Русский календарный обряд "похороны горюна" - загадочное имя персонажа

Размещено на http://www.allbest.ru/

РУССКИЙ КАЛЕНДАРНЫЙ ОБРЯД «ПОХОРОНЫ ГОРЮНА» - ЗАГАДОЧНОЕ ИМЯ ПЕРСОНАЖА

Бузин Владимир Серафимович

В изучении традиционной культуры русского народа есть немало вопросов, которые, может быть, и не отнесешь к особо значимым, но представляющими определенный интерес. Одному из них и посвящено содержание данной статьи - речь идет о названии персонажа «горюн» русской календарной обрядности.

В 10-м томе приложений к «Пензенским Епархиальным Ведомостям» за 1890 г. была опубликована проповедь священника села Мерлинка (совр. Лунинский р-н Пензенской обл.) И. Феодосиевского «В день Пятидесятницы (против нехристианского обычая “похорон горюна”)». Описание «обычая» невелико по размерам, так что есть смысл воспроизвести его полностью вместе с толкованием его происхождения: «У вас, бр., на первый или второй день праздника св. Троицы совершается неприличный и недостойный обычай “похорон горюна”. Ваша молодежь делает из соломы чучело наподобие человека. Молодые люди относят это чучело к пруду и, не раздеваясь, бросаются вместе с ним в воду. Скажите, откуда взялся у вас этот обычай и что он означает? Ясно, что этот обычай ведет свое начало от тех времен, когда предки наши были язычниками и составлял особенность празднества в честь какого-нибудь бога, которых у наших предков было очень много» [25, с. 27-28].

Обряд «Похороны горюна» не прошел мимо внимания исследователей. Через два года его адекватное описание было воспроизведено в статье А. Троицкого, при этом сообщение об обряде «похорон горюна» в ней фигурирует в качестве своеобразной «затравки» к теме народных верований в русалок, с которыми он отождествлял «горюна», и далее об этом персонаже уже не говорится [24, № 19, с. 768]. Все последующие авторы, приводя характеристику этого обряда, ссылались уже на статью А. Троицкого, но единственным источником, из которого известно о его бытовании, остается статья И. Феодосиевского. И А. Троицкий, и почти все (о единственном исключении - ниже) другие исследователи, а среди них такой знаток русской традиционной культуры, как Д. К. Зеленин [7, с. 266], не сомневались, что «горюн» - один из персонажей обряда, удачно определенного затем Л. Н. Виноградовой и С. М. Толстой как «уничтожение - проводы нечистой силы» [6]. Надо уточнить, что далеко не всегда персонаж этого вида обрядности рассматривался как «нечистая сила», отношение к нему могло быть и вполне доброжелательным, поэтому далее в тексте используется определение «уничтожение - проводы».

Как известно, «уничтожали-провожали» в русской и, шире, восточнославянской календарной обрядности много и охотно, причем уничтожение зачастую оформлялось как «похороны» с пародийным воспроизведением христианского ритуала. В годовом цикле эта обрядность занимала время, начиная с Масленицы и до праздника Кузьмы-Демьяна (1/14 ноября). Персонажи «похорон - проводов» могли быть и неолицетворяемыми, но чаще они фигурировали в виде наглядных воплощений, с которыми производились те или иные манипуляции, - растение, человек, имитация коня, чучело птицы и др., в том числе, как и «горюн», антропоморфное изображение из тех или иных материалов, обычно соломы, иногда с акцентами пола в одежде и в воспроизводстве гениталий. Уничтожение ритуального объекта, символизирующего этот персонаж, было различное - сжигание, выгон (живого человека) или вынос в поле, разрывание и разбрасывание по полю и некоторые другие, в том числе, как в случае с «горюном», бросание/утопление в воде [6; 7; 10].

Однозначная трактовка этой обрядности Д. К. Зелениным как связанной с культом заложных покойников [7, с. 271] вряд ли основательна, что отмечено исследователями - в ней прослеживается и культ умирающего и воскресающего божества, и элементы апотрапейной, карпогонической и очистительной магии, и социализация молодежи, и другие традиции народной культуры.

