Эволюция культуры и приоритеты в области научного познания: проблема антропологизма и развитие науки

Размещено на http://www.allbest.ru/

Эволюция культуры и приоритеты в области научного познания: проблема антропологизма и развитие науки

Бутов Александр Юрьевич

Старший научный сотрудник лаборатории эстетического развития и психологопедагогических исследований творческой личности ФГБНУ «Институт художественного образования и культурологии РАО», доктор педагогических наук, профессор

Аннотация

В статье на обширном историко-культурологическом материале рассматривается процесс изменения, смещения направленности научного познания с антропоцентрической на социоцентрическую, наиболее отчетливо прослеживающийся в период Нового времени - эпоху, оказавшую огромное влияние на становление и развитие научной мысли.

В непосредственной взаимосвязи со сферами культуры и искусства анализируются основные периоды и этапы процесса формирования европейской науки, прослеживается влияние культурной политики государства на мировоззрение общества. Наука в данном случае представлена как сложный социокультурный феномен, который, при наличии определенной имманентной логики развития, в рамках своей общественной реализации детерминирован характером культуры и влиянием системы государства, что определяет общую направленность научных интересов и, в определенной степени, самих подходов к постижению мира.

The evolution of culture and priorities in the field of scientific knowledge: the problem of anthropologism and the development of science

ButovAleksandr Yu.

Senior Research Fellow at the Laboratory of aesthetic development and psycho-pedagogical studies of the creative personality, the Institute of Art Education and Cultural Studies of the RAE, ScD in Education, Professor

Abstract. The article on the extensive historical and cultural material deals with the process of change, shifting the focus of scientific knowledge from anthropocentric to sociocentric, most clearly seen in the period of the New time - era, which had a huge impact on the formation and development of scientific thought. In direct relationship with the spheres of culture and art, the basic periods and stages of the formation of European science are examined; the influence of cultural policy of the state on the society outlook is traced. Science, in this case, is represented as a complex sociocultural phenomenon which, in the presence of a certain immanent logic of development, in the framework of its public implementation is determined by the nature of culture and by the influence of the state system that sums the general orientation of research interests and, to some extent, the approaches to understanding the world.

В мировоззрении современной культуры общее развитие науки представляется прошедшим целый ряд этапов, из числа которых непосредственно важнейшим признается, разумеется, Новое время. Часть этих этапов определены как донаучные, но тем не менее оказавшие определенное и благотворное влияние на процесс развития и становления научной мысли. Однако в целом само представление о данных этапах задано и обусловлено скорее логикой развития и эволюции научной мысли, взятой в большей мере обособленно [1; 2].

Между тем процесс развития науки и научного познания находится в непосредственной связи с процессом эволюции культуры, формирующей саму систему миропонимания и, соответственно, трактующей и определяющей запрос в сфере задач научной мысли. Без приоритетного начала в области культуры нет системы ценностей, мировоззрения и интересов, позволяющих реализовывать научные исследования в определенном, должном направлении, и даже, возможно, вряд ли существует ценность в них самих. А само знание способно оставаться «знанием в себе и для себя». ренессанс возрождение научное познание

Но, разумеется, сама система ценностей, мировоззрения и интересов в разные эпохи представляется различной. Понимание общей нелинейности процесса эволюции культуры позволяет выделить этапы, относительно приближенные к современному по ценностным основам и одновременно с этим весьма отдаленные. Однако эта отдаленность, в том числе, конечно же, и временная, не должна скрывать реальные успехи и практические достижения. Понятно, что эпохи, близкие по ценностным основам и направленности интересов, будут, с точки зрения настоящего времени, восприняты как наиболее успешные, а отдаленные, напротив, трактоваться и восприниматься как «не развитые» и «глухие», архаичные.

Феномен нелинейности также позволяет наблюдать определяющую роль ряда этапов для развития научной мысли. И обеспечение преемственности с ними, исторически значительно утраченной, является сегодня очень важной из числа задач развития научного познания. В целях анализа причин этой утраты обратимся к периоду становления мировоззрения Нового времени.

Вторая половина XVII в. во Франции. Над Европой, с трудом вышедшей из самой страшной бойни XVII в. - Тридцатилетней войны 1618-1648 гг., восходит солнце короля

Людовика XIV - наиболее великого наследного монарха Франции Нового времени. Этой блистательной эпохе суждено продлиться только век и привести к одной из наиболее грандиозных катастроф за всю историю Европы - революции 1789-1793 гг., которую сменяет долгая, двадцатилетняя эпоха войн, дошедшая и до Америки, и до России.

Знаменитый «новый курс» Людовика XIV, связанный с развитием абсолютистского правления и усилением централизации страны, которая с этого времени, по степени централизации системы управления, будет лидировать в Европе после России, представлял собой идею и задачу Просвещения, воплотившуюся в личности великого и просвещенного государя-философа, ценителя искусств на троне.

