околичностей.

Только «живая культура», как часть индивидуального бытия человека, способна сдержать экспансию массовой культуры.

Причину кризиса современной ему культуры Ортега видит в «восстании масс».

Восстание - это не революция, так философ называет омассовление культуры, унификацию всех сторон общественной жизни, включая духовную.

Под «массой» же он понимает «среднего заурядного человека» - «Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду. Масса сминает все непохожее, все недюжинное, личностное и лучшее. Кто не такой, как все, кто думает не так, как все, рискует стать отверженным».

Характерные черты массы - агрессивность, аморализм, отсутствие духовности, внутренней потребности в культуре, высший диктат для нее - сила.

К причинам омассовления общества Ортега относит, прежде всего, демократизацию и успехи науки, обусловившие доступность социальных и материальных благ, обеспечившие высокий уровень потребления в современном обществе, а также рост народонаселения.

Появление «массового человека» с его «ценностями» породило соответствующий ему тип культуры.

Только «живая культура», будучи частью индивидуального бытия человека, убежден Ортега, способна спасти гибнущую «фаустовскую» цивилизацию, сдержать агрессивную экспансию массовой культуры.

3. Герман Гесса и его теория игровой культуры

Гессе Герман (1877-1962) - немецко-швейцарский писатель, теоретик игровой культуры, лауреат Нобелевской премии. Наиболее известные его произведения: “Степной волк” (1927) и “Игра в бисер” (1943), в которых он пишет о культурном бытии и о возможности сохранять духовность в царстве игры. Данный роман - это предупреждение писателя о будущей гибели великой гуманистической культуры.

В образе концепции “Игры в бисер” получила логическое окончание эстетическая традиция, заключающая в снятии жизненных противоречий в сфере свободной игровой деятельности.

В данном произведении все внимание Гессе сосредоточил на решении трех задач:

1. Глобальной критики нынешней буржуазной культуры (анализ отрицательных аспектов “феноменологии духа” ХХ века);

2. Актуализации классического культурного наследия (положительная “феноменология духа”, которая органически связанна с общим критическим аспектом, включающая в себя всю европейскую культуру, а затем перерастающая в духовный синтез Востока и Запада);

3. Постановки проблемы мировоззренческого обоснования культуры (культурного синтеза).

Действия романа происходят в XXIII веке в вымышленной провинции Касталии - особенном Педагогическом ведомстве, царстве духовной самодисциплины и духовного достоинства, порядка и гармонии. Вследствие духовного кризиса, постигшего все человечество и приведшего его к эпохе, названной Гессе, “фельетонной”, данная провинция отделяется от внешнего мира. В своем произведении Гессе соединяет активную и созерцательную жизнь и населяет созерцателями всю Касталию. Ее жители это избранные, лучшие люди. Они огорожены от повседневных забот, не имеют семей и заняты исключительно “Игрой и бисер”, которую автор назвал “символической и многозначительной формой исканий совершенства”. Она появилась в среде интеллектуалов как музыкально-математическая игра, лежащая в основе духовных ценностей, схемами, образами, фигурами, языками, мелодиями, научными теориями и гипотезами. Мастер, владея игрой, теоретически может воспроизвести все духовное содержание мира.

От интеллектуальной поверхностной виртуозности игра вскоре превращается к созерцанию, медитации. Постепенно она превращается в своего рода богослужение без Бога, религиозной доктрины и какой-либо теологии.

Заключение

Подлинная культура не может существовать без определенного игрового содержания, ибо культура предполагает известное самоограничение и самообладание, известную способность не видеть в своих собственных устремлениях нечто предельное и высшее, но рассматривать себя внутри определенных, добровольно принятых границ. Культура все еще хочет в известном смысле играться - по обоюдному соглашению относительно определенных правил. Подлинная культура требует всегда и в любом аспекте, а честная игра есть не что иное, как выраженный в терминах игры эквивалент порядочности. Нарушитель правил игры разрушает и культуру. Для того чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим или подвигающим культуру, оно должно быть чистым. Оно не должно состоять в ослепление или отступничестве от норм, предписанных разумом, человечностью или верой.

Оно не должно быть сиянием, которым маскируется намерение осуществить определенные цели с помощью специально взращенных игровых форм. Подлинная игра исключает всякую пропаганду. Она содержит свою цель в самой себе. Ее дух и ее атмосфера - радостное воодушевление, а не истерическая взвинченность. Сегодня пропаганда, которая хочет завладеть каждым участником жизни, действует средствами, ведущими к истеричным реакциям масс, и поэтому, даже когда она принимает игровые формы, не может рассматриваться как современное выражение духа игры, но только как его фальсификация.

Литература

1. Бобахо, В. А. Культурология : Программа базового курса, хрестоматия, словарь терминов / В. А. Бобахо, С. И. Левикова. - М., 2000.

2. Введение в культурологию : учебное пособие для вузов / под. ред. Е. В. Попова. - М., 1996.

3. Культурология XX век: Словарь. СПб., 1997.

4. Хейзинга Й. Homo Ludens. Статьи по истории культуры. - М., 1997.

5. Скрипник, А. П. Культурология : учебное пособие для студентов вузов / А. П. Скрипник. - М., 2006.

Размещено на Allbest.ru