Но почему такое странное и к тому же единичное имел название персонаж «уничтожения - проводов» пензенского села Мерлинка - «горюн»? Он не «горит», поскольку не подвергается сожжению (наоборот, тонет), а если «горюет», то почему? Слово «горюн» для русского языка не редкость, причем в разных смыслах. Из наиболее употребляемого в бытовом понимании - человек, испытывающий постоянное горе, разные беды, горемыка, обуреваемый горем человек [5, с. 52; 15, с. 452]. В разновидностях местной лексики - это сорт винограда (Дон); табак-махорка (Пск., Осташ., Твер.) [13, с. 83]; цыпленок, выращиваемый без наседки (Мордовия) [12, с. 156]; известны «горюны» в погребальной обрядности зажиточной среды дореволюционной России - нанятые для участия в похоронах с целью придания им особого статуса индивиды, изображающие горе, иногда они выполняли роль факельщиков [13, с. 83; 28; 29]; «горюны» - как название жителей (Путивльского уезда Курской губ.) [13, с. 83], а также «змей-горюн» - фольклорный персонаж, которого поражает копьем Егорий-победоносец [Там же]. Понятно, что данный содержательный ряд к теме нашего исследования отношения не имеет.

Но коль скоро «наш» «горюн» был персонажем обряда «уничтожения - проводов», выпадает ли специфика его проведения из общей традиции обрядов этого типа, но с другими названиями их олицетворений? Они в большинстве случаев имеют широкое распространение: Масленица, Купала, Морена и др. Однако в источниках фигурируют и единичные названия, неизвестные за пределами данной традиции, ограничивающейся одним населенным пунктом, к таковым относится и «горюн».

По характеристикам статьи И. Феодосиевского, мы знаем, что чертами обряда были: 1) соломенное антропоморфное изображение; 2) с названием мужской принадлежности (хотя известны персонажи календарной обрядности с названиями женского рода, но которых имитировали мужчины, или обряжение их воплощения демонстрировало мужскую принадлежность, например, русалка, «Кострома» [21, с. 443; 22, с. 465]); 3) изготовленное молодежью; 4) бросалось ею в воду; 5) сами участники обряда купались с ним; 6) действие происходило на второй или на третий день Троицкой недели, то есть было приурочено к троицкому циклу.

Соответствие этим признакам обнаруживается применительно к ряду персонажей русской/восточнославянской календарной обрядности «уничтожения - проводов». Однако при этом нужно сделать ряд замечаний. Признаки антропоморфности чучела и бросание его в воду надо признать обязательными, но другие, как изготовление его из соломы, причем молодежью, - четкая приуроченность ко второму или третьему дням Троицкой недели, купание молодежи с чучелом - вряд ли. Купание участников могло не отразиться в источнике, материал куклы мог быть заменен другим, сроки тех или иных троицких обрядов, как показывают источники, могли варьировать в пределах цикла этого праздника, длившегося, как известно, от Семика и до первого дня Петрова поста включительно.

В троицкой обрядности этим признакам соответствуют персонажи со следующими названиями.

Русалка. Кукла «русалка» в троицкой обрядности, несмотря на женский род названия, могла, судя по одежде, мыслиться в мужской ипостаси, известны ее «похороны» в водном источнике (чаще практиковались другие формы уничтожения) у русских с отнесением туда в гробу с ерническим имитированием христианских похорон [7, с. 266; 22, с. 465], у белорусов - отнесение к ручью, что явно предполагает утопление в нем [7, с. 283], добавим, что у русских практиковалось и потопление русалки-«коня» (с имитацией животного) [Там же, с. 258].

