Женщина русского Средневековья

Размещено на http://www.allbest.ru/

Чтобы представить себе облик человека русского средневековья, мало знать историю политических бурь, дипломатических конфликтов и военных столкновений, поскольку жизнь общества не исчерпывалась ими. Большую часть жизни женщина X-XV вв. проводила в семье. Между тем о многих сторонах семейной жизни, привычных нуждах и заботах, представлениях руссов мы знаем пока недостаточно. Как, например, понимал человек раннего средневековья нравственные нормы? Каков был брачный ритуал, семейный быт? Как складывались отношения между супругами, родителями и детьми?

Летописный рассказ о древлянах, радимичах и вятичах в «Повести временных лет» позволяет предположить, что архаичные формы брака («умыкание у воды»), хотя и преобладали до принятия христианства у большинства племен, в X в. стали пережитком. Описание умыкания в древнейших летописных сводах отражает проявление согласования интересов сторон в матримониальных делах и, следовательно, свободной воли женщины в этом вопросе («и ту умыкаху жены собе, съ нею же кто съвещашеся»'). Обряд похищения невесты «у воды» совершался на праздниках в честь богини «женитвы» Лады, которые начинались ранней весной, «на Красную горку», и продолжались до середины лота - дня Ивана Купалы. У зависимого населения («на простых людех») этот обряд сохранялся долго: следы его прослеживаются в былинах, песнях и даже в церковных документах XIII -XV вв."

Другая древняя форма закрепления брачных уз, сосуществовавшая в раннефеодальной Руси с умыканием,- «брак-приведение» с договорными элементами («поляне... брачные обычаи пмяху: не хожаше зять по невесту, но приводяху вечер, а завтра приношаху по ней, что вдадуче») - свидетельствует уже о частичной утрате женщинами права.на проявление свободной воли при выборе супруга и преимущественной роли в этом деле родственников или родителей невесты.

Слова «приводить», «нести» за кого-то неоднократно употребляются летописцем при описании брачных союзов князей («Игореви взраетъшю, и хожаше по Олзе и слушаше его; и прнведоша ему жену от Плескова, именем Ольгу»; «у Яро-полка же жена Грекиня бе, и бяшс черницею, бе бо привел отец его Святослав»), а также в тех случаях, когда подчеркивалась несамостоятельность женщины как субъекта в матримониальных делах, выражаемая в безличной форме «ведена бысть» (введена бысть дщи СвятополчаСбыслава въ Ляхы за Болеславам; «ведена дщи Володарева за цареричь Олексиничь, Царю-городу»)

Спорным по сей день является вопрос, существовала ли в древнейшей Руси «купля жен», известная как брачный обряд многим славянским народам и описанная арабскими авторами^ Но и сам термин «вено» понимается двояко. Традиционным для русской историко-юридической литературы является толкование его как платы, суммы выкупа за невесту6. В то же время ряд свидетельств позволяет рассматривать термин «вено» как синоним ((приданого» в древнерусском юридическом быте, что исключает существование «купли» в истории русского права («...убо муж да възратит жене и вено, аще възят что от нея ино»; «и дасть Корсунь царсма за вено»').

С 988 г., с крещения Руси и присвоения церковью монопольного нрава утверждения брака6, начали складываться нормы брачного права, включавшего в себя и определенные свадебные ритуалы,- Процесс этот шел двумя путями: через трансформацию древних семейно-,1 брачных обрядов в правовой обычай и через узаконение1 решений органов церковной власти, опиравшейся в своих действиях на византийское брачное право 9. О влия-; нии давних брачных традиции на нормы семейного; права свидетельствуют русские памятники X-XI вв.,| упоминающие предварительный брачный сговор, которому предшествовала своеобразная помолвка. Однако она не была заимствованием элемента византийского обряда: известно, что в X в. сватов к великой княгине Ольге слал древлянский князь Мал. По русскому обычаю, помолвке сопутствовала трапеза у родителей невесты. Ели пирог-каравай, кашу и сыр. Разрезание сыра закрепляло помолвку, а отказ жениха от невесты после этой процедуры как оскорбление чести женщины карался штрафом: «...за сыр гривну, а сором ей три гривны, и а что потеряно, за то ей заплатити...»

