Образ рыцаря как воина-защитника

Размещено на http://www.allbest.ru/

Одной из основных идей средневековой европейской культуры стал образ рыцаря как воина-защитника: сначала - просто защитника слабых и обездоленных от вполне реального внешнего врага - викинга, араба или венгра, а затем -- как охранителя христианского мира в целом. Поэтому образ рыцаря воспринимался как образ человека, полностью посвятившего себя воинскому делу. Средневековый западноевропейский термин “рыцарь” происходит от слова “всадник”, "кавалерист" (шевалье по-французски, кавальере по-итальянски и риттер по-немецки) [2]. Расширительное толкование этого термина в средневековых государствах Западной, Южной и Центральной Европы было представлено как "конный воин из дворян, носивший тяжелое вооружение и отличающийся неустрашимостью, высокими воинскими идеалами, поклонением женщине"[3]. Собственно название "рыцарь" западнославянскими и восточнославянскими народами этимологически было заимствовано в эпоху Средневековья из немецких диалектов, после чего оно получило местную трансформацию: ритирж по-чешски, ритьер по-словацки, рицерз по-польски, лицар по-украински, рыцар по-белорусски. В древнерусском "рыцерь" впервые появляется в одной из грамот, датированной 1388 г.[4]

Рассматривая рыцарскую культуру как целостность, необходимо учитывать культуру рыцарской среды как явление, менявшееся во времени и в пространстве, неоднородное для различных рыцарских слоев и групп. Современное определение понятия "рыцарь", как правило, используется в самом широком смысле этого слова для характеристики представителя военного сословия Средневековья, вне зависимости от имущественного положения, знатности, этнополитической принадлежности. Однако, совершенно очевидно, что смысловая наполненность культурных идеалов рыцарства на заре становления средневекового общества и на закате того, что именуют средневековой эпохой, существенно трансформировалась во времени. Равно как очевидно и то, что ценностные ориентиры рыцарского сословия варьировались в зависимости от групповой или национальной идентичности его носителей. Однако как в Раннем, так и в Позднем Средневековье ценностное значение замка не претерпело существенных изменений в мировоззрении благородного воинского сословия.

Средневековый институт рыцарства отличался не только определенным образом жизни, системой ценностей и стереотипами, но также религиозной впечатлительностью, отчасти связанной с многочисленными проповедями. Поэтому проявлением этого миропонимания стала рыцарская культура, представлявшая собой некий сплав возвышенных идеалов, к которым постоянно стремился благородный воин, и реалий повседневной жизни, часто весьма далеких от благородных идеалов аристократии, навеянных романтической поэзией трубадуров и эпическими подвигами рыцарей Круглого Стола. Идеи героических сражений и куртуазной любви создавали жизненную позицию рыцаря и воплощались в строительстве замка, стены которого могли защитить Прекрасную Даму в минуты опасности и прославить их доблестного защитника. Связь рыцарства с христианством явно прослеживается в идее служения: священник служил Богу, а рыцарь - своему господину [5]. Пожалуй, можно с большой долей уверенности утверждать: рыцарство стало рыцарством в полной мере лишь тогда, когда осознало себя духовным братством воинов, связанным невидимыми узами высшего элитарного сословия и обязанностью защищать братьев по вере.