Просвещение являло собой изначально идеологему сохранения и укрепления абсолютизма и внедрения социокультурных ценностей и норм, способных обеспечить статус-ность и привлекательность монархии в сознании населения, все более и более подвластного рациональному критерию оценки. Необходимо было подчеркнуть и показать разумность, просвещенность королевской власти, чтобы буржуазное сознание признавало эту власть своей. И одновременно с тем сформировать начало привлекательности в отношении аристократии, известной фрондерскими умонастроениями, что являло собой исключительно нелегкую и компромиссную задачу. Подобный компромисс позволил королевской власти сохранить свое влияние еще в течение многих десятилетий, но его крушение являло собой только дело времени. Для реализации задачи в ход пошли разнообразные культурно-эстетические средства, причем чем более она являлась связанной с влиянием на дворянство, тем, соответственно, и общее значение эстетического компонента было выше [3].

Общая реализация идеи Просвещения среди дворянского сословия осуществлялась, несомненно, по-французски - с чувством наслаждения и удовольствия, к которому должно было вести развитие просвещенной королевской власти, то есть через пряник, в то время как ранее правители в деле централизации предполагали действовать скорее при помощи кнута и силы.

В непосредственной близи от города Парижа воздвигается огромный комплекс королевской резиденции Версаль - своего рода «Диснейленд» и «парк чудес» для получения удовольствий, призванный привлечь, завлечь в свои объятия строптивую провинциальную дворянскую элиту. Блеск дворца и парка, затмевавший собой все, что ранее могли увидеть феодалы в городах Италии или Испании, предоставлял им целый комплекс легких и приятных жизненных утех, к которым явственно неравнодушно было сердце позднефеодальных франков, в обмен на лояльность королю и королевской власти и отказ от фрондерских замашек и намерений.

Зачем взрывать и штурмовать твердыни - замки Лангедока, Лотарингии, Тулузы, если их сеньоров можно просто соблазнить, завлечь, привлечь на пышный «королевский огонек»? Ни один замок сеньоров Франции не мог сравниться по богатству, пышности, великолепию с этим «дворцом счастья» для французского дворянства!

И дворянство со всех мест буквально хлынуло, заполонило собой парки и дворцы Версаля, позабыв о своих местных, древних феодальных привилегиях и бывшей вольнице, оставшейся уже в далеком прошлом, чтобы всего веком позже выпасть в качестве сухих листов с подрубленного дерева сметенной революцией монархии.

Возможность получения удовольствий, наслаждения, веселья в наиболее грандиозном из дворцов поставило среди дворян авторитет Людовика XIV на недосягаемую высоту - вершину, с уровнем которой был не в состоянии сравниться ни один монарх XVII в. И конечно, обеспечило огромное число попыток подражания среди других монархов. Каждый «просветившийся» немецкий князь, польский магнат или же попросту богатый дворянин пытался себе выстроить мини-Версаль и уподобиться великому французскому монарху, даже не имея представления об истинном предназначении его деяния.

Но, конечно, следует отметить, что попытки превзойти Версаль являлись, очевидно, тщетными и только добавляли популярности самой французской резиденции. Не избежала этого влияния, к слову, и Россия, знаковообогатившаяся целым рядом первоклассных резиденций, из которых в наибольшей мере представительными стали Петергоф и Царское Село.

Смена эпохи получает отражение и в смене стиля, у истоков становления которого, опять-таки, присутствует фигура самого Людовика XIV. На смену барокко в данном случае приходит классицизм. Гений Италии не подходил для идеалов и задач французского абсолютизма, требуя замены стилем в большей мере каноничным и системным, отражавшим в себе не столь творческое, сколь формальное, даже абстрактное начало.

Общая основа становлению классицизма была, в сущности, положена при проектировании знаменитого восточного фасада Лувра, по решению благодетельного властелина Франции преображаемого из дворца в музей. В числе проектов, предназначенных для выбора, присутствовал даже проект великого Бернини, или же «второго Микеланджело», как называли его современники, - ярчайшего из представителей и основателей стиля барокко.

Однако, несмотря на весь авторитет Бернини, бывший, в своей сущности, непререкаемым, король предпочитает странное по тому времени творение безвестного Клода Перро - врача-анатома, к архитектуре не имевшего, по своей сути, никакого отношения! Это неслыханная ситуация, поскольку с периода Ренессанса итальянцы были лучшими строителями - архитекторами всей Европы, а Бернини выступал как архитектор Ватикана, автор грандиозной лестницы и площади Святого Петра в Риме.

И вдруг совершенно неизвестный, не профессиональный архитектор, а просто француз-любитель посмел опрокинуть и низвергнуть все величие Бернини, а в его лице - всей итальянской школы, начиная с периода Ренессанса! Это было, в своей сущности, невероятно, но через ворота Лувра значимо входила уже новая эпоха, уготовившая лидерство в сфере искусства Франции [4].

