Социальные мотивы в модернизме и постмодернизме XX века

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Оренбургский государственный университет

Социальные мотивы в модернизме и постмодернизме XX века

Моисеев В.В.

Бакалавр

Аннотация

В данной статье анализируется развитие мотивов человека и общества в литературных течениях, характерных для мировой литературы XX века: модернизме и постмодернизме. Автор анализирует использование литературных приемов для критики стремительно меняющегося западного общества и роли в нем человека, прослеживая эволюцию социальных мотивов в произведениях, которые можно назвать вехами на пути становления модернизма и постмодернизма в том виде, в котором мы наблюдаем эти два течения в настоящее время.

Ключевые слова: литература, Англия, XX век, общество, модернизм, постмодернизм.

Moiseev V.V.

Bachelor, Orenburg State University

SOCIAL MOTIVES IN MODERNISM AND POSTMODERNISM OF THE XX CENTURY

социальный мотив модернизм литературный

Abstract

This article analyzes the development of the motives of man and society in the literary trends of the world literature of the twentieth century - modernism and postmodernism. The author analyzes the use of literary techniques to criticize the rapidly changing Western society and the role of a person in it, tracing the evolution of social motives in works that are considered milestones of modernism and postmodernism in the form these two literary trends exist at the present time.

Keywords: literature, England, the twentieth century, society, modernism, postmodernism.

Развитие методов изображения человека и общества в литературных произведениях модернистов и постмодернистов XX века - путь, определивший дальнейшее направление чуть ли не всей мировой литературы. Мотив человека и общества в культуре всегда отличался особой сложностью и многозначностью, он сочетает в себе элементы симбиоза и конфликта: человек, будучи самостоятельной личностью, борется с обществом, пытающимся его этой личности лишить, но будучи в то же время частью этого общества, он сам в какой-то мере и формирует его сущность, и пороки личности становятся пороками социума.

Вследствие множества социальных изменений, произошедших в западном мире в начале столетия, роль критической литературы заметно возросла. Карл Маркс в своих «Тезисах о Фейербахе» определял сущность современного ему человека как «совокупность всех общественных отношений» [7]. Изображение светлых и темных сторон общества стало одной из главных задач новообразовавшихся художественных направлений. Многие приемы, характерные для модернизма и постмодернизма, активно использовались для акцентирования внимания читателя на социальном аспекте произведений.

В модернистской литературе одним из таких приемов был получивший широкое распространение в современной литературе «поток сознания», популяризованный Джеймсом Джойсом в романе «Улисс» и сборнике рассказов «Дублинцы». Поток сознания обычно характеризуют как способ фиксации самых разнородных впечатлений и импульсов, в конечном счете становящейся автоматической записью дорефлективных реакций [5]. Джойс использует данный троп в самых разных целях, в том числе для того, чтобы показать рутину повседневной жизни и для демонстрации масштабов происходящих в его романах событий, в особенности тех, в которых принимает участие большое количество людей. Такой подход позволяет читателю ощутить присутствие в произведении целого общества, а не просто отдельных персонажей. К примеру, вот так автор передает впечатление от парада посредством скрупулезного перечисления всех его составляющих:

Приближается ядро шествия, его возглавляют Джон Хауард Парнелл, городской церемониймейстер, в шахматном плаще, атлонский младший герольдмейстер и герольдмейстер ольстерский. Далее следуют достопочтенный Джозеф Хатчинсон, лорд-мэр Дублина, его светлость лорд-мэр Корка, их милости мэры Лимерика, Голуэя, Слайго и Уотерфорда, двадцать восемь ирландских пэров-представителей, сердары, гранды и махараджи, несущие тронный балдахин. Дублинская столичная пожарная команда, капитул финансовых святых в порядке своей плутократической иерархии… [3]

Заметим, что все эти люди для читателя - всего лишь бесконечный парад имен и титулов, но он тем не менее позволяет передать масштабность происходящего и тот факт, что огромная толпа важных чинов и офицеров, равно как и толпа людей, наблюдающих за шествием, воспринимаются не столько как набор личностей, сколько как один огромный организм, которым, собственно, и является во многом современное общество. Ощущение гигантизма и безличности наполняет это и многие другие произведения Джойса, являясь своего рода портретом эпохи.

Еще одной чертой модернизма, позволяющей передавать взаимоотношения человека с обществом, является внутренний монолог, определяемый традиционно как оглашение мыслей и чувств, раскрывающих внутренние переживания персонажа, не предназначенные для слуха других, когда персонаж говорит как бы сам с собой, «в сторону» [10]. Предназначенный для передачи мыслей, о которых нельзя было бы узнать каким-либо другим образом, этот прием применялся в частности в качестве своеобразной границы между той частью личности персонажа, которая вступает в контакт с окружающим социумом, и той, которую герой старается хранить в секрете. Скрытый ото всех, кроме самого персонажа и читателя, внутренний монолог может использоваться для демонстрации «темной» стороны описываемого в произведении общества, как это делает, к примеру, Достоевский в «Преступлении и наказании»:

