Последствия реформы приходского управления, принятой на Поместном соборе 1961 года, как культурологической трагедии России

Анотація

СазоновД. І., протоієрей, кандидат богослов'я, докторант, Загально-церковна аспірантура і докторантура ім. святих Кирила і Мефодія (Росія, Москва), sazonow63@mail.ru

Наслідки прийнятої на Помісному соборі 1961 року реформи як культурологічної трагедії Росії

Внаслідок тиску держави Церква в 1961 році змушена була піти на реформу, метою якої було відсторонення настоятеля від управління приходом. В результаті антирелігійної компанії закривались храми і монастирі, чим було нанесено непоправну шкоду не тільки історичній спадщині Росії, а й її етнографічному стрижню -- селу. Незважаючи на гоніння, Церква вистояла і на Помісному соборі 1988 р. був прийнятий Статут, згідно з яким управлінню поверталось в церковні структури, завдяки чому став можливий новий тип взаємовідносин Церкви і держави.

Ключові слова: церква, реформа, приходське управління, держава, Помісний собор, гоніння, віруючі.

Последствия реформы приходского управления 1961 года проходили с учетом выводов, сделанных в предыдущих церковных компаниях. Но одна черта объединяет их всех власть стремилась уничтожить Церковь руками самих церковников: “Для того, чтобы не вызвать каких-либо осложнений между церковью и государством, многие мероприятия проводить церковными руками [1, с. 244].

Проводилась реформа под предлогом восстановления законодательного постановления ВЦИК и НК РСФСР 1929 года “О религиозных объединениях”, которое устраняло священнослужителей как лиц, лишенных избирательных прав от участия в хозяйственных делах религиозных общин. Но с принятием в 1936 году Конституции СССР, восстановившей права гражданства священнослужителей с предоставлением всем гражданам одинаковых прав, возникло противоречие, при котором права верующих игнорировались [19, с. 159]. Так, с восстановлением положений постановления ВЦИК от 29 года фактически закладывался фундамент антагонистических отношений в обществе по отношению к верующим, они становились людьми “второго сорта”.

Принятое Священным Синодом под давлением Совета по делам РПЦ постановление об отстранении священнослужителей от хозяйственных дел в приходах от 18 апреля 1961 года ввиду несогласия многих иерархов было продублировано и утверждено 18 июля на Архиерейском соборе [19, с. 391-393]. Но были и те, кто начал проведение реформы в своих епархиях сразу же после Синодального постановления. Так, например, в циркуляре архиепископа Калининского и Кашинского Иннокентия от 9 мая 1961 года, направленном в адрес всех настоятелей епархии, говорится: “По ознакомлении ... сделать Постановление о передаче Вами своих полномочий председателя приходского Совета церковному старосте и о вступлении последнего к исполнению обязанностей приходского Совета и о принятии на себя ответственности совместно с прочими членами за целостность и сохранность имущества, согласно договора. С данного момента настоятель не состоит и членом приходского Совета” [14, с. 53, 163].

В результате реформы настоятели приходов оказались в положении наемных лиц у церковного совета (исполнительного органа общины). В связи с реформой власть епархиального архиерея (патриарха) минимизировалась до такой степени, что не только управляемость приходами, т. е. регистрация священника на приходе зависела от местного уполномоченного и от исполнительного органа храма, но и в случае отказа в регистрации приход становился подведомственным не епархии, а государству. В указах о назначении священника на приход некоторых епархиальных архиереев была формулировка “по договоренности с Исполнительным органом вышеозначенного храма” [16, с. 4].

Священнослужители подписывали с исполнительным органом власти договор, в одном из пунктов которого значилось, например: “За совершение церковных служб в храме, а также за причащение больных на дому, священник лично не получает никаких вознаграждений за прихожан. За нарушение вышеизложенного священник несет персональную ответственность” [17, с. 5].

Некоторые договора были составлены с церковной точки зрения безграмотно: “Диакон Баслык обязуется совершать службы и исполнять требы, за что получает твердый оклад 300 рублей в месяц” [18, с. 6]. Церковному человеку понятно, что диакон не может совершать требы, которые являются неотъемлемой обязанностью епископа и священника. Права старост очень точно в своем романе описал архимандрит Иоанн (Экономцев): “Елизавета Ивановна полновластно решала, сколько заплатить священнику, сколько положить себе в карман (об этом умолчим!), сколько передать в конвертах таинственным лицам, от которых зависит ее пребывание на этой должности, сколько перечислить в местный бюджет, в Фонд мира и сколько, наконец, на поддержание предприятия” [23, с. 38].

