Инонациональная мифология и фольклор в волжском травелоге XIX века

Размещено на http://www.allbest.ru/

Инонациональная мифология и фольклор в волжском травелоге XIX века

Л.Н. Сарбаш

Анализируются творческая рецепция нерусской мифологии и фольклора в волжском травелоге XIX в., функциональное назна чение инонациональных преданий в системе «путешествия по Волге». Автохтон представлен мордовскими, татарскими, немецкими, калмыцкими легендами, песнями и сказаниями древ ней Волги. Инокультурная репрезентация, усложняя поэтику травелога, расширяет границы изображаемых явлений в их поли- этноконфессиональном проявлении.

Ключевые слова: волжский травелог, «путешествие по Волге», инонациональная мифология и фольклор.

Non-Russian Mythology and Folklore in the Volga Travelogue of the 19th Cen tury

Lyudmila N. Sarbash, Chuvash State University (Cheboksary, Russian Federation). волжский травелог мифология фольклор

The Volga Travelogue is a large layer of travel essays in the 19th-century Russian literature. This layer has not become a subject of special research in literature studies. The “journey along the Volga” is distinguished by the wide diversity of issues and themes it discusses: the economic and industrial activities of the region, its cultural and historical sights, the uniqueness of the Volga region in an ethnographic perspective - of the multifaceted “Volga region resident”. One of the structural components of the trave logue is the Volga mythology and folklore: historical-geographical and cultural-ethnic information is supplemented with legends of the ancient Volga, Russian and non- Russian (Tatar, Mordovian, German, Kalmyk) legends. Describing the “non-Russian Volga”, writers refer to the national aspects of the life of different nationalities, the most important archetypes of their consciousness. A characteristic feature of N.P. Bogolyu- bov's travelogue The Volga from Tver to Astrakhan is the non-Russian word as a marker of cultural identity: it is invariably present in the description of national customs. Telling about the “Mordovian places” of the Volga region, Bogolyubov describes specific rituals associated with the birth of a baby and with burials. The Muslim as a different national and cultural tradition of the Volga region particularly attracts writers' attention. M.I. Nevzorov, in his Journey to Kazan, Vyatka and Orenburg in 1800, tells about the spir itual and religious experience of the Tatar people: writes about the ontological constants, acquaints the reader with epigraphic culture representing Muslims' existential ideas about people and the universe. S. Monastyrsky, in his Illustrated companion along the Volga, presents Tatar legends about the winged snake Jilantau, about the “Black Cham ber” and the khan's daughter. These legends express the religious and poetic ideas of the people. Telling about the local cultural and mythological tradition is a characteristic fea ture of the Russian travelogue: an autochthon is represented by its ethnocultural identity. Folklore material functions in structural parallels - multilingual sources: V.I. Nemi- rovich-Danchenko, in his travelogue The Great River: Pictures from the Life and Nature on the Volga, gives two - Russian and Mordovian - versions of the legend about “Polo- nyanka”, and notes the particular poetry of the non-Russian text. In the combination of various - Tatar, Russian, Kalmyk - cultural and national constants of the lower Volga. German characterology is particularly expressed. A German legend associated with bib lical material about the history of the prophet Elijah's wandering through the desert to Sarepta of Sidon is fixed in the travelogues of Ya.P. Kuchin, S. Monastyrsky, and A.P. Valueva. The legend conveys the historical “memory of the place” - the foundation of the Sarepta colony. In the travelogues of V. Sidorov, N. Bogolyubov, descriptions of Buddhist Kalmyks, with their way of life, khuruls and gelyungs, are supplemented with Kalmyk legends about the Bogdo-Ola mountain. Folklore and mythology as categories of a non-native cultural text complicate the artistic system of the travelogue and contrib ute to the poetic comprehension of the poly-ethnic and poly-confessional Volga region.

Keywords: Volga Travelogue, “journey along the Volga”, non-Russian mythology and folklore.