Как правило, термин "рыцарство" используется в самом широком смысле этого слова для характеристики представителя военного сословия Средневековья, вне зависимости от имущественного положения, знатности, этнополитической принадлежности. Однако, совершенно очевидно, что смысловая наполненность культурных идеалов рыцарства на заре становления средневекового общества и на закате Средневековья существенно трансформировалась во времени. Равно как очевидно и то, что ценностные ориентиры рыцарского сословия варьировались в зависимости от групповой или национальной идентичности его носителей. Социоисторический интерьер бытования рыцарской культуры в западноевропейском обществе можно охарактеризовать как особо благоприятствовавший проявлению автономии личности. "Великие герцоги Запада" - термин, устоявшийся и хорошо известный историкам. За ним, равно как и за другим, хорошо известным фактом организации института феодального сословия в Западной Европе, нашедшим выражение в формуле "вассал моего вассала - не мой вассал"[6], скрывается своеобразие социально-психологического, политического и материального положения рыцарства в средневековом европейском обществе. Природа становления западноевропейской цивилизации была такова, что здесь создались важные предпосылки для обретения крупными феодальными магнатами большой земельной собственности, широкой военной и политической автономии, а также судебных прерогатив, что напрямую подкреплялось мощью феодальных замков. Не будучи жестко связанными королевской или императорской властями, эти представители рыцарского сословия, жившие в укрепленных замковых резиденциях, представляли его верхний этаж, элиту. Именно они задавали тон стилю жизни европейского рыцарства, обуславливали полноту самовыражения, независимости «Я» его членов. Оборотной стороной их свободы явилась достаточно широкая автономия мелкого рыцарства, имевшего возможность лавировать, искать себе более выгодного покровителя и получать за счет этого особые писаные и неписаные возможности материального и культурно-знакового самоутверждения. Этому в немалой степени способствовала героизация образа самого рыцаря, странствующего по миру в поисках военных приключений, служению церкви с оружием в руках по искоренению неверных и своей Даме сердца по прославлению ее красоты и добродетели. В результате уже на раннем этапе средневековой истории, военно-рыцарское сословие на Западе сформировало те культурные установки, ценностная наполненность которых определялась мироощущением определенной автономизации личности.

Любое феодальное владение, любой город любая политическая целостность составляли скорее часть мирового христианства, нежели конкретного королевства или княжества. Отсюда происходила интенсивность обменов, прозрачность границ, отсутствие понятий "нации" и "национализма", а также универсалистский характер не только нравов и культуры, но и социальных структур и даже общественных институтов. Поэтому не существовало французского или английского общества. Жизнь, люди и вещи были одинаковы в Пуату и в Нортумбрии, в Пикардии и Кенте. Единственное, что их отличало, так это климат и географические условия. Средневековая цивилизация - это во многом цивилизация символов. Слова, жесты, привычки - все имело как явный, так и скрытый смысл. В целом благородные люди Средневековья, да и не только они одни, не боялись жизни и соблюдали библейскую заповедь: "плодитесь и размножайтесь". Радость богатства, турниров и войн - вот основная характеристика ментальности той эпохи. Даже художественное творчество постоянно находилось между зависимостью от господства Церкви и господства светских князей. С одной стороны происходило переживание собственного несовершенства -- наиболее радикальная проблематика жизни -- становится продуктивной силой, скрепляющая средневековых людей прочной коллективной связью. В результате, страдая сами, люди становятся способными к состраданию, осознавая собственную греховность, они способны были прощать других. В этом наблюдаются каноны монашеской аскетической жизни в монастыре. Кроме этого, образцом в средневековой культуре выступало тело Бога. И вместе с тем христианство стремилось всячески завуалировать этот вопрос. Целесообразность изображения Христа нередко подвергалось сомнению. Однако на практике, с другой стороны, особенно женская часть средневекового общества, воспринимала Христа как «небесного жениха», а образ Богоматери, Мадонны, служил эталоном женщины не только для поэтов и романистов. Само феодальное общество Европы, начиная уже с XII в. было охвачено интересом к рыцарским поэмам и сирвентам. В результате игровой аспект рыцарской культуры Средневековья открылся во всем своем блеске. Подражая друг другу, правители Англии и Франции организовывали при своих дворах рыцарские ордена Подвязки и Золотого руна. В этом напрямую видно стремление того, что в обществе избранных придворных из числа рыцарской знати они хотели скопировать военные подвиги и праведную жизнь рыцарей Круглого Стола короля Артура. Эти своеобразные литургии, в которых светский ритуал смешивался с церковным, что все более отделял их от реальной жизни и тем более от жизни простого народа. Сам народ отстранялся от этого праздника, кроме этого его боялись, его уподобляли диким зверям, что, к примеру, хорошо иллюстрирует "Роскошный часослов герцогов Беррийских".

Таким образом, благочестие с одной стороны и воинственность с другой - вот два противоположных по своей сути, но в действительности взаимно уравновешенных и дополняющих друг друга полюса феодальной рыцарской культуры, субстанцию которых впервые стало выражать искусство зрелого Средневековья, начиная уже с XII века.