В воспоминаниях архиепископа Никона (Фомичева) читаем: “Духовенство оказалось в полном подчинении у старост, которые нередко творили полный произвол. В калужском кафедральном соборе, например, староста отменила все крестины они совершались только во втором, Никольском храме<.>старосты возомнили себя “князьками” Церкви. Без их согласия священник или епископ не мог принять на работу или уволить даже уборщицу в храме. На собрание, избиравшее церковный совет, духовенство не допускалось. Решать, какой быть церковной общине мог атеист, а священник не имел на это права.” [9, с. 30-31] Все члены исполнительных органов перед вступлением в должность проходили инструктаж у местных уполномоченных, им подробно объяснялись их права и обязанности [11].

Духовенство восприняло реформу приходского управления неоднозначно. Например, священник Костромской епархии по поводу реформы заявил: “С этой перестройкой я, как настоятель превратился в половую тряпку, которой можно лишь подтереть пол. Никому не имею права ничего приказать. К ящику не подходи, мною могут командовать всякие старухи” [4, с. 19]. В докладной записке, адресованной епископу благочинный Буйского округа, кандидат богословия Винцукевич писал: “. в свете вышеуказанного постановления роль и значение настоятеля если не абсолютно утратили силу, то несомненно сократило его авторитет до предела. При настоящем положении выражение “настоятель” звучит черной иронией, ныне он наемник в полном значении этого слова, а наемник не может быть руководителем, а отсюда и настоятелем” [4, с. 19].

Но, сказать, что такое положение дел было на всех приходах и во всех епархиях было бы неправильно. Многие священники не опустили руки, они не “сдались на милость победителям”. Услышав слова Святейшего Патриарха Алексия I, что “умный священнослужитель, благоговейный совершитель богослужений и, что весьма важно, человек безукоризненной жизни, всегда сумеет сохранить свой авторитет на приходе. И будут прислушиваться к его мнению, а он будет спокоен, что заботы хозяйственные уже не лежат на нем, и что он может полностью отдаться духовному руководству своих пасомых” [3, с. 6], они восприняли их как руководство к действию. Период становления реформы был тем удобен, что в исполнительных органов власти не было опыта ведения дел, да и многие из власть придержащих на местах допускали “робость, нерешительность, что в известной мере объяснялось новизной дела и неопытностью отдельных работников в этом вопросе” [4, с. 19]. Некоторые священники, внешне выполняя директивы власти и фактически руководствуясь директивой Патриарха, продолжали руководить приходами. Так, уполномоченный по Костромской области в своем докладе жаловался, что настоятель Костромского кафедрального собора Соболев продолжал оказывать влияние на деятельность исполнительного органа. Таким же влиянием на исполнительный орган пользовались священники изс. Борок, Буйского р-на, и с. Любовниково, Костромского р-на, соответственно Попов и Арменский. После вмешательства уполномоченного Соболев и Арменский уволены за штат, а Попов получил последнее предупреждение [4, с. 19]. Но власть проводила свои директивы целенаправленно. В Совете по делам РПЦ с конца 1950-х годов начался процесс постепенного “очищения” от сотрудников, сочувствовавших религии.

Неоднозначно, лишь только отрицательно была воспринята реформа и духовенством. Были среди духовенства те, кто поддерживал реформу. Так, на Поместном соборе 1988 года архиепископ Иркутский и Читинский Хризостом дал положительную характеристику приходской реформе 1961 года, обозначив, что: великим благом было то, что в 1961 году отказались от административной деятельности. Это промыслительно потому, что последующие годы были трудные, но, если бы священники были у власти, то их всех бы пересажали на законном основании” [11, с. 397]. Имелись в виду хозяйственно-административные нарушения дисциплины некоторых руководителей-настоятелей приходов, следствием которых были бы репрессии на законных основаниях.

В результате реформы Русская Православная Церковь потеряла около двух третей своего организационного состава [19, с. 26]. По указанию Совета по делам РПЦ Патриархия была вынуждена ликвидировать Сумскую. Челябинскую и Ульяновскую епархии. Закрывать монастыри и храмы [5, с. 101].

Одновременно с реформой был проведен “единовременный учет” количества всех церковных зданий, их площадь и габариты, количество треб, и количество посещающих.

В Костромской области посещение церквей в дни религиозных праздников единовременно составляло 22 000 человек [4, с. 23]. В Москве, по данным уполномоченного Совета по делам РПЦ, 7 апреля 1959 года, в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы действующие на тот момент 36 храмов (служили по две литургии) количество верующих составило 90100 000 человек.

Из них 90-95% составляли женщины и только 5-10% мужчины пожилого возраста [5, с. 3].

Несомненно, что такая статистика в пользу религиозности населения не дала развернуться маховику закрытий храмов на полную мощь.

Таблица 1 Численность православных храмов в регионах Центральной России в 1958-1963 гг. [13, л. 8, 10-11; д. 236, л.72, 90, 112, 113, 150, 166, 178; д. 264, л. 93,94, 135; д.288; д. 495, л.1-20, 70-73, 83-85; д. 494, л.28, л. 53-56, 72-75, 88-96; д.313, л. 178-180, 191-192; д. 486, л .113-115].