Архаическое в отношении к деторождению

Размещено на http://www.allbest.ru/

32

19

Архаическое в отношении к деторождению

Кислов Александр Геннадьевич

Идентификация (и самоидентификация) социума имеет одну пусть гипотетическую, но универсальную точку отсчета -- степень архаичности этого социума, сохранения в нем исходного, буквально, изначального. И хотя первую точку исхода реконструировать не представляется возможным (ср. с версиями Большого Взрыва в физике, теориями самозарождения жизни и т. п. полезными фантазиями генезиса), и слишком много для эпистемологических оптимистов правды в подмеченном Ж. Деррида о подлинном начале, которое случается отнюдь не в № 1 (ибо первое ещё не даёт ряда), а разве что в № 2 (ибо тут уже какой-то вектор, какой-то -- первичный -- ряд), нам не обязательно (пусть мысленно) присутствовать в точке рождения «чего-то из ничего», в точке, где «вот этого» еще совсем не было и вдруг «вот это» объявилось. Скромно и поэтому честно мы можем обратиться к ранним, а если повезет, очень ранним стадиям становления интересующего нас феномена. В данном случае нам интересен смысл отношения людей, запечатленный, прежде всего, в культурных образцах (примерах, которым надлежит следовать), к деторождению. Интересны, повторим, не примеры -- их сегодня уже довольно просто обобщить, типологизировать, во многих случаях свести к одному знаменателю, -- а транслируемые ими смыслы.

Сразу отметим -- этнографам удалось зафиксировать несколько принимаемых за деторождение моментов -- «точек отсчета» «начала» отдельной человеческой жизни, что ещё раз подчеркивает принципиальную относительность всякого начала, в том числе человеческого, в том числе индивидуального. Так, началом отдельного человека признаются и момент его рождения, то есть телесного отделения ребенка от матери (как в господствующей ныне во всем мире европейской культуре), хотя и тут питание материнским молоком эту границу может долго лишать «математической» точности, и обряд инициации, который в иных случаях имеет место даже в возрасте полового созревания (то есть на значительном по времени удалении от зачатия и рождения), и момент зачатия (оплодотворения), и момент признания беременной матерью готовности выносить и родить уже физиологически существующего в ней ребенка, и даже момент (обряд) магического (не физиологического) осеменения женщины неким духом, богом, «силой», а то и вовсе -- сочетание, комбинация тех или иных светил на небосводе… А ведь есть ещё версии вечного круговорота, реинкарнации, метемпсихоза…

Так что изначальный образ жизни наших предков тоже не может предстать перед нами в «незамутненной изначальности». Но в ней нет и фатальной научной необходимости: накоплен достаточный массив свидетельств, сопровожденных вполне убедительными интерпретациями, позволяющими представить довольно древний, практически «изначальный» образ жизни наших предков, позволивший, очевидно, выжить нашему биологическому виду и уже только поэтому довольно цепко воспроизводящийся несмотря на кажущееся множество версий его идейных и эмоциональных оправданий. Привычка (тоже, кстати, архаическая) полагать, что истина обязательно одна, а там, где их множество, её либо нет, либо она все равно одна, затеняет другую истину -- что эта множественность тоже послужила и продолжает служить воспроизводству архаичных культурных образцов («архетипов»), ценностей и оценок, моделей поведения, всего образа жизни. Так что наш кажущийся нам разрыв с архаикой («первобытностью», «древностью», «дикостью» -- как будто мы сами давно не «первобытные», «новенькие», «культурные-цивильные-возвышенные») остаётся для нас проблемой, даже в Европе, а отнюдь не только для «азиопов»-россиян. Пост-…, в том числе постархаичность, себя самонадеянно провозглашает, но никак не наступит, и похоже, что её ненаступление говорит о неупраздняемой укоренён ности рода человеческого в архаике -- в своей доисторической изначальности: беременная человечеством мать-природа так и не стала «постбеременной» (может, нас еще и нет вовсе?!!), а связующая нас - современных - с нею пуповина продолжает функционировать, и возможно ли человечество, у которой она пересохнет, -- вопрос серьёзный, а ответ, похоже, отрицательный. Потому архаическое обнаруживает себя повсеместно, в том числе в моделях отношения к зачатию, беременности, деторождению, детству -- и это не только теоретическая, но и практически актуальная проблема, видимо, вечная для человечества.

Знакомство с этими моделями быстро разрушает всё ещё распространённый благодушный предрассудок Просвещения о якобы инстинктивной любви к детям, о любви к ним как предкультурной норме, с которой всякая культура так или иначе сверяет себя, ориентируется на нее и воспроизводит. Стоит напомнить хотя бы о работах Л. де Моза (Демоза) и последовавших за ним психоисториков, аргументированно поставивших детство, способы воспитания в ряд существеннейших детерминант всемирно-исторического процесса: «Вместо деятельности главным образом взрослых мужчин вы увидите, что история определяется прежде всего в семьях женщинами и детьми» [Демоз, 2000, с. 11].

