Инверсии ценностей как основной показатель системных изменений культурного пространства

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Инверсии ценностей как основной показатель системных изменений культурного пространства

ценностный инверсия культура

Сараф М.Я.

д. филос. н., профессор

Московский государственный институт культуры

Если исходить из положения, что главная функция культуры есть воспроизводство человека как социального субъекта, то главным всегда будет вопрос о том, кто есть человек, а точнее, кто признается таковым, Ответ на этот вопрос определяет не только границы между культурными эпохами и типами культуры, но и структуру каждого конкретного социокультурного континуума. Он всегда актуален и требует немедленного ответа здесь и сейчас для общества в целом, для любой, даже самой мелкой его структурной части, и для каждого человека индивидуально. Другими словами, воспроизводство человека всегда нуждается в его модели, или образе, и одна из основных функций культуры состоит в создании такого образа.

В самом общем плане, определяющем эпоху - это культурный герой, в социоструктурном отношении - это герои эпоса, национальные герои, нравственные авторитеты, лидеры больших и малых социальных групп. Каждый из них задает локальные пространства культуры (субкультуры), масштабность и значение которых в культурном пространстве определяется конкретными историческими условиями, постоянно изменяются, подчиняясь как общим культуро-историческим законам, так и внутренним флуктуациям. Субкультура потому и культура, что она способна воспроизводить себя, будучи органичной частью целостной системы культуры, или противопоставляя себя ей. Так, маргинальные субкультуры могут более или менее быстро затухнуть, а могут превратиться в доминирующий фактор социокультурной динамики. Одна из наиболее распространенных ошибок общественной науки, и культурологии, в частности, состоит в экстраполяции проявляющих себя линий и тенденций динамики культуры на близкое или далекое будущее.

Процесс смены вектора движения культуры проявляется как инверсия ценностей, то есть ослабление значения прежних смыслов и целей деятельности (или полный отказ от них) и их модернизация (или создание новых). Может быть и, так сказать, классический вариант инверсии - возвращение к ценностям прошлых культурных эпох, от архаики, до реставрации недавнего прошлого. Масштабы таких возвратных движений тоже могут быть самими различными - от охватывающих весь массив культуры определенного и значительного времени (например, Ренессанс), до обще- или внутри национальных (например, почвенничество), и касающихся только относительно узких субкультур (например, андеграунд, молодежные субкультуры, неоязычество).

История России представляет собой едва ли не уникальный пример последовательного отказа нового поколения от культурного опыта и наследия предшествующего. Поначалу этот процесс с петровских реформ развивался в культуре высших классов, постепенно вовлекая в себя разночинство и городские слои населения («отцы и дети», «лишние люди», «народовольство»), а в эпоху пролетарских революций, провозгласивших лозунг «разрушения старого мира» и построение «нового мира» (читай, нового человека), - самые широкие демократические массы. Да и советский период завершился полным своим отрицанием. То есть почти каждое поколение заявляло свой отказ от ценностей, которые утверждались дедами и отцами. И даже в границах жизни поколений с 80-х лет прошлого века этот процесс происходит довольно интенсивно. В таких условиях национальное культурное пространство испытывает значительные напряжения и только с сохранением национальной государственности с трудом сохраняет свою целостность. Если между новыми государственными образованиями сохраняются и поддерживаются отношения сотрудничества, то единое культурное пространство плодотворно для выделившихся пространств культуры, если же складываются конфронтационные отношения, единое культурное пространство быстро деградирует и на долгое время утрачивает способность к самовоспроизводству. Самое опасное состоит в том, что новые поколения, вступающие в процесс общественного производства, формируются в условиях культурного разрыва, не воспринимая его за таковой и сознательно или стихийно становясь его субъектами. Деструктивные сдвиги закрепляются в национальной памяти формами довольно устойчивых стереотипов и впоследствии становятся серьезным препятствием для сотрудничества культур и восстановления общих оснований целостности культурного пространства. Самые распространенные формы культурных разрывов выступают в настоящее время как агрессивный национализм, социально-политический радикализм и религиозный фундаментализм.