Брачный сговор (ряд) был следующим элементом установления супружеского союза на Руси. Родители договаривались о размерах приданого и предполагаемом дне свадьбы, если, конечно, устанавливалось согласие самих молодоженов, в том числе невесты. J3. русских Кормчих получение согласия вступающих в семейный союз определяется как важнейший элемент брачного процесса п.

Отсутствие права свободного выбора женщиной жениха рассматривается как серьезный аргумент в пользу те;;иса о приниженном социально-правовом положении русских женщин в X -XV вв.12 Поскольку брачный сговор имел прежде всего характер имущественной сделки, заключительное решение действительно принималось родителями или родственниками невесты. Однако это не являлось ограничением прав именно женщин: брачные дела сыновей, как правило, тоже вершили родители; «Всеволод [Ольгович] ожени сына своего Святослава Васнлковною...»; в 1115 г. «.повеле Дюрги [Владимирович] Мьстиславу, сыыови своему, Новегоро-де женитися...». В источниках есть свидетельства того, что на Руси - в отличие, например, от Чехии и Литвы - интересы вступающей в брак женщины все же учитывались ее родственниками. Летописный рассказ о полоцкой княжне Рогнеде, не пожелавшей выйти замуж за князя Владимира, несмотря на свой легендарный характер, тем не менее факт к\ О юридическом закреплении прав женщин на изъявление собственной воли в делах о замужестве свидетельствуют статьи Устава князя Ярослава Владимировича о денежных гк'нях, налагавшихся на родителей не только в экстремальных ситуациях (самоубийство из-за брака поневоле), но и в тех случаях, «аще девка воехощет замуж, а отец и мати пе дадять» В чешском и литовском праве наказывались не родители, а девушка за самовольный выход замуж (она лишалась своей доли имущества, приданого и пр.)

Надо полагать, что в среде зависимого населения на ранних этапах развития древнерусского государства брачные отношения тем более складывались под влиянием личной склонности. На это указывает статья Русской Правды (РП) о трех источниках обельного холопства, среди которых назван и брак свободного с рабой, не оговоренный условиями. Примечательно, что не только в РП, но и в поздних актовых и законодательных памятниках нет указаний на то, что свободная -женщина, выйдя замуж за холопа, теряла свой более высокий социальный статус. До нас дошла, например, грамота конца XIV в.- духовная Остафпя Ананьевича, в которой большинство жен холопов и их дочери названы свободными, хотя сыновья от этих браков остались рабами, поступив в собственность холоповладельца. Заметим, что западноевропейское средневековье знало лишь обратную ситуацию: например, женщина во франкской деревне, выйдя замуж за человека более низкого социального статуса, оказывалась «запятнанной:-» браком с ним

Изменения в положении жен древнерусских холопов произошли, по-видимому, лишь в конце XIV -XV в. и были связаны с общим усилением крепостничества. Судебник 1497 г., называя в ст. 66 те же три источника обельного холопства, что и РП, дает кардинально другую трактовку похолопления через брак: «по рабе холоп, по холопе раба»16. Напрашивается предположение, что ст. 06 Судебника лишь закрепила установившееся в то время положение вещей, когда жены холопов считались свободными только юридически, а фактически находились в полной зависимости от холоповладельца. После издания Судебника 1497 г. появились грамоты, отражающие претворение его норм в жизнь: в докладной записи Ивана Федоровича Новокщенова (1497 - 1505 гг.) сообщается, что «Авдотья Иванова дочь Костыгина», «девка вольная», пошла «за холопа Захарцу, а но его холопи далась ему в робы...». Но в записи «О разлучении» (конец XV в.), мало привлекавшей внимание историков, жене предоставляется право расторжения брака, если муж скрыл свое холопство, а мужу аналогичное право не дается: не потому ли, что формула «по холопе раба» в XV в. не сразу стала привычной, входила в практику с трудом и «вольные» женщины стремились по-прежнему оставаться свободными при мужьях-холо-иах? О существовавшем противодействии формуле «по холопе раба» говорят и соответствующие грамоты XVI в. Так или иначе Судебник 1589 г. вернулся к нормам РП: «А по государеву указу по рабе холоп, а по холопе робы нет».