“На какое дело хочу покуситься и в то же время каких пустяков боюсь! - подумал [Раскольников] с странною улыбкой. - Гм… да… всё в руках человека, и всё-то он мимо носу проносит, единственно от одной трусости… это уж аксиома… Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся… А впрочем, я слишком много болтаю. Оттого и ничего не делаю, что болтаю. Пожалуй, впрочем, и так: оттого болтаю, что ничего не делаю. Это я в этот последний месяц выучился болтать, лежа по целым суткам в углу и думая… о царе Горохе. Ну зачем я теперь иду? Разве я способен на это? Разве это серьезно? Совсем не серьезно. Так, ради фантазии сам себя тешу; игрушки! Да, пожалуй что и игрушки!” [4]

Внутренний монолог - один из приемов, ставший очень характерным для литературы мира, в котором заметно выросло значение социальной мобильности и способности к мгновенной смене социальных ролей: каждый отдельно взятый человек становится универсальной единицей, обязанной вести себя определенным образом в разных ситуациях, в то время как другая его сущность как бы наблюдает за происходящим изнутри. Важно отметить, что внутренний монолог также зачастую свойственен людям, которым бывает сложно сконцентрироваться на текущей проблеме, из-за чего они вынуждены мысленно удерживать себя в нужном русле, подавляя непрерывно поступающую извне информацию. Информация в новом мире, в особенности в начинающей формироваться эстетике постмодернизма, также занимает более важное место, о чем будет сказано чуть ниже.

Наконец, заслуживает упоминания введенная модернистами практика присутствия в повествовании нескольких точек зрения. История, рассказываемая посредством переключения между разными персонажами, как бы получает дополнительное измерение за счет возможности более полно и разносторонне описать одно явление. Поскольку социальная критика в литературе предполагает преобладание объективных взглядов на события и явления над субъективными, этот троп использовался практически всеми известными авторами-модернистами. Так, Вирджиния Вулф в романе «На маяк» рассказывает историю как с позиции миссис Рэмзи (преобладает в первой части), так и с позиции остальных членов семейства (преобладает в третьей части), чтобы показать нарастающее среди героев произведения напряжение со всех возможных ракурсов. В определенной мере сама эта практика является одним из симптомов расширения мира как отдельно взятого человека, так и целого поколения. В классицизме, для сравнения, главный герой почти всегда один, и он видит мир лишь с определенной точки. Вследствие этого мир иногда представляется одномерным, лишенным перспективы. Читателю предлагается поверить в то, что герой совершает правильные поступки, и с его позиции они действительно выглядят таковыми. Мораль в такой системе очень легко делится на «черное» и «белое». Введение же нескольких точек зрения наделяет мир произведения градациями морали, показывая, что поступки героев не могут быть абсолютно однозначными - то, что кажется наилучшим исходом для одного человека, повредит кому-то другому.

Популяризация этого приема переносит модернизм из области творческого эксперимента в практическую среду, приближает литературу к жизни, ускоряя уже начавшийся процесс сближения модернизма и реализма, и является предпосылкой гипертекстуальности: если каждая точка зрения - это свой текст, то почему бы не связать мнение одного автора с мнением другого? Постмодернизм, вышедший из продолжавших развитие идей модернизма к середине XX века, таким образом становится благодатной почвой для социальной критики как напрямую, так и через аспект культурологического дискурса. Обсуждению в нем подлежит уже не только само общество, но культура, им создаваемая, и ее рекурсивное влияние на общественные нравы. Ключевая разница между старым и новым направлениями заключается в том, что там, где модернисты явно обсуждают взаимодействие человека с социумом, в постмодернизме эта связь подразумевается, и о сущности ее можно сделать вывод посредством намеков автора, носящих преимущественно отвлеченный характер.

Очень много применений в этом плане имеет ирония, то есть прием контраста явного и скрытого смыслов слова или высказывания с целью создания эффекта насмешки [1]. Ирония стала краеугольным камнем постмодернизма, и основной ее задачей в литературе является создание комического эффекта посредством скрытия истинного смысла ситуации, как правило, с последующим неожиданным прояснением обстоятельств. Зачастую этот прием использовался с целью показать абсурдность и противоречивость законов окружающего героев общества, что отлично продемонстрировал, к примеру, американский писатель Джозеф Хеллер в «Уловке-22», где пилотов бомбардировщиков удерживают на службе с помощью скрытого в бюрократической системе логического парадокса:

- Но ведь тогда получается, что тут какая-то ловушка?

- Конечно, ловушка, - ответил Дейника. - И называется она

«уловка двадцать два». «Уловка двадцать два» гласит: «Всякий, кто

пытается уклониться от выполнения боевого долга, не является подлинно сумасшедшим».

