Литература Древнего Рима

Размещено на http://www.allbest.ru/

ЛЕКЦИЯ 1

Введение

Литература Древнего Рима оставила последующим поколениям не менее значительные образцы художественного творчества, чем те, что были созданы древнегреческими писателями.

Наиболее известные образцы литературного творчества, связанные с Древним Римом как вторым ареалом существования античной литературы, возникают в основном в первом веке до нашей эры и соотносятся они хронологически в первую очередь с периодом правления Октавиана Августа, основателя Римской империи. Хотя крупные писатели жили в Риме и до, и после Августа, именно период формирования Империи считается периодом римской классики, и связывают этот факт с именами, прежде всего Вергилия, Горация и Овидия, величайших современников Октавиана.

То, что период формирования классической литературы приходится на период становления Империи, во многом повлияло на характер римской словесности и отраженного в ней миропонимания. Человек в римской литературе утрачивает ту многомерность и сложность, которая свойственна человеку в литературе греческой, он предстает перед читателем прежде всего как гражданин, часть и функция формирующейся государственной машины, способный подавить свои индивидуалистические склонности и симпатии во имя высших принципов - государственности, патриотизма. С другой стороны, римским литераторам свойственно резко критическое отношение к государству и тем принципам, которые утверждает Империя. Происходит это во многом потому, что формирование римской литературы связано с эпохой эллинизма, где формируется концепция частного человека, опосредованная растущей пропастью между частной и общественной (государственной) жизнью

Рим - хронологически второй культурный и литературный ареал, возникший в бассейне Средиземного моря. Основанный в VIII веке до н.э., в первые века своего существования он испытывал влияние и греческого языка, и греческой культуры. Фактически перенятой у греков была и основа римской мифологии, на которую ориентировалась латинская словесность. Что более существенно, так это то, что римские авторы в большинстве случаев уже имели перед собой образцы произведений, созданных их греческими предшественниками. Поэтому, с одной стороны, латинская литература, опираясь на эти образцы, шла уже «проторенной» дорогой и способна была к «ускоренному» развитию. С другой стороны, многие произведения римских авторов либо несут на себе печать подражательности, либо полемизируют со своими греческими прототипами, и изучать их следует с учетом этой «двойной экспозиции».

Так, римский театр - при том, что он следует в своем развитии за театром греческим, существенно отличается от последнего. Связано это, прежде всего с тем обстоятельством, что римский зритель видел в театре средство развлечения. Поэтому такой важный для греков драматургический жанр как трагедия у римлян успеха не имел. Зритель римского театра предпочитал искусству кулачные бои.

Эта установка на развлекательность во многом определила своеобразие плавтовской комедии. Хотя комедии Плавта - это, в основном, переводы или вольное переложение комедий Менандра (естественно, с привлечением римских реалий), они менее серьезны, в них усиливается элемент буффонады, они приближаются к более примитивным формам комической игры и, главное, - они начисто лишены присущих менандровым комедиям морализаторства, филантропической, гуманистической проблематики.

Примерно то же можно сказать и о многих других жанрах, имевших свое продолжение в римской словесности. Так, известнейшие римские поэты-лирики Катулл и Марциал, вошедшие в историю литературы как «большие мастера малых форм», во многом следуют за греческими поэтами александрийской школы

Вергилий и проблема «искусственного» эпоса

Публий Вергилий Марон - один из трех наиболее известных потомкам поэтов Древнего Рима. Известность Вергилия в последующих поколениях была во многом связана с тем, что поэт в своих творениях выступил замечательным мастером слова, в силу чего вергилиева латынь почиталась образцовой и была предметом изучения в образовательных учреждениях.

Конечно, не только языковое мастерство снискало Вергилию славу в веках. Главное произведение поэта, поэма «Энеида» заслуженно занимает одно из первых мест в ряду величайших эпических поэм всех времен и народов, на Вергилия как на творца «Энеиды» ориентировались в своих попытках создать национальный героический эпос и французский поэт Возрождения Ронсар («Франсиада»), и португалец Камоэнс («Лузиады»), и русский поэт Херасков («Россиада»).

Вместе с тем, слава Вергилия в последующих поколениях далеко не однозначна, что свидетельствует об известной противоречивости его творчества. Никого из древних поэтов не пародировали столь охотно, как Вергилия - достаточно вспомнить «Энеиду» украинского поэта И. Котляревского, ироикомическую поэму (бурлеску), где действие вергилиевого произведения перенесено с Олимпа в малоросскую деревню, где Юпитер изображается в шароварах, пьющим горилку и закусывающим галушками и т.д.

И критическая оценка, данная Пушкиным, и пародии на «Энеиду» связаны с тем, что в своем главном произведении римский поэт пытался примирить непримиримое, совместить несовместимое, в результате чего его «Энеида» приобрела весьма двусмысленную славу «искусственного эпоса» - сложного и противоречивого феномена, в сущности которого мы разберемся ниже.

Причину и истоки этой искусственности, в конечном итоге, следует искать в особенностях личности поэта и обстоятельствах жизни, определивших его миропонимание, а также в той исторической, культурной и литературной ситуации, которая сложилась в Риме в первом веке до нашей эры.