Заключение («вольными» женщинами в XV в. браков с представителями непривилегированных сословий является неоспоримым свидетельством самостоятельного решения ими этих вопросов. При заключении таких браков ограничения исходили со стороны не родственников, а феодала-холоповладельца. Так, в берестяной грамоте № 402 свободный торг зависимыми людьми проступает довольно отчетливо: «Поклон о г[оспоже]. Жонку ту дала за своего паро[бка]». Для актов XV в. эта ситуация достаточно обычна. Например, в 1459 г. Есип Дмитриев Окинфов получил «в приданые» «пароика да девочку», которых и женил по своему усмотрению. Более того, церковные поучения XV в. требуют даже наказания для господина, «аще рабы не дасть замуж». В среде свободного населения дееспособными лицами, заключавшими брачную сделку, были сами будущие супруги.

К концу XIII в. согласие сторон на брак стало фиксироваться в брачном договоре, или ряде, составлением которого после сговора занимались сваты или родственники. Элементы этой традиции встречаются в Уставе Ярослава Владимировича в статьях о «свадебном:) п «огородном-/, но сам институт брачного договора получил развитие позже: рядная грамота Тешаты и Якима - одна из первых по давности - датируется концом XIII в. К этому времени относится и грамота на бересте {№ 377): «...от Микиты ко Ульянице. Пойди за мене. Яз тебе хоцю, а ты мене. А на то послухо Игнато...» iq

Заключительной частью брачного сговора в XIV - XV вв. являлось церковное обручение, ставшее закрепленным общественной моралью обязательством жениться на девушке: «...аще кто девицу обручену нужою поиметь, не леть же ему иное пояти, но ту имети жену». Даже в случае, если обрученную «инь некто прельстит и осквернит», жениться на ней закон повелевал обрученному жениху 2".

Члены литовского посольства 1492 г., прибывшие для переговоров о сватовстве Александра Каэимнровича к дочери Ивана Ш Елене Мваиовпс, «ели у великого князя», «говорили О любви и о докончашш». Через два года при повторной попытке сватовства была представлена «грамота верющая» князю И вин у Ш, «абы дал за нас дочь свою». От названия деталей обряда произошли и синонимы слова «невеста» - «суженая» (о ней судили сваты) и «обрученная» (в результате сговора 5нли рука об руку). В. И. Даль допускал возможность толкования обручения от слова «обруч» (браслет). При обручении могли присутствовать, по-видимому, лишь те, кто не был дважды женат (замужем). Так, при обручении Александра и Елены Ивановны был отстранен от участия в обряде один из послов по причине вторичной женитьбы. Обручение подтверждалось грамотой. Как обряд оно получило распространение не сразу и поначалу лишь в среде свободного населения, господствующего класса. «Чин, обрученье девице и мужю, царем и прочим» (XIII и.), опубликованный М. Горчаковым в XIX в., предписывает следующие обрядовые действия: «...предстанет же хотящая обручиться перед святыми дверми олтаря и положить па десной стране трапезы иерьстнй два, злот и железин. Железный убо надесно, златый же налево близь собе и перекрестить трижды.,.»"

Представителям клира было необходимо заставить своих «сынов;) н «дщерей» смотреть на заключение брачных уз как на акт религиозный, по церемония заключения брака, бытовавшая в рассматриваемое время, свидетельствует о тщетности этих стремлении. Брак оставался гражданским актом, лишь освящаемым благословением церкви. Детали предсвадебной церемонии свидетельствуют, что брак по способу заключения (брачный сговор, ряд) сразу стал неким особым видом гражданского договора. Живучесть свадебного пиршества как традиции выражает тот факт, что на Руси придавалось большое значение общественному признанию брака.

