Культура: между рабством конъюнктуры, рабством обычая и рабством статуса

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Культура: между рабством конъюнктуры, рабством обычая и рабством статуса

А.В.Костина

А.Я.Флиер

Во всех существующих теориях культуры заложено одно внутреннее противоречие. С одной стороны, теория - это суждение о некой культуре-вообще, объясняющее закономерности ее функционирования. Но, с другой стороны, никакой культуры-вообще на свете нет. Эмпирически наблюдаются только разные культуры разных народов, да и наше представление о каждой из них является лишь суммой ее наблюдаемых черт, сводимых в какую-то системную целостность только усилием нашего ума. Тем более культура-вообще - это умозрительная категория, обозначающая определенный класс явлений, выделенный нами из всего массива феноменов социального бытия людей по признакам, избираемым нами же. Возникает вопрос: а может ли существовать теория того, что мы сами придумали как интересующую нас категорию? Сформулируем вопрос иначе. Возможна ли теория такой культуры, которая сама является лишь продуктом рефлексии некоторых выделенных по тем или иным основаниям аспектов нашей жизнедеятельности?

Но ведь и никакой истории в природе нет, это такая же придуманная категория, теорию которой мы тоже пытаемся сконструировать.

Так что же на самом деле есть? Что мы можем эмпирически наблюдать и исследовать? Человеческую деятельность, выраженную в ее процессах и результатах Подробнее об этом см.: Каган М.С. Человеческая деятельность. М., 1974.. Просто мы договорились между собой событийный ряд этой деятельности называть словом «история», а совокупность форм и результатов (продуктов) этой деятельности - словом «культура».

Таким образом, рассуждая о теории культуры, мы на самом деле пытаемся выстроить какую-то объяснительную модель, выявляющую и систематизирующую закономерности, которые регулируют процесс выработки и локализации форм и технологий человеческой деятельности Об этом см.: White L. Evolution of Culture. N.-Y., 1959; Лем Ст. Сумма технологий. М., 1967; Он же. Философия случая. М., 2005.. При этом мы изучаем эти технологии, исследуя свойства продуктов (результатов), полученных в результате их применения. Это - метод аналитической реконструкции процесса по его наблюдаемым последствиям, поскольку жизнь, как правило, оставляет следы. Описание и атрибуцию самих культурных продуктов и их свойств во всей их взаимозависимости и взаимной сопряженности мы называем «историей культуры» (она отвечает на вопрос «что?»), а аналитическое моделирование использовавшихся технологий, реконструируемых на основе изучения этих продуктов, - «теорией культуры» (она отвечает на вопрос «как?»).

Но теория культуры исследует не только параметры социокультурных технологий с точки зрения их утилитарной функциональности. Она исследует еще и взаимоотношения, складывающиеся между людьми в процессе их социальной практики и те общие интересы, которые лежат в основе их социальной солидарности. В конечном счете, взаимоотношения и солидарность - это тоже технологии коллективного существования, вне которых невозможна и социально значимая деятельность, т.е. культурные процессы.

В этой связи возникает следующая группа вопросов. А возможно ли построение какой-то универсальной теории, объединяющей все модели взаимоотношений между людьми в процессе их жизнедеятельности и все варианты оснований и форм их солидарности? Или взаимоотношения и типы солидарности, привязанные к разным аспектам жизнедеятельности, удовлетворяющие разные интересы и потребности людей, выстраиваются по разным, достаточно специфическим моделям? Ведь людей консолидируют в устойчивые общности, как процедуры совместного производства, так и совместного потребления, обмена, познания, соседского общежития и др. Причем производство, потребление и обмены в качестве как материальных, так и символических, информационных, социальных. Они задают основание отношениям политическим, социальным, интеллектуальным, нравственным и пр., а также соответствующим им типам солидарности. А эти отношения бывают, как комплементарными, так и конкурентными. Разные отношения преследуют разные цели, используют свои специфические технологии, строятся на разных ценностных основаниях, имеют разное символическое обеспечение и даже ориентированы по преимуществу на разные типы личности. Индивиды, сконцентрированные на производстве благ или их потреблении, или обмене, - это, как правило, разные люди, с разными ценностными установками, с разными типами индивидуальности.

Но если все это разное, то и закономерности, регулирующие процедуры социальной работы разных функциональных культур, доминантно ориентированных на производство, на потребление или на обмен, видимо, не идентичны, да и в композиции своих составляющих выстраиваются по разным схемам. Разве такое предположение не логично? В чем же специфика этих моделей? Ответить на этот вопрос пытаются авторы этой книги.

