Звуковое решение фильма А. Тарковского "Ностальгия"

Размещено на http://www.allbest.ru/

1

Я свеча, я сгорел на пиру.

Соберите мой воск поутру,

И подскажет вам эта страница,

Как вам плакать и чем вам гордиться,

Как веселья последнюю треть

Раздарить и легко умереть,

И под сенью случайного крова

Загореться посмертно, как слово.

Арсений Тарковский

Не знала с чего начать, начала с главного, со стихотворения Арсения Тарковского, которое прозвучало в фильме в одном из ключевых моментов и осмысленно легло в судьбу героя. Безусловно, этот фильм-тоска и, практически, зеркало собственной судьбы режиссера Тарковского - духовный и художественный шедевр. Главный герой, добровольно оторванный от родной почвы, оказывается в плену невыразимой тоски. И вскоре эта тоска заполняет собой все душевное пространство, становится во главу, затмевая все прочие ценности и значимости, переходит в болезнь. Он оказывается сам себе лишним и чужим.

Ностальгия Горчакова, героя фильма, оказавшегося в чуждой ему культурной среде, объясняется не только тем, что он вынужден жить в другой стране. В его душе не было мира, и столкновение с совершенно иной культурой, иным строем жизни после продолжительной внутренней изоляции лишь обострило душевные противоречия и, в конечном итоге, привело героя к гибели.

Как сказала героиня фильма Эуджения о русских эмигрантах: «Вы уезжаете не в другую страну, а на другую планету». Поэтому в фильме на разных уровнях, в том числе и музыкальном, присутствуют две темы, которые то противостоят, то сливаются воедино. Это темы России и Италии. Уже с самых первых кадров картины мы видим «русские» пейзажи, которые на самом деле снимались в Италии. При этом на титрах фильма звучит русский напев «Ой вы, кумушки», который накладывается на первую часть «Реквиема» Верди (Requiemaeternam, «Вечный покой»).

Но соединение столь разных музыкальных произведений не случайно: они оказываются близки по образности и тематике. В конце фильма эта «музыкально-тематическая арка», по словам музыковеда Н. Кононенко, получает и «зримое воплощение: русский пейзаж оказывается заключенным внутрь итальянского собора», так же, как в начале картины русская мелодия была помещена внутрь итальянской мессы.

Песня звучит в эпизоде «Сон Горчакова», на титрах картины. Во сне жена героя Мария вместе с другими женщинами спускается к реке. И снова, как в «Ивановом детстве», возникает тема «Мария -- река» и снова -- в сопровождении русской народной песни о несчастной любви, которая в контексте фильма вновь обретает пророческое звучание: Мария оплакивает своего мужа, который никогда не вернется домой и умрет на чужой земле.

Дважды в фильме звучит финал Девятой симфонии Бетховена, и оба раза -- в связи с Доменико, итальянским безумцем, живущим вдали от людей. В прошлом он -- математик, окончил университет, но «прославился» тем, что в течение семи лет держал взаперти собственную семью, чтобы уберечь ее от конца света. Горчаков приходит к нему домой. В ту минуту, когда он переступает порог, за его спиной гремит гром. Открываются двери -- и перед ним расстилается замшелый от влаги пол, похожий на дремучий лес, а над этим «лесом» -- горы и небо за окном. Потом -- темный коридор с облупленными стенами, одинокая фотография семьи, лестница и шкаф с хлебом и бутылкой вина, как для причастия. В ту минуту, когда Горчаков входит в коридор, начинается величественная, медленная часть «Оды к радости».

Камера подводит нас к окну с кружевными занавесками. За окном сияет солнце. Горчаков одиноко стоит у зеркала и смотрит на свое отражение, затем, на слове Welt (мир), мы видим его стоящим в углу. Панорама по небольшой полочке, на которой разложены самые разные предметы: книга, часы, вино, лук, засохшие цветы. И снова мы видим Горчакова, теперь уже со спины. Когда медленная часть музыки заканчивается и возвращается к основной, радостной, теме единения людей, Доменико выключает магнитофон и спрашивает гостя: «Ну, ты слышал? Это Бетховен». Затем он излагает новоиспеченному «ученику» свое «учение» о единстве, о том, что одна капля плюс еще одна капля -- это одна большая капля, а не две маленькие. «Ода к радости» выступает здесь как иллюстрация его идеи. По-видимому, это произведение уже не интересует Доменико как музыка, с эстетической точки зрения. Для него оно -- иллюстративный материал, с помощью которого он обращается к людям: и к Горчакову, и к свидетелям самосожжения.