Большой интерес вызывает их попытка включить в культурно-историческую детерминацию и фетальный, дородовой период развития ребенка, время которого в научной литературе по сложившемуся несправедливому стереотипу чаще всего оценивается как лишенное какой-либо динамики: «Вопреки представлению о матке как об уютном и безопасном пристанище, куда нам всем хочется вернуться, жизнь в ней опасна и часто мучительна» [Демоз, 2000, с. 335], «матка на самом деле -- очень шумное, изменчивое, очень подвижное место, жизнь в котором полна событий и эмоций, как приятных, так и болезненных» [Там же, с. 333], и «психическая жизнь начинается в чреве с фетальной драмы, которая припоминается и развивается в дальнейших событиях детства… Фетальная драма является основой истории и культуры всех эпох» [Там же, с. 321].

Небесспорная, но весьма эвристичная и методологически грамотно отрефлексированная позиция Л. де Моза позволяет пролить дополнительный, можно сказать, беспощадный свет на положение детства, материнства, беременности, всех демографических практик в истории культур, на часто нетерпимое их положение: «История детства -- это кошмар, от которого мы только недавно стали пробуждаться. Чем глубже в историю -- тем меньше заботы о детях и тем больше у ребенка вероятность быть убитым, брошенным, избитым, терроризированным и сексуально оскорбленным» [Демоз, 2000, с. 14]. Нет прямой, однозначной корреляции отношений к зачатию, беременности, деторождению, детству, материнству. Но непрямая корреляция очевидна. Реконструировать её -- благодарная задача исследователя, проливающая дополнительный свет на то сокровенное, из чего и благодаря чему все мы есть и есть такие, какие есть.

Человеческий младенец, который еще не успел как следует войти в мир живых, тем более эмбрион, а значит и беременная им женщина, и коитус еще полны тем, откуда младенец, откуда сама жизнь, т. е. в младенце, тем более эмбрионе ещё много хтонического, теллурического, потустороннего, через которое докатилась в плоти и крови эманация Первоначала (мистифицированного «Архе»), неотличимого, впрочем, при даже минимальной рефлексии от Первоничто. Батаки (сев. Суматра), например, называют этот импульс Первоначала-Первоничто тонди: «Разным людям ниспослано разное количество тонди: самая высокая концентрация жизненной силы у жрецов, вождей и многодетных родителей... Даже у одного человека не все органы тела содержат одинаковое количество этой жизненной силы. Больше всего ее в сердце, печени, желудке, мозге, глазах. Тонди -- синоним дыхания… насыщенны жизненной энергией части человеческого тела, способные возрождаться (ногти, волосы, зубы), а также выделения -- слюна, пот, кровь, слезы, экскременты, ото шедшие во время родов воды, пуповина, плацента» [Этнографи…, 1988, с. 40]. И еще одно относящееся к делу наблюдение: «Ребенок, особенно малолетний, а точнее его “душа”, или “жизненная сила”, считается хранителем домашнего благополучия. Пупук -- особая масса, приготовленная из сердца, мозга и печени умершего ребенка, закладывается в жреческие жезлы как бы для защиты всей общины от врагов» [Там же, с. 39]. В сравнении со взрослым сущность ребенка содержит в себе больше первоначального-первоничтойного-первоничтожного. И, несомненно, особое положение, занимает среди взрослых беременная женщина: она тоже буквально наполнена первоначальным-первоничтойным. Как правило, ничтожное-ничтойное, а значит, изначальное опять возрастает в старцах, поэтому, например, у малайцев «священными мыслятся состояния новорожденного и умирающего» [Этногафи…, 1983, с. 185]. И в Европе «изменение статуса человека в похоронной, свадебной и родильной поэзии получило одинаковое символическое выражение» в виде перехода через воду (реку, море) или гибели в ней. «Переходный» период для умершего и новорожденного очень часто отмерен одним и тем же, например сорокадневным, сроком [Еремина, 1991, с. 161]. По сию пору широко представлена архаическая вера в «возвращение» умершего через рождение младенца-родственника, с чем, в частности, связан распространенный запрет именовать новорожденного так, как зовут его старшего живого родича, дабы один из них прежде времени не умер (как «лишний» носитель того же имени).