Перед тем как обратиться к более глубокому, системному анализу новой эпохи, попытаемся все же вглядеться в очертания эпохи прежней, уходящей, чтобы по контрасту явственней, полнее оценить ее значение и миссию в пространстве эволюции культуры. И начнем, конечно, мы с основ культуры всей Европы, в качестве которой выступает наследие Эллады.

Античная эпоха, с характерным для нее наличием синкретизма, изначально ставила в основу своего мировоззрения единство человека и природы. И даже со смещением интереса в период Сократа и попыткой отдаления от природы, все равно проблема человека продолжает оставаться в центре всей античной мысли и культуры. На смену идее «человек есть мера всех вещей» приходит сократический принцип самопознания, рефлексии - «познай самого себя». Менялись временные периоды и эпохи, но идея человека продолжала оставаться в центре, что на донаучно-философском уровне способствовало накоплению соответствующих наработок. Суть проблемы заключалась в передаче информации, которая на донаучном уровне осуществлялась большей частью субъективно.

Но с наступлением периода эллинизма субъективную специфику античного познания удается в некоторой степени преодолеть, свидетельством чему и выступает Аристотель, наиболее универсальный из мыслителей Античности и основоположник многих наук в древности. Значение эпохи эллинизма в том, что ей принципиально удалось объединить, соединить остаточный позднеантичный синкретизм, усиленный, подпитанный живительным влиянием Востока, с той необходимой степенью рациональности, которая еще предполагала сохранение интереса к человеку. В результате, сохранив еще направленность на интересы, понимание человека, данная эпоха оказалась способна обеспечить технологизацию антропологического на практике.

Особенностью эллинизма было сохранение присущего Античности антропологизма и ориентации на человека при общей технологизации подходов и культуры в целом, что принципиально отличает цивилизационный период. Процесс технологизации, развития научной мысли, начавшийся с Аристотеля, прослеживается в продолжение всей эпохи эллинизма, из которой, собственно, берет свое начало термин и само понятие «техно». По сравнению с эллинской, классической эпохой, техногенное развитие и достижения эллинизма были столь же высоки, сколь современный уровень развития отличается от ХУШ в. Но существовало и определенное, конкретное различие: эллинизм, несмотря на наличие империй наподобие Рима, оставался в целом более антропологичным по характеру культуры, и использование разработок не могло, конечно, не касаться данной сферы.

В анализе культуры эллинизма, по традиции, центральное внимание уделяется вопросам изучения философии или искусства, но при этом в меньшей степени учитывается тот собственно технологический скачок, который был достигнут в сфере непосредственно естественнонаучного познания. Такая ситуация довольно очевидна по своим причинам, потому что философское наследие в целом было просто легче сохранить, хотя оно и претерпело весьма ощутимые потери преимущественно в виде самих философских школ. И процветание философии эллинской эпохи непосредственно переносилось также на эпоху эллинизма, с характерным утверждением ситуации упадка, но при этом исчезала вся специфика эпохи [5].

Находясь в тени от впечатления, сложившегося под влиянием философии и культуры эллинской поры, эллинизм рассматривался как простое вырождение и умирание высокой классики. Хотя, на самом деле, именно конкретный период сумел осуществить реализацию огромных достижений эллинской эпохи, реализовав последние, хотя не без потерь, в сравнительно широкой форме и придав им, соответственно, технологический, практический аспект. В качестве примера стоит привести отличие концепции Платона от системы Аристотеля, как более конкретной, начиная даже с онтологии и завершая сферами естествознания и построения учебного процесса. Платон - это еще «классический» философ, и его абстрактные идеи побудили посчитать его идеалистом, - они чрезвычайно трудно применимы в сфере практики и непосредственно направлены на социальные вопросы. А вот Аристотель, в свою очередь, - философ в большей степени «практического» плана [6].

В период поздней Античности философия перетекает в непосредственно практическое русло, представляя собой непосредственно практическую философию. Свидетельством подобной ситуации является и стоицизм с его проблемой отношения и выживания в эпохе, скептицизм, исследующий сложности познания, Пиррон и даже неоплатонизм.

При изучении Аристотеля реально поражает ситуация различия между его конкретными научными трудами в сфере логики и психологии, к примеру, и абстрактной фантазийностью различных описаний, например, ряда животных. Но подобный факт, возможно, отвлекающий внимание исследователей на более «декоративные», абстрактные черты, не должен вводить в заблуждение.