В сцене самосожжения он призывает людей «растягивать душу», взяться за руки, примириться между собой, «вернуться к единству, а не оставаться разъединенными, вернуться к истокам и стараться не замутить воду». Доменико продумал свой страшный спектакль: красивая речь, мощная, жизнеутверждающая музыка и живой факел. Но все вышло совсемне так: обнажив ужасную изнанку его веры, которая оказалась самообольщением больной души. После условленного сигнала Доменико поджег себя, но магнитофон не включился. Однако в ту минуту, когда он, объятый пламенем, упал на асфальт и умер в страшных мучениях, музыка истошным воплем прорвалась наружу, диссонируя с чудовищным спектаклем на площади.

Почти в то же время другая трагедия разыгрывалась в Банья-Виньони. Горчаков пытался исполнить заповедь Доменико: пройти с зажженной свечой через бассейн святой Катерины. Только на третий раз ему удалось донести свечу от края и до края бассейна, не дав ей погаснуть. На первом и втором проходе Горчакова музыки нет. Камера внимательно следит за движениями героя. Сначала он идет, словно не воспринимая эту затею всерьез. Он воровато озирается, как бы его не заметили за таким странным занятием, и свеча его тотчас же гаснет. И лишь поняв, как трудно донести зажженную свечу до другого конца бассейна, он целиком концентрируется на своей задаче, почти не оглядывается и смотрит на пламя, бережно прикрывая его полой пальто или ладонью. На третьем проходе, когда Горчаков уже приблизился к краю бассейна и к концу своей жизни, начинается музыка -- первая часть заупокойной мессы Requiemaeternam («Вечный покой»). Для этой сцены в бассейне Тарковский выбрал именно «Реквием» Верди, который, по свидетельству современников, был антиклерикалом. Утверждали, что он был материалистом, не верил ни в Бога, ни в бессмертие души и, как многие неверующие люди, очень боялся смерти. «Реквием» написан в 1873 году, когда Верди отметил свое шестидесятилетие и похоронил лучшего друга и духовного учителя писателя АлессандроМандзони.

Горчаков останавливается у лестницы, ведущей наверх, в изнеможении прислоняется к перилам, опускает голову на руки, а через минуту вновь идет. В центре кадра -- рука, заслоняющая свечу, и горящая свеча на краю бассейна. В этот самый миг хор поет Luxperpetualuceateis («И вечный свет да воссияет им»). Свеча горит, реквием замолкает и мы слышим последний вздох. Через некоторое количество шумов - наслоение плачущих женских голосов под лай собаки. Начинается песня «Ой кумушки» - русская песня, которая восходит к плачам в исполнении Ольги Федосеевны Сергеевой. Народная песня, переходящая в «Реквием» Верди - это очень яркий, запоминающийся, врезающиеся в память музыкальный образ. Таким образом, мы имеем сконцентрированный звучащий символ основной идеи, которая заложена в фильме. Важный символ в символике фильмов Тарковского - текущая вода, которая переводит нас из одного мира в другой. И что немаловажно по смыслу, «Ой кумушки» - одна из самых старых лирических песен связанная с летним праздником Троицы. Девушки и молодые женщины кумятся с березой; наряжают ее лентами, бусами, цветами; водят вокруг нее хороводы; обнимают и целуют священное дерево. Покумившись-породнившись в обряде с березой, девушки кумятся потом друг с другом. В фильме также есть кадр, в котором две женщины обнимаются - тоже кумление. Затем в обряде венки пускают по воде, потонувший венок - знак неисполненного желания, несчастия, разлуки и даже смерти.