Онтологическая близость новорожденного и умершего проявляется в феномене магической «нечистоты», их окружающей некоторое время. «Нечистота» умершего распространялась на его жилище, на родственников, на всех участников похорон, из чего проистекали ограничения траура. В родильной обрядности, соответственно, суровому остракизму подвергались родители новорожденного. Если мать целиком и полностью разделяла участь своего ребенка в период его «нечистоты», то с отцом дело обстояло несколько сложнее и не всегда однозначно. Весьма характерно: «У горных арапешей любое ровное место -- “хорошее”, обрывистые -- “плохие” <...> эти плохие места окружают каждую деревню. На них располагаются хлева для свиней, уборные. Здесь ставят хижины, куда удаляются женщины во время менструаций и родов. Опасная кровь этих женщин может принести вред деревне» [Еремина, 1991, с. 236]. Согласно их мифологии отец не должен присутствовать при родах [Там же, с. 253], так как это магически опасно.

Необходимость прежде всего магического «очищения» новорожденного и всего, что и особенно кто с ним непосредственно связаны, в частности роженицы, свидетельствует, что младенец -- еще не нечто, принадлежащее нашему миру, хотя уже и не ничто в отношении его. Еще в большей степени ничтожность присуща эмбриону. Как пишет в своей классической «Истории эмбриологии» Дж. Нидхэм, «неразвитый зародыш, будь то в яйце или в матке, несомненно, был связан в представлении древних с чем-то непристойным в буквальном смысле этого слова» [Нидхэм, 1947, с. 23]. Напрямую связанная с эмбрионом беременная им женщина, таким образом, является полухтоническим существом, пребывающим на границе бытия с небытием, внутри этой границы. Потому отношение к ней весьма напряжённое, не просто внимательное, но подозрительное, закованное в панцирь множества предписаний, табу, ритуалов, существующих в культуре на уровне «само собой очевидных» предрассудков.

В Австралии «только что появившийся ребенок, по понятиям аборигенов, -- еще не человек» [Этнография…, 1992, с. 20-21], -- и «у тай нет полной уверенности в том, что беременная женщина разрешится от бремени именно человеческим существом; опасаются появления на свет неведомого существа» [Этнография…, 1988, с. 65], -- т. е. вдруг женщина родит «не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку» -- видимо, и нашим предкам такие опасения были не чужды. В полной мере эта онтологи ческая, а потому и магическая неблагонадёжность распространяет ся в архаических представлениях на беременную женщину. Потому сама беременность может быть воспринимаема и благоговейно (хотя это благоговение не перед самой беременностью и не перед будущим младенцем, а перед Силами Первоначала-Первоничто), и -- по той же причине -- с ужасом либо с брезгливостью. Эмоциональная окраска может быть разной, ритуалы варьируются, но в их основе лежит одна и та же архаическая модель отношения к зачатию, беременности, деторождению как состоянию, вмещающему в себя, «перепутывающему» собой посю- и потустороннее, живое и хтоническое, обыденное и чудесное-чудовищное.

Потому коитус, беременность, роды нередко скрывают как можно дольше, и «лишние» вопросы как самой беременной, так и о её беременности задавать нельзя, а о «новостях» говорить не стоит, и отказывать беременной нельзя, а лучше и вовсе задабривать её, в том числе подношениями, см.: [Цареградская, 2005].

Любопытное и чудовищное свидетельство сообщает К. ЛевиСтрос. Чудовищное не только с точки зрения нашей, все же, видимо, удаляющейся кое-где от архаики нравственной шкалы, а прежде всего с позиций самой архаической онтологии. Речь идет о южноамериканских индейцах мбайя. «Это общество относилось весьма неприязненно к тем чувствам, которые мы считаем естественными; оно испытывало, например, отвращение к воспроизведению потомства. Аборты и детоубийство считались почти обычным делом, так что воспроизведение группы происходило главным образом за счет усыновления, а не рождения. Поэтому одной из целей военных походов была добыча детей» [Леви-Строс, 1984, с. 80]. С точки зрения мбайя, нет ничего зазорного в том, что, убив дитя, его возвращают тем, кому оно по-настоящему и принадлежит, -- хтоническим силам, олицетворяемым архаическим сознанием в образе чудовищ. Так что убиение младенца чудовищно, но не в нравственном фигуральном смысле, а буквально, потому что это возвращение младенца хтониче ским чудовищам -- подлинным его хозяевам. И потому они чудовища, что главное в них -- чудо, выходимость за пределы бытия, непосредственная причастность к Первоначалу-Первоничто. Последнему во многом принадлежит и беременная женщина, она пронизана им. Потому в зависимости от варианта выстраивания всегда непростых отношений с Ним выстраиваются и варианты отношения к беременной женщине и обращения с нею. Но за всеми этими вариантами всегда одна и та же модель: беременность, вызвавший ее коитус, роды есть состояния взаимопроникновения границ нашего, посюстороннего мира и мира потустороннего. Потому это состояние и мистифицируется, воспринимается магически. Даже поэтизация беременности -- дань все тому же архаическому к ней отношению. Спокойное приятие беременности, родов как чего-то обыденного, повсеместно уместного в человеческой жизни редко встретишь за пределами сообществ медицинских работников и биологов, у которых тоже немало своих фантазий, так или иначе восходящих всё к той же архаике.