Аристотель, воспитатель Александра Македонского, именоваться современником которого считал за счастье сам царь Македонии Филипп, - принципиально чуждый сантиментов, жесткий, прагматичный государь, сумевший подчинить себе всю Грецию и подготовивший основу для похода сына в Азию, - являлся, прежде всего, превосходнейшим технологом при явной антропологической направленности своего мировоззрения. Царь Македонии Филипп ценил только реальные возможности, дела, и он, конечно, превосходно понимал, в чем состоит значение Аристотеля в роли наставника для его сына.

Вслед за изменением концептуального характера должны были произойти и изменения технологического плана в самых разных областях, поскольку преобразование мировоззрения предполагает далее и изменения практического характера.

По сути, общий «тренд» эпохи уже явно виден в рамках обучения у Аристотеля. Конечно же, образовательный подход Платона представлялся в большей мере элитарным и «высоким», чем модель, предложенная Аристотелем, но ее специфика являлась неизбежным отражением начала массовости, как технологизации учебного процесса. Но при этом также следует отметить, что воспитанные в рамках его школы и системы взглядов люди, общее число которых превышало число «академиков» Платона, должны были найти и обрести реализацию своим способностям, возможностям на практике, что, соответственно, являлось прямым вызовом эпохи.

Тем не менее представленные сферы почему-то, по традиции, не привлекали должного внимания, хотя и признавалось, что великий Аристотель - первый представитель новой нарождающейся эры эллинизма. Осознание технологических открытий, достижений периода и эпохи эллинизма стало для общественной науки явным только лишь в XX в., в «неотехногенную» эпоху, после ряда археологических находок, реконструкций и открытий, хотя можно, очевидно, смело утверждать, что информация об этом сохранялась и существовала много ранее.

Проблема заключалась в большей мере в том, что наиболее передовые и технологичные изобретения и разработки периода эллинизма не приобрели своей реализации в сколь-нибудь широком, массовом масштабе, что, соответственно, накладывает отпечаток на саму трактовку периода, побуждая к его некоторой недооценке. Сообразно пониманию марксизма, производственные отношения выступают тормозом развития производительных сил общества, которые опережают общий уровень и состояние его сознания. Но эти наработки представляли собой некое наследие Античности, или задел на будущее, на перспективу, только их необходимо было сохранить и далее суметь использовать при подходящей ситуации.

Подход с позиции культурологии свидетельствует, что на завершающих этапах эволюции цивилизации осуществляются открытия и достижения, малодоступные для понимания широким кругом современников, которые, однако, вполне могут также не дойти до их потомков. Суметь их обнаружить, сохранить и воспринять являет собой исключительно весомую и важную задачу.

Гибель эллинизма как культуры в социальном плане не приводит, несмотря на драматичность и серьезность общей ситуации, к уничтожению всех наработок, свойственных этой культуре в целом. Как это ни странно, утрачены были, прежде всего, именно технические достижения, требовавшие наличия экономики и соответствующей практики обслуживания. Гуманитарные и медицинские же разработки, очевидно, в большей мере сохранились: несмотря на многократные пожары в зданиях библиотек, рукописи все же, очевидно, «не горят».

Конечно, в этом плане очень повезло, что половина Рима на востоке - Византия - сохранила свою государственность, что обеспечило плавный процесс восприятия и развития культуры в рамках христианской, но имеющей античные основы государственно-общественной системы. Византия, как могла, пыталась сохранить античное наследство - в этом состояла ее явная, серьезная проблема, но одновременно величайшая, огромная заслуга и значение в мировой истории. В состав империи входил ряд наиболее культурных регионов Рима: Греция, Египет, Сирия и Палестина - те места, в которых степень сохранения информации была намного выше, чем на упрощенном и практичном древнеримском западе.

Об уровне развития культуры этих территорий можно судить по выдающемуся зданию Александрии - маяку и Пантеону в Риме, выстроенному архитектором Аполлодором из Дамаска. Сохранность информации, в единстве с соответствующим уровнем финансов, и позволила в VI в. н. э. императору Юстиниану выстроить в Константинополе собор Святой Софии, а его преемнику Маврикию - создать университет, - деяния, просто неосуществимые в тот период на западе Европы.

Поскольку Византия представляла собой государство, эволюционным образом пришедшее со времени Античности в феодализм и христианскую эпоху, в его рамках на обширных и разнообразных землях сохранялось многое античное наследие. Византийцы весьма либерально и лояльно взирали на наличие сонма философских школ, которые много веков существовали на проникнутой влиянием мистицизма и завоеванной оружием практического Рима территории востока Средиземноморья.

И даже запрет деятельности этих философских школ при наиболее выдающемся из императоров раннесредневековой Византии - Юстиниане Великом - не привел к их закрытию. Просто эти школы стали действовать на нелегальном уровне, по сути, неофициально, но преследования, близкого по жесткости к испанской инквизиции, конечно, не существовало. Степень их влияния и распространения идей на общество существенно уменьшилась, но все-таки при этом вовсе не исчезла в полной мере. Ни одно правительство империи не в состоянии было открыто бросить вызов обществу и свойственной ему культуре.