При всех религиозных постулатах, полностью регламентирующих средневековую жизнь, было в эту эпоху одно чувство, которое постепенно модернизировалось - это любовь. В феодальную эпоху в обществе, где ценилась, прежде всего, воинская храбрость и физическая сила рыцарства, появляется куртуазная любовь. Это явление с одной стороны можно объяснить отношениями между сюзереном и вассалом, особенно если сеньором выступает дама, с другой, что тоже вполне возможно, куртуазная любовь была формой некоего бунта против подавляющей религиозной морали того же феодального общества, наполненного религиозными постулатами и ограничениями. Вследствие этого, куртуазная любовь, поднявшись как протест средневековых людей против засилья морали церкви, смогла найти своеобразное равновесие души и тела, влечение пола и чувства, сердца и ума человека. По сути дела это был новый взгляд на мир, который уже давался в ощущениях. Это уже не был прежний бестелесный символ скрытой реальности, этот мир становился объектом непосредственного восхищения. Следствием этого в готическом искусстве человеческие черты стали чертами индивидуальными, пропорции человеческого тела стали определяться естественными соотношениями, а не абстрактными прежними символическими значениями. Куртуазный рыцарь также уже значительно отличался от прежнего эпического героя, привлекательность которого заключалась в большой физической силе и презрении к страданиям и смерти. Новых героев Говена и Ланселота уже нельзя сопоставлять с прежним Роландом. Они больше теперь притягивают внимание не силой мускулов, а изяществом юности, изысканностью нарядов. Романисты этого времени чаще всего описывают не сильное тело, а роскошную одежду. Блестящий рыцарь теперь тот, кто был молод, любезен, изящен и хорошо одет. Об остальном просто умалчивается. В целом куртуазная любовь представляла собой литературную тему, доступную лишь узкому кругу читателей. Сами авторы признавали, что она служила проявлением чувственности, предназначенным лишь для элиты. Допустить, как это порой случалось, что такая любовь оказывалась реальным жизненным переживанием, довольно трудно. Даже в аристократическом обществе она была не более чем светской игрой. Общая картина нравов, известных лучше, чем сердечные склонности, дает представление о любовной жизни, весьма далекое от морали святого Иеронима, когда несмотря на церковное осуждение измены, супружеская верность не служила главным жизненным правилом. Так, например, в конце XII в. некоторые тексты с восхищением сообщали о священниках, сохранивших целомудрие до самой смерти. Кроме этого, сладострастие трубадуров, чувственность романистов, грубость голиардов и, напротив, гнев проповедников и угрозы богословов заставляют усомниться в распространенных аскетических штампах и их достаточности для создания точной картины ментальности той эпохи. Общий дух десакрализации нес с собой зарю освобождения от прежних религиозных догм и постулатов. Позволял вырваться из атмосферы старых магических представлений церковников.

В итоге, в готическую эпоху происходит уменьшение значения символов, отступление их перед воспринимаемой чувствами реальностью. Все это может напрямую свидетельствовать о глубоком изменении в прежней системе религиозного восприятия, поскольку, обретший в себе уверенность человек уже по новому созерцал окружающий его мир. Уменьшение значения символов, отступление их перед воспринимаемыми чувствами реальностью - все это уже свидетельствовало о глубоком изменении в новой системе восприятия мира. Но, при всем новом миропонимании окружающего мира, XIII век был веком во много еще переходным, когда человек Средневековья постоянно выдерживал борьбу с всеобъемлющим чувством бывшей неуверенности.

Специфика социокультурного ландшафта зарождения и бытования рыцарской культуры в средневековой Европе с его непременным атрибутом - феодальным замком, придала этой культуре своеобразное звучание и оформление в соответствующих эпохе понятиях и ценностях. Прежде всего, не стоит забывать о том, что рыцарство своими корнями уходит в варварскую эпоху, что наложило существенный отпечаток на его мироощущение, образ жизни и культурные ценности. О варварских истоках свидетельствуют рыцарские прозвища [7] и геральдические фигуры на щитах. Примерами этому могут служить имена известных исторических персонажей - Генрих Лев, Альбрехт Медведь, Ричард Львиное Сердце. Ментальный след варварства вполне ощутим и в самом облике рыцаря, его устрашающих доспехах, несмотря на рафинированный характер представлений о нем. Что касается замка - жилища благородного война, то его мощные и мрачные стены из грубо обработанного камня, многоуровневая оборонительная система, угрожающий вид напоминают о варварстве не меньше, чем звериные образы на шлемах и гербах рыцарей.

