Украинская и российская кулинарная эссеистика в контексте массовой культуры

Размещено на http://allbest.ru

Тернопольский национальный педагогический университет имени Владимира Гнатюка

Украинская и российская кулинарная эссеистика в контексте массовой культуры

С.О. Филоненко

Украина

Гастрономический дискурс в массовой культуре

Появление украинской и российской «кулинарной прозы» в начале ХХІ века, на наш взгляд, обусловлено развитием массовой литературы и постепенным заполнением всех без исключения ее ниш - от дамского романа и боевика до non-fiction. Массовый интерес к гастрономическому дискурсу подтверждают стабильно высокие рейтинги кулинарных телешоу («Смак», «Едим дома», «Званый ужин», «Жить вкусно с Джейми Оливером», «Вкусно с Борисом Бурдой», «Здоровая кухня», «Кухня для чайников», «Смачна країна», «Картата потата»), распространение кулинарной периодики (журналы «Вкусно», «Просто і смачно», «Приятного аппетита», «Гастроном», «Коллекция рецептов», «Еда+», «Секрети кулінарії», «Гастроном», «Московский кулинарный вестник», газеты «Скатерть-самобранка», «Ням-Ням»), появление компьютерных игр с кулинарными мотивами («Обеденный переполох», «Мастер Бургер», «Повар», «Бармен»), создание кулинарных книг звездами (Борис Бурда, Юлия Высоцкая, Анастасия Заворотнюк, Дарья Донцова, Ирина Хакамада, Оксана Робски). Многочисленные творения последнего типа Ольга Бугославская рассматривает целостно - как актуальный модный «тренд», в котором, тем не менее, наблюдается значительная дифференциация - от кустарных изданий, которые всего лишь эксплуатируют звездный имидж, до добротной прозы, наделенной эстетическими ценностями.

По мнению критика, популяризация гастрономического дискурса объясняется изменением мировоззренческой парадигмы современности по сравнению с советским периодом, поскольку «принудительно аскетичная и закрытая советская культура отодвигала такие области, как кулинария, мода, дизайн и туризм, на дальнюю периферию» [1]. Частное бытие человека рассматривалось как второстепенное относительно общественного. Сфера приватного, как и во всех тоталитарных государствах, была унифицирована и строго контролировалась. «Кулинарной библией» считалась «идеологически правильная» «Книга о вкусной и здоровой пище» 1952 года, которая отражала властный дискурс, пользуясь советской риторикой (см. интереснейшую работу О. Михайловой «Советская риторика в кулинарной книге» 10). Да и о каких гастрономических выкрутасах могла идти речь в стране, где не то что «буржуйские» рябчики и ананасы, но и обычные продукты (мясо, масло, гречка) относились к разряду дефицитных - как говорят украинцы, «обійдеться циганське весілля без марципанів».

В наше время повседневность воспринимается как объект, полностью заслуживающий внимания ученых. Эссеисты Петр Вайль и Александр Генис в совместном интервью, посвященном переизданию «Русской кухни в изгнании», отмечают огромное влияние школы французского историка Фернана Броделя, т.н. «Школы Анналов», благодаря открытиям которой «…стало ясно, что интерьер спальни, форма шляпы или портупеи так же важны, как экономические выкладки или даты открытий мирового значения». Поэтому в современных исторических работах «…быт возведен в высокую мировоззренческую категорию» [9].

Жанр кулинарного эссе

Вайль и Генис стали в русской литературе родоначальниками жанра культурологического эссе с его разновидностью, эссе кулинарным. Этот жанр значительно отличается от обычной поваренной книги, хотя может включать рецепты блюд. Вайль утверждает в интервью, что тема таких эссе - «еда как важнейшая категория жизни», а Генис очертил двойственную задачу кулинарной прозы: она «…будит аппетит и дарит наслаждение от изящной словесности. Какой еще жанр может дать такое сочетание физического и духовного?» [15].

Своим предшественником в жанре кулинарной прозы А. Генис считает Вильяма Похлебкина, автора книг «Национальные кухни наших народов», «Кулинарный справочник», «Тайны хорошей кухни», «Чай», «Все о пряностях», «Приправы», «Кушать подано!». Отдавая должное эрудиции, добросовестности и таланту «русского кулинарного писателя» («феномен отечественной литературы»!), современный эссеист размышляет о природе жанра: «Хотя тут есть и рецепты, читают такие тексты для другого. Каждому блюду сопутствует свое настроение, каждый рецепт окрашен личным отношением, каждый обед описан в своем эмоциональном регистре. <…> Гастрономическое искусство, как и театральное, мимолетно: оно оставляет следы лишь в нашей памяти. Вот эти воспоминания о волнующих и радостных событиях, пережитых за столом, и составляют сюжеты кулинарной прозы. <…> Кулинарная художественная литература способна объединить низ с верхом, тело с духом, желудок с сердцем, низменные потребности с духовными порывами, прозу жизни с ее поэзией» [5].