Для того, чтобы быть правильно понятыми не только культурологами, но и учеными других специальностей, нам необходимо определиться с базовым понятием «культура» и определить те содержательные границы, в рамках которых культура будет рассматриваться здесь. Хорошо известно, что в проблемных полях различных наук понятие «культура» употребляется с разным содержательным наполнением, на разном уровне содержательных обобщений. Философы в качестве культуры понимают умозрительную культуру-вообще, как родовое понятие, как совокупность форм осуществления коллективной жизни, свойственных только человеку и принципиально отличающих его от животного. Философы рассуждают о культуре в основном на таком предельно абстрактном уровне обобщений. Для историков, этнографов и особенно археологов культура - это эмпирически наблюдаемая системная общность форм жизнедеятельности определенного конкретно-исторического общества (народа), отличающаяся специфическими индивидуальными чертами, на основании которых ее можно локализовать и атрибутировать. Рассуждения этих специалистов о культуре обычно жестко ограничены таким сугубо эмпирическим уровнем обобщения (культура - это только то, что наблюдается непосредственно или реконструируется по следам, может быть описано и отличено от других культур). культура деятельность рабство

Культурологи же, как правило, стремятся исследовать культуру (культуры) на уровне, промежуточном между умозрительно-философским и конкретно-историческим - в качестве культурных типов, выделяемых по тем или иным основаниям, и проводят обобщения преимущественно на этом типологическом уровне. При этом изучаемая культура мыслится как системная совокупность доминантных признаков, определяющих данную стратегию жизнедеятельности по некоторым параметрам ее экзистенциальных ориентаций и отличающих ее от других стратегий с иными экзистенциальными ориентациями. В качестве таковых культур могут рассматриваться региональные исторические типы, называемые цивилизациями - например, античная, западноевропейская христианская, китайская, индо-буддийская и пр. цивилизации. Объектами изучения могут быть заимствованные из этнографии хозяйственно-культурные типы - например, культура пашенных земледельцев, культура оленеводов тундры, культура кочевых скотоводов степей и т.п. А могут быть выделены и исследованы разные социальные типы культуры - такие как, например, народная культура, элитарная культура, массовая культура и др. Конечно, академически правильнее было бы говорить здесь о народном культурном типе, элитарном культурном типе, массовом культурном типе (ибо таких культур как системных и пространственно локализованных целостностей эмпирически не существует). Но исторически уже сложилось так, что эти типы в нашей науке и публицистике называют просто культурами - народной, элитарной, массовой и др. Так вот и в нашем исследовании под функциональными культурами, о которых пойдет речь, имеются в виду, конечно же, именно типы культур с теми или иными функциональными доминантами, но которые по аналогии со сложившейся практикой будут назваться просто культурами - традиционной, креативной, консьюмерной (потребительской).

Их специфика состоит прежде всего в отражении особой стратегии жизнедеятельности индивидов, инкорпорированных в общественные структуры либо через процедуры полного подчинения индивида социуму, либо через функционально-социальные связи, либо через поверхностные и ситуативные имиджевые механизмы. Существенное значение имеет также настроенность этих индивидов на осуществление деятельности инновативной, репродуктивной или сочетающей в себе черты той и иной в разных композициях. Все это, в свою очередь, опосредуется и представлениями о мире, и системой ценностей, и спецификой содержания создаваемого символического пространства, а также многим иным.

Еще одна группа вопросов, исследуемых здесь, посвящена проблемам генезиса культуры. В нашей науке уже утвердилась мысль, высказанная в свое время одним из соавторов и гласящая, что под культурогенезом следует понимать не только первоначальное происхождение культуры в архаической древности («культурогонию» Обоснование термина см.: Бондарев А.В. История и основные направления развития отечественных теоретических исследований культурогенеза. Автореферат… канд. дис. СПб., 2009. ), но и постоянное ее самообновление, выражающееся в порождении новых культурных форм, смыслов, систем и фазового перехода от старого к новому качеству Флиер А.Я. Культурогенез. М., 1995 (повторная публикация работы осуществляется в настоящем издании).. Отсюда культурогенез - это процесс инновативного самообновления культуры, протекающий постоянно и неизбежно преодолевающий традиции под давлением внешних обстоятельств.

Но в связи с выделением разных функциональных культур встает и проблема того, что, судя по всему, исторически имели место несколько первичных культурогоний, в ходе которых рождались разные культуры с разной жизнеустроительной ориентацией (стратегией выживания - по Ст.Лему). Палеолитическая присваивающая культура явилась лишь инструментальным развитием такой же потребительской жизненной стратегии животных. Можно ли называть ее собственно человеческой культурой, чем-то принципиально отличающейся от животной социальности? В неолите родилась культура активной адаптации к природной среде обитания посредством производства продовольствия, инструментария и предметов обыденного потребления. Но и эта культура, как известно, очень редко изобретала что-то новое, стремясь преимущественно к непосредственному повторению уже достигнутого ранее, что и являлось ее сакральной целевой установкой. Культура, ориентированная на новационную деятельность и развитие, как особую модальность существования, появилась лишь с рождением городских цивилизаций в IV-III тысячелетиях до н.э., стала социально заметной с так называемого «осевого времени» (первая половина I тысячелетия до н.э.), а возобладала как цивилизационно определяющая только с эпохи Ренессанса.