Начало творческой деятельности поэта приходится на, пожалуй, наиболее бурный период истории Рима - период гражданских войн, последовавших после гибели Юлия Цезаря в 44 году до н.э. Внучатый племянник Цезаря Октавиан, желая получить неограниченную власть в Риме, ведет войну вначале против цезареубийц Брута и Кассия, мечтавших о возрождении Римской республики, а затем против Марка Антония и Клеопатры.

Для Октавиана эти войны были успешными, а его авторитет победителя был столь высок, что, формально оставаясь долгое время лишь консулом и сохраняя в Риме внешний антураж республиканского правления (сенат, триумвират сменяемых консулов, отправляющих функции исполнительной власти), Октавиан фактически стал некоронованным правителем огромного и мощного государства, Римской Империи. Чтобы упрочить свою власть, Октавиан добился, чтобы Сенат в 27 году до н.э. закрепил за ним титул «Божественный» (Augustus - Август) - таким образом прямо связав свои права на власть с волей богов (попутно отметим - эту же цель он преследует, заказывая Вергилию написание «Энеиды»).

Вергилий был лично знаком и даже дружен с Октавианом, и последний, справедливо полагая, что столь значительный талант, как талант первого римского поэта, может сделать много для укрепления Рима и его, Октавиана, власти, прямо или косвенно привлекал Вергилия к сотрудничеству. Это во многом и определило ту сложность и противоречивость, которой характеризуется многое в наследии Вергилия: дружба самодержца - тяжкое бремя для поэта, который во все века - по роду своей работы - обязан находиться если не в оппозиции к власти, то дистанцироваться от нее, сохраняя в себе качества «неангажированности» и беспристрастности, свойственные простому, «частному» человеку, «человеку вообще».

Участие в политической деятельности претило Вергилию и потому, что по складу характера и воспитанию он был скромным, застенчивым человеком (современники называли его Виргиний, подчеркивая этой кличкой женственные черты в характере и облике поэта), предпочитал деревню суете и шуму города. Родившись в поместье своего состоятельного отца, богатого землевладельца, Вергилий учился в Милане (там-то он и был однокашником Октавиана, которого был старше на несколько лет), после чего пытался вести уединенную жизнь сельского поэта.

Но попытки эти были большей частью безуспешны - действительность и воля Октавиана постоянно заставляли поэта отказываться от своих жизненных и поэтических планов и обращаться к темам и образам, которые противоречили самому складу его поэзии. В этом - причина противоречивости творчества Вергилия, которому не всегда удавалось совместить несовместимое.

Этой противоречивостью пронизано первое крупное произведение поэта, «Буколики», представляющее собой цикл из десяти эклог (небольших стихотворений, большей частью диалогизированного характера). В «Буколиках» Вергилий явственно ориентируется на буколическую, пастушескую поэзию Феокрита. Герои Вергилия - пастухи, беседующие или рассказывающие о своих заботах, горестях и радостях. Основная форма эклог, как и у Феокрита, восходит к пастушеским амебейным (ответным) песням, к мимам. Как и в «Идиллиях» великого эллинистического поэта, в «Буколиках» под масками пастухов угадываются подчас горожане, а подчас - и реальные персонажи истории Рима первого века до н.э.

Но Вергилий парадоксальным образом использует жанр буколической песни для решения именно «городских» проблем - политических, философских и т.д.

Вергилий уже в 1-й эклоге произносит слово, которое римский Сенат в 27 году официально закрепит в качестве титула за Октавианом. Что же, Вергилий - придворный поэт Октавиана, прославляющий своего патрона исключительно за то, что тот сохранил (а впоследствии и приумножил) его состояние? Нет, все несколько сложнее.

Следует, правда, оговориться, что в глубокой древности поэт действительно зависел материально от «сильных мира сего», от назначаемых последними пенсий, всевозможных пособий и наград - униженное положение поэта волей-неволей заставляло его иногда сверх меры расточать похвалы патрону и благодетелю.

В одной из самых «темных» эклог, включенных в «Буколики», Вергилий намекает на рождение некоего младенца, с появлением которого наступит новый Золотой Век:

Комментаторы уверяют - поэт имеет в виду Октавиана и его будущего наследника. И хотя впоследствии христианская церковь, для которой Вергилий был одним из «пророков» дохристианской эпохи, считала, что поэт имеет в виду совершенно иного «мальчика», основания отождествить «доблестного отца» с Октавианом есть.

Но Вергилия нельзя считать только личным поэтом Августа. Поэт искренне уверен (и он прав в своей уверенности), что благоденствие и мир, наступившие в Риме после окончания гражданских войн, что величие, которого достиг Рим, - заслуга именно Октавиана. Более того, Октавиан становится эмблемой этого благоденствия, мира и величия и, славя Августа, поэт прославляет великую страну и великий город, Рим.

Так в творчестве Вергилия начинает звучать важнейшая для всей его поэзии патриотическая, гражданственная тема, которая в разных произведениях в зависимости от конкретных задач и используемого материала обретает разное звучание. Как правило, в центре этой темы находятся «великие мужи» Рима, прежде всего - Октавиан и род Юлиев. Но величие Октавиана неотделимо для Вергилия от величия Рима - в таком сложном взаимодействии находятся разные аспекты патриотической темы в творчестве поэта.