Конечно, примерно те же процессы можно видеть и в культуре европейской, но там они зачастую относительно быстро локализируются и встраиваются в общую социокультурную систему общества потребления (как например, движение хиппи, молодежные протестные движения, национальный и религиозный экстремизм и т.п. во второй половине прошлого века). Однако первые десятилетия нынешнего столетия резко изменили характер социокультурной динамики западной цивилизации. Столь привлекательная на первых порах концепция мультикультурализма и «общего дома» оборачивается едва ли не цивилизационной катастрофой, поскольку массы мигрантов оказались вовсе не расположенными к общежитию и сотрудничеству. Напротив, доминирующей стала тенденция паразитизма, ограничения и вытеснение местного населения. Сомнительная перспектива улучшения общемировой геополитической и экономической ситуации, делает вопрос о сохранении единых национальных культурных пространств весьма актуальным и тревожным.

Ценностные инверсии - один из постоянных компонентов социокультурной динамики, они возникают, расширяются или ослабляются, воспроизводя и отражая взаимоотношения всех без исключения социальных групп. В обществе коллективистской направленности с высоким уровнем солидарности и самоидентификации противоположность инверсионных процессов будет меньше, чем в обществе социально разделенном и высококонкурентном. Я полагаю, что в современной России идеологически обоснованный и законодательно закрепленный запрет на применение в общественной науке классового подхода, якобы возбуждающего социальную рознь, значительно снизил ее способность объективного познания, прогнозирования и регулирования движения ценностей в плане понимания и определения национальных интересов. Заимствованное у западной социологии клише «среднего класса», главной характеристикой которого является уровень потребления, мечущийся в зависимости от валютных спекуляций транснациональных финансовых центров, не дает и не может дать адекватных представлений о сути и способах достижения национального интереса, тем более что оно вообще не соотносится с понятием нации в его государственно-гражданском смысле. А глубоких фундаментальных анализов динамики социальной структуры современного российского общества и его ценностных критериев в последнее время не проводилось, все заменено теми или иными замерами общественного мнения, которое чаще всего и задается массированным давлением средств массовой информации, то есть разработкой и совершенствованием информационных технологий. А вот в чьих интересах, и с какой эффективностью они используются - такие вопросы обычно не ставятся и не обсуждаются.

Процессы инверсий ценностей с возникновением и развитием информационных технологий приобрели не только новые импульсы и ускорения, но и качественно новое содержание, поскольку сформировался «квазисоциум», выступающий и как часть объективной социальной реальности, и как ее противоположность и противопоставленность. Конечно, виртуальная составляющая всегда была органической частью социокультурного пространства и всегда играла ведущую роль в его структуре. Но роль эта была центрально-организующей, задающей потребный образ будущего и, в принципе, концентрирующей силы социума в этом направлении, хотя просвещение породило и тенденцию строить реальную жизнь по литературным образцам, что весьма драматично сказалось на судьбах не только отдельных личностей, но и значительных социальных групп. Так, что между горьковской сентенцией «всему хорошему во мне я обязан книгам» и репликой грибоедовского героя «собрать бы книги все, да сжечь» далеко не однозначная антиномичность.

Квазисоциум же существует и изменяется по иным основаниям, представляя собой конгломерат автономных информационных субъектов, для которых, во-первых, их индивидуальное мнение является главным основанием суждений и оценок, и, во-вторых, реальное существование которых трудно, а зачастую и невозможно отличить от мнимого. Здесь невозможны объективные критерии истинного и ложного, реального и фантастического, здоровой и психоделической субъективности. Культурное пространство в таких условиях легко трансформируется в любом измерении и в любом направлении, и его функция образования жизненно значимых смыслов, то есть истинных ценностей, может быть значительно ослаблена.