А. Генис считает эссеистику остросовременной, оригинально мотивируя это утверждение: «Мне кажется, что беллетристика в своих лучших проявлениях сегодня уходит в другие жанры - в кино, в телевидение, в сериалы. И если у человека в ХХI веке есть интересная история, то он ее расскажет языком зрелищных, визуальных искусств, а не буквами… Литература - это просто способ существования в другом жанре, эссеистика же не переводится ни в какие другие жанры. Она может существовать только в словах, и этим она напоминает мне поэзию. По крайней мере для меня эссеистика - это способ писать стихи, которые я никогда не писал. Эссе, как и стихотворение, идет не от мысли, а от слов, и этим оно отличается от статьи» [7]. Писатель ссылается на традицию российской эссеистики, которую ранее отождествляли с литературной критикой (Белинский, Писарев), вспоминает и о влиянии русской эссеистики ХХ века (Синявский, Бродский).

Украинский исследователь Сергей Шебелист квалифицирует эссеистику А. Гениса как «глянцевую», отличая ее от «гламурной»: если для последней характерны «…чрезмерная субъективность и «дикий» новояз…», то «….современная нормальная «глянцевая» эссеистика отличается интеллигентностью, эрудированностью, небанальными суждениями, парадоксальностью и иронической подачей материала», является актуальной именно тогда, «…когда необходим непосредственный анализ текущих событий» [14: 55].

После суперпопулярной «Русской кухни в изгнании» - книги, регулярно переиздававшейся на протяжении 20 лет подряд, - литературные пути Вайля и Гениса разошлись. Последний выпустил уже единоличные сборники кулинарной эссеистики: «Сладкая жизнь», «Колобок. Кулинарные путешествия» [6]. Наше внимание привлекло сходство книги «Колобок» со сборником кулинарной эссеистики молодой украинской писательницы Светланы Пыркало - «Кухня эгоиста» (2007 г.) [11]. Кроме жанра, эти произведения объединяет цель - познание других народов через их кулинарную культуру. Обе книги сближает философия жизнелюбия, наслаждения пищей. «Кулинария - мать человечества» - раздел с таким концептуальным названием суммирует все сказанное в «Колобке». Рецензент авторитетной украинской газеты «Зеркало недели», оценивая опус Пыркало, замечает: «…основа книги - еда - описана с такой искренностью и уважением, что букву «Ї» (от украинского «Їжа» - С.Ф.) хочется писать только как прописную» [12].

Истоки эссе Пыркало и Гениса отыскиваем в журналистике: и «Кухне эгоиста», и «Колобку» как целостным произведениям предшествовал этап их существования в форме медиажанров. В случае С. Пыркало это Интернет-колумнистика, популярный цикл авторских колонок на сайте «Главред», которые она публиковала на протяжении года. Поскольку писательнице как журналистке ВВС запрещено высказываться прямо о проблемах украинской политики в отечественных медиа, то Светлане довелось писать о кулинарии (но это лишь на первый взгляд). По совету вице-президента холдинга «Главред-медиа» Юлии Лымар кулинарные эссе были скомпонованы в одну книгу. Что же касается книги Гениса, то с самого начала «Колобок» был авторской программой на «Радио «Свобода» (писатель-эмигрант много лет вел «Американский час») и предусматривал диалогическую форму изложения, беседы с гостями в радиостудии; такая форма сохранена в расшифровках-стенограммах передач. Изложенные факты объясняют нарративно-стилевое родство двух книг: повествовательность интонации, форма свободного общения с собеседником - читателем и слушателем, остроумие и ирония, яркий образ рассказчика. Очевидно, что оба медиажанра - и Интернет-колумнистика, и радиожурналистика - легко трансформируются в эссе, учитывая его художественную природу (субъективизм, фрагментарность композиции, автономную фигуру нарратора, непринужденность интонации, а также «принципиальную внежанровость» эссе, по словам М. Эпштейна).

Этноимагология в кулинарной прозе

Привлекает внимание сходство «точки зрения» обоих авторов - взгляд людей, живущих вдали от родины: А. Генис эмигрировал в США из Латвии в 1977 году, С. Пыркало несколько лет работает в Лондоне журналисткой на ВВС. Удаленность от своей страны способствует не только более тесному и близкому знакомству с другими национальными культурами (сюда можно добавить и фактор мобильности), но и - через возможность сопоставления-сравнения - более глубокому осознанию сущности «своего, родного», со всеми его «позитивами» и «негативами», критическому переосмыслению усвоенных еще в детстве стереотипов, включительно с национальными. (Хотя в «Колобке» мотив самопознания выражен не так ярко, как в «Кухне эгоиста», очевидно, А. Генис отдал ему должное в общем с П. Вайлем ностальгическом произведении - «Русской кухне в изгнании»). О кулинарии как действенном средстве познания других культур размышлял Клод Леви-Стросс: «Мы - то, что мы едим, поэтому набор продуктов питания и способы их обработки тесно связаны с представлением личности о себе и своем месте во вселенной и обществе. Кулинария - инструмент, позволяющий изучать как космологические, так и социологические оппозиции» [Цит. по 5].