В русской литературе XIX в. широкое распространение получает жанр путевых записок, «путешествия Русского по России» (В. В. Из майлов) - многочисленных заметок и очерков, в которых описыва ются различные природно-географические и культурно-этногра фические части Российского государства. В путевых очерках значи тельное место принадлежит такому уникальному художественному явлению, как «путешествие по Волге», волжский травелог, который объединяет сочинения, описывающие реку на всем протяжении ее течения от Твери до Каспийского моря, «Букеевской Орды» - ее природно-географическую специфику и поселения, значительные исторические события и этнокультурное своеобразие многочислен ных народностей - уникального «Ноева ковчега» Поволжья. Волж ский травелог представлен произведениями М.И. Невзорова («Пу тешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 г.»), А.Ф. Воейкова («Путешествие из Сарепты на развалины Шерри-Сарая, бывшей сто лицы Золотой Орды»), А. А. Потехина («Путь по Волге в 1851 г.», «С Ветлуги»), С.В. Максимова («Куль хлеба и его похождения»), А.Н. Островского («Путешествие по Волге от истоков до Нижнего Новгорода»), Ф.Д. Нефедова («Этнографические наблюдения на пу ти по Волге и ее притокам»), А.Ф. Писемского («Путевые очерки»), А.Н. Овсянникова («Географические очерки и картины»), незавер шенными очерками И. А. Гончарова («Поездка по Волге») и Л.Н. Толстого («Еще день. На Волге)», В.И. Маненкова («Поволж ские очерки», «На Волге»), В.И. Рагозина («Волга»), Н.П. Боголюбо ва («Волга от Твери до Астрахани»), В. Сидорова («По России. Вол га. Путевые заметки и впечатления от Валдая до Каспия»), Н.Ф. Юшкова («На пути. Очерки и наброски от Казани до Царицы на»), Г. и Н. Чернецовых («Путешествие по Волге», с живописным изображением «параллелей берегов Волги»), М.И. Семевского («От Твери до Астрахани»), П.П. Нейдгардта («Поездка на Волгу летом 1861 года»), К.П. Победоносцева и И.К. Бабста («Письма о путеше ствии государя наследника цесаревича по России»), В.Г. Короленко («В пустынных местах. Из поездки по Ветлуге и Керженцу», «Ху дожник Алымов»), А. Лепешинской и Б. Добрынина («Волга»), С. Турбина («Волга и Поволжье»), Г. Москвича («Практический пу теводитель по Волге»), К.К. Случевского («Вниз по Волге»), А.С. Размадзе («Волга от Нижнего Новгорода до Астрахани»), Н.Н. Лендера («Волга. Очерки и картины»), Вас.Ив. Немировича- Данченко («Великая река: картина из жизни и природы на Волге», «По Волге. Очерки и впечатления летней поездки»), Г.П. Демьянова («Иллюстрированный путеводитель по Волге 1898 г. От Твери до Астрахани»), А.А. Коринфского («Волга. Сказания, картины и ду мы»), В.В. Розанова («Русский Нил»), А.П. Валуевой («По Великой русской реке: очерки и картины Поволжья») и многих других. Волж ский травелог - большой пласт путевых очерков XIX в., который в литературоведении не был предметом специального исследования. Некоторые проблемы изучения специфики «путешествия по Волге» затрагивались нами [1].

Волжский травелог отличается широким проблемно-тема тическим разнообразием: это описание хозяйственно-промышленной деятельности огромного региона, культурно-исторических досто примечательностей, своеобразия и уникальности Поволжья в этно графической конкретике - многоликого «поволжанина» в его разно образных этнокультурных проявлениях. В «объемном» материале путевых записок можно выделить несколько видов травелога: позна вательные путешествия-обозрения, предпринятые, как правило, от Твери или Нижнего и Казани до Каспийского моря, изображающие Волгу на протяжении всего течения; прогулки по Волге; травелоги- путеводители, иллюстрированные, с подробным описанием досто примечательностей и исторического прошлого; ученые путешествия, описывающие экономико-промышленный и культурный потенциал различных регионов Поволжья (произведения писателей «литера турной экспедиции» 1855 г. - АН.Островского, А.А. Потехина, С.В. Максимова, А.Ф. Писемского, М. Михайлова); представитель ский вояж, заявленный «Письмами о путешествии государя наслед ника цесаревича по России» К.П. Победоносцева и И.К. Бабста.