Эта тема определяет пафос даже такой, казалось бы, далекой от проблем политики поэмы, которой стала поэма «Георгики», над которой Вергилий работал пять лет и которую он написал по заказу Мецената (фактически - того же Октавиана). «Георгики» - образчик так называемой ученой поэзии, группы жанров, в которых художественные качества могут отходить на второй план, уступая место иным, внеэстетическим.

Если в «Буколиках» Вергилий следует традициям Феокрита, существенно преображая их, то в «Георгиках» образцом для него служат «Труды и дни» младшего современника Гомера Гесиода.

В четырех частях «Георгик» Вергилий, прекрасно знавший все, что касается работы на земле, излагает принципы четырех основных отраслей римского сельского хозяйства - хлебопашества, виноградарства, скотоводства и пчеловодства, подробно и профессионально описывая основные приемы работы в поле и саду: способы проверки готовности почвы и прививки деревьев, методы лечения захворавших овец и поимки отроившихся пчел и т.д. Все это выписано столь детально и с таким знанием дела, что «Георгики», как истинный пример ученой поэзии, могли бы стать настоящим пособием по сельскому хозяйству.

Конечно, «Георгики» - не учебное пособие по сельскому хозяйству. Поэт (и этому служит стилистика поэмы) пытается убедить читателя в особой одухотворенности производительного труда (причем, не только сельскхозяйственного), в его высоком этическом потенциале.

Таков замысел поэмы и смысл заказа, «выданного» Октавианом: Август, желая сформировать в стране, разоренной гражданскими войнами, культуру производительного труда, вернуть человека на землю, в мастерскую и т.д., задумал сделать это с помощью поэзии. Октавиан задумал, Вергилий - исполнил.

О том, что поэт преследовал не столько «ученые», сколько воспитательные и эстетические цели, говорит и то, что и в «Георгиках» он не отступает от главной своей, патриотической темы. Центральный эпизод «Георгик», «Гимн Италии» говорит не только о плодородии земли, но и, так сказать, о «плодородии» новой римской цивилизации:

«Пастбища» и «села» поэт воспел в «Буколиках» и «Георгиках» соответственно, «вождям» Рима посвящено главное творение Вергилия, поэма «Энеида», над которой он работал в последние годы жизни.

«Энеида» появилась на свет не без вмешательства Мецената, который по поручению Октавиана заказал Вергилию поэму, основу которой составила бы легендарная история происхождения римлян от героев Трои, воспетой Гомером. Более всего Октавиана интересовал в этой легенде мотив происхождения рода Юлиев, которые были по прямой линии потомками богини Венеры, - таким образом власть Юлиев в Риме (и власть самого Октавиана, внучатого племянника одного из Юлиев - Цезаря) была бы освящена авторитетом божественного происхождения.

В соответствии с этим мифологическим мотивом, ставшим в Риме официальной генеалогической концепцией, Юлии произошли от Аскания (второе имя Аскания - Ил или Юл), сына Энея, матерью которого была Венера, а отцом - Анхиз, брат троянского царя Приама. Асканий заложил в Италии город Альба-Лонга, от которого и пошел Рим. Этот мотив и лежит в основе поэмы, которая, тем не менее, как это произошло и с прочими произведениями Вергилия, выходит далеко за рамки исключительно генеалогической проблематики, превратившись в поэму о величии Рима и римского народа.

Приступая к созданию поэмы, Вергилий, как это было принято, вступает в состязание с самим Гомером. Эта ориентация на гомеровский эпос отражается как в композиции, так и в основном материале, который использован Вергилием - мотивах, сюжетных положениях, способах мотивации поступков героев и т.д. «Энеида», состоящая из 12 частей, в первых шести во многом, в том числе и композиционно, следует за «Одиссеей», а в оставшихся - за «Илиадой».

Так, в первых шести частях Вергилий использует принятый в «Одиссее» прием ретроспективной композиции: первая часть описывает предпоследний морской переход героя, посланную Юноной бурю, высадку тевкров (троянцев) близ Карфагена, прием Энея вдовствующей царицей Карфагена Дидоной, а также пир во дворце Дидоны, где Эней начинает свой рассказ о событиях, предшествовавших его появлению на северном берегу Африки; вторая часть посвящена падению Трои и началу путешествия Энея, третья - самому путешествию, приведшему героя в Карфаген.

Причем подчас «Энеида» читается как развернутая цитата из Гомера. Так, Эней, двигаясь примерно тем же маршрутом, что и Одиссей, встречается со многими чудовищами и препятствиями (Скилла и Харибда, Киклоп, Гарпии и т.д.), с которыми на своем пути в Итаку встречался Одиссей; как Одиссея преследует гнев Посейдона, так и Эней становится жертвой ярости богини - на этот раз Юноны.

Прибыв в Италию, Эней, подобно грекам под стенами Трои, ведет битвы, многие эпизоды которых также воспринимаются как аллюзии к гомеровской «Илиаде».

Но Вергилий ставит перед собой и решает совершенно иные, чем Гомер, задачи, иначе подходит к их разработке, что и сказалось на своеобразии латинского варианта античного эпоса, который по многим параметрам, в том числе и принципиальным, отличается от эпоса древнегреческого.