Образ путешественника позволяет осознать образ жизни других народов, их психологию, уникальную культуру. Взгляд «со стороны» дает возможность более четко рассмотреть и «свое», ведь, как говорил Ролан Барт, «национальная кухня остается «невидимой» для тех, кому она своя. Собственные вкусовые привычки кажутся слишком самоочевидными, естественными, не требущими пояснений» [Цит. по 6: 211-212] В интервью А. Генис утверждал: «Вообще, для того, чтобы представить кулинарную традицию другого народа, рецепты не нужны. На самом деле нужно понять ее дух, а также учесть историю и географию. В книжке «Колобок» я попытался написать некие иероглифы национальных культур, для этого достаточно двух-трех страниц» [9].

Познавательная направленность сборника эссе А. Гениса акцентирована остроумным слоганом на обложке («Лучше всего мы способны постичь съедобную часть мира»), иронически дополняющим изображение улыбающегося Колобка - ирония в том, что сказочный персонаж, известный своими путешествиями и влечением к неизведанному, в конце концов оказался в роли гастрономического объекта (его съела Лисичка). Слоган на обложке созвучен с эпиграфом из Гилберта Кита Честертона: «Путешественника поражает обычное. Необычное - повсеместно, обычное национально и неповторимо» [6: 5]. Так в книге задается вторая тема - путешествий, органично дополняющая кулинарную.

Жизнерадостный Колобок на обложке книги А. Гениса (рисунок напоминает эмотикон-«смайлик», на наш взгляд, является символом радости, жизнелюбия, оптимизма и открытости, почти украинской «щирости» (искренности), которыми пронизан сборник эссе) своеобразно «рифмуется» с графикой на обложке «Кухни эгоиста» С. Пыркало: в шаржево-комиксовом стиле изображена сама автор, склонившаяся над тарелкой борща со сметаной. Этот рисунок Алексея Сая эмблематичен для гедонистическо-эгоистической философии книги. Но, в отличие от российского эссеиста, украинская писательница задумала произведение как «национальную терапию» для земляков - она стремится привить идею «здорового европейского эгоизма» отечественной культуре, которая нетолерантно относится к индивидуальности. С. Пыркало иллюстрирует это характерными для украинцев блюдами (борщ, оливье, котлеты, торт «Наполеон», где все продукты нарезаны, перемолоты и перемешаны друг с другом, так продукту не дают «…права проявить свой индивидуальный вкус. А чтобы, собака, не высовывался» Здесь и далее перевод с украинского наш. - С.Ф. [11: 10]). Поэтому знакомство с кулинарными шедеврами народов мира в интерпретации эссеистки мыслится как часть большого проекта европеизации и модернизации родной культуры.

Нацеленность эссеистики А. Гениса и С. Пыркало на познание иных культур через гастрономическое искусство позволяет говорить об этноимагологической перспективе в обеих книгах. Предметом литературной этноимагологии, по мнению львовского компаративиста Василия Будного, является «литературный этнообраз»: «…такой литературный образ, который конструирует не только индивидуальные черты, но и этническую (национальную) идентичность изображаемых персонажей, объектов, пейзажей или исторического прошлого, подавая определенные их признаки как «типичные» для соответствующей страны, «характерные» для целого народа» [2: 54]. Литературовед упоминает жанры, насыщенные такими образами: «путевые заметки, нравоописательная (этологическая) повесть, исторический, идеологический, приключенческий роман, а также перевод, критическая рецепция, публицистическая эссеистика» [2: 54]. На наш взгляд, к этому ряду можно отнести и кулинарную эссеистику.

В каждом из сборников эссе («Кухня эгоиста» и «Колобок») взаимодействуют два этнообраза: «автообраз» и «гетерообраз» (этими терминами пользуется В. Будный), то есть образ «собственного этнокультурного «Я» и «образ Другого» [2: 54]. Однако соотношение их в каждой книге неодинаковое: у А. Гениса «гетерообразы» на первом плане, а у С. Пыркало, несмотря на многочисленные описания иностранной кулинарной культуры, доминирует «автообраз украинского», кухни, ментальности, культуры, политики, истории. Это связано с разным способом компоновки эссе.

Первая из двух частей сборника «Колобок» по жанру близка к кулинарному путеводителю, в ней сгруппированы эссе о национальных кухнях многих стран мира, от Италии до Ближнего Востока. Вторая часть книги составлена из эссе на «околокулинарные» темы: о еде в русской классике, о книгах Вильяма Похлебкина, о рынках и супермаркетах, о блюдах в утопической литературе, о меню Ялтинской конференции 1945 года, об эволюции советской кухни и т.д. В «Кухне эгоиста» автор подражает способу составления настоящих кулинарных книг: «…от инструментов и закусок - к первым и вторым блюдам, а также напиткам» [11: 6].