Кострома. Утопление более характерно для куклы «Кострома» (при наличии других форм «похорон»), которая могла быть как в женской, так и мужской одежде, иногда с пародией на погребальную обрядность, в том числе несением к воде в «гробу»-корыте [7, с. 268-269; 21, с. 443-444]; есть лубочная картинка с названием «Похороны Костромы», на которой женщины несут чучело в гробике и собираются его утопить [7, с. 269]; девушку с названием «Кострома-весна» после «гибели» ее от «Смерти» бросали в воду вместе со «Смертью» [Там же]; в одном из вариантов «девки», которые несли подругу-«Кострому» к водному источнику, начинали здесь, что важно отметить, друг друга купать [Там же].

Ярила. Это был однозначно мужской персонаж, его куклу обычно уничтожали другими способами, но практиковалось и утопление его антропоморфного воспроизведения [18, с. 93-94].

«Кукушка». Персонаж обряда «крещение и похороны кукушки», приходившегося на конец весны - начало лета, мыслился как женский и олицетворялся по-разному, но в том числе в обличье тряпичной антропоморфной куклы и женщины-птицы, формы «погребения» «кукушки» были разные, известно и бросание куклы-«кукушки» в реку [4, с. 185, 188-189; 20, с. 289].

Семик (и Семичиха) - антропоморфное чучело Семика, иногда вместе с Семичихой изготовляли к одноименному празднику, в одной из локальных традиций их несли к реке, где разоряли и бросали в воду [23, с. 542].

Отметим также обряд с чучелом, которое в источнике фигурирует как безымянное - в обрядности «проводить весну» села Владыкино (Пензенская губ.) парни и девушки делали в заговенье после Троицы чучело, носили его по селу с песнями, плясками, «музыкой» (ударами в доску и заслон), а затем бросали в реку [9, с. 14].

В поисках параллелей обряда «похороны горюна», с точки зрения автора, логичным будет также обращение к купальской обрядности, ибо справедливо мнение, что ее близость к троицкой объясняется тем, что некогда обе представляли собой единство, приуроченное к летнему солнцестоянию и затем «разведенное» христианством на две части. В купальской обрядности «уничтожение - проводы» персонажа праздника, фигурирующего в нем под разными именами, характерно для украинской и белорусской традиции. В ней он часто олицетворялся деревом, но нередко это было антропоморфное чучело из соломы, обряженное в женскую одежду, его носили по улицам и потом топили в воде, название чучела было Купала, Мара, М(а/о)рена, Уляна, Катерына, Марынка и др., в том числе Марынка-русалочка, были и мужские имена - Иван, Юрий, а также дед, черт [6, с. 105-107; 7, с. 273; 17, с. 231]. Иногда под ритуальное дерево подкладывали куклу в женской, иногда мужской одежде, они персонифицировались, как Морена и Купала (если дерево - Купала, то кукла - Морена, и наоборот), куклу в ходе обряда бросали в воду (как и дерево), иногда участники обряда тут же сами окунались в воде [17, с. 231-235, 240, 257].

Для праздника Ивана Купала у русских манипуляции с каким-либо персонажем, в том числе антропоморфного вида, не были характерны. Они, например, не фигурируют в его энциклопедическом описании [19] (впрочем, «похороны русалки» в этот праздник известны для Псковской губернии [22, с. 463] (подробности обряда не приводятся)), хотя купание для него - непременная черта [17, с. 244-245].

Кроме названий-олицетворений календарных праздников в восточнославянской традиции были, как отмечено выше, и названия персонажей обыденные, «человеческие», особенно они характерны для украинской купальской традиции. В ней наличие обыденных имен можно объяснить тем, что со временем ставшее непонятным Морена по созвучию трансформировалось в Марыну, а затем уже по аналогии начали фигурировать Катерына и другие повседневные женские имена, к ним добавились и мужские. Известны и обыденные имена персонажей праздника для Масленицы у русских - Дуня, Авдотья [8, с. 334]. Есть имя Таня/ Татьяна в троицкой обрядности «играть Таню песнь» Астраханской губернии, видимо, без каких-либо манипуляций [7, с. 267], но они явно практиковались, судя по обряду «проводы весны», отправляемому «после Троицына дня»; у мордвы Нижегородской губернии - с таким же прославлением «Татьяны», но также с «вождением коня» в виде имитации этого животного [Там же, с. 261].

Отмеченная выше единичность названия персонажа «горюн» в обрядности «уничтожения - проводов» требует уточнения. Есть еще одна информация о календарном «горюне», помещенная на портале «Клуб коллекционеров, краеведов и кладоискателей Дальнего Востока»: «…горюном называют куклу из соломы, сжигаемую на Купальском празднике. Получается, или от слова “горевать”, или от “гореть”» [28]. Но ссылки на какие-либо источники этот пассаж не содержит, поэтому вопрос, насколько можно доверять данному сообщению, остается открытым.

Кроме того, есть сходное название персонажа обрядности этого типа - «Гаранька». В Костромской губернии на Масленицу делали из соломы чучело с таким названием, его обряжали в рваную одежду, в рот всовывали трубку с табаком, в масленичное воскресенье катали по селу с дымящейся трубкой; вечером зажигали костры, а в завершение действа сжигали «Гараньку» [17, с. 25-26]. В соответствии с обращением с чучелом под таким названием оно должно означать того, кто горит. Между тем мерлинский «горюн» подвергался не сожжению, а утоплению, к тому же манипуляции с ним производились на Троицу, а не на Масленицу.

Итак, «горюн» по действиям с его олицетворением не выделяется из ряда персонажей календарной обрядности как у русского, так и других восточнославянских народов: Купала, русалка и еще некоторых. Но почему его имя является практически единичным в этом ряду (информация о сжигаемом купальском «горюне» требует подтверждения)?

Отметим еще несколько, подобных «горюну», одиночных, по крайней мере, в свете известных источников, названий персонажей «уничтожения - проводов» русской календарной обрядности, к сожалению, не всегда наличествуют подробности их отправления.

«Чехонь». «Похороны чехони» как праздник проводов весны устраивали в сер. XIX в. в Самаре перед Петровым постом [7, с. 269] (с комментарием: «подробностей нет»). «Чехонь» в словарях определяется как промысловая рыба бассейнов Балтийского, Черного, Азовского и Каспийского морей [16, с. 924], но, возможно, в местной лексике было и другое содержание этого слова.

«Соловушка». В обрядности проводов весны (точное время не указано) в Горьковской области ее делали из лопуха или «на шест привязывали одетую в платье солому», после хороводов «соловушку» бросали в рожь [17, с. 218].

«Сухотинка». Известны некие «похороны сухотинки» [2]. Обнаруженное определение этого слова - заботы, хлопоты, беспокойство (Волог.); слово «сухотина» определяется как «о любимом человеке» (Яросл.) или как «шкура с ног оленя» (Сиб.); более адекватно обряду будет, видимо, «сухотница» - «болезнь спины» (Новг.) [14, с. 26-27], поскольку известны ритуальные действия «похорон-уничтожения» болезней - холеры и других в виде их воплощений того или иного рода [1, с. 359].

Но вернемся к «горюну».

Единственный исследователь, который дал иную трактовку и названия «горюн», и обряда «похороны горюна», была Т. А. Бернштам. Согласно ее изысканиям, «горюн» в фольклоре - эпический герой из категории «неудалых добрых молодцев» баллад семейно-бытового характера, изгоев, для которых характерно аморальное поведение, не участвующих в продолжении рода; название «горюн» происходит не от слова «горевать», как это можно предположить, а слова «гореть» - в значении испытывать страстное желание, томиться от любви, тосковать, плакать/ся, терпеть и т.п.; поскольку «горюны» не дают потомства, то по истечению брачного возраста, т.е. с 25-30 лет, их относили к категории «старых» и наделяли «плачевными» прозвищами, в том числе «горюн» [3, с. 263-272]. Фольклорного «горюна» она отождествила с «горюном» мифологических календарных персонажей Среднего Поволжья Троицкой недели (тоже со ссылкой на статью А. Троицкого), сделав вывод, что как олицетворение негативных свойств молодости «горюнов» здесь хоронили, как и «русалок». «Горюны, - утверждала она, - уничтожаются как н е у д а в ш и е с я (разрядка Т. А. Бернштам. - В. Б.) мужские особи - своего рода “бесполые” экземпляры» [Там же, с. 275].