Сочинения волжского травелога представляют типологическое единство. Они отличаются повествовательностью: это путешествие по воде, характеризующееся «замедленным» движением и при этом географически «развернутым» пространством, «длящимся» време нем в отличие от стремительного перемещения по железной дороге, аннигилирующего пространство, передающего «сокращенную» гео графию. Выбор маршрута предопределен хронотопом реки, когда календарное время заменяется пространственно-географическим то- посом - Волгой, являющимся структурообразующим началом путе шествия. Волжский травелог характеризует свободный, ничем не «стесненный» рассказ, пространственно-временные границы которо го определены Волгой как непосредственным объектом изображения и целью путешествия. «Путешествие по Волге» представляет собой жанровую дефиницию путевого очерка, которому свойственны сле дующие атрибутивные признаки: концепт «Волга» как постоянный пространственный локус; точность и объективность описания - до кументальность изображаемого явления-факта; повествователь- рассказчик как неизменный ракурс изображения; фольклор и мифо логия как характерные особенности поэтики.

Одной из структурных констант «путешествия по Волге» является волжская мифология, которая, наряду с этнографическими описаниями, - существенный элемент травелога. Историко-географические и культурно-этнические сведения «обрастают» легендами древней Волги, иллюстрируются русскими и инонациональными пре даниями. Ф.Д. Нефедов в «Этнографических наблюдениях на пути по Волге и её притокам» обращается к описанию русских верований и празднеств (Ивана Купалы, Коляды, Авсеня) на Средней Волге; к обы чаям и легендам Нижегородской и Казанской губерний, приводит об разцы «старинных» и «новых» крестьянских песен, среди которых осо бо выделяет песни о Степане Разине, получившие широкое бытование на «русской» Волге [2.С. 53-54, 56].А.Н. Островский в «Путешествии по Волге от истоков до Нижнего Новгорода» упоминает раскольничьи предания о Торжке как «древнем Коростене»[3.С. 191].

К.К. Случевский при описании поволжских мест неизменно вводит свя занные с ними предания: «Василь-Сурск» сопровождается легендой о «Стерляжьем Царе», Симбирск - о «Севрюжьем» [4.С. 34]. В.Г. Коро ленко в цикле «В пустынных местах. Из поездки по Ветлуге и Кержен- цу» упоминает народные сказания о Светлояре и граде Китеже, о «по ганом Батые» и песни раскольников [5. С. 12].Н.П. Боголюбов приво дит многочисленные сказания о Степане Разине, Стенькином кургане и его кладах, о Кудеяре и Пугачеве, образцы русских песен о казаках, грабивших караваны судов [6.С. 360-361].

«Волжские истории» поэтизируют описываемые места, которые предстают в причудливом соединении исторической конкретики и мифологии. Я.П. Кучин в «Путешествии по Волге между Нижним и Астраханью» передает несколько пространных обстоятельных ле генд о Степане Разине, напечатанных ранее в изданиях «весьма не распространенных» [7.С. 171-205]. Василий Сидоров в травелоге «По России. Волга. Путевые заметки и впечатления от Валдая до Каспия» активно использует русские истории и предания: это широ ко бытующая легенда о споре-старшинстве двух рек-сестер Вазузы и Волги; о нижегородских Дятловых горах; об Иване Грозном и его огромном воинстве [8.С. 159-160, 247-249]. Василий Иванович Немирович-Данченко в путешествии «Великая река: картина из жизни и природы на Волге», которую он называет «рекой легенд», «включает» в повествование раскольничьи предания Ветлуги и Кер- женца, легенду о граде Китеже, который «похоронился» на дне озера Светлояр, несколько «волжских историй» о святителе Алексее [9. С. 26-30]. Репрезентация локальной культурно-фольклорной тради ции - характерная черта «путешествия по Волге».

Однако травелог отличается введением инонационального фоль клора, передачей религиозно-мифологических констант разных по волжских народностей. Нерусская мифология и произведения устно го народного творчества «Волги-красавицы» - органичный элемент поэтической системы путешествия. Н.П. Боголюбов (внук А.Н. Ра дищева) в травелоге «Волга от Твери до Астрахани» дает всесторон нее описание природно-географических особенностей «великой ре ки», ее промышленно-экономической деятельности, рода занятий «поволжанина» и культурно-исторических событий как русского народа, так и многочисленных народностей Поволжья. Достоприме чательности поволжских городов - православные церкви и монасты ри, мусульманские мечети и католические немецкие соборы, кал мыцкие хурулы и богослужение в них, памятники историческим ли цам - описываются обстоятельно и пространно. В культурно исторический аспект органично «входит» и этнографический пласт жизни инородцев, представленный национальными обычаями и об рядами, мифологией величественной древней Волги.