Содержание 60 эссе довольно пестрое: С. Пыркало рассказывает в них о разнообразных продуктах (колбаса, масло, бульон, мясо, грибы, рыба, вино), блюдах - от обычных до экзотических и даже абсурдных; о традициях и ритуалах питания (завтрак, пикник, рождественский пост), о рынках, супермаркетах, о качественной посуде и инструментах на кухне, о необходимости отстаивать права потребителей, о феминизме и эмансипации, о проблемах исторических (Голодомор), социальных (алкоголизм) и психологических (анорексия), даже об эстетике («Красота и луковица»). Хотя наблюдения над европейской кулинарией, рецепты национальных блюд разбросаны по всему тексту, собственно национальным кухням посвящены несколько эссе: «Черные тальятелле с креветками - или макароны в кетчупе» (итальянской), «Будем делать Швецию», «Магарыч по-турецки», «Дикий кабан как фактор независимости Корсики», «Кто тут из ребра» (южноамериканской), «Столица единой Европы и как без нее обойтись» (бельгийской). Сравним своеобразие конструирования этнообразов, обратившись к разделам книг А. Гениса и С. Пыркало, посвященным одной национальной кухне - итальянской, турецкой и шведской (скандинавской в «Колобке»).

Итальянская кухня

«Итальянское» эссе А. Гениса называется «Dolce vita», что отражает суть средиземноморской ментальности, ее жизнелюбивый и гармоничный дух. Литератор начинает с упоминания о фальсификации популярной кухни, которая приобрела во всем мире китчевый характер: «В дешевых забегаловках итальянским называют все, что залито бурым, словно линялое знамя, томатным соусом» [6: 13-14].

Сердцевиной настоящей итальянской кухни эссеист называет макароны, пасту, которая наделяется мистическим ореолом и философской глубиной: «Нет ничего проще пасты, рецепт которой могут - а иногда и должны - исчерпывать мука с водой. Но это - простота мистерии, которую тоже разыгрывают двое: жизнь и смерть. Паста выпускает на волю душу пшеницы…» [6: 15]. А. Генис приводит национальную идиому, характеризующие степень готовности макарон: al dente (на зубок), вспоминает свои неуклюжие попытки приготовить именно такую пасту и приходит к закономерному выводу, что наслаждаться ее вкусом можно лишь в самой Италии. Далее писатель описывает региональные отличия итальянской кухни (тосканской, умбрийской, альпийской, венецианской) и, хотя и называет общенациональную кухню «фикцией», все же стремится сформулировать ее канон, передать то «врожденное чувство гармонии», которое ассоциируется с итальянским ренессансным искусством: «Лад, чувство соразмерности и уместности, воспитанный пейзажем и гениями этой счастливой страны, приводит к тому, что, садясь за стол, иатльянцы так же редко ошибаются, как становясь к мольберту или пюпитру» [6: 19]. Тексты, обуславливающие восприятие этой национальной кухни, - музыка и живопись, не случаен и «литературный штрих»: упоминание о героях Хемингуэя. Именно их опыт употребления алкоголя в Италии приводит к курьезному недоразумению между рассказчиком и хозяином траттории, описание которого завершает эссе.

Таким образом, для писателя важны не так непосредственные вкусовые чувства, как предварительное представление об Италии - стране радости и искусства. «Итальянское эссе» С. Пыркало называется «Чорные тальятелле с креветками - или макароны в кетчупе». Речь идет тоже о примитивизации итальянской кухни, но акценты в эссе совсем другие - они касаются не столько кулинарии, сколько социальной жизни и политики. Рассказывая о трудностях с получением итальянской визы, о своем возмущении, автор затем находит объяснение сложной ситуации: проблемы с украинцами - нелегальными эмигрантами в этой стране.

Часть эссе - вставная новелла о драматической доле двух женщин, Таи и Ольги, образованных и трудолюбивых, но обреченных на грязную работу на чужбине из-за голода и безработицы на родине. Макароны в кетчупе - их будничное меню: «Италия, с ее изысканнейшей кухней и вином, с тончайшими подливами, свежайшими морепродуктами, не смогла конкурировать с таким дорогим и таким дешевым вкусом дома <…>. Италия пахнет морем, теплыми спелыми помидорами, белым вином и розмарином. Но это для меня. Для них эта страна пахнет хлоркой, чужим бельем и средством для мытья посуды» [11: 54-55]. В эссе С. Пыркало много тематических совпадений с произведением А. Гениса: речь идет о фальсификации итальянской кухни, о ее региональных особенностях, объясняется степень готовности пасты al dente, рассказывается о вине, подходящем к блюду. Эссе завершает парадоксальный итальянский афоризм: «пасту с вином есть абсолютно нельзя. Это правило, которое знает каждый итальянец и которого не придерживается никто из них» [11: 57].