Такого рода существенные изменения структуры культурного пространства и связанные с ними серьезные опасности давно замечены и обсуждаются в культурологической литературе. Так, В.А. Ремизов и В.С. Садовская отмечают, что «в отличие от культурной среды квазисоциум предполагает преобразование процессов общения и коммуникации, перенос акцентов с деятельности как целеполагающей активности человека на игровые формы активности, реализацию человека не в объективно-обусловленной, а в субъективно-воображаемой реальности». Ремизов В.А., Садовская В.С. Культурная антропология /учебное пособие. - М.: МГИК, 2017. - С. 92. Но если в предшествующие эпохи основным источником и фундаментом целеполагающей активности являлась производительная деятельность (производство материальных и духовных ценностей), в которую была вовлечена подавляющая часть социального контингента, и которая обусловливала доминирование форм сотрудничества и обеспечивающих их нравственных норм (прежде всего, высокая нравственная ценность труда), то в «обществе массового потребления» (или в постиндустриальном, или в информационном обществе) труд уже такой роли не играет, он не является более гарантом социальной встроенности и успешности индивида. Человек труда перестает восприниматься как ключевая фигура социального бытия. Падение нравственной ценности труда влечет за собой и перестройку всей системы ценностей и ценностных отношений в духе хайдегеровской антиномии «быть и иметь», где доминирующее «иметь» не отягощено вопросами «что я должен» и «что я могу». Другими словами, значительные социальные группы не обеспечивают свое существование собственным производительным трудом и, следовательно, по существу перестают быть субъектами культуры. А будучи ее потребителями, они становятся основным фактором ее деградации, поскольку потребление есть уничтожение потребляемого. Возник феномен, которого история еще не знала - народонаселение стало излишним. И не в мальтузианском смысле перенаселенности, а в социокультурном - оно перестало быть экономически необходимым, но его приходится содержать. Это как в конце Римской империи с рабами, только теперь речь идет о народе (хотя я сомневаюсь в правомерности употребления этого понятия). Поэтому вопрос о том, кто есть человек, подвергается все новым и новым ревизиям и в условиях информационного общества с относительно легко манипулируемыми социальными контингентами возникает возможность навязывать групповые представления обществу в целом, для чего разработаны эффективные социальные технологии (например, толерантность, политкорректность и т.п.). И способы решения этого вопроса будут все более обостряться и усложняться по мере нарастания конфликтности в современном мире, и по мере техногенного сужения сферы потребности в развитии каждой индивидуальности в субъект социокультурного исторического процесса. Показательно, что из философско-культурологического дискурса почти исчезла тема универсализма и гармонического развития личности.

Ткань культурного пространства теряет свою плотность, ослабляется роль держащих его целостность духовных центров в формировании социально необходимых жизненных смыслов, и в силу размытости или утраты общественного идеала становится практически неразличимой историческая перспектива. Топика культуры становится ризомо- или пеноподобной, ослабляется ее функция воспроизводства своей целостности, и нарастают стихийные тенденции множественных автономизирующихся и слабо взаимодействующих ответвлений. В условиях состояния социокультурной агрегатности становятся весьма актуальными, но едва ли разрешимыми вопросы о национальной идее и о духовных скрепах. На этой почве вырастают агрессивные движения националистического и фундаменталистского толка, оживляющие самые реакционные идеи прошлого. Кто мог предположить, что нацизм и церковный раскол станут инструментами социальной политики в нынешнем веке.

Глубокие противоречия общественного бытия и сознания закрываются информационными методами социальных технологий, которые дают косметический эффект, вполне приемлемый в близкой перспективе. По сути, это процесс загнивания социальной материи, который может продолжаться довольно долго, но заканчивается он либо возникновением новой цивилизационной формации, либо социокультурным коллапсом, разнообразные сценарии которого представлены не только утопистами и фантастами, но и вполне просчитанными научными прогнозами.

Таким образом, стратегия культурной политики должна обязательно включать в себя анализ векторов ценностных инверсий, однако она, если вообще существует, ориентирована на системными знаниями о культуре, о «мире культуры», а, скорее, эмпирическими представлениями о «культуре в миру» См.: Верхогляденко В.И. Кризис культурно-духовной сферы России: методологический взгляд // Консолидация общества: аналитика обеспечения развития России и ее национальной безопасности. Сборник материалов 111 Всероссийской конференции 23 ноября 2016 года. - М.: Когито-Центр, 2016. - С. 41., то есть предстает как функционирование совокупности объектов культуры (просвещения, образования, искусства).

Для обеспечения национальной безопасности цели культурного воспроизводства столь же важны, как и цели расширенного материально-экономического воспроизводства. Пока же у нас нет достаточной определенности ни в том, ни в другом.

Размещено на Allbest.ru