Главная проблема, связанная с «Энеидой» - это проблема так называемого «искусственного» эпоса. Основные грани этой проблемы проявляются в сопоставлении вергилиевой «Энеиды» с гомеровским эпосом и выглядят следующим образом.

Классический эпос как «род объективного незаинтересованного повествования о событиях в той последовательности, в которой они происходили» (Аристотель) предполагает особую роль повествователя, который, рассказывая о событиях давно минувших дней, о славных деяниях героев прошлого, ничем не выражает своего личного отношения к объекту изображения. Он абсолютно объективен и не питает личных симпатий или антипатий ни к кому из участников великих событий древности.

Таков Гомер, с равным беспристрастием повествующий о подвигах как греков, так и троянцев.

Более того, Гомер - как личность, как человек, как позиция - даже самоустраняется, отказывается от роли сказителя: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса...» - говорит Гомер, препоручая богам (абсолютной объективности) функцию рассказчика.

Иное Вергилий - уже в первых стихах «Энеиды», конспективно излагая сюжет поэмы, он заявлет о себе как о рассказчике (и, соответственно, интерпретаторе) истории:

Но дело отнюдь не ограничивается только историей. Повествуя о событиях древности, привлекая богатый мифологический материал, Вергилий, по сути, пишет не о славном героическом прошлом, но о настоящем, в известном смысле идеализируя его. Иными словами, материал истории и саму поэтику эпической поэмы Вергилий использует для решения актуальных для его времени задач - причем, не только художественных.

Эта попытка совместить несовместимое - суть жанра и решаемые в рамках этого жанра задачи - и «взрывает» поэму изнутри, делая ее, при всей ее значительности и всех высочайших художественных достоинствах, объектом и критики, и многочисленных пародий.

Незаинтересованность, отмеченная Аристотелем в качестве родового признака эпоса, в полной мере свойственна гомеровский поэзии. Вергилий, напротив, почти в каждом ключевом эпизоде своей поэмы показывает, что он - римлянин, и римлянин первого века до н.э.

В еще большей степени «ангажированность» Вергилия видна в тех эпизодах поэмы, где он описывает гибель Трои. Противников Илиона, греков, Вергилий изображает клятвопреступниками, которые взяли город не в открытом бою, но с помощью хитрости и вероломства.

То, с чем мы сталкиваемся в данном случае, можно назвать модернизацией исторического и мифологического материала. Не будет слишком смелым преувеличением сказать, что Вергилий на материале эпоса создает некое подобие памфлета - актуального, ориентированного на решение современных проблем синтетического произведения, несущего, помимо художественных, и иные функции (политические, философские, историографические и т.д.).

Противоречивым оказалось в «Энеиде» и решение узловой для эпоса проблемы идеального эпического героя. Увы, но Эней не может полностью претендовать на данную роль! В идеальном эпическом герое по определению воплощаются не только лучшие черты национального характера - герой этот обязан (опять же по определению) беззаветно и не щадя жизни биться за свой народ, и либо победить, либо погибнуть. Как в этом случае трактовать бегство Энея из охваченной пожаром Трои? Конечно, он лишь выполнял волю богов (не случайно постоянным эпитетом Энею стало определение «богобоязненный»), волю Юпитера, который желал, чтобы Эней стал основателем нового государства, Рима. Но все же, все же... Не слишком ли часто Эней выполняет эту волю? Начинаешь подозревать, что богами он пользуется как прикрытием для своих весьма неблаговидных поступков.

Как в случае с Дидоной.

Четвертую часть «Энеиды», где описывается история любви Энея и Дидоны, интересна прежде всего глубоким и развернутым анализом любовных переживаний героини, своим психологизмом и драматизмом. Отметим, что данные моменты абсолютно чужды классическому, гомеровскому эпосу, где «женский» элемент сведен к минимуму, а психологизм - если он и присутствует, то дан весьма скупо.

Иными словами, Вергилий и здесь «взрывает» саму суть героической эпической поэзии, вводя в нее, говоря современным языком, романический элемент, а также драматизируя и психологизируя эпическое повествование.

Суть психологического конфликта, переживаемого Дидоной - столкновение долга и страсти. Гордая царица Карфагена, хранящая верность умершему супругу, царю Сихею, по воле матери Энея Венеры Дидона влюбляется в троянского героя.

Фактически, четвертая часть «Энеиды» по характеру и накалу конфликта, по способам разработки последнего напоминает трагедию в духе Еврипида - об этом сближении драмы и эпоса в «Энеиде» не раз говорили исследователи творчества Вергилия. Конечно, перед нами не трагедия - совершенно иной жанр словесного искусства, со своими «механизмами» и приемами. Но о драматизации (как и о лиризации) эпоса в творчестве Вергилия говорить следует.

Зачастую поэт привлекает для решения современной политической проблемы богатейший мифологический и литературный материал, в этом - причина двойственности и противоречивости главного труда Вергилия, той некоей натянутости и ходульности, которую справедливо усматривали в «Энеиде» критики поэта.

Вторая половина поэмы, во многих отношениях похожая на «Илиаду», посвящена битвам, которые ведет Эней на италийской земле. От его брака с царевной Лавинией и пойдет род римских героев, основателей римской государственности и ее главных героев, современников поэта.