Запрет императора Юстиниана, очевидно, не предполагал уничтожения всех школ, - он стремился просто снизить степень их влияния на общество. На протяжении целого тысячелетия философские кружки и школы в Византии нашли ту среду, в которой они могли вызревать, существовать и совершенствовать свои технологические знания и навыки.

В условиях консервативного Константинополя они, конечно, не могли претендовать на безусловное развитие, широкое и общее признание, но это отнюдь не мешало заниматься совершенствованием и отточкой мастерства. Скорее, наоборот, знания, малодоступные для распространения вширь, могли отныне развиваться вглубь.

Падение Константинополя под натиском любителей наживы - европейских крестоносцев, так и не дошедших до ожидавшей их Святой Земли, - стало не только величайшей авантюрой доколумбовой эпохи, переведшей из разряда малообеспеченных в богатые десятки тысяч человек, но и довольно явственно свидетельствовало, что позиции Константинополя уже утратили свою несокрушимость.

И ни падение завоеваний крестоносцев на Балканах, ни восстановление империи Палеологами не придавали ей уже и тени прежнего величия и блеска. Величайший город, о стены которого, волна за волною, разбивались валы из нашествий варваров, арабов, турок и норманно-русов, пал под натиском отрядов христиан! Все это означало, что империя, неумолимо сокращавшаяся по своим размерам, перестала уже быть убежищем для тех, кто сохранял культуру на протяжении эпох, и многие из них перебираются в ближайшую страну, несущую влияние западного Рима, - непосредственно в Италию.

Развитие Италии являло собой процесс, находившийся в обратном, противоположном отношении с Византией. Чем более ослабевает Византия, тем, наоборот, сильней и динамичней развивается сама Италия. И Византия в этом отношении несколько напоминает слишком строгого учителя, который, обучив воспитанника, далее скорее уже мешал его развитию. И вот наступил момент, когда вдруг ученик, возненавидев учителя, стремится как можно быстрее сбросить ненавистное давление и приобрести свободу.

И окончательно этот процесс решается в 1204 г., когда сами итальянцы во главе с дожем Венеции Дандоло на венецианских кораблях сумели «навести» на Византию половину рыцарской Европы. Начиная с этого момента византийская империя уже перестает быть конкурентом для Италии, особенно Генуи и Венеции, и превращается, скорее, в поле для завоеваний и обогащения итальянского патрициата.

Однако параллельно и в единстве с этим происходит, как обычно, усиление и возрастание культурного влияния побежденной стороны. XIII в. стал эпохой интенсивного развития итальянского искусства и культуры, положив начало наступлению периода Ренессанса - Возрождения. А уже в XV в., когда солнце Византии в полной мере уходило на закат, в Италии расцвели искусство и культура кватроченто.

Специфика эпохи Возрождения в Италии, представившей собой самое яркое «цветение», развитие католической культуры под влиянием Античности, принципиально заключалась вовсе не в сфере искусства, как это, по крайней мере, принято считать. В основе Ренессанса - прежде всего, специфическое отношение к человеку, как к универсальному, Богоподобному началу и феномену, которое воспроизводит, в сущности, античную идею «человек, как микрокосм, являет собой отражение и воплощение макрокосма».

Ренессанс - единственная в истории Европы периода христианства уникальная эпоха, когда в центр культуры и мировоззрения был поставлен человек.

По завершении периода долгого господства церкви, утверждавшей ничтожность человека по сравнению с Божественностью высшего начала, Ренессанс вновь обозначил роль и место человека в мире и по отношению к миру и природе, как «малого Бога». Этот явно выраженный антропологизм, поставивший в центр изучения и мировоззрение человека, и присущие человеку интересы, безусловно, не мог быть как-либо почерпнут и получен на основе христианского средневекового мировоззрения.

Здесь требовалось непосредственно влияние иного, собственно античного характера, которое могло являться только наследием культуры, прямо и системно сопряженной с временем Античности и сохраненной под влиянием существовавших в Византии философских школ. А главной деятельностью этих школ являлась практика формирования и развития личности - универсального и гармонично развитого человека, объединявшего в себе многообразие свойств и способностей [7].

Не отрицая несомненного таланта, следует признать, что явный и особо проявившийся универсализм способностей, который характерен для творцов эпохи Ренессанса плана Микеланджело, Челлини или Леонардо, когда пребывание в различных сферах творчества, искусства и науки не только не распыляет силы, но как бы суммирует и умножает свойства и способности, реализуя некий синтез, позволяя добиваться гениальных и великих результатов, представляет собой явственный итог особой философской практики, включая, разумеется, и педагогику.