Для вступления в сам венчальный брак от женщин на4. Руси требовалось выполнение многих условий. Одним из j них был брачный возраст: 13-14 лет, в XIV -XV вв.- j от 12 до 18-20 лет. Правда, зачастую условие это не/ соблюдалось, особенно когда вплетались политические мотивы: княжна Верхуслава Всеволодовна, когда ее «выдавали замуж», была «млада суще осьми лет»;; Иван III был обручен, точнее, «опутан красною деви-' цею» пяти лет от роду стараниями тверского князя i Бориса Александровича. Однако такие браки соверша- * лпсь лишь в среде господствующего класса. В дальнейшем ранние браки были ограничены запретом митрополита Фотня венчать «девпчок меньши двупадцати лет»".

Русская церковь препятствовала заключению браков с иноверцами: «Иже дщерь благоверного князя даяти замужь в ину страну, иде же служат опреснок и съквер-ноеденпю не отметаются, недостойно зело и неподобно правоверным сотворити своим детем сочетание: божественный устав и мирскый закон тоя же веры благовер-ство повелевает поимати»23. За преступную связь с иноверцем «русска» (так называет женщину Устав князя Ярослава) наказывалась насильным пострижением в монашество; позже в ряде земель наказание ограничивав лось штрафом. Этот запрет не распространялся на великих княжон, многие из которых были выданы замуж за иностранных королей.

Представители клира старались не допускать в браке смешения социальных и классовых различий: крестьянка и холопка в лучшем случае считались «меныница-ми», т. е. вторыми женами; в худшем - свободный должен был или отказаться от притязаний на законное закрепление подобных отношений, или согласиться во имя брака стать холопом. Не случайны и в поучениях «Пчелы» (XIV - XV вв.) слова «от раб ведома есть жена зла и неистова)>; они свидетельствуют о стремлении церковников устрашить посягнувшего на заключение брака с женщиной более низкого социального статуса J5. русь древний семья супруг

Ограничивалось и число замужеств: нормы христианской морали позволяли не более двух, ибо «бог совокупи - человек не разлучает». В феодальных республиках был разрешен и третий брак по смерти второго супруга и в случае, «аще кто будет млад, а детей не будет у пего от церв иго брака нл от стораго^Если брак заключался в четвертый раз, четвероженца "немедленно «раз-лоучали» и лишали причастия, «доиельже разрешится беззаконного брака», ибо /«первый брак - закон, второй - прощение, третий - законопреступленне^ четвертый - нечестие: понеже свиньское есть житие»?6.

Древнерусской женщине любого сословия запрещалось вступление в брак с лицами, близкими ей не только по крови, но и по свойству, а также по родству возможному или будущему, В «Уставе о брацех» говорится о запретах близкородственных брачных отношений до шестого «коленам (степени родства). За нарушение этого предписания по византийскому закону наказывали плетьми, на Руси карали денежными штрафами"7.

Сохранение невинности до брака закон не рассматривал как условие для его заключения. Девственности церковный закон требовал лишь от будущих жен представителей клира, а с людей мирских предписывал лишь взимать штраф в том случае, если «замуж пошла нечиста». Ведь главной целью церковников было венчать и венчать, утверждая церковную форму брака дельно от жениха, что символизировало ре неизвестность будущему супругу (отсюда т.само название «невеста», т. с. «неизвестная» ). «Афоризмы» древнерусской «Пчелы» тоже косвенно свидетельствуют о бытовании традиции неизвестности невесты жениху до свадьбы: «В мутно воде we вндети дна, а в невесте не разуметй истины». Впрочем, принцип неизвестности существовал, по-видимому, не везде ,учто дало основание Н. И. Костомарову упомянуть об|одной новгородской свадьбе XV в., когда перед поездкшГк венцу дружка кричал: («Мы не фату приехали смотреть, а невесту!.. И жених видел свою суженую»