Эта пронизывающая «Энеиду» идея современности является организующим началом поэмы, основанной на историческом и мифологическом материале. С другой стороны, мифологизируя современность, Вергилий идеализирует ее - именно за счет этой мифологизации. Современные поэту герои реальной римской истории были отнюдь не идеальны. Но такова уж логика замысла, реализованного Вергилием.

Несмотря на все эти противоречия, вергилиев эпос является признанным шедевром латинской литературы. Комментаторы отмечают в «Энеиде» удивительную стройность и логичность композиции, сжатый и точный стиль, плавный и звучный стих, который преодолевает некоторую тяжеловесность гомеровского гексаметра, богатую метафорику. Вергилий демонстрирует в своей главной поэме внимание к звуковой стороне стиха, стремление соединить его звуковой и содержательный аспекты. Чтение Вергилия - хорошая школа для поэта.

Гораций. Поэзия римского классицизма

Отлично от поэтической судьбы Вергилия развивается поэтическая судьба другого крупнейшего поэта века Октавиана, Квинта Горация Флакка (65-8 гг. до н.э.). Но, как и в случае с автором «Энеиды», автор знаменитого «Памятника» также вынужден пережить внутренний конфликт, одна из сторон которого была связана с необходимостью каким-то образом решить для себя проблему взаимоотношений с властью, с Августом.

Для Горация этот конфликт был усложнен двумя обстоятельствами. Во-первых, поэт был сыном вольноотпущенника, бывшего раба, и до конца дней, несмотря ни на почести, ни на всеобщее признание, ощущал на себе печать своего происхождения. Во-вторых, в юности Гораций совершил политическую ошибку: после гибели Юлия Цезаря он вступил в армию Брута, дослужился до должности командира легиона, а после поражения республиканцев вынужден был вернуться в Рим, как он сам выражался, «с подрезанными крыльями».

И эти «крылья», крылья былого республиканизма, Гораций не смог распустить до конца своих дней, вынужденный постоянно ощущать на себе пристальное внимание со стороны приверженцев империи, которые видели в поэте пусть бывшего, но - врага. Усугубляло этот внутренний конфликт и то обстоятельство, что, введенный в кружок Мецената Вергилием, Гораций получил от властей небольшое поместье, был избавлен от нужды и забот о поддержании жизни, попав, таким образом, в материальную зависимость от Октавиана.

Поэтическое творчество Горация стало во многом способом разрешения этого конфликта. И хотя Горация считают «придворным» поэтом Октавиана Августа, предавшим и даже «продавшим», якобы, свои былые республиканские убеждения, пошедшим на компромисс с властью и сделку с собственной совестью, дело обстоит несколько сложнее.

Позиция Горация - и в этом особенность его миропонимания как крупнейшего поэта римского классицизма - в том, чтобы подняться «над схваткой», перевести осмысливание жизненных конфликтов (философских, политических) в иную, более высокую плоскость, и с этой новой, философской высоты показать нелепость и губительность всякой чрезмерности, избыточности в проявлении симпатий и антипатий - житейских, эстетических, политических и т.д.

Поэтому Гораций не уходит от решения проблем общественных, но придает их разрешению глубину и основательность, с самого начала своего поэтического творчества выступая как поэт-мудрец, поэт - учитель людей. Так, решая вопрос, связанный с центральным политическим конфликтом 40-х годов, конфликтом между цезарианцами и сторонниками республики, Гораций заявляет о губительности гражданских войн вообще, выступая, по сути, как пацифист.

Начинает свой творческий путь поэт с сатирических стихотворений, в которых следует ямбической традиции, ведущей от Архилоха («Сатиры», «Ямбы»).

Сатирические произведения раннего Горация - это не просто насмешка над антагонистами поэта. Критическая оценка у Горация исходит из ясно оформленного этического идеала. В основе его - философия среднего культурного землевладельца, у которого есть все необходимое для безбедной и спокойной жизни, но который не мечтает об избыточном богатстве и роскоши, руководствуясь принципом умеренности во всем.

Философское ядро горацианской мудрости - эпикуреизм, этика греческого философа Эпикура (4-3 вв. до н.э.), который полагал, что, реализовать свое стремление к счастью, к разумному наслаждению, человек должен не через действие, но через покой, через достижение состояния созерцательной невозмутимости (атараксии).

Объектами же сатиры становятся все, кто не соответствует этому идеалу: надменные вельможи, политики-властолюбцы, тщеславные поэты.

Поэзии необходима тщательная обработка, а поэт Горацием уподобляется пчеле, которая по крохам собирает нектар и пыльцу, чтобы претворить их в благоуханный мед. Произведение поэзии должно быть простым, целостным и гармоничным, в нем должны отсутствовать асимметрия, вычурность и манерность, а строгостью и возвышенностью оно должно быть похожим на античный храм.

Экономии в выборе лексических средств должна сопутствовать глубина и важность содержания, мудрость как основа поэзии. Философия, полагает Гораций, так же необходима поэту, как и оратору. И, наконец, поэт обязан чувствовать ответственность перед читателем, быть его проводником в суете житейских будней, учителем. Таковы основания того, что принято считать эстетикой римского классицизма - как она теоретически оформлена в знаменитом «Послании к Писонам» Горация, а реализована в поэтической форме в трех сборниках его «Стихотворений», выпущенных в 23 году до н.э. и получивших впоследствии название «Оды».