Самоутверждение силы закреплялось в качестве ценностного императива поведения, так как средневековый социум мог защитить свое благополучие лишь при наличии профессионального слоя военных, готовых пожертвовать ради этого жизнью. Поэтому профессиональная принадлежность надолго определила приоритет физической силы в глазах рыцаря. Он по определению должен был обладать этим достоинством. И дело не только в том, что рыцарь Средневековья вынужден был нести на себе латы и оружие весом в 60-70 килограммов, на что был способен только очень сильный человек. Сам образ жизни, технология военных действий того времени не могли не определить особую ценность мускульной силы, физической мощи рыцаря. Поэтому неудивительно, что воспитание рыцаря было в первую очередь подчинено задаче взрастить из юноши непобедимого воина, которого невозможно сломить в бою, равно как и захватить его неприступный замок. После посвящения в рыцари повседневная жизнь воина в замке представляла собой непрерывную тренировку с оружием в руках, развитие физических способностей и овладение воинским мастерством. А непременные атрибуты рыцарской удали - охота и турнир - стали своеобразными культурными субститутами сражений, способствовавшими приращению соответствующих навыков и самоутверждению рыцаря в собственных глазах и глазах окружающих как владельца мощного укрепленного замка. Эта мощная неприступная твердыня, возвышавшаяся над округой, была подстать рыцарю в доспехах, напоминающему собою башню и внушающему чувство почтения и страха союзникам и врагам. Замок, как и рыцарь, были двумя воинами Средневековья. Замок был кровь от крови рыцаря. Воспитателем его идеалов и воинских устремлений. Своим видом замок демонстрировал верховное положение рыцаря в средневековом обществе.

В условиях общества, где война была хроническим явлением, рыцарь оставался пусть христианизированным, но варваром. Его стремление к самоутверждению, богатству, обладанию женщиной сплошь и рядом вступало в противоречие с христианскими ценностями. Но противоречие или это? Ведь не случайно Христос в миниатюрах псалтырей XII века предстает с мечом и щитом, в кольчуге, со шлемом на голове, окруженный свитой рыцарей и министериалов. Говоря о комплексе рыцарских идеалов, связанных с предназначением рыцарей как людей военного сословия, и подчеркивая генетическое родство этих идеалов со многими ценностями прежнего варварского мира, следует отметить, что их отличало новое религиозное наполнение. Варвар также вкладывал в понятие своего воинского долга сакральный смысл, - в бою им руководила сила Одина, который был настолько силен и мужествен, насколько коварен и, если это было необходимо, жесток. В этом представлении отражалась вся прежняя варварская эпоха. Средневековая эпоха свидетельствует, насколько упорядочился, цивилизовался европейский мир, сумевший укротить яростную воинственность бывшего варвара, ограничить ее, подчинив новым религиозным ценностям. Навершие рукояти меча начинает украшаться крестом, который нередко служит хранилищем для святых реликвий. Возможно, это делалось для того, чтобы при принесении присяги рыцарь клялся не на оружии, а на святых мощах, как полагает Ф. Кардини [8]. Обоюдоострый клинок считался символом стойкости и верности в защите слабого против сильного, праведного против неправедного. Выражаясь символическим языком, можно уподобить башню рыцарскому мечу, а стены и защитные укрепления замка - щиту и рыцарским латам.