Описывая среднюю «нерусскую Волгу», Н.П. Боголюбов обра щается к аспектам жизни разных народностей, важнейшим архети пам сознания. Касаясь «мордовских мест» Поволжья, описывает ри туал, связанный с рождением младенца. «Мордовская бабка» кладет ребенка непременно на «печной столб», посыпает щебнем и глиной, произносит определенные обрядом слова: «Улистъ іяряма читъ кува кутъ, чокъ кявь», что по-русски означает «да будут дни твои долги, и будь тверд, как камень» [6.С. 248]. Характерная особенность траве- лога Н.П. Боголюбова - нерусское слово как кодификатор культур ной идентичности: оно неизменно присутствует в описании нацио нальных обычаев как маркер этнического. «Бабка» кланяется вместе с ребенком во все углы дома, обращаясь к мордовским божествам: «Верепазъ, нишки пазъ, кормелецъ, макстъ чачузнинь іяряма - читъ, чумбра читъ!» («Бог вышних и нижних, питатель, дай новорожден ному долгоденствие и благоденствие») [6.С. 248]. Мордовское слово становится характеристическим признаком этнического, способ ствуя созданию национального «образа мира». Н.П. Боголюбов об ращается к описанию похоронного обряда, который отличается яр кой национальной спецификой: после шести недель в переднем углу присутствует сам умерший (замещающий его человек, одетый в пла тье покойного); его угощают и чествуют, с ним ведут продолжи тельную беседу. Покойник, пришедший навсегда проститься с близ кими, рассказывает о загробном мире, в котором он уже побывал, об урожае хлеба «на том свете», обязуется передать поклоны почившим родственникам [6.С. 251].Проникновенно этот обряд описывает И.И. Лажечников в «Некоторых поверьях Мордвы» [10.С. 262-263].В мордовском поминании ушедшего Н.П. Боголюбов отмечает ха рактерную особенность, связанную с языческим представлением народа о загробной жизни: в первое лето после смерти покойного семейство оставляет ему целый засеянный загон, полагая, что умер ший «выберет» для себя этот хлеб [6.С. 252]. «Встраивая» в повест вование мифологемы национального сознания, писатель передает «далекие константы» (Бахтин), отмечая полихромность культурно исторического пространства Поволжья. При подробном описании мордовского обряда молян, когда собравшиеся просят у бога хоро шего урожая, также приводится обращение к высшим силам на национальном языке: «Вере-пазъ, нижни-пазъ, кормелецъ, тука мо- данти, порапи зимняя, раштаетъ миндяникъ паракши!», что по- русски означает: «Бог вышних и нижних, питатель, дай земле хоро ший дождь, чтобы родила нам хороший хлеб» [6.С. 252].

Рождественский текст Коляды в травелоге также дается на мор довском языке с параллельным русским вариантом: «Каляда! Щакай пяряка! Каляда! Афъ максандярятъ пяряка Каляда! Стирняца тацица Каляда! Пильгянцъ кадинць синдяза Каляда! Пожалуй пирожок; ес ли дашь пирожок - родится у тебя сынок; он будет в лес ходить, бу дет медведей и оленей бить; а если не дашь пирожка - родится у те бя дочь: чтоб она ручку с ножкой сложила!» [6. С. 254].

Национальное слово является кодификатором иной этнической традиции. Писатель обращается к обрядовой культуре народа, отра жающей особенности религиозного сознания, которое предстает в соединении христианских и языческих элементов. Рассказывая о чу вашах Поволжья, писатель характеризует главных божеств языче ской веры народа - доброго Торы и злой Керемети. Кереметь опре деляется как религиозный символ - бог «старой чувашской веры» и как священное место ритуального жертвоприношения [6.С. 245]. Изображение иноэтнического - одна из нарративных стратегий волжского травелога.