Этноимагологическая перспектива в каждом из анализируемых эссе разная: рассказчик «Колобка» искренне наслаждается изысканной кухней так, как наслаждаются произведением искусства. Преодоление определенных стереотипов (например, ассоциации между итальянской кухней и томатами) происходит с помощью непосредственного чувственного опыта и углубления в философию блюд, что способствует более полному и точному пониманию чужой культуры.

В «Кухне эгоиста» изысканность итальянской кухни (вторая часть эссе посвящена «элегантному» рецепту пасты «чорные тальятелле с креветками») не подвергается сомнению, но становится поводом для осознания социальной проблемы самой Украины, не способной обеспечить своим гражданам права на достойную работу дома. «Макароны с кетчупом» воспринимаются как символ бедности, несчастной судьбы украинок за границей. Критический пафос эссе усилен контрастом в питании разных социальных слоев.

Турецкая кухня

Хорошо поддаются сравнению «турецкие» эссе в обеих книгах. В «Колобке» соответствующий текст назван «Евразийство»: турецкая кухня служит иллюстрацией популярной идеологической платформы («По-моему, зачатая на полях карты теория евразийцев, настаивающая на особом пути для России, обретает убедительность только за обеденным столом. Понукаемая историей и географией русская кухня давно объединилась с восточной, составив пару, которую можно сравнить с женой и любовницей» [6: 21-22]). А. Генис увлеченно повествует о традиционных составляющих турецкой кухни: баранина, баклажаны, рыба, чай, кофе, сладости, - причем прототекстом для писателя служит история: он вспоминает исторические анекдоты о беспомощных попытках европейцев перенять секреты турецких блюд - пилава, кебаба, баклажанной икры. Неудачи придворных поваров автор объясняет невозможностью подменить искусство, интуицию точными расчетами веса и меры («…готовить надо вприкидку, то есть по вкусу и на ощупь» [6: 23]). гастрономический кулинарный эссе кухня

В интерпретации А. Гениса турецкая кухня предстает в мистическом таинственном ореоле, как и все восточное с точки зрения европейца. Она является воплощением загадки, а ее традиции ручного производства иллюстрируют ее «архаичность» (времена царя Кира) и «естественность», аутентичную первобытность.

Эссе С. Пыркало «Магарыч по-турецки» не столько описывает восточную кухню, сколько посвящено разным путям евроинтеграции Турции и Украины. Рассказчица рассуждает о вековечном родстве обоих народов («турки - это почти мы» [11: 86]).

Аргументами служат исторические, фольклорные источники, геополитические наблюдения («раскоряченность между Европой и Азией [11: 88]) и даже бытовые детали: любовь к дешевым интерьерам, громкой музыке, одинаково яркие макияж и маникюр украинских и турецких женщин. Отыскав общность «своего» и «чужого», автор берется за различия: способность турков говорить на всех языках туристов, уважение к политическому лидеру - Ататюрку, успехи туров в торговле - то, что следовало бы перенять у восточных соседей. Турецкую кухню С. Пыркало описывает фрагментарно, размышляет о ее экспансивности, перенимании европейцами турецких блюд, о тюркизмах в языке: «табак, икра, магарыч, баштан, бахча, арбуз». Сходство Украины и Турции доказывается и на кулинарном уровне, и турецкие магазины описаны как «спасение» для «украинского человека за границей».

Завершает эссе наблюдение о предприимчивости турков, которые используют кулинарную ностальгию и русских, и украинцев в коммерческих целях. Таким образом, в «Кухне эгоиста» турецкая кухня не представлена во всем ее вкусовом разнообразии и богатстве, а использована лишь как довод в геополитических дебатах о вхождении Турции и Украины в Евросоюз. Можно сказать, что украинская эссеистка развенчивает национальный фольклорно-исторический стереотип турецкого как «чуждого» («басурменского», «вражеского»), апеллируя к реалиям сегодняшнего дня, акцентируя ментальное и бытовое родство обоих народов.

«Северная» кухня

В эссе «Будем делать Швецию» С. Пыркало использует распространенный стереотип: «шведское» - «неяркое, но суперкачественное», что относится в равной степени и к футболу, и к самогону, и к бытовой технике, и к кухне [11: 77]. Повествуя о последней, рассказчица делает два отступления: о футбольном матче Англия - Швеция и ничью в нем, а также о сложных исторических взаимоотношениях Швеции с Украиной («Как человек, рожденный в Полтаве, я до сих пор терзаюсь муками совести за Полтавскую битву и за тот бардак, который там творился» [11: 78]). В эссе упоминается коалиционный процесс в современной Украине - по аналогии с Полтавской битвой, и Астрид Линдгрен, литературная «мама» Карлсона. Остальная часть текста посвящена характеристике шведского способа питания (вкусная кухня, много протеина, качественные натуральные продукты) и рецепту гравлакса (гравад-лакса, «лосося домашнего посола с соусом из укропа [11: 79]). Как и в «турецком эссе», Пыркало говорит о родстве украинской и шведской кухонь (традиция пива с раками). Название эссе двузначно: «делать Швецию» - это и познать шведские блюда, и призыв к качественному, «простому, сытному и элегантному» питанию и образу жизни в целом.