Оды Горация всегда имеют форму обращения, что, в частности, выразилось в обязательном присутствии адресата стихотворения перед его началом. Но, в отличие от традиционной оды, известной еще грекам V-IV вв. до н.э., горацианские оды служат не столько восхвалению конкретного лица, сколько целям изложения философских размышлений поэта. Причем, это - не отвлеченные размышления. Конкретное жизненное наблюдение, жизненный факт - вот повод для обобщения, которое, как правило, завершается в финале стихотворения краткой сентенцией, советом или пожеланием.

В «Одах» наиболее полно получает разработку идея «золотой середины», идея умеренности, невозмутимости, свойственных, по Горацию, истинному мудрецу.

Как и Вергилий, Гораций - один из наиболее авторитетных латинских поэтов для последующих эпох. Он не только задает своим «Памятником» одну из наиболее важных магистральных тем европейской лирики - тему «поэт и поэзия». На Горация, как на своего рода эталон поэта-мудреца, поэта-учителя ориентируются те из поэтов последующих поколений, кто видит в искусстве источник мудрости, средство нравственного воздействия на читателя.

Овидий. Риторика элегии.

Публий Овидий Назон (43 год до н.э. - 18 год н.э.) - поэт и человек совершенно иного склада, чем Гораций и Вергилий, и жизненная судьба Овидия складывалась совершенно иным образом, чем судьба его современников. Несмотря на это, три эти имени стоят рядом в истории античной латинской литературы.

Овидий подвергся гонениям и ссылке в 8 году н.э., именно стихи да шутливо-иронический стихотворный псевдотрактат «Наука любви» стали одним из поводов его изгнания из Рима. Причины же нелюбви к Овидию Августа и всех, кому Августом было поручено следить за становлением империи, коренились глубже - в особом, «фрондерском», как сказали бы через полтора десятка веков, поведении, в неприятии тех новшеств, которые пытался ввести в стране Октавиан.

Новшества эти касались не только сферы политики и экономики, но и нравов, нравственности, изрядно расшатавшихся в эпоху смуты и неурядиц - и здесь Октавиан также пытался навести порядок: ограничивал практику разводов, подвергал преследованиям тех, кто более других не соответствовал идеалам строгой римской доблести и добродетели.

Как мог относиться к этим мерам молодой состоятельный аристократ, умный, учившийся «чему нибудь и как нибудь», все время проводивший в беспечных увеселениях с друзьями и подругами весьма вольных нравов? Только одним и единственным способом - отрицать. Формой этого отрицания и стали многие стихотворения Овидия - как и более крупные его произведения.

Главные произведения, на которых основана мировая слава и прижизненная известность Овидия, - элегические циклы «Песни любви», «Скорбные элегии», «Понтийские элегии», а также поэма «Метаморфозы». Во всех этих произведениях - вне зависимости от жанра - в полной мере проявился декламационный, риторический талант поэта, получивший оформление в том числе и в юридической школе (которую поэт не закончил - так претили ему юридические контроверсии). Юристом он не стал, зато школа юридического красноречия, юридической декламации пришлась как нельзя кстати - и небольшие по объему, и более крупные тексты поэта представляют собой образцы отточенного декламационного стиля: главная тема обрабатывается Овидием в многочисленных вариациях, которые позволяют рассмотреть предмет с разных сторон, в его противоречивом единстве и соотнесенности с предметами смежными.

Такого рода талант требовал форм более обширных, чем отдельное стихотворение, поэтому даже лирическое творчество Овидия представляет собой не отдельные тексты, а циклы со сквозным сюжетом, достаточно развернутой драматургией, сложными перипетиями отношений лирического героя и прочих персонажей цикла.

Ряд ранних элегий Овидия не соотносится с элементами стандартного сюжета и является своего рода выражением жизненного и поэтического кредо поэта. К таким элегиям относится знаменитое стихотворение «Любовь - военная служба», где поэт сопоставляет и противопоставляет (сопоставить эти две темы и значит их противопоставить) два занятия, достойных мужчины.

Поставив рядом эти два понятия, эти два рода «деятельности», поэт «снижает» статус воинской службы, посягая таким образом на сами основы новой римской государственности - на представление о суровых воинских добродетелях, о воинской службе как долге мужчины, его первом и самом важном деле.

Как мог Октавиан, стремившийся к укреплению государственности и возрождению былых суровых представлений о доблести и добродетели, относиться к подобным стихотворениям?

Каплей, переполнившей чашу терпения Октавиана, как считается, была публикация поэмы «Наука любви» - обвинив Овидия в безнравственности, его ссылают в отдаленную провинцию империи, на берег Черного моря, в город Томы (территория современной Молдавии).