Если обычная и характерная универсальность для таланта представляет собой деятельность в разных областях, притом что, в случае возможности сосредоточиться на одном из направлений, результаты могли быть и намного лучше, то здесь можно наблюдать совсем иной процесс. Способности и результаты деятельности как бы умножаются, суммируются, достигая наивысшего порядка и характера.

По сути, многоплановость реализуется в единстве на том уровне, которого нельзя было бы достичь при непосредственно узкопрофессиональном взгляде. Это означает, что для данного развития способностей должен присутствовать подход и взгляд на человека в целом, с точки зрения антропологизма, а не с точки зрения выполнения социально-профессиональной функции. И конечно, должны также быть реализованы и технологии, способные дать желаемый результат. Что характерно, за эпохой Ренессанса и барокко универсализм подобного порядка уже практически больше не проявлялся.

Сущностная роль эпохи Возрождения заключалась в том, что, будучи ориентирована на человека, она руководствовалась и методологией, и непосредственно практическими технологиями в их единстве, позволяющими достигать желаемого результата. А главное, она была нацелена на изучение и совершенствование человека, в чем усматривала свою высшую, центральную задачу. Человек впервые в христианском мире полагался в качестве объекта непосредственно научно-философского анализа. И наряду с тем существовали также технологии, способные реализовывать его развитие и совершенствование в разных областях.

Универсализм, как правило, рассматривался в плане результата слабого развития научного познания, однако представляется весьма сомнительным, чтобы в подобном случае он мог способствовать столь выдающимся научным результатам. По крайней мере, эта точка зрения никак не согласуется с самим характером научных достижений, позволяя в полной мере полагать, что фактор универсализма представлялся отражением также других причин и, в дополнение к тому, сам по себе еще способствовал развитию познания. Результативность непосредственно определялась синкретизмом вследствие античного научно-философского влияния, что лишний раз свидетельствует о характере и эффективности полученной в эпоху Ренессанса подготовки.

Синкретизм Античности, в весьма урезанной влиянием христианства форме, проявляется в эпоху Ренессанса и реализуется в лице технологических моделей, разработок и конструкций, очень близких периоду эллинизма. За синкретизмом непосредственно располагались технологии поздней Античности, ровно в той мере, как для понимания и выявления их был необходим сам синкретизм, явивший собой результат влияния философских школ угасшей Византии. Именно аспект технологического достижения строительных идей и принципов поздней Античности в лице здания Пантеона в Риме стал конкретным отражением и доказательством культуры Возрождения - Ренессанса [4].

Однако при признании влияния в лице архитектурного начала почему-то упускается из вида степень непосредственно технологической взаимосвязи ситуации поздней Античности и Ренессанса, проявлявшаяся далеко не только в отношении самой архитектуры, хотя, впрочем, в этом плане она представлялась, очевидно, наиболее наглядной и весомой.

Данное влияние охватывало собой разные сферы, хоть и не везде столь явно проявилось или сохранилось в такой мере, как в монументальном зодчестве, осуществляемом на уровне заказа государств и папского престола. В конкретном плане знаменитые изобретения Леонардо представляются осуществленными не без определенного влияния позднеантичных разработок с соответственными изменениями, как и знаменитый купол Брунеллески не являлся прямым отражением и подражанием Пантеону в Риме, но также привносил и новые архитектурные черты. Без сомнения, войти в одну и ту же реку через тысячу минувших лет было принципиально невозможно, просто неосуществимо.

При наличии признания феномена византийского культурно-философского, научного влияния не уделяется внимания самой возможности влияния технологического плана. Очевидно, это было связано как непосредственно с недооценкой достижений эллинизма, так и с пониманием консерватизма самой Византии, не сумевшей в должной степени использовать на практике позднеантичное наследие в относительно широкой степени и форме.

Однако упускается из вида, что как раз консерватизм империи способствовал сохранности античных разработок и идей. Не обладая должным уровнем развития системы социальных отношений для реализации наследия эпохи эллинизма, Византия в то же время сохраняла, сберегала его для последующего времени. А уже, возможно, следствием недооценки достижений и влияния самой Византии и эпохи эллинизма выступает общая недооценка разработок периода Ренессанса и барокко, также не имевших непосредственно широкого распространения.

В целом следует признать, что уровень развития технического знания при эллинизме и в эпоху Ренессанса был заметно выше, чем нам это представляется сегодня, а характер передачи самого технологического знания заметно более результативен. Близкая модель сознания на основе синкретизма неизбежно порождала общность интересов и модель мышления, воплотившуюся в форме разработок и изобретений.

Удивительная степень глубины и эффективности научных разработок, на многие столетия опередивших свое время, ни в какой возможной степени не способна являть результат несовершенства и несостоятельности методов научно-философского познания, а, напротив, представляет собой результат их особой эффективности. А малая степень реализации на практике - прямое следствие «опережения времени» и неготовности системы отношений в обществе для применения идей и разработок. Но это отнюдь не служит указанием на их неэффективность.