В травелоге Н.П. Боголюбова возникает мусульманский мир Вол ги в его конкретных религиозно-культурных проявлениях. Описывая Казань и Казанскую губернию, писатель выделяет мусульманские праздники - Курбан, «праздничное жертвоприношение», и Рамазан, который татары проводят «в молитве и посте». Особо выделяется Н.П. Боголюбовым описание «Торжественной ночи», в которой, по преданию, мусульманам был дан «Алкоран»: татарам предписано проводить ее без сна, так как именно в эту ночь ангелы сходят к ве рующим для исполнения божьего «предопределения» [6.С. 243]. Используя архетипы национального сознания, Н.П. Боголюбов со здает этнический образ: «иное», «другое» в русском культурном пространстве предстает как часть большого волжского мира. В пу тешествии Н.П. Боголюбова возникает этнокультурная репрезента ция: река, на берегах которой проживают различные народы, пред стает на протяжении своего течения своеобразным идентификатором национального.

Сергей Монастырский в «Иллюстрированном спутнике по Вол ге», передавая историю древней Казани, прибегает к изложению та тарских легенд, связанных с названием города, - о крылатом змее о двух головах Джелан-Тау (Зеланте) [11. С. 96-99]. Одновременно с инонациональными «преданиями местности» дается русский инва риант, что значительно усложняет религиозно-мифологический кон текст описания. С. Монастырский утверждает, что русские легенды «тождественны татарским», но имеют «свой колорит»: различны толкования о падении Казани и легенды о постройке новой Казани, обусловленные религиозными представлениями этносов [11.С. 99]. Описание развалин «Болгарского царства» сопровождается поэтиче скими татарскими и русскими преданиями о «Черной палате» и о ханской дочери. Когда Тамерлан напал на город Болгары, то велел сжечь палату, в которой заперся хан Абдуллах с женами и детьми. Сгорели все, за исключением одной из дочерей хана: она сидела на обгоревшем своде палаты в белой одежде, что оправдывало ходив шую легенду о «святости и целомудрии царевны», прозванной за не обыкновенную красоту «райской гурией» [11.С. 184]. В художе ственное пространство русской литературы вводится инокультурный текст, который передает поэтические представления народов По волжья об общих для них исторических событиях.

Следует заметить, что мусульманское как характерология По волжья, как иная национально-культурная традиция особо привлека ет авторов травелогов. М.И. Невзоров в «Путешествии в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 г.» не только передает уклад жизни, обря ды и обычаи волжских татар, но и обращается к мусульманскому ле тоисчислению, духовно-религиозному опыту народа, сопоставляя конфессиональные традиции: описывает татарское богослужение, поясняя его православным русским эквивалентом. М.И. Невзоров передает онтологические константы, знакомит читателя и с эпигра фической культурой, дающей экзистенциальные представления му сульманина о человеке и мироздании, жизни и смерти. В травелоге приводятся эпитафии на могильных камнях, говорящие о бренности человеческого существования и вечности Аллаха: «Святый, непо рочный, неизменяемый, непреложный, великий и всехвальный Бог говорит, что на земле сей нет ничего вечного; но сам великий и бла гоговейно поклоняемый твой Бог, о Мухаммед, есть вечен и ни начала, ни конца не имеет»; «Мир сей не вечен, и в нем нет совер шенного спасения» [12. С. 249]. Рецепция мусульманской эпиграфи ки и священного текста (призыв муэдзина, слова молитвы) в путеше ствии М.И. Невзорова создает запоминающийся образ татарского мира, передает полихромное пространство русской Волги.

Описание иноэтнического в волжском травелоге дается во вре менной соотнесенности. «Память места» об одной из часовен Казан скойгубернии в произведении Н.П. Боголюбова создается легендой о «Полонянке», идущей из времен «Болгарского владычества»: по сле кровавой битвы с русскими хан привез с собой красоты необык новенной княжну-пленницу, на которой женился. Однако русская жена «не переменяла» христианской веры: она удалялась на другую сторону Волги и молилась, плакала по своей родине. Эта волжская легенда имела широкое бытование: она встречается в травелогах А.А. Коринфского, С. Монастырского, А. Лепешинской и Б. Добры нина, Вас. Ив. Немировича-Данченко, А.П. Валуевой, В. Сидорова. Следует отметить интересную черту, характерную для многих волж ских травелогов: в функционировании фольклорного материала наблюдается структурный параллелизм - в тексте часто присут ствуют разноязычные источники. Вас.Ив. Немирович-Данченко в сочинении «Великая река: картина из жизни и природы на Волге» приводит два варианта этого предания о «Полонянке» (русский и мордовский), отмечая особую поэтичность именно нерусского ис точника. Мордовское предание гласит, что из слез «горючих» рус ской пленницы бежит студеный ручей, в лесу во время «зеленого шума» до сих пор раздаются стоны, а в лунные ночи мелькает ее бе лая грациозная тень, «словно из звездного блеска сотканный при зрак» [9.С. 109]. Этнический «легендарный» параллелизм обнару живает в фольклорных источниках и универсальное общечеловече ское начало, и национальное своеобразие поэтической традиции.