Таким образом, типичный облик рыцаря и его замка выражал амбивалентную идею защиты, с одной стороны, и агрессии, с другой. И, как уже упоминалось, башня замка, похожая на грозящий меч, нередко считалась Божьей. Как и прежде, рыцарь на клинке приносил торжественные клятвы. Только теперь это были клятвы не во славу языческого бога Одина, а во славу Христова дела или служения своему сюзерену, которому приносил клятву верности рыцарь. Эта двойственность нашла отражение и в средневековом обычае (существовавшем как в реальной жизни, так и в эпической поэзии и рыцарских романах) вкладывать в рукоять меча мощи святых или ношения ковчежца со святыми реликвиями на груди поверх защитной брони. Подобием этого обычая может служить и непременная замковая часовня, освящающая замок и власть его владельца именем Бога и возвышающая его в глазах простолюдинов. Поэтому можно утверждать, что философия рыцарства представляла собой своеобразный сплав варварской агрессивности и христианского служения. Как рыцарь был закован в броню и увешан оружием, интерьер замка был наполнен многочисленными доспехами и мечами. Его собирали многие поколения владельцев. Это военное снаряжение, как и сам, замок, статусно возвышало своих благородных владык над обществом, делало их сверхлюдьми того времени. Особое отношение к оружию было закреплено и в законодательстве Средневековья: закон ограничивал владение мечом и копьем представителями третьего сословия. Ношение и владение оружием напрямую связывалось с понятиями благородства и чести. Эта связь ощущалась не только в Средние века, но и на протяжении последующих веков. Так, в эпоху Ренессанса Джироламо Музио в своем дуэльном трактате признает право обычного воина [9], не рыцаря, на поединок, поскольку оружие, по его словам, аноблирует (делает благородным) человека в случае, если военная профессия - его единственное занятие в мирное и военное время. Неудивительно, что городская среда, отринувшая многие ценности рыцарской культуры, тем не менее, позаимствовала культурную символику рыцарских поединков, равно как и главный элемент феодального замка - башню, трансформировав ее в ратушу - мощь и символ своей власти.

Воспевание войны и осады замков обнаруживают многие культурные явления средневековой Европы. При этом необходимо отметить, что по мере того, как в Европе росли города, и развивалась торговля, укреплялись и позиции королевской власти, которая все чаще и целенаправленнее прибегала к политическим, а не только старым силовым способам отстаивания своих интересов. В этих условиях идеалы воинственности и рыцарства начали постепенно утрачивать былую силу, как, впрочем, и весь комплекс рыцарских ценностей с непременным феодальным замком как основным символом, с ними связанный. Это новое миропонимание особенно проявилось в период царствования французского короля Людовика XI, предпочитавшего искусству традиционной рыцарской войны искусство дипломатической борьбы. Однако в среде мелкого, небогатого рыцарства, живущего, как и прежде, в сельской местности в своих укрепленных замках с их специфической аурой, накладывающей отпечаток на ментальность будущего воина, война, как и прежде, представляла особую ценность не только в Ранний или Зрелый периоды Средневековья, но и значительно позже. Только благодаря боевым сражениям эта категория рыцарей, как и их благородные воинственные пращуры, могла пополнить свое состояние, получить новые владения с замками, завоевать расположение короля, Прекрасной Дамы, подтвердить роль достойного продолжателя своих славных предков. Именно во время военных действий эта часть рыцарства имела шанс самоутвердиться. На это прозрачно намекают, например, сирвенты Бертрана де Борна [10]. Именно война позволяла молодежи из благородных знатных семей и мелкому небогатому рыцарству не только подтвердить свою воинскую удаль, но и оправдать свое социальное призвание, наконец, отстоять свое личное достоинство, доказать магнатам, что они люди «одной крови», равной смелости и могут отстоять свою независимость и независимость своих родовых замков.

Одно из правил рыцарского кодекса чести предписывало рыцарю быть мужественным и благородным. В основании этих правил, вышедших из средневекового института вассально-ленных отношений, лежала система специальной морально-боевой подготовки и стремление достичь военного и духовно-нравственного совершенства. История сохранила немногие примеры такого стремления к абсолюту рыцарского поведения, среди которых можно назвать национального героя Испании кастильского рыцаря XI в. Родриго Диаса де Вивара, героический персонаж сербского эпоса Страхиню Бановича (XIV в.), венгерского героя войн с турками-османами Пала Кинижи по прозвищу "Победитель турок" (вторая половина XV в.), польского витязя XV века Завишу Чарного. В реальности большинство рыцарей, хоть и восхищались отдельными своими собратьями, предпочитали вести более спокойную жизнь, особенно к осени Средневековья. При этом многие представители рыцарского сословия в Центральной и Восточной Европе (западные районы) в XIV-XV вв. явно деградировали, занимаясь разбоем и грабежом горожан и купцов. Хотя в идеале рыцарь не мог быть рыцарем, если он не был готов к геройскому подвигу, если он был лишен этой родовой черты сословия. На заре становления рыцарского сословия этот идеал имел даже избыточный характер. На поле боя рыцарь должен был продемонстрировать отвагу и доблесть, и подтвердить свою верность любой ценой, пусть и ценой жизни. Причем, чем сильней и доблестней противник, тем больше собственная слава, усиленная мощной стеной родового замка. Поэтому особую гордость вызывала победа, одержанная небольшим количеством защитников замка над превосходящими силами осаждавших. Для замков потому и выбиралось особое местоположение на труднодоступном гористом кряже или на скалистом острове, чтобы они могли выдержать атаку и осаду многочисленных вражеских отрядов.