Крушение идеалов Ренессанса порождало снова ощущение зыбкости и кратковременности бытия, столь характерное для мрачного, сурового Средневековья. Но только тогда для человека открывалось утешение в вере, поколебленное под влиянием ожившего дыхания Античности. Однако Возрождение в полной мере пробудило силы человеческого жизнелюбия и радость жизни, а поэтому вернуться в период Средневековья вновь уже не представлялось в должной степени возможным.

И определенным синтезом или, вернее, паритетом двух отмеченных эпох стало барокко, как культура утверждения и стремления к удовольствию и наслаждению ввиду столь краткого момента пребывания человека на земле. Барокко смогло сделать вывод из крушения идеалов Ренессанса, но вывод был уже, по существу, совсем иным, чем это можно было наблюдать в Средневековье. Вместо подчинения своей тяжелой доле светское влияние и радость бытия сформировало установку на веселье, ощущение «праздника, который всегда с тобой», но который в то же время всегда может оборваться, завершиться. Но необходимо помнить не для того, чтобы сохранять смирение, а, совсем напротив, чтобы, не теряя времени, как можно больше и сильнее веселиться.

Ощущение конечности и быстротечности всего вокруг придало этой культуре и архитектуре совершенно особую экспрессию, эмоции, в которых радость жизни органически сменяется трагизмом. По сравнению с величественным и монументальным, гармоничным Ренессансом период барокко неустойчив, экспрессивен и парадоксален, как надломленная фаза бытия культуры, и в этом надломе заключается начало поиска, оригинальности и ощущения пограничного баланса. Экспрессивность отражала кризис ренессансного мировоззрения, представляясь в равной мере порождением эпохи христианства и одновременно выступая в качестве реакции на недостижимость цели, идеалов Ренессанса.

Осознание и переживание человеком краткости момента бытия при остром ощущении наслаждения жизни сделали его нерасположенным к системе ценностей и интересов государственного плана и масштаба, обратив в сторону личных, индивидуальных и отдельных интересов эмоционально-чувственного уровня. Общая экспрессия культуры породила динамичный и парадоксальный стиль барокко и вместе с тем проблему самоликвидации и угасания целого ряда государств и стран, которые подпали под ее серьезное влияние. Так, например, та же Италия и Речь Посполитая прекращают период существования в форме независимых стран, оказываясь разделенными соседними державами.

Но ощущение конечности земного бытия и радость жизни неспособны были очень долгий период существовать одновременно, параллельно, вместе. Если жизнь все же прекрасна, то велик соблазн и намерение ее продлить, что открывало простор поискам возможного научно-философского решения. Тем более что догмы церкви уже не имели столь серьезного, глобального влияния, а процесс развития науки, обозначенный и заданный в эпоху Ренессанса, было невозможно остановить.

Специфику научного мировоззрения барокко проще рассмотреть и оценить припо - мощи анализа сферы искусства, в частности архитектуры, в наиболее наглядной и доступной форме воплощающей особенности мировосприятия эпохи. Характерная стилистика барокко, обладавшая экспрессией и динамизмом, утверждала и подчеркивала принцип иллюзорности и призрачности человеческого бытия, объединенный с ощущением радостности жизни и веселья.

Стиль барокко придает экспрессии явно завышенную роль, разрушающую ощущение гармоничности, незыблемости бытия. Этот весьма тонкий стиль парадоксально отличался исключительно оригинальными архитектурными решениями, призванными подчеркнуть изменчивость и иллюзорность жизни, в частности двойными потолками в некоторых дворцах Сицилии, когда через один прозрачный потолок просвечивал другой и создавал эффект особой глубины, изменчивости и игры отделки и рисунка. С изменением положения человека сообразно изменялся и декор.

Также следует отметить, что сама стилистика барокко просто изобилует оригинальными архитектурными и инженерными конструкционными решениями, без которых непосредственный полет фантазии вряд ли стал бы осуществим когда-либо на практике. Понятие оригинальности и необычности практически стало синонимом стиля барокко, и творившие в нем архитекторы изыскивали новые, парадоксальные конструкционно-инженерные решения, способные претворить в жизнь самые невероятные и интересные идеи. Джованни Лоренцо Бернини, ФранческоБорромини, ГвариноГварини, ФилиппоЮварра, Пьетро да Кортона и другие представители архитектурных школ Италии второй половины XVII - первой половины XVIII в. создали архитектурные решения, явно выходящие по своей сложности и стилистической направленности за пределы Ренессанса. И точно так же, как и Ренессанс, барокко непосредственно предполагало ситуацию синтеза искусств.