Архаичность обнаруживает себя и в до сих пор повсеместной мистификации коитуса и даже сексуальных ухаживаний как очень и очень потенциально относящихся к деторождению, не говоря уж о зачатии (оплодотворении), беременности и деторождении. Множественные ритуализация, табуирование, сакрализация создают в социуме высокое напряжение относительно деторождения, по многим трактовкам, стимулирующее либидо и без того сексуально активного хомо сапиенса. Впрочем, эта дополнительная стимуляция срабатывает только при условии архаической мистификации.

И даже сознательный отказ от деторождения некоторыми нашими «очень» цивилизованными, «передовыми» современниками вполне находит себе опоры, в том числе идейные, все в той же архаике. Так, сознательный отказ от рождения (идея «чайлдфри»), а потому и зачатия собственного ребенка -- это вариант тяги к «Архе=Ничто» на грани суицида, только перенесенного с себя на возможное свое потомство. Весьма выразительным в связи с этим выступает феномен скопчества (см., напр.: [Панченко, 2002]), идейного иссечения репродуктивных органов: плотский грех якобы уводит от Истины, от Архе, привязывает к неверному миру сему, а оскопление - важное условие ангело- и даже богоуподобления, акт «высокого» духовного значения. Той же логике следует и пропагандирующая идею и практику чайлдфри (наряду с другими «благодеяниями») современная «Церковь эвтаназии» (см.: [Church of Еuthanasia…]), и пропаганда асексуальности, в том числе в «Движении за добровольное исчезновение человечества», так называемом антинатализме (см.: [Аntinatalism…]).

Жить в социуме, дистанцируясь, прежде всего, от его настоящего (быть может, погружаясь в грезах в будущее, точнее, Вечное, но имея альтернативой только прошлое, которое ведь даже Пред-Вечное), -- вот социокультурный тренд, который лишь выражается среди прочих его симптомов якобы исключительно современным феноменом чайлдфри. И в благодушном умилении от зачатия, беременности, родов, детства, и в их поношении просвечивает легко обнаруживаемая архаическая мистификация, не отпускающая нас ни в нашем мироощущении, ни в представлениях и оценках, ни в делах наших. И только легкость ее обнаружения позволяет думать о появившемся зазоре между нами и ею.

архаический социум зачатие беременность

Литература

1. Демоз Л. Психоистория / Л. Демоз. -- Ростов-на-Дону: Феникс, 2000. -- 512 с.

2. Еремина В. И. Ритуал и фольклор / В. И. Еремина. -- Ленинград: Наука, 1991. -- 208 с.

3. Леви-Строс К. Печальные тропики / К. Леви-Строс. -- Москва: Мысль, 1984. -- 220 с.

4. Нидхэм Дж. История эмбриологии / Дж. Нидхэм. -- Москва: Гос. изд-во иностранной литературы, 1947. -- 360 с.

5. Панченко А. А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект [Электронный ресурс] / А. А. Панченко. -- Москва: ОГИ, 2002. -- 543 с. -- Режим доступа: http://royallib. ru/read/panchenko_aleksandr/hristovshchina_i_skopchestvo_folklor_i_ traditsionnaya_kultura_russkih_misticheskih_sekt.html#0.

6. Цареградская Ж. В. Ребенок от зачатия до года [Электронный ресурс] / Ж. В. Цареградская. -- Москва: Астрель: ACT, 2005. -- 281 с. -- Режим доступа: http://www.mirpozitiva.ru/lib/mama-i-malish/rebenok-ot-zachatiyado-goda/rebenok-ot-zachatiya-do-goda.html.

7. Этнография детства: традиционные методы воспитания детей у народов Австралии, Океании и Индонезии. -- Москва: Наука, 1992. -- 191 с.

8. Этнография детства: традиционные формы воспитания детей и подростков у народов Восточной и Юго-Восточной Азии. -- Москва: Наука, 1983. -- 232 с.

9. Этнография детства: традиционные формы воспитания детей и подростков у народов Южной и Юго-Восточной Азии. -- Москва: Наука, 1988. -- 191 с.

10. Аntinatalism [Electronic resource]. -- Access mode: http://steamcommunity.com/groups/antinatalism.

11. Church of Еuthanasia [Electronic resource]. -- Access mode: http:// www.churchofeuthanasia.org/e-sermons/antihumanism.html.

Размещено на Allbest.ru