В день свадьбы в «среднюю» палату первой входила невеста. Перед ней несли каравай с деньгами - к сытой и богатой жизни будущей семьи. Примечательно, что такое пожелание относилось именно к ней: в невесте видели, возможно, будущую распорядительницу домашним бюджетом. Перед венчанием жениху и невесте «голову чесали»; обычай этот сохранился в обряде с дохристианских времен^ но дошел до нас лишь в описании рукописи XVII в.; «Да у жениха и невесты... гребнем голову чешут; да иные вражьи есть натен...» Как ВИДИМ, обряд «чесания» к XVII в. превратился уже во «вражью затею» и даже «бесовское действо», однако в рассматриваемое нами время он был широко распространен, ибо предшествовал надеванию кики и повойника с фатой - отличительных головных уборов замужних женщин на Руси

Перед поездкой к венцу невесту осыпали хмелем - «к веселью» 3S, вносили ритуальные предметы: шубы (к богатству), незашитые соломенные тюфяки и даже просто снопы (к легким родам) и т. п. Желанием сохранить любовь мужа объясняется существование обычая «баеинон воды». Еще в XII в. черноризец Кирик спрашивал у новгородского епископа Нифонта разрешения налагать недельную епитимью на тех невест, которые устраивали перед венцом ритуальную баню, «мыльню», а воду после нее давали нить будущим мужьям, чтобы те их любили; Обрядовые действия, связанные с «мыльней», упоминаются и в свадебных записях XV в.

Г определения ее «почестности» "-едвалн не единственный, унижающий женщину, в системе свадебных обрядов, бытовавших в то время . «Действо» это не было частью народного обычая, являясь следствием распространения церковного венчального брака и связанного с ним требования сохранения невестой целомудренности | до него: «...не причащайте, женивши, а девицам потому / же, которая замужь пошла нечиста...»/0

Что касается других обрядовых действий, отразивших социальный статус и права древнерусских женщин, то их толкование может быть различным. Например, широко известен в этнографической науке обрядовый эпизод разувания женой мужа, упомянутый еще Нестором (полоцкая княжна Рогнеда отказывается «розути робнчнча» ). В летописях более позднего времени и в актовом материале других свидетельств бытования этого обряда нет, что позволило некоторым исследователям увидеть его отмирание "'. Между тем в сказаниях иностранцев, посетивших Россию в XVI-XVII вв.> есть эпизод разувания, правда в форме обрядовой игры за будущее место жены в семье и ла ее права: «Молодой кладет в один из своих сапог деньги, золотые и серебряные... Молодая должна снять один сапог по своему усмотрению. Если ей удается снять тот сапог, в котором деньги, она не только получает их, но и впредь с того дня не обязана снимать с мужа сапоги...»у Аналогичный смысл имело и обрядовое разбивание кубка, упомянутое в свадебной записи XV в. Если прежде велось «бить скляницы» только на счастье, то в середине XV в. тот же :шиэод обряда, выраженный в игровой форме, имел уже иной смысл - борьбы за приоритет в семье: «кто из них (жених или невеста,- Н. П.) первый наступит, того и победа, и тот всегда будет господином»3'. Даже такие подарки жениха невесте, как иголки (казалось бы, символ домашней работы) или плеть, могли выражать в X-XV вв. прежнее обрядовое значение, а не только патриархальную власть мужчины в доме, которая к XVI в.-была действительно законодательно закреплена и освящена церковью. В условиях долгого бытования дохристианских ритуалов, борьба с которыми отнюдь не завершается и в XVI в., указанным предметам в XV в. мог придаваться старый, магический смысл, не сводимый к унижению и подчиненности женщины 38. С распространением и утверждением ь XVI- XVII вв. церковного учения о патриархальном владычестве в семье, зафиксированном «Домостроем», происходило своеобразное слияние традиционной предметной символики в старых обрядах с новымн и возникающими обрядами. Взятые в целом, они отражали противоречивые изменения в социальном и семейном положении древнерусских женщин.