Обвинение, однако, просчиталось в выборе повода для ссылки - «Наука любви» не проповедует безнравственности. Это - пародия на многочисленные ученые трактаты (одним из таковых являлось, кстати, и горациево «Послание к Писонам», теоретический манифест римского классицизма), и комический эффект здесь вызывается столкновением монументальной серьезности, с которой, подражая ученым педантам, поэт исследует предмет своей науки (разбирая выбор предмета, его обоснование, методы исследования и т.д.), и несерьезный, совершенно «антинаучный» характер этого предмета.

Как было сказано выше, Овидий тяготел к использованию больших массивов текста для реализации главных особенностей своего таланта, своей творческой манеры. Такую возможность предоставляла поэма - но не со сквозным сюжетом, где риторические, декламационные начала были бы неуместны, а так называемая каталогическая поэма - поэма, состоящая из фрагментов, однотипных по сюжетике, но различных по материалу.

Овидию принадлежит несколько подобных творений. Первое из них, «Героини», представляет собой сборник из 15 посланий, которые знаменитые женщины древности (среди них - Пенелопа, Медея, Федра, Брисеида), якобы, писали своим мужьям и возлюбленным, с коими пребывали в разлуке. Послание как жанр позволял с большой вариативностью изображать психологическое состояние женщины, испытывающей муки неразделенной любви, горя, тоски и т.д.

Каталогической поэмой называют цикл «Фасты», где Овидий описывает римские праздники. Но наиболее значительным и известным произведением Овидия в этом жанре является поэма «Метаморфозы», над которой поэт работал до конца своих дней и которую по праву считают «Библией римлян», так как в ней собраны и сведены в единый стройный сюжет практически все известные римлянам мифы, в основе которых лежит мотив метаморфозы (превращения).

Поэма состоит из 15 книг; общее число конкретных сюжетов-превращений, разработке которых отданы отдельные стихотворные главы - более двухсот.

Мотив метаморфозы не случайно стал организующим мотивом поэмы. Он навеян стоической философией, в соответствии с идеями которой мир - это арена постоянных превращений. Выстраивая в соответствии с этим мотивом свою главную поэму, Овидий открывает ее первым хронологически свершившимся превращением - претворением хаоса в космос, а завершает - превращением Юлия Цезаря в комету.

Но не сам мотив превращения как таковой интересует поэта, когда он изображает знаменитые сюжеты древних мифов (превращение Ниобы в камень, Нарцисса - в цветок, Галатеи - в живую девушку и т.д.). Каждый из конкретных сюжетов интересует поэта либо своим эмоционально-психологическим, либо интеллектуальным потенциалом.

К первому типу сюжетов относится сюжет о Нарциссе и нимфе Эхо. Овидию важно не просто показать, как из самовлюбленного юноши герой превратился в цветок - символ смерти. Он подробно анализирует психологические состояния героев, сложную, противоречивую динамику этих состояний, приведшую к финальной метаморфозе.

В сюжете о Девкалионе и Пирре, греко-римском варианте сюжета о всемирном потопе, Овидия интересует сложный процесс постижения истины героями. В этой стихотворной новелле поэт ставит своих Девкалиона и Пирру в «эвристическую ситуацию», требующую от героев напряжения своих интеллектуальных, логических способностей.

Оставшиеся после потопа единственными на Земле людьми, супруги Девкалион и Пирра обязаны возродить род людской - так гласит оракул. Но оракул - как и положено этому средству общения людей с богами - темен, непонятен: Девкалион и Пирра должны, гласит оракул, бросать кости матери своей через плечо; из этих «костей» и восстанет порода новых людей, коим предстоит вновь заселить Землю.

Пирра в недоумении: матери их погибли во время потопа, и не сыскать их костей! И только Девкалион, понимающий. сказали бы мы, метафорический склад оракула, догадывается: речь идет о костях нашей общей матери, Земли - о камнях.

И бросали через плечи свои Девкалион и Пирра камни, и восставали из упавших на землю камней люди, и заселялась вновь Земля.

Такова внутренняя логика «Метаморфоз», в которых, как ранее в элегиях, Овидий в раскрытии своих тем прибегает к искусству риторической разработки ситуации и к декламационным приемам, добиваясь предельного разнообразия в описании предпосылок мифологических превращений.

вергилий овидий гораций апулей

Латинская художественная проза. Апулей

Как и в Греции, расцвет прозаического творчества приходится в латинской литературе на постклассический период. Причина этого коренится, очевидно, в том обстоятельстве, что классика, совпадающая в своем становлении с периодом формирования общества и государства, лишь незначительное внимание уделяет частной жизни человека, а именно проза с ее «текучей» гибкостью способна к передаче самых сложных и прихотливых поворотов в судьбе человека, жизни его внутреннего мира и т.д.

Среди прозаиков, писавших на латинском языке в эпоху Римской империи, в России одним из наиболее значительных считают Апулея (родился около 124 года н.э.) - не только потому, что его упоминает А.С.Пушкин, который, как известно, уже в лицейские годы «... читал охотно Апулея...», но и потому что Апулей в своем романе «Золотой осел» дал толчок развитию целой жанровой традиции, приведшей впоследствии к формированию наиболее популярного жанра литературы Нового времени - романа.