Так какую же перемену в режиме существования людей нам следует считать ключевой и поворотной с точки зрения определения момента рождения культуры Здесь мы можем выделить, по меньшей мере, четыре значимых события, выявляемых эмпирически и представляющихся принципиально важными и этапными с точки зрения процесса становления культуры как сугубо человеческого способа жизни и деятельности: первые преднамеренные погребения (более 100 тысяч лет тому назад у неандертальцев), начало символической деятельности, фиксируемой в изобразительных акциях (примерно 40-30 тысяч лет тому назад у homo sapiens), переход к производящему типу хозяйствования (Х-VIII тысячелетия до н.э. - «неолитическая революция») и начало производительной деятельности с инновативной модальностью (IV-III тысячелетия до н.э. - сложение первых городских цивилизаций).. Начиная с какого момента, мы можем говорить о том, что культура уже состоялась как собственно человеческий способ существования? Или можно утверждать, что никакой культурогонии, как локализуемой во времени процедуры, исторически не было? А имела место не ситуативная, а очень постепенная трансформация форм животной социальности в формы социальности человеческой и связанное с этим порождение тех или иных конкретно-исторических новых культурных явлений (технологий и продуктов деятельности людей). При этом стоит обратить внимание на то, что поначалу этот процесс обновления был крайне медленным, почти не фиксируемым эмпирически (что создает такие трудности в выявлении какого-то события или экзистенциальной ситуации, которую можно было бы аргументировано считать актом рождения культуры), но по ходу истории - все более и более ускоряющимся. Думается, что нам не стоит отождествлять всякое происхождение с четко локализуемым актом рождения. В случае с происхождением культуры имела место очень постепенная трансформация, в которой момент фазового перехода и появления нового качества мы не можем зафиксировать эмпирически.

Таким образом, мы приходим к заключению, что хотя историческая значимость имевшей место в древности культурогонии существенна качественно (как и всякое начало какого-либо процесса), но накопление этого нового качества шло очень постепенно. Да и наблюдавшийся в истории культурогенез последующих веков не столь уж значителен по числу своих инновативных достижений, а подлинный культурогенез исторически еще только начинается с нарастанием темпа и масштаба обновлений и по-настоящему развернется в будущем. Нам предстоит культурогенез грядущий. И мы живем в тревожном предощущении его.

В таком случае возникает вопрос: а стоит ли нам ломать столько копий по поводу истории культуры и искать в ней какую-либо правду? Ведь знание истории (и истории культуры в том числе) на самом деле (по своим подлинным скрытым социальным целям) служит только задачам фактологической аргументации тех или иных оснований нашей идентичности - этнической, политической, социальной, конфессиональной и др. - и никакой иной социальной пользы не несет. А обретение национальной идентичности не требует предъявления подлинных исторических фактов. Этот процесс надежно обеспечивается и исторической мифологией, в которую тем больше верят, чем она невероятней. С этой точки зрения писатели, создающие мифы, социально полезней историков. Вредные историки, как правило, мифы разоблачают, что не всегда полезно для существующего социального порядка.

Можно даже сказать, что весь массив наших знаний по истории (как в информационном, так и в материальном ее воплощении - в виде памятников) отвечает лишь на один вопрос: «кто мы такие по сравнению с другими?» (самоидентификация). Весь массив философии и религии (в ее мироосмыслительном аспекте) отвечает на вопрос «зачем мы существуем?» (экзистенциальная целеустановка). А весь массив культуры (во всех ее интеллектуальных, материальных, социальных, символических, информационных и иных проявлениях) отвечает на вопрос «как нам жить в режиме взаимодействия друг с другом?» (социальная технология). На этих трех китах - самоидентификации, экзистенциальной целеустановке и социальной технологии, как представляется, и базируется вся коллективная жизнь людей, в любых ее проявлениях.

Так, может быть, в связи этими четко локализованными вопросами, нам стоит больше заниматься культурой, не как результатом истории (т.е., анализируя опыт коллективного сосуществования, накопленный предками), а как проектом нашего будущего социального состояния? Ведь культура - это то, что нам еще предстоит, это социально-технологическая проблема будущего. Но какой она будет, эта грядущая культура? Национальной, массовой, этнической или какой-то еще? На чем будет основываться наша социальная солидарность завтра, и какие технологии коллективного существования станут для нас актуальными? Весь ХХ век мы активно занимались превентивным переживанием будущей культуры. И что же мы увидели?

Поискам ответа на эти и многие иные вопросы посвящено настоящее исследование.

Размещено на Allbest.ru