А. Лепешинская и Б. Добрынин в травелоге «Волга» при описа нии волжских местностей знакомят русского читателя с нерусской мифологией «древней реки»: это чувашский языческий бог «добрый Тора», мордовский «светлый Шкай» - создатель мира, калмыцкие бурханы. А. Лепешинская включает в повествование мордовские по словицы, которые позволяют судить о семейном укладе народа, об отношении детей и родителей, как замечает автор, «о хорошем по ложении женщины»: «Муж говорит, а жена думает»; «С соседом (обходись) рублем, а с женой - лаской, и где любовь не поможет, ничего не поделает палка»; «И царь хотел, да отец не велел»; «Соба ку учи дубиной, дитя - любовью» [13.С. 172].Этнокультурный ма териал местности создает в волжском травелоге поликультурное пространство, предстающее в сопряжении различных национальных традиций.

Алексей Потехин в путешествии «Путь по Волге в 1851 г.», опи сывая среднюю Волгу и живущих на ее берегах русских, чувашей, татар, мордву, черемисов (марийцев), обращается к инонациональ ному фольклору, в частности к описанию черемисской песни и пляс ки. А. А. Потехин отмечает, что нерусская песня отличается от рус ской: она поется без музыкального сопровождения, вместо него - «весьма искусное» звукоподражание, имитирующее природную сти хию и удивительно напоминающее шелест листьев: «Песня эта начиналась с того, что одна из девок принималась выводить языком и губами звуки, очень похожие на шелест листьев в лесу при легком дожде или ветре. К первой пристали прочие. Шелест постепенно усиливался и переходил в шум, который слышится иногда в лесной чаще... Непосредственно за этими звуками и даже сливаясь с ними начиналась и самая песня» [14. С. 166]. Исполняемая народная песня приводится в русском варианте, но писатель оговаривает, что ее пе ревел черемис, носитель языка: «Отчего дуб зашумел? Оттого, что дождь услыхал. Отчего ребенок плачет? Оттого, что лежит в мокре. Теленок отчего молчит? Оттого, что мало кормили молоком. Были на свободе, хватили хмельного, и зашумели, и невесту увезли» [14.С. 166.].Современный исследователь фольклора мари Л. А. Абукаева отмечает «двучленный параллелизм» народной песни в передаче со стояния природы и человека [15.С. 281]. Можно сказать, что рус ский вариант в произведении Алексея Потехина сохранил художе ственную систему национальной песни, передающей перекличку природного и человеческого. В «путешествии по Волге» русского писателя инонациональное представлено поэтической этнокультур ной традицией.

Нижняя Волга - предмет особой культурологической рефлексии русских писателей. Удивительная «разноплеменность» Нижнего По волжья как своеобразной «этнографической выставки» великой реки неизменно привлекала внимание «Русского в путешествии по Рос сии» (В. В. Измайлов). В травелоге передаются национальные пласты жизни в специфике их религиозно-этнографического проявления. Особый интерес вызывают калмыки-буддисты: уклад жизни, духов но-религиозный опыт народа. Как правило, описываются красивые хурулы и их убранство, национальное богослужение, жрецы- гелюнги, этнический костюм, обряды и обычаи; вводятся калмыцкие предания. У Н. П. Боголюбова в «Волге от Твери до Астрахани» точ ное природно-географическое описание горы Богдо соединяется с поэтической калмыцкой легендой: ее создал якобы сам Далай-Лама во время кочевки в этих местах. Калмыки называют гору Богдо-Ола, «святая, великая гора» или «Арслан-Ола», львиная гора; имеют к ней «великое уважение», кланяются божественному месту и приносят в дар какую-нибудь вещь [6.С. 411]. Василий Сидоров в травелоге «По России. Волга», активно используя волжские «истории» - та тарские, русские, немецкие, также передает калмыцкую легенду, но несколько в отличном от Н. П. Боголюбова варианте ее бытования. Ранее гора Богдо находилась на Урале, двое калмыков после дли тельного приготовления к священной миссии (длительных постов и молитв) понесли ее по знойным степям на далекие берега Волги. Одного из них, которого посетила греховная мысль, гора придавила и окрасилась его кровью - поэтому один бок горы красный [8.С. 306]. При ее природно-географической характеристике писатель отмечает, что она состоит из красноватой глины и твердых песчани ков. В. Сидоров констатирует, что русские почитают эту калмыцкую святыню. Евгений Чириков в «Волжских сказках» также замечает, что предания о горе Богдо существуют и у русских, только они свя заны с христианской верой: «...гору Богдо, священную гору калмы- ка-буддиста, русский мужик называет Святою горою и снимает пред ней набожно шапку!» [16. С. 168]. Писатели указывают на то, что в местах совместного проживания разных народов происходит свое образное наложение сакральных понятий, когда религиозно мифологические образы одной культурной традиции «переходят» в другую. Древние волжские сказания поэтизируют описываемые ме ста, индивидуализируют изображаемые населенные пункты, уста навливая их связь с давней историей, «проявляя» легендарное про шлое в современной действительности.