Апулей родился в Африке (во 2 веке н.э. наиболее существенный вклад в культуру Империи вносят именно провинции - метрополия, погрязшая в дворцовых интригах, не могла дать фигур. соотносимых по масштабу дарования ни с нумидийцем Апулеем, ни и сирийцем Лукианом), много путешествовал по римскому миру, получил в Карфагене риторическое образование. Он живо интересуется всем новым и интересным, что появляется в сфере мысли, занимается софистикой (2-й), увлекается платонизмом, мистическими культами, восточной философией. Это увлечение было настолько сильным, что Апулея даже обвиняют в колдовстве, но, умелый софист, он без труда отводит все обвинения в своей «Апологии», которая является образцом судебного красноречия. Но, несмотря на опасность, которой он подверг себя благодаря «нетрадиционным» увлечениям, интерес к оккультизму Апулей сохранял на протяжении всей жизни - этот интерес отразился и в его романе.

Роман «Метаморфозы» - так назвал свое произведение писатель - обрел свое нынешнее название благодаря последующим поколениям читателей: слово «золотой» относится исключительно к художественным достоинствам романа (также, как слово «божественная» к «Комедии» Данте). Осел же как главный персонаж романа «Метаморфозы» - это, как полагают историки литературы, мотив, заимствованный из небольшой юмористической повести Лукиана «Лукий или осел», известной Апулею.

Правда, под пером Апулея комический сюжет о превращении человека в осла разросся более чем в 10 раз (1 глава у Лукиана, 12 книг у Апулея), и произошло это главным образом благодаря тому, что Апулей вводит в свое повествование огромное количество вставных новелл - разных по тематике, стилистике, набору персонажей. Именно это привнесение - в структурном отношении - было значительным шагом вперед в становлении романного жанра, который и характеризуется (особенно в Новое время) особого рода свободой в использовании различных жанровых привнесений, различных способов речевого поведения.

Апулей превращает комическую повесть в философско-аллегорическое повествование с ясно очерченной нравственно-религиозной проблематикой.

Суть этой проблематики весьма близко соотносится с проблематикой греческого любовного романа, по крайней мере, как и там, в апулеевом повествовании центральное место занимает категория Судьбы, Фортуны. Но дальше этого общность философско-мифологического плана греческого и латинского романов не идет. Если в греческом романе Судьба, в основном благосклонная к герою, практически не оставляет ему возможностей самому выстраивать свой жизненный сюжет, то у Апулея именно человек является строителем своей биографии, а Судьба (то есть боги) - в зависимости от того, соответствуют ли поступки и жизненные установки героя нравственно-религиозным нормам или нет, - либо помогает ему, либо наказывает. Если человек живет нравственно, Судьба к нему благосклонна; если человек суетен, мелочен, если он не имеет твердых нравственных (точнее - религиозно-нравственных) целей, Судьба безжалостна к нему.

Эта проблематика разрабатывается в магистральном сюжете романа, героем которого является молодой человек Луций. Луций в начале романа - легкомысленный, суетный, не имеющих твердых ориентиров в жизни - подобный герой, по Апулею, легко станет игрушкой в руках Судьбы.

Пребывая в крайнем отчаянии, Луций взмолился верховной богине Изиде (характерно то, что Апулей верховной богиней делает именно Изиду, главную богиню египетского пантеона, жену Озириса), и та ответила на молитву. Богиня вернет ослу человеческий облик и, более того, наградит долгой и счастливой жизнью, если тот отдаст себя делу служения ей. Луций соглашается, богиня исполняет свое обещание. Посвятив себя Изиде, став жрецом богини, Луций обрел не только человеческий облик - отныне жизнь его стала путем восхождения ко все новым духовным открытиям, к счастью и мудрости, обретение которых возможно только в служении высшей истине.

Сочетание в главном герое ослиного обличья и вполне человеческого внутреннего мира, а также наблюдательности и способности к размышлениям (хотя Луций в ослиной шкуре в силу особого устройства артикуляционного аппарата и не способен к речи, это не мешает ему мыслить) ставит Луция в совершенно особые условия по отношению к другим персонажам романа, придает качества не только авантюрного, действующего, но и философского (наблюдающего и размышляющего) героя. В присутствии осла, совершенно несправедливо отрицая в нем наличие наблюдательности и ума, люди не стесняются, а потому ослу открывается вся подноготная человеческого существования, все тайное, что обычно скрывают от посторонних глаз.

Именно этому качеству героя мы обязаны вторым сюжетом «Метаморфоз», который Апулей оформляет как серию новелл, нанизываемых на основной, авантюрный сюжет. При этом, в рамках этого сюжета, Луций не только созерцает, но и действует.

Вставные новеллы «Метаморфоз» многообразны по содержанию и набору персонажей, но в целом, основанные на фольклорных и мифологических источниках, они носят мистический (новеллы о колдуньях) и эротический (новеллы о неверных женах и любовных похождениях) характер.

Особую группу составляют новеллы о различных шарлатанах, пользующихся религиозными убеждениями людей в корыстных целях - здесь Апулей высмеивает лицемерие и распутство героев, к которым попадает осел. Из мифологических новелл особое место в «Золотом осле» занимает новелла об Амуре и Психее, рассказанная Харите старухой - прислужницей разбойников. Утешая девушку, убеждая ее не терять рассудка от горя, старуха говорит о том, что самое, казалось бы, отчаянное положение может привести к благополучному исходу.