В «скандинавском» эссе «Полярные вкусы» А. Генис обозревает кухни карелов, лапландцев, норвежцев, исландцев, шведов, вспоминает экзотические вкусы, способы приготовления рыбы и мяса (настоящая рыбацкая уха, китовый стейк, акулье сало, оленьи языки).

В тексте прослеживаются традиционные ассоциации для «северной эзотики»: пейзажи с непроходимыми болотами, ледниковыми озерами, экологическая чистота воды, нехитрый быт в «халупе» без технических приспособлений, суровые викинги, примитивная жизнь лапландцев, объясняющая минимализм их кухни.

Литературную «рамку» северной кулинарии образуют реминисценции из Мелвилла (капитан Агав из «Моби-Дика»), Ибсена (название ресторана в Осло), Астрид Линдгрен (Карлсон и его пропеллер). Еще одно текстуальное совпадение в эссе - рецепт гравлакса, который практически не отличается и характеризуется как венец скандинавской кулинарии.

Таким образом, восприятие национальных кухонь в эссеистике Гениса опосредствовано массивом более ранних культурных текстов, преимущественно литературных. Это подтверждает тезис Василия Будного о том, что «национальные стереотипы - это интертекстуальные конструкты, унаследованные от прежней текстуальной традиции, которые полностью затеняют непосредственное восприятие действительности» [2: 56].

Гендерный аспект кулинарной эссеистики

Интересным представляется сопоставление гендерного дискурса в кулинарной эссеистике Пыркало и в книге Гениса и Вайля «Русская кухня в изгнании» (2002 г.). Как отмечает российский филолог Полина Буркова в исследовании «Кулинарный рецепт как особый тип текста», «Характерной особенностью гастрономического дискурса, является его гендерный аспект. В гендере происходит сложное переплетение культурных, психологических и социальных аспектов, поэтому он представляет интерес и для лингвистов. Межличностные взаимоотношения мужчины и женщины, как правило, стереотипизированы: женщина исполняет роль матери и жены, хорошей хозяйки, способной выполнять любую работу. Местом, где преобладает женщина, по имеющимся представлениям, является кухня. У многих мужчин понятие кухни ассоциируется с женщиной» 3. Как современная интеллектуалка, Светлана Пыркало не может обойти дискуссий о гендере и феминизме, посвящая им эссе «Посудомойка за феминизм» и «Место мужчины на кухне».

Первое начинается с упоминания о курьезном факте: в ответ на традиционный для испанской Памплоны забег мужчин от быков, «…испанские студентки-феминистки требуют организовать параллельные гонки: чтобы женщины убегали от коров. Мол, это будет справедливо». Далее эссеистка полемизирует с искаженными представлениями о феминизме в современном украинской обществе: «…когда плохо информированная молодежь воспринимает феминизм как требование в адрес женщин повторять каждую глупость, которую делают мужчины» 11: 20.

Образ феминизма, воспринятый украинцами в последние годы Союза, изображен гротескно: «…смешайте в равных пропорциях фурию с бестией, вооружите острой косой, дайте каждой в руки по горящему бюстгальтеру и выпустите на толпу запуганных и ни в чем не виноватых мужчин, и этот акт горения и кромсания и будет тем, чем нам представлялся феминизм… Значит, феминизм - это что-то не просто ненужное, а еще и ужасно непристойное и в посредственном маскулинном сознании связанное с лесбиянством» 11: 20-21. В таких наблюдениях усматривается практически текстуальное совпадение с эссе Оксаны Забужко «Гендер: кто боится серого волка?»: в 2000 году его автор фиксировала страх феминизма: «…феминизм» в конце 90-х сделался в массовом сознании чуть ли не таким же термином-страшилкой, каким двадцать лет назад был приснопамятный… «национализм»… всеобщая боязнь сохраняется так же, как к делу крайне темному: кто его знает, что оно такое («што-то женскоє»), но должно быть очень и очень непохвальное, чем нормальным людям интересоваться не пристало…» 8: 57.

Интересно, что Светлана Пыркало, провозглашая в целом приверженность феминистической идее («я скорее за феминизм, чем против»), впоследствии все же сводит решение гендерной проблемы до бытового уровня: «Феминизм на самом деле зависит… от развития бытовой техники» 11: 20. Панацея для борьбы за женские права - посудомоечная машина: она, мол, единственная способна избавить украинку от неоплачиваемого и непродуктивного домашнего труда, то есть мытья посуды. Предшественницами чудо-автомата писатель называет стиральную машину и холодильную камеру - ведь именно они «…принесли настоящую реальную независимость и равноправие женщинам Запада…» 11: 22.