Да, это была настоящая ловушка. «Уловка двадцать два» разъясняла, что забота о себе самом перед лицом прямой и непосредственной опасности является проявлением здравого смысла. Орр был сумасшедшим, и его можно было освободить от полетов. Единственное, что он должен был для этого сделать, - попросить. Но как только он попросит, его тут же перестанут считать сумасшедшим и заставят снова летать на задания. Орр сумасшедший, раз он продолжает летать. Он был бы нормальным, если бы захотел перестать летать; но если он нормален, он обязан летать. Если он летает, значит, он сумасшедший и, следовательно, летать не должен; но если он не хочет летать, - значит, он здоров и летать обязан. Кристальная ясность этого положения произвела на Йоссариана такое глубокое впечатление, что он многозначительно присвистнул [8].

Многие из изобразительных средств, свойственных постмодернизму, представляли собой не столько четко оформленные тропы, сколько элементы атмосферы и мотивы, отражающие социальную обстановку эпохи. К таким средствам относится, например, мотив паранойи, пронизывающий собой значительную часть постмодернистских произведений и символизирующий неуверенность в завтрашнем дне и ощущение дезинформированности, с которым пришлось столкнуться многим людям ближе к середине XX века. С этим приемом связана и наблюдаемая в постмодернизме тема «гиперреальности», то есть перенасыщенности окружающего героев мира информацией, приводящая к тому, что человек, не привыкший отфильтровывать более правдоподобные сведения от очевидно ложных, сталкивается с проблемой информационной перегрузки. Согласно теории массового общества, одним из признаков индустриализации и урбанизации, характерных для XX века, является манипулирование вкусами и взглядами людей посредством создания располагающего к этому информационного фона, в результате чего идеи воспринимаются скорее подсознательно, чем сознательно [9]. Не успевая обрабатывать все поступающие сигналы, общество в целом становится более уязвимым для влияния извне, поглощая информацию в «сыром» виде, не думая над ее истинным значением и зачастую подменяя реальный мир на иллюзию, создаваемую инфосферой. Создающаяся вследствие этого неопределенность опять-таки приводит к социальной паранойе. Попытки изолировать мощный поток информации, приводящие лишь к большим заблуждениям, отлично объяснены у Дона Делилло в романе «Белый шум»:

Семья - колыбель всемирной дезинформации. В семейной жизни нечто наверняка порождает ложные представления о действительности. Чрезмерная скученность, шум и суета бытия. А может, и нечто более серьезное, к примеру - стремление остаться в живых. Марри утверждает, что все мы - хрупкие создания, окруженные миром враждебных фактов. Факты - угроза нашему счастью, нашей безопасности. Докапываясь до сути вещей, мы, возможно, тем самым ослабляем связи между собой. В процессе своего развития семья постепенно отгораживается от окружающего мира. Незначительные заблуждения делаются крупными, распространяются выдумки [2].

Делилло подчеркивает уязвимость человека XX века, постоянно окруженного огромным количеством людей и в то же время изолированного и безгранично одинокого из-за постоянного недоверия к окружающей реальности, страха дезинформации. Идея создания семьи здесь в каком-то плане сравнивается с животным инстинктом создания стаи для защиты от внешних угроз. Человек нового времени разрывается между стремлением знать истинное положение вещей в мире и нежеланием осознавать, насколько это положение неоднозначно. Страх только подкрепляется разнообразными СМИ, слухами и прочими проявлениями искаженного восприятия. Так и формируется «колыбель всемирной дезинформации»: ведь согласно Г. Маркузе, индивид неспособный критически оценить ни общество, ни свое место в нем, ни тем более перспективы собственного развития, становится «одномерным человеком» [6].

Основываясь на вышесказанном, можно с уверенностью утверждать, что с развитием литературы мотив человека и общества также получил значительное развитие, став во многих аспектах неотъемлемой частью художественных произведений. Это связано как с растущей ролью социализации в жизни человека, так и в осознании изобразительного потенциала, скрытого в социуме, окружающем писателя, и сближении фигуры автора с рядовым читателем, что позволяет последнему лучше понять идею произведения и глубже погрузиться в создаваемый мир.

Список литературы

Академик. Словарь иностранных слов русского языка [Электронный ресурс]. - 2000. - URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_fwords/17590/%D0%98%D0%A0%D0%9E%D0%9D%D0%98%D0%AF (дата обращения: 16.07.2017).

Делилло, Д. Белый шум [Электронный ресурс] / Д. Делилло. - URL: http://loveread.ws/read_book.php?id=36609&p=22 (дата обращения: 29.05.2015).

Джойс, Дж. Улисс [Электронный ресурс] / Дж. Джойс. - URL: http://www.james-joyce.ru/ulysses/ulysses-text.htm (дата обращения: 27.05.2015).

Достоевский, Ф. Преступление и наказание [Электронный ресурс] / Ф. Достоевский. - URL: http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/textshtml (дата обращения: 28.05.2015).

Литературный словарь терминов [Электронный ресурс]. - 2017. - URL: http://www.litdic.ru/potok-soznaniya/ (дата обращения: 16.07.2017).

Навчальнi матерiали онлайн [Электронный ресурс]. - 2010. - URL: http://pidruchniki.com/14550112/sotsiologiya/vzglyady_markuze (дата обращения: 28.05.2015).

Размещено на Allbest.ru