Поправим, что А. Троицкий отнюдь не утверждал, что приведенный им материал по «похоронам горюна» относится к территории Среднего Поволжья, но главное не в этом. Выглядящая на первый взгляд довольно логично трактовка Т. А. Бернштам, при всем уважении к этому имени, вызывает сомнения. Почему герой семейнобытового фольклора оказался уравненным с представителями демонических олицетворений потустороннего мира - Масленицей, Ярилом, Костромой, Козьмой-Демьяном и др.? В свете представлений о них он выглядит совершенно чуждым персонажем, и отождествить его с календарным «горюном» вряд ли будет правомерно.

Однако, возможно, он имеет отношение еще к одному «горюну» - не обрядовой, а игровой культуры. Это название фигурирует в игре молодежи Вологодчины во время посиделок «играть в горюна», или «столбушка». Ее описание содержится в источнике 1902 г.: «Парень и девушка договариваются “завести горюна”, и вот они вдвоем отходят к столбу (у голбца) и становятся близ двери, здесь они здороваются, называя друг друга по имени и отчеству, и целуются, затем начинают о чем-то шептаться. Когда разговор кончат, то девушка целует парня и спрашивает, кого ему послать, и уходит. К парню подходит названная, и опять - здорованье, разговоры и поцелуй прощальный, и уходит парень и посылает парня по ее желанию, к которому высылается девушка, и т.д. Таким образом, парню приходится переговорить с двумя девицами и девице с двумя парнями, с одним, с которым сам хочешь говорить и с другим, который хочет поговорить с тобой (так в тексте. - В. Б.)» [11, с. 90-91; 13, с. 83].

С названием «столбушка» проблем нет - игровое действо происходит у печного столба, что рядом с голбцом. Но почему играют в «горюна»? И вот здесь усматривается связь героя бытового фольклора с этой игрой, поскольку она тоже имеет отношение к сфере семейно-брачных отношений. Правда, логику игры «столбушка»/ «горюн» понять сложно, ибо даваемое объяснение ее смысла весьма невнятно. И, тем не менее, в игре, при безусловной моногамии русского традиционного брака, хотя и неявно, демонстрируется свобода отношений между полами: встреча одного парня с двумя девушками и одной девушки с двумя парнями, сопровождаемые поцелуями, которые являются имитацией близости.

В заключение остается сказать, что дать приемлемое объяснение названию «горюн» обрядности пензенского села Мерлинка пока затруднительно. Связь его с «горюнами» фольклора и игровой культуры сомнительна. Единичность его среди олицетворений календарных ритуалов (интернетное сообщение о купальском «горюне» требует подтверждения) может иметь разные объяснения. Первое - ошибка И. Феодосиевского или плод его фантазии относительно данного названия, что весьма сомнительно. Второе - что оно представляет собой сугубо локальную традицию, обусловленную случайными обстоятельствами, как, например, превращение Морены украинской купальской традиции в Марыну повседневных личных имен. Третье, с точки зрения автора, наиболее вероятное, что это реликт некогда бытовавшего названия персонажа календарной обрядности, которое повсеместно было утрачено, кроме единично сохранившегося случая. Если все-таки достоверен купальский «горюн», тогда это название может быть пережитком изначальной практики сожжения этого персонажа, которое потом дополнилось его утоплением. Во всяком случае, наблюдается различие в способах «похорон - проводов» применительно к одному и тому же олицетворению этого типа обрядности.

Возможно, обнаружение дополнительных материалов даст ответ на поставленную в данной публикации проблему

горюн обряд похороны персонаж

Список источников

1. А. О. Опахивание селения // Русский праздник: праздники и обряды народного земледельческого календаря: иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 357-361.