Древнерусское бракоразводное право также возникло вместе с принятием христианства и распространением венчального брака, и, хотя светские власти неоднократно вмешивались в эту сферу деятельности церкви ( «звлаща (особенно,- Н. П.) в справе разводув мальженьских»), именно церковь являлась монопольным регулятором его развития J . В отличие от византийского законодательства в русском юридическом быте были иные поводы к признанию брака недействительным |0, а основанием к его прекращению считалась лишь смерть одного из супругов. Церковники принимали развод лишь как уступку человеческой слабости, и вся церковная литература была буквально пронизана идеей о божественности происхождения, а потому нерасторжимости брака («не мозите жен у мужей отиматп, яко тем же законом со-въкупишасяи на том же судищи стати имуть,..») "". Тем не менее уже в эпоху Устава князя Ярослава Владимировича русская церковная практика располагала широким перечнем поводов к разводу.

Основным поводом к разводу с древнейших времен считалось прелюбодеяние, по-разному определявшееся для каждого из супругов. Муж признавался прелюбодеем лишь в том случае, если имел на стороне не только наложницу, но и детей от нее '-. Подобная ситуация, судя но епитимийным памятникам, встречалась нередко в древнерусском быте, причем в церковных поучениях и летописных свидетельствах особенно часто упоминается такое двоеженство, когда «меньшицей» была женщина более низкого социального статуса, в том числе раба . Замужняя женщина считалась совершившей прелюбодеяние уже тогда, когда вступала в связь с посторонним мужчиной ч\ Прелюбодеяние, совершенное в результате насилия, не считалось изменой (подтверждение тому - канонические ответы митрополита Иоанна II 45). Разнились и наказания за прелюбодеяние. Женщина вначале не обладала правом развода по причине неверности мужа: виновный супруг лишь наказывался годом епитимьи и денежным штрафом («лепше иного человека въскупити, абы ся и другая на том казнила», т. е. чтобы и другим неповадно было). Муж же имел право развода с женой, которая ему изменила; священнослужители, жены которых допустили адюльтер, не/ только имели право, но и были обязаны развестись^ в противном случае «без священьства есть»..'«Аще ли нрелюбы сътворила от него, то видит го своими очима, а не оклеветает ближняго своего, то да пустит ю»,- требовали нормы греческого семейного права, имевшие в XIII -XIV вв. большое распространение на Руси.

Муж имел право развода с женой и по ряду других поводов, приравнивавшихся к прелюбодеянию: «...аще подумаеть жена на своего мужа зелием, или иными людьми, а она иметь ведати, что мужа ея хотят убнти...; аще жена без мужня слова иметь с чюждими людьми ходити или пит и или ясти, или оироче дому своего спати, а о том уведает муж 47; аще ли жена иметь, опроче мужа своего воле ходити по игрищам... а мужь иметь съчпвати, а она не послушает...; аще жена на мужа наведеть тати...»уи т. д.4а Изучение юридических норм XIV -XV вв. в сопоставлении с процитированным выше Уставом князя Ярослава Владимировича позволяет заметить, что на Руси бытовали византийские нормы, утверждавшие снисходительное отношение к поведению женщины. Например, Устав считал поводом к «разлоучению» разговоры женщины с посторонним мужчиной; в XIII -XIV вв. положение уже иное: «...аще [муж] в ином месте обрящет таковаго с. своею женою беседующе или у цер-кве... волостелю да предаст..', ИЛИ ЯКО же хощеть, вины объявливати по закону и доводити...»

С развитием феодального права женщина получила даже право развода по причине неверности супруга (XV 1в.)