Уместно вспомнить размышления современной украинской исследовательницы гендерной проблематики в литературе Анны Улюры, которая на материале романа Наталки Сняданко «Коллекция страстей» и повести Светланы Пыркало «Зеленая Маргарита» пришла к выводу о «карнавализации феминизма в современной украинской литературе», когда раздражение авторов (и их героинь) вызывает так называемый «феминизм жертвы». Ученая утверждает, что претензии к феминизму молодых писательниц созвучны постфеминистической критике («осознание разрыва между идеологическими и теоретическими концепциями либерального равенства и практиками реального социального, политического неравноправия в современной мире, а также очевидные противоречия заданий, которые ставили перед собой теоретики «третей волны», и реальным опытом их реализации (а точнее - нереализованности) в постсоветской Украине» 13. Анна Улюра говорит о воплощении в этих текстах так называемого «масс-медийного феминизма». И в самом деле, к феминизму «книжному», «теоретическому» автор «Кухни эгоиста» относится скептически, не признавая заслуг Симоны де Бовуар в эмансипации европейских женщин и говоря о своей неспособности дочитать последнюю книгу феминистки Лайонел Шривер.

Конкретная бытовая ситуация («Кто должен дома готовить ужин?») стала предметом еще одного эссе «Место мужчины на кухне». От жизненных подробностей - описания крайне напряженного дня современной женщины, которой нужно написать роман, сделать маникюр, прочесть литературные новинки и продвинуться по карьерной лестнице, а также мужественно пережить «критические дни», - Светлана Пыркало переходит к социальным обобщениям о «…низком статусе домашней и кухонной работы по сравнению с «настоящей». Мужчины не хотят ассоциировать себя с такими занятиями, а женщины, как существа, ответственные за гармонию в семье, берут их на себя. Поэтому на ресторанных кухнях, где шеф-повар как раз имеет наивысший статус, им, как правило, становится мужчина» 11: 63. Доказывая тезис, вынесенный в заголовок эссе, автор апеллирует к жизненному опыту писательниц - Оксаны Забужко и Лины Костенко.

Иронически обыгрывает Светлана Пыркало еще один гендерный стереотип, связанный с путем к сердцу мужчины через желудок и удержание мужа кормлением: «…Жена, которая пытается куда-то попасть через желудок мужа, часто попадает туда же, куда и все остальное содержимое желудка» 11: 62, «Если его единственная мотивация - сытое пузо, то пусть себе идет, что за беда? Если она себя ценит только за миску еды, то как он может ценить ее выше?» 11: 63. Поэтому автор пришла к выводу о том, что праздничную еду должна готовить женщина, а будничную - мужчина. Далее в эссе даются советы, как достичь такой идиллии и привлечь мужчину на кухню («Мужчины любят блестящие приспособления и простые рецепты» 11: 64). Кроме того, следует снисходительно относиться к погрешностям приготовленного мужчиной блюда. Рецепты семейной гармонии интонационно и стилистически напоминают советы в женских журналах типа «Натали», «Домашний очаг», но такие советы можно воспринимать и как иронию по отношению к масс-медийному феминизму.

В эссеистическом сборнике Александра Гениса и Петра Вайля «Русская кухня в изгнании» один из разделов назван «Борщ с эмансипацией». Рассуждая практически о тех же фактах, что и Светлана Пыркало, мужчины-авторы фиксируют практически полное решение гендерных проблем: «Весь XX век женщина требует, чтобы ее освободили от кухонного рабства - от чугунков, кастрюль, грязной посуды; от борщей, котлет, компотов; от буайбесов, омаров, пирожных-безе; от голодного мужа, наконец.

Добились, освободились, раскрепостились. Теперь домашнюю хозяйку можно увидеть только в музее, где она стоит между динозавром и первым аэропланом. Но поскольку свято место пусто не будет (а кухня, несомненно, относится к таким местам), к плите стал мужчина. Сегодня никого не удивит женщина-раввин, женщина-футболист, женщина-генерал. Но попробуйте найти в хорошем ресторане женщину_повара!» 2.

Как видим, один и тот же факт (большинство шеф-поваров - мужчины) интерпретируется по-разному: украинская автор объясняет это высоким статусом таких занятий, привлекательным для мужчин, а русские писатели - последствиями эмансипации. Генис и Вайль отмечают гендерные различия в отношении к кухне и к самому процессу приготовления пищи: «Если для женщины кухня - это ад, то для мужчины - храм. Женщина там трудилась, мужчина священнодействует. Для одних - рабство, для других - страсть» 4. Очевидно, исходя из способности именно мужчин к трансценденции и приданию творческого смысла любой работе, даже рутинной, авторы «Русской кухни в изгнании» описывают символические оттенки такого блюда как борщ: для женщины он «…символ векового рабства, и она варит его, оплакивая свое поруганное детство, утраченную юность, безвременную старость. К борщу ее приковывают цепи, и рано или поздно женщина решает, что ей нечего терять, кроме них» 4. В то же время для мужчин-любителей борщ - предмет гордости, но не унижение.

Можно сказать, что российские эссеисты так же, как и Светлана Пыркало, карнавализируют феминистическую идею, сводя ее в плоскость будничной жизни. В таком «решении» гендерной проблемы желаемой подменяет действительное, а частный случай становится основой для обобщения гендерных наблюдений.

Таким образом, кулинарная эссеистика как часть массовой культуры является трансляторов популярных стереотипов и мифов как гендерного, так и этнического характера. Восприятие национальной кухни как в сборнике Гениса, так и у Светланы Пыркало опосредствуется культурным прототекстом и гендерной маркировкой образа рассказчика.

Литература

1. Бугославская О. Делай с нами / Ольга Бугославская // Знамя. - 2008. - №1 [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/znamia/ 2008/1/bu16.html.

2. Будний В. Розгадка чарів Цірцеї: національні образи та стереотипи в освітленні літературної етноімагології / Василь Будний // Слово і Час. - 2007. - №3. - С. 52-63.

3. Буркова П. П. Кулинарный рецепт как особый тип текста (на материале русского и немецкого языков): автореф. дисс. на соискание ученой степени канд.филол.наук : спец. 10.02.19 «Теория языка», 10.02.01 - «Русский язык» / Полина Павловна Буркова. - Ставропольский государственный университет. - Ставрополь, 2004 [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://lib.babr.ru/ext/4223.pdf.

4. Вайль П., Генис А. Русская кухня в изгнании / Петр Вайль, Александр Генис. - М.: Независимая газета, 2002. -176 с. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Vail/ index.php.

5. Генис А. Хлеб и зрелище. О кулинарной прозе Вильяма Похлебкина / Александр Генис // Звезда. - 2000. - №1 [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/zvezda/ 2000/1/genis.html.

6. Генис А. Колобок. Кулинарные путешествия / Александр Генис. - М.: АСТ, Астрель, 2008. - 319 с.

7. Генис А. «Мой жанр созвучен нашему времени» / Александр Генис: интервью; беседовал Андрей Мирошкин // Книжное обозрение [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.book-review.ru/news/news2197.html.

8. Забужко О. Репортаж із 2000-го року: Зб. статей / Оксана Забужко. - К.: Факт, 2001. - 96 с.

9. «Квашеная капуста сложнее хронометра». Писатели Петр Вайль и Александр Генис - в интервью «Газете» / Кирилл Решетников: интервью // Газета. - 2007. - №139 (1 августа) [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.gzt.ru/culture/2007/07/31/220006.html.

10. Михайлова О. А. Советская риторика в кулинарной книге [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://elar.usu.ru/bitstream/ 1234.56789/1603/1/ Part1+2008-10.pdf.

11. Пиркало С. Кухня егоїста: Есе / Світлана Пиркало. - К.: Факт, 2007. - 224 с.

12. Світлана Пиркало, «Кухня егоїста», видавництво «Факт»: рецензія // Дзеркало тижня. - 2008. - №1 (680). - 12-18 січня [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.dt.ua/3000/3680/61662.

13. Улюра А. Карнавализация феминизма в современной украинской литературе / Анна Улюра [Электронный ресурс]. - Режим доступа: fc.gender-ehu.org/thirteen.htm.

14. Шебеліст С. Теоретичні аспекти жанру есею / Сергій Шебеліст // Слово і Час. - 2007. - №11. - С.48-56.

15. «Это не поваренная книга». Петр Вайль и Александр Генис, авторы «Русской кухни в изгнании», рассказали Time Out, почему они бы не сели за один стол с Достоевским: інтерв'ю // Time Out. - 2007. - №33 (20-26 августа) [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.timeout.ru/journal/feature/1589.

Аннотация

В статье рассматривается кулинарная эссеистика как жанр массовой литературы. Анализируются сборники эссе российского писателя Александра Гениса «Колобок. Кулинарные путешествия», Александра Гениса и Петра Вайля «Русская кухня в изгнании» и украинской писательницы Светланы Пыркало «Кухня эгоиста». Внимание обращено на этноимагологическую перспективу обеих книг, гендерный дискурс в них.

Ключевые слова: массовая литература, кулинарная эссеистика, колумнистика, радиожурналистика, этнообраз, национальный стереотип, гендер, феминизм.

Summary

The article deals with the problem of “culinary essays” as a genre of popular literature. The essay collections by the Russian writer Alexander Genis “Kolobok. Culinary Travellings”, Alexander Genis and Peter Vail “Russian Cuisine in Exile” and the Ukrainian writer Svitlana Pyrkalo “The Egoist's Cuisine” are analyzed. The attention is paid to the ethno-imagological perspective in both books, the gender discourse in them.

Keywords: popular literature, culinary essayism, columnism, radiojournalism, ethno-image, national stereotype, gender, feminism.

Размещено на Allbest.ru