Горчаков на протяжении всего фильма находится в состоянии депрессии, то есть уныния, с христианской точки зрения -- тяжкого греха. Он не знает, где искать избавление. В надежде найти его он обращается не к надменным и сытым учителям жизни, а совершенно по-русски, по-православному к «безумному мира сего», к юродивому, но тот на поверку оказывается «слепым вождем слепых». Горчаков донес свечу в надежде на очищение, но ритуал без веры, стоящей за ним, бессилен и не спасает. Он ходит около храма, вокруг храма, так и не зайдя внутрь. Символично, что он так и не вошел в церковь «Беременной Марии», ради чего они проехали пол Италии. Стоит вспомнить о том, что Максим Березовский, русский композитор половины XVIII века, в юности уехал учиться в Италию, а вернувшись на родину, рано и трагически закончил жизнь. Именно Березовский стал прототипом выдуманного композитора Сосновского, ради изучения которого Горчаков и приехал в Италию. Рассказывая о своей работе переводчице Эуджении, сопровождающей его и пытающейся понять «загадочную русскую душу», Горчаков невольно проводит параллель между Сосновским (то есть Березовским) и собой. А так как Горчаков -- это, без сомнения, образ самого Тарковского, получается двойная параллель: Сосновский (Березовский) -- Горчаков -- Тарковский.

Используя в качестве основных музыкальных мотивов киноленты «Реквием» Верди и «Симфонию №9» Бетховена, Тарковский словно балансирует на грани упадка и апогея, демонстрируя тем самым или крайние низы, или моменты возвышениях, которые особенно чувствительны благодаря классическому музыкальному сопровождению. Чувства героев и чувства зрителей в один момент сливаются в один сплошной сон, ввиду чего оторвать взор от экрана невозможно: зритель радуется, плачет, переживает, размышляет вместе с героями; которые, понимают, что данное всепоглощающее пламя развернуло своё разрушительное действие лишь в них самих, затронув мир как раз тем, что они сами в нем до сих пор существуют. Известна взаимозависимость пространства и времени в кино. Одновременность событий в реальности на экране выражается временной последовательностью. Например, римская проповедь Доменико сменяется несением свечи в БаньяВиньони. Собачье повизгивание, переходящее в вой, соединяет оба эпизода в единое звуковое пространство.

Возвращаясь к фильму: Горчаков говорит, что ему надоели «все эти красоты», и с любовью смотрит на хаос и запустение в ветхом жилище Доменико. Когда Горчаков только входит в итальянскую деревушку, его встречает лай собак, который вскоре перекрывается дребезжащим, металлическим звуком циркулярной пилы. А вот кадры русской деревни сопровождаются тихим песнопением, журчанием воды, и колокольным звоном. Музыка и звуки играют здесь важную структурную роль. Механическая пила характеризует итальянский ландшафт, в то время как русские сцены сопровождаются мягкими женскими голосами. Мы слышим, как кто-то из местных чернит сентиментальность итальянской музыки и восхваляет взамен китайскую. В начале фильма показывается чёрно-белая сцена в русской деревне, с нежной народной песней и атмосферой раннего утра, затем прерываемой и вытесняемой «сентиментальными» итальянскими хоралами и оркестровой музыкой. В последней сцене, когда умирает Горчаков, звучит Верди. Подобным образом и Доменико умирает под звуки бетховенской «Оды к радости». На протяжении всего фильма музыка Верди является контрапунктом нарастающему самоотождествлению Горчакова со вторым персонажем фильма, Доменико. Все эти повисшие в воздухе звуки, видения прошлого, будущего, настоящего, того, что не сбылось и того, чего никогда не будет. Жуткая тишина, когда пять минут мы видим и слышим один лишь дождь за открытым окном. «Ностальгия» дышит образами и скрытыми смыслами. В том и сложность всех фильмов Тарковского, что он насыщает их философией и своим представлением жизни, тонко и неуловимо связывает между собой все самые мельчайшие детали, создавая огромную и прекрасную паутину мысли, окрашивая ее соответствующими цветами и пейзажами, которые всегда отражают и глубже раскрывают состояние души героя. Завораживающая музыка дополняет картину эмоционально и вызывает подобающий отклик у зрителя по мере его открытости фильму. Звуки музыки в картинах Тарковского достаточно редки и от этого усиливают впечатляемость тех кадров, где идет поток зрительных образов.

реквием симфония бентховен кинолента

Размещено на Allbest.ru