Правами на развод по физиологическим причинам обладали равным образом оба супруга. Этот повод к разводу был официально признан уже в XII в. В случае разлучения по этой причине женщина уходила из семьи со всем своим имуществом: «...и приданое с нею все въследует жене, и отдасть ей все муж, еже аще приял будет...» К XV в. относится разрешение митрополита Фотия «поимети» третью жену, <<аже детей не будет ни от перваго брака, ни ото втораго»

Право на развод по материальным причинам закреплялось за каждым из супругов: «...аще жена на мужа наведет тати, велит покрастп двор мужа своего... про то их разлучити; «велми зло будет, яко... не мочи держати (содержать,- Н. П.) жене мужа». Кпископ Нифонт специально остановился на случаях, когда жена «долг мног у мужа застанет» и когда супруг «порты ее начнет грабити». ]В соловецкой Кормчей 1103 г., как и в более раннем памятнике - Уставе князя Ярослава, за кражу женой у мужа последнему дозволялось только «казнить» жену, а развод воспрещался, ибо церковь стремилась сократить число поводов к разводу

В памятниках канонического происхождения есть указания на некоторые особые поводы к разводу. Правом разлучения по ряду из них обладали оба супруга, например в случае принятия монашества мужем или женой. Расторгать таким образом законные браки призывали женщин еретики. Церковный же закон в качестве ответной меры оговорил этот повод к разводу обязательным согласием другого супруга на разлучение и пострижение. Соглашение, такого рода изложено летописцем под -1228 г.: «Святослав отпусти княгиню свою по свету, "всхотевши ей в монастырь, и дасть ей наделок мног».

Памятники XV в. свидетельствуют о том, что право на развод на Руси могло быть и односторонним; были поводы к разводу, правами на который обладала только женщина. Так, жена имела право развестись, если муж скрыл свое холопство или продался в пего без ее ведома: «...чин холоп, утаився, поймет жену, а жена та не восхо-щет с ним в робе быти, тех разлучити». Данная запись могла появиться лишь после фиксации правила «по рабе холоп, по холопу раба» в Судебнике 1.49-7 г. Жена.могла развестись с мужем («не виновата, идучи от него») и п случае, аже муж не лазитъ на жену свою без совета» (т. е. является импотентом),. Право на развод жена имела и в случае бездоказательного обвинения супругом в «злом деле» («аще муж на целомудрие своея жены коромолит»). Интересно, что при разводе по такому поводу при наличии детей муж должен был оставить «свое стяжанье» семье.

Правом развода по ряду поводов обладал только мужчина. Муж мог потребовать разлучения под предлогом «порчи жены», как великий князь Семен Иванович, пли в случае несогласий между ним и родственниками со стороны жены. Так, Ярослав Святославич, готовясь к войне с Владимиром Мономахом, «умыслил с женою своею, Владимировою внукою, без всякой причины от нея развестись...»; волынский князь Роман Мстиславич, начиная войну с Рюриком Ростиславичем, намеревался «пустить» жену свою, дочь Рюрика, принудив ее к пострижению.

«Роспуст», или самовольный развод, о котором идет речь в последнем летописном свидетельстве, был объектом борьбы как церкви, так и княжеской власти, Примечательно, что самовольный уход из семьи практиковался на Руси и мужчинами, и женщинами. Если против «роспустов», совершенных мужьями, выступал еще Устав князя Ярослава, вставая на защиту «старых», или законных, жен и требуя «казнию казнити» непостоянство мужчин, то в XIII - XV вв. представители клира вели борьбу уже против аналогичных проступков со стороны женщин («аще жена, оставя мужа, за иныи пойдет...»). Так, новгородский епископ Феодосии наказывал священникам не венчать тех «пущенниц», которые «за иные мужья посягают беззаконно, мятущпсь.... Нередкими в древнерусском семейном н юридическом быте были случаи «оставления» супруга и венчания с другим по причине долгого отсутствия мужа. Стремясь утвердить постоянство в семейной жизни,'(церковный закон запрещал «поймать жену иного мужа», ушедшего воевать, в течение как минимум трех лет («лета три звращения ждати мужже»). После этого срока священники смотрели лояльно на новый брак. Примечательно, что, когда жена самовольно уходила к другому мужу, «финансово ответственным лицом» за этот проступок считалась не она, а ее новый муж, который и платил митрополиту «продажу» (штраф)