Особый интерес в травелоге представляет описание многочислен ных немецких колоний на Волге; как писал Вас.Ив. Немирович- Данченко, «с города Вольска немец пошел» [9. С. 99]. В «путешествии по Волге» создается яркий образ немецкого мира: уклада жизни, обы чаев, культурных традиций колонистов. Некоторые аспекты немецко го мира Волги в русской литературе анализировались в наших статьях [17, 18]. В изображении русских писателей «немецкая Волга» в грани цах огромного полиэтноконфессионального региона предстает как пласт европейской германской культуры. В соединении различных культурно-национальных констант - татарской, русской, калмыцкой - особенно ярко выступает немецкая характерология.

При описании «немецкой Волги» особо выделяется в травелоге изображение Сарепты, процветающей немецкой колонии, основан ной в 1765 г. религиозной общиной братьев-гернгутеров. Сарепта определяется как уникальное и исключительное явление российской действительности, «добродушная немецкая республика в глуши Рос сии» (И.С. Аксаков). Историческая справка об образовании колонии и ее религиозной жизни сопровождается в травелогах С. Монастыр ского, Я.П. Кучина, А.П. Валуевой, А. Лепешинской немецкой ле гендой, связанной с библейским материалом. Легенда гласит, что поиски места для колонии в выжженных солнцем степях Поволжья напомнили братьям историю о странствовании пророка Илии через пустыню в Сарепту Сидонскую (3-я книга Царств, глава 17) [19.С. 384].Как пишет Я.П. Кучин, вспомнились гернгутерам слова про рока, сказанные накормившей его вдове, что «мука в ее водоносе не оскудеет и чванец елея не умалится» [7.С. 224]. Эта мысль была воспринята евангелическими братьями за «Божие указание», и именно в этих местах Волги было основано поселение. «Эмблемою для общественной печати» Сарепты был выбран сосуд с колосьями и кружка под масличным деревом. Правда, эта легенда функционирует в травелоге в различной поэтической акцентуации. Я.П. Кучин отме чает, что именно «пустопорожняя» волжская степь, служившая ме стом передвижения «диким племенам», напомнила набожным осно вателям колонии пустыню, по которой странствовал пророк Илия. А.П. Валуева же в путевых заметках «По Великой русской реке: очерки и картины Поволжья» выделяет в легенде об основании немецкой колонии именно Сарепту Сидонскую, куда шел пророк Илия: частичное «совпадение» названий - волжского притока, речки Сарпы с Сарептой Сидонской - и послужило для моравских братьев указанием свыше [20.С. 211]. Использование мифологем нацио нального сознания, в частности немецкой легенды, создает поэтиче скую историю колонии - знаменитой волжской Сарепты XIX в., спо собствует осмыслению прошлого в аспекте духовно-нравственной этнографии. Автохтон предстает в «путешествии по Волге» преда ниями своей этнокультурной идентичности.

Подытоживая наши наблюдения, отметим: травелог активно ис пользует инонациональный фольклор, исторические и религиозно мифологические предания многочисленных поволжских народно стей. В эстетическое поле русской литературы писатели «вводят» разнообразную этническую мифологию, легенды и сказания древней Волги. Фольклор и мифология как категