Болеро

Размещено на http://www.allbest.ru/

Болеро

рубинштейн балет болеро тосканини

Итак, Равель, танцуем болеро!

Для тех, кто музыку не сменит на перо,

Есть в этом мире праздник изначальный -

Напев волынки скудный и печальный

И эта пляска медленных крестьян...

Испания! Я вновь тобою пьян!

Цветок мечты возвышенной взлелеяв,

Опять твой образ предо мной горит

За отдаленной гранью Пиренеев!

Увы, замолк истерзанный Мадрид,

Весь в отголосках пролетевшей бури,

И нету с ним Долорес Ибаррури!

Но жив народ и песнь его жива.

Танцуй, Равель, свой исполинский танец.

Танцуй, Равель! Не унывай, испанец!

Вращай, История, литые жернова,

Будь мельничихой в грозный час прибоя!

О, болеро, священный танец боя!

Музыка к балету «Болеро» была заказана композитору танцовщицей Идой Рубинштейн, которая тогда организовала свою труппу. Ида Рубинштейн к этому времени пользовалась немалой популярностью - она была богата, известна в богемной среде; не получив классического хореографического образования, она не отличалась особой техникой в танце, но природная пластика и артистизм вывели ее в оригинальные и своеобразные танцовщицы, среди которых она занимала одно из первых мест. Ей нужен был специфически «свой» танец, соответствующий ее индивидуальности]. За этим она и обратилась к Морису Равелю. Собственно, заказано композитору было сразу два произведения: «Болеро» и «Вальс», с которыми предполагала выступать Ида Рубинштейн в премьерный показ. Хореография и идея постановки принадлежала Брониславе Нижинской.

Равель довольно быстро закончил партитуру. Он представлял себе, что сюжет поставленного танца развернется на открытом воздухе, а вокруг заводские работники и работницы будут постепенно присоединяться к танцу, а также предусмотрел сцену ревности а ля «Кармен»: Марилену, увлекшуюся тореадором, должен был заколоть кинжалом ревнивец. Однако дамы - Ида Рубинштейн и Бронислава Нижинская - избрали сюжет попроще, но позавлекательнее: по их решению, это должен быть просто танец женщины, от которой все мужики теряют голову. Впрочем, это уже композитора не касалось.

Музыка «Болеро» отличается уникальным единством. Сам композитор писал: «Это - танец в очень умеренном темпе, совершенно неизменный как мелодически, так гармонически и ритмически, причем ритм непрерывно отбивается барабаном. Единственный элемент разнообразия вносится оркестровым крещендо.

Музыка оказалась столь блистательна, что существует сама по себе, отдельно от хореографии, и рассматривается как самостоятельное музыкальное произведение.

В «Болеро» Равеля очень мало общего с подлинным испанским танцем, с настоящим испанским болеро - название танца которого он взял.

Жизнь «Болеро» как блестящей именно оркестровой, а не только балетно-сценической пьесы, дал Артуро Тосканини в 1939 году. Знаменитый дирижер на протяжении всей пьесы делал заметное ускорение. Тогда Равель подошел к эстраде и сделал ему замечание. Александр Майкапар приводил ответ Тосканини Равелю - очень спокойно и с сильным итальянским акцентом тот ответил: «Вы ничего не понимаете в Вашей музыке. Это единственный способ заставить ее слушать»]. Композитор остался при своем мнении. Но его произведение давно зажило своей музыкальной жизнью, входит в репертуар многих оркестров и исполнителей и стало одним из самых известных музыкальных произведений в мире.

«Болеро» Мориса Равеля - это симфонический «шлягер» ХХ века. «Шлягер» - в смысле популярности, узнаваемости. Эту музыку не спутать ни с какой другой - даже теми, кто не считает себя знатоками в музыке. Леонид Гаккель, доктор искусствоведения, написал так: «„Болеро“, если угодно, это флаг Равеля, подобно тому, как „Весна священная“ - флаг Стравинского, а „Поэма экстаза“ - Скрябина».

Музыка М. Равеля к «Болеро» независимо от балета многократно использовалась для различных других произведений. Этому способствует ритмичность, создающая определенное настроение вихря движения.

«Болеро» как балет

Премьера «Болеро» в качестве балетного спектакля состоялась в Париже 20 ноября 1928 года. Танцевала Ида Рубинштейн, декорации написал Александр Бенуа. Триумф был полный. Вот свидетельство одного из очевидцев: «Слабо освещенная комната в испанской таверне; вдоль стен, в темноте, за столами беседуют гуляки; посреди комнаты большой стол, на нем танцовщица начинает танец... Гуляки не обращают на нее внимания, но постепенно начинают прислушиваться, оживляются. Их все больше захватывает наваждение ритма; они поднимаются со своих мест, приближаются к столу; необычайно возбужденные, они окружают танцовщицу, которая с триумфом заканчивает выступление. В то вечер 1928 года мы сами чувствовали себя этими гуляками. Сначала мы не понимали, что же происходит, и только потом осознали... «.

Надо сказать, что хотя этот сценарий был, естественно, согласован с Равелем, сам композитор иначе представлял себе то, что он изобразил звуками. Главнейшим отличием было то, что, по замыслу Равеля, действие должно было проходить на открытом воздухе. Причем, Равель точно знал, где именно (и это должно было быть отражено в декорациях) - на фоне стены заводского корпуса! Неожиданное и кажущееся странным художественное решение. Но если знать обстоятельства биографии Равеля, то не будешь удивляться. Композитор всегда питал пристрастие к индустриальному пейзажу. Он восторгался заводов в Бельгии и Рейнской области, которые он видел, когда в свое время - летом 1905 года - путешествовал на борту яхты «Эме».

Не могу удержаться, чтобы не привести хотя бы одно высказывание Равеля на этот счет: «То, что я видел вчера, врезалось мне в память и сохранится навсегда, как и Антверпенский порт. После скучного дня на широкой реке, между безнадежно плоскими невыразительными берегами, открывается целый город труб, громад, извергающих пламя и клубы рыжеватого и синего дыма. Это Хаум, гигантский литейный завод, на котором круглые сутки работают 24000 рабочих. Так как до Рурорта слишком далеко, мы причаливаем здесь. Тем лучше, иначе мы не видели бы этого изумительного зрелища. Мы поравнялись с заводами, когда уже смеркалось. Как передать Вам впечатление от этого царства металла, этих пышущих огнем соборов, от этой чудесной симфонии свистков, шума приводных ремней, грохота молотов, которые обрушиваются на вас! Над ними - красное, темное и пылающее небо, К тому же еще разразилась гроза. Мы вернулись страшно промокшие, в разном настроении: Ида была подавлена и чуть не плакала, я тоже готов был плакать, но от восторга. Как все это музыкально!.. Непременно использую».

Завод, рисовавшийся Равелю в «Болеро», существовал в действительности и находился неподалеку от того места, где композитор приобрел небольшой дом под Парижем, названный им Бельведером. Гуляя здесь с друзьями, Равель часто говорил, указывая на этот завод: «Завод из 'Болеро'«.

Леон Лейритц, художник, скульптор и декоратор, близкий друг Равеля, сделал макет декораций к «Болеро». Этот макет был продемонстрирован в Салоне художников-декораторов еще при жизни композитора и получил полное его одобрение. Зная об этом, дирекция Град-Опера, ставя «Болеро» уже после смерти Равеля, поручила Лейтрицу оформление спектакля. Серж Лифар, балетмейстер «Русских сезонов» Дягилева, а на момент этой постановки (1938) бывший главным балетмейстером Оперы, решительно протестовал против этого завода. Но брат композитора Эдуард Равель, хорошо знавший художественные намерения автора, проявил твердость и пригрозил, что не даст разрешения на постановку, если не будет исполнена воля его брата. Воля Равеля была исполнена, и успех был полным.

Испания, завод, болеро тореро... (француза Равеля). Невольно в сознании возникает другой ряд: Испания, табачная фабрика, хабанера, тореро... Конечно, «Кармен» (француза Бизе).

«Болеро» как оркестровая пьеса

Жизнь «Болеро» как блестящей именно оркестровой, а не только балетно-сценической пьесы, дал Атуро Тосканини. И вот настало время рассказать о том напряжении, которое возникло в отношениях двух великих музыкантов из-за несогласия в трактовки этого произведения. 1930 год. Тосканини готовит исполнение «Болеро» в Париже. В это же время «Болеро» дирижирует и сам Равель. Композитор, как я уже упоминал, придавал очень большое значение тому, чтобы темп пьесы выдерживался неизменным от начала и до конца. Именно это - при непрерывно нарастающем звучании оркестра и остинатном (то есть тоже непрерывном) отбивании одной и той же ритмической фигуры барабаном - оказывает гипнотическое воздействие на слушателей. И вот, Равель пришел на репетицию Тосканини. Знаменитый дирижер на протяжении всей пьесы делал заметное ускорение. Тогда Равель подошел к эстраде и обратил на это внимание дирижера. Тосканини очень спокойно и сильным итальянским акцентом ответил: «Вы ничего не понимаете в Вашей музыке. Это единственный способ заставить ее слушать». «После концерта, на котором Тосканини повторил это ускорение, - цитирую Рене Шалю, - Равель решил не идти к нему в артистическую с поздравлениями, но находившийся в зале португальский дирижер Фрейтас Бранко уговорил Равеля не привлекать всеобщее внимание подобной нелюбезностью. Равель позволил себя убедить, но, пожимая руку маэстро, сказал ему: «Так разрешается только Вам! И никому другому!» Он не хотел - и был совершенно прав, - чтобы среди музыкантов утвердилась ложная традиция исполнения. Впрочем, вопреки мнению Тосканини, публика слушала «Болеро» и без всякого ускорения темпа, да еще как слушала!»

По поводу своего «Болеро» Равель говорил, что это произведение никогда не будет включено в программы «Воскресных концертов». Воскресные концерты - синоним концертов, программы которых составляются из самых популярных произведений. Между тем, прогнозы авторов относительно своих собственных произведений часто оказываются не верными - как в предсказании успеха, так и в предрекании будущего забвения. И слава Богу!

Дирижер, желающий вызвать восторг слушателей, может смело ставить «Болеро» Равеля. А для ударника (барабанщика) оркестра это, кажется, единственный повод выйти для исполнения своей партии на авансцену и занять место, которое обычно занимают солисты инструменталисты - скрипачи, виолончелисты, пианисты, - когда исполняют свои сольные концерты с оркестром.

Размещено на Allbest.ru