Нормативные документы, отразившие наказания за «роепусты» без ведома церковных властей, указывают на пристальное внимание представителей клира к нравственной стороне брачных отношений. Во всяком случае при самовольном уходе мужа от жены с, него кроме штрафа в пользу церкви взималась большая сумма как своеобразная компенсация за «сором» (моральный ущерб). Размер пени зависел от статуса и достатка распадающейся семьи: «Аще пустит боярин жену великих бояр, за сором ей 300 гривен, а митрополиту пять гривен золота; меньших бояр - гривна золота, а митрополиту гривна золота; нарочитых людей - 2 рубля, а митрополиту 2 рубля; простой чади - 12 гривен (как за убийство представителя этой социальной группы по РП! -И. П.), а митрополиту 12 гривен...» В случае развода по инициативе мужа -- без законных на то оснований! - денежный штраф налагался, по-видимому, лишь на него самого: «...аще, муж с женою по своей воле распустится, епископу 12 гривен».

В XIV - XV вв. возможности такого «добровольного» развода все более ограничивались и отчетливее становилось стремление церкви сократить количество законных поводов к разводу. Так, митрополит Даниил в конце XV в. требовал узаконить лишь один из них: «...не подобает мужу от жены разлучатися, разве блудные вины». Сохранялся как повод к разводу постриг одного из супругов. Разводные грамоты, дошедшие до нас от более позднего времени, свидетельствуют, что муж в случае выхода из семьи должен был помимо штрафа возвратить жене не только се имущество, приданое и т. п., но и часть совместно нажитого: кудель, рожь и пр.; жена же обязывалась не предъявлять таинственных претензий. В грамоте обязательно указывалось, что -роспус:т:> совершен добровольно.

В церковных нормативах оговариваются и случаи, которые пи при каких обстоятельствах не могли быть поводом к разводу. Так, в XII - XIII вв. брак налагал на супружескую чету обязанности по взаимному уходу и содержанию в случае болезни. Даже если у жены или мужа обнаруживалась «слепота ли долгаа болезнь», «лихий недуг», «про то нельзя их пустити, тако же и мужа». Правда, с течением времени это правило исчезло из канонических сборников, и «Правосудие митрополичье» (XIV в.) зафиксировало уже обратную статью («про то отпустити ея, тако же и мужа»). По-видимому, несогласная жизнь супругов или взаимная неприязнь, т. е. причины нравственно-психологического порядка, также не считались достаточно веским поводом к «разлоучению».

Итак, элементы традиционного ритуала закрепления семейных уз трансформировались за несколько столетии в предсвадебные и свадебные обряды, типичные для венчального брака, освященного церковью. Узаконивая венчальный брак, церковь выступала в качестве регулятора в решении матримониальных дел: церковные законы устанавливали определенные наказания за насильную или несвоевременную выдачу замуж, за моральное оскорбление, наносимое возможным отказом жениха от невесты, или за несоблюдение других условий, необходимых для заключения брака., что в конечном счете отвечало интересам женщины. Узаконение каноническими памятниками различных поводов к разводу, правом на который в древнерусском государстве обладали женщины разных сословий, также свидетельствует об относительно высоком для средневековья юридическом статусе древнерусских женщин. Вместе с тем именно христианская церковь стремилась утвердить мораль «социального торможения», покорности и подчиненности женщины. Поэтому она не препятствовала проникновению в «священное таинство» брака элементов гражданского договора, сделки, которую устраивают родители ы, стремясь подчинить женщину вначале, при заключении брака, воле родителей, а после свадьбы - мужу.

Размещено на Allbest.ru