Несомненно, такой полет фантазии художника вполне естественно предполагал определенную свободу обращения с ордером - основой ренессансного искусства, что, по сути, также отражало принцип человеческой свободы и наличие феномена стихийности, случайности, столь значимого после завершения Ренессанса. Человек снова почувствовал себя простой песчинкой мироздания, но вместе с тем он еще не желал сдаваться, просто подчиняясь обстоятельствам.

Непосредственно барочная архитектура характерно отличается вариативностью, предполагая фантазийное разнообразие решений даже в ущерб ордерному плану и решению. В данном отношении по своей сложности она принципиально несопоставима со сложностью архитектуры классицизма. Для сооружения зданий в стиле барокко нужно обладать чрезвычайно развитой фантазией и в дополнение к тому быть превосходным, творчески ориентированным инженером, на ходу способным находить решение конструкторских проблем [4].

Представленные характерные особенности стиля и мировоззрения барокко, черты деятельности архитектора в процессе возведения и отделки зданий позволяют заключить, что данная эпоха открывала и предоставляла исключительно благоприятные условия для творческой свободы человека, позволяя ему экспериментировать и находить чрезвычайно необычные решения. Будучи подпитываема состоянием экспрессии и эстетизма, наука продолжает интенсивно развиваться в период барокко и выходит на новый рубеж, используя как сами наработки и идеи Ренессанса, так и специфичность мировосприятия новой эпохи.

При анализе и осмыслении наследия барокко как эпохи обращает на себя внимание не только явный универсализм воззрений и систем, но и их естественнонаучная, практико-экспериментальная ориентация. В отличие от Ренессанса, связанного с передачей, восприятием исторического опыта и ориентированного на Античность, период барокко оказался обращенным в поиск и эксперимент. И, вероятно, вовсе не случайно именно в конкретный период процесс развития экспериментального познания и изучения природы обретает исключительно высокое развитие.

Величайшие умы эпохи маньеризма и барокко не только представляются основоположниками нового, научного мировоззрения, но и рассматриваются в качестве носителей идей и разработок, вполне применимых в отношении практики. Здесь оказался поколеблен даже сам авторитет Античности, и поливариантный поиск происходит в самых разных областях.

Универсально и с практическим акцентом развивают и реализуют свою деятельность Г. Галилей, Р. Декарт, В. Г. Лейбниц, И. Кант, Х. Вольф, Л. Эйлер, А. ван Левенгук, семья Бернулли, сэр Кристофер Рен и полумифический граф Сен-Жермен.

Общая результативность поиска определялась элементом синкретизма при наличии свободы и экспрессии, которые и побуждали человека к поиску нетривиальных, нестандартных с точки зрения традиции решений. Ренессанс с его античной информационной составляющей еще не окончательно изгладился из памяти, но в то же время он уже не господствовал своим авторитетом над сознанием эпохи, позволяя при опоре на имевшиеся достижения двигаться и развиваться дальше. И одновременно экспрессивность, эмоциональность стимулировала поиск, связывая его непосредственно с началом и идеей человеческого интереса.

Список литературы

1. Бутов А. Ю. Культура и цивилизация с позиции модели логики // Проблемы современного образования. - 2015. - № 1. - С. 41-63.

2. Бутов А. Ю., Фоменко А. В. Проблема формы в рамках логики научно-философского познания // Образование. Культура. Общество. - 2014. - № 2. - С. 43-49.

3. Обломиевский Д. Д. Французский классицизм. Очерки. - М.: Наука, 1968.

4. Вёльфлин Г. Ренессанс и барокко / пер. с нем. Е. Г. Лундберга. - СПб.: Азбука-классика, 2004.

5. Лосев А. Ф. История античной эстетики. - М.: Высшая школа, 1963.

6. Аристотель. Сочинения: в 4 т. - М.: Мысль, 1975-1983.

7. Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. - М.: Мысль, 1978.

References

1. Butov A. Yu. Kulturaitsivilizatsiya s pozitsiimodelilogiki. Problemysovremennogoobrazovaniya. 2015, No. 1, pp. 41-63.

2. Butov A. Yu., Fomenko A. V. Problemaformy v ramkakhlogikinauchno-filosofskogopoznaniya. Obrazovanie. Kultura. Obshchestvo. 2014, No. 2, pp. 43-49.

3. Oblomievskiy D. D. Frantsuzskiyklassitsizm. Ocherki. Moscow: Nauka, 1968.

4. Wцlfflin H. Renessansibarokko. St. Petersburg: Azbuka-klassika, 2004. (in Russian)

5. Losev A. F. Istoriyaantichnoyestetiki. Moscow: Vysshayashkola, 1963.

6. Aristotel. Sochineniya: in 4 vol. Moscow: Mysl, 1975-1983. (in Russian)

7. Losev A. F. EstetikaVozrozhdeniya. Moscow: Mysl, 1978.

Размещено на Allbest.ru