2. Адоньева С. Б. Обрядовое чучело: проективный принцип ритуальных практик [Электронный ресурс]. URL: http://folk.ru/ Research/adonyeva_obriad_chuchelo.php (дата обращения: 09.03.2016).

3.Бернштам Т. А. Герой и его женщины: образы предков в мифологии восточных славян. СПб.: МАЭ РАН, 2011. 372 с.

4.Бернштам Т. А. Обряд «крещение и похороны кукушки» // Материальная культура и мифология: сб. Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого. Л.: Наука, 1981. Т. XXXVII. С. 179-203.

5.Васнецов Н. М. Материалы для объяснительного областного словаря вятского говора. Вятка, 1907. 358 с.

6.Виноградова Л. Н., Толстая С. М. Мотив «уничтожения - проводов нечистой силы» в восточнославянском купальском обряде // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: погребальный обряд. М.: Наука, 1990. С. 99-118.

7.Зеленин Д. К. Избранные труды. Очерки русской мифологии: умершие неестественной смертью и русалки. М.: Индрик, 1995. 432 с.

8.Н. С. Масленичное чучело // Русский праздник: праздники и обряды народного земледельческого календаря: иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 333-336.

9.Никольский В. Нравы и обычаи жителей села Владыкина // Пензенские Епархиальные Ведомости. 1883. № 8. С. 9-20.

10.Русский праздник: праздники и обряды народного земледельческого календаря: иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПб, 2001. 672 с.

11.Словарь областного вологодского наречия. По рукописи В. А. Дилакторского 1902 г. СПб.: Наука, 2006. 677 с.

12.Словарь русских говоров на территории Республики Мордовия: в 2-х т. СПб.: Наука, 2013. Т. 1. 674 с.

13.Словарь русских народных говоров. Л.: Наука, 1972. Вып. 7. Гона - Депеть. 356 с.

14.Словарь русских народных говоров. СПб.: Наука, 2010. Вып. 43. Сухлость - Телепа. 350 с.

15.Словарь русского языка. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1957. Т. I. А-Й. 964 с.

16.Словарь русского языка. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1961. Т. IV. С-Я. 1088 с.

17.Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. XIX - начало XX в. М.: Наука, 1979. 288 с.

18.Т. З. Всесвятская неделя // Русский праздник: праздники и обряды народного земледельческого календаря: иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 92-95.

19.Т. З. Иван Купала // Русский праздник: праздники и обряды народного земледельческого календаря: иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 194-201.

20.Т. З. Крещение и похороны кукушки // Русский праздник: праздники и обряды народного земледельческого календаря: иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 285-291.

21.Т. З. Похороны Костромы // Русский праздник: праздники и обряды народного земледельческого календаря: иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 443-445.

22. Т. З. Проводы/похороны русалок // Русский праздник: праздники и обряды народного земледельческого календаря: иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 463-468.

23. Т. З. Семик // Русский праздник: праздники и обряды народного земледельческого календаря: иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 537-543.

24. Троицкий А. Народное верование в русалок // Пензенские Епархиальные Ведомости. 1892. № 19. С. 767-782; № 22. С. 941-954.

25.Феодосиевский И. В день Пятидесятницы (против нехристианского обычая «похорон горюна») // Беседы и поучения к простому народу пастырей Пензенской епархии. Приложение к «Пензенским Епархиальным Ведомостям» за 1890 г. Пенза, 1890. Т. 10. С. 26-28.

26.Фрезер Д. Д. Золотая ветвь: исследование магии и религии. М.: Политиздат, 1984. 703 с.

27.Фрезер Д. Д. Фольклор в Ветхом Завете. М.: Политиздат, 1989. 542 с.

28.http://antikvarovnet.ru/viewtopic.php?f=112&t=1180 (дата обращения: 11.08.2015).

29. http://scisne.net/a-210 (дата обращения: 03.05.2017).

Размещено на Allbest.ru