Верность и преданность, - этими качествами должен был обладать каждый рыцарь, на них зиждилась вся система вассальных отношений Средневековья. Причем воспринималась верность рыцарским сословием как взаимное обязательство. Рыцари проливали кровь на поле брани, отстаивая интересы сеньора и тем самым, подтверждая свою верность ему. В свою очередь, сеньор вознаграждал рыцарей за это служение, одаривая их самым ценным по меркам Средневековья, - землями и замками. Вследствие этого, замок рыцаря нес в себе идею проявленной обоюдной верности.

Рыцарю, который был не только воином, но и христианином, предписывалось быть защитником слабых и всех, нуждающихся в его покровительстве. И хотя рыцарь в основном видел свое предназначение в служении сюзерену на поле брани, в стяжании воинской славы, почестей и новых владений, но в минуту опасности, перед лицом угрозы нападения противника ему приходилось вспоминать о своем христианском долге и защищать подвластное ему население. А значит его замок, - это устрашающее, неприступное сооружение, - превращалось в надежное убежище для всего местного сельского люда.

В период раннего и классического Средневековья рыцарь действительно осознавал себя, прежде всего воином, который верой и правдой служил своему господину и за это вправе был ожидать щедрого вознаграждения в виде традиционного феода с замком; а, становясь хозяином новых владений, приносил обязательный оммаж. Рыцарь мог также отправиться сражаться за веру, пусть даже под этим подразумевался заурядный грабеж иноплеменников и иноверцев и захват чужих земель. Ближе к «осени Средневековья» ситуация постепенно меняется. В этот период на первый план все больше выступает стремление рыцаря к обогащению, рационализируется материальная значимость богатства, тогда как идея воинского и христианского служения теряет свою первостепенную ценность. В то же время замок как символ феодальной эпохи, символ власти и богатства рыцаря уже перестает играть особо значимую роль в его жизни. Поэтому не случайно большинство замковых комплексов в Западной Европе XVI в. оказались покинуты своими именитыми владельцами, которые переезжают жить в города на службу к земельным князьям. Замки постепенно ветшают, превращаются в руины или в лучшем случае перестраиваются в загородные резиденции, лишившись башен и зубчатых стен - прежних атрибутов сословного величия. В результате происходящей смены культурной парадигмы оборонный замок преобразуется в изящный дворец, а рыцарь - в придворного щеголя.

Таким образом, подводя итоги необходимо отметить, что средневековая цивилизация Запада и рожденная в ее лоне культура рыцарства - явление, которые можно понять лишь в режиме «большого времени». Истоки этого явления лежат в варварском мире, а культурный резонанс рыцарства во многом определяет характер духовных ценностей современного европейца. Как и культура варварской Европы, культура рыцарского мира с его обязательным замком внесла свой вклад в тот культурный багаж, который лег в основу европейского Возрождения, а затем и Нового времени. Романтические рыцарские идеалы и ценности во многом задавали направление духовным поискам европейцев всех последующих эпох. И в XXI веке нам близки и понятны идеалы героизма, мужества, честности, верности долгу, «высокой» любви, - словом всего того, что составляет "сухой остаток" живой и многообразной картины рыцарской культуры Западной Европы. Именно поэтому сегодня рыцарская культура как архетип средневековой цивилизации с ее возвышенными идеалами вновь становятся привлекательными для общества и возвращаются из культурно-исторического небытия.

рыцарь средневековый культура

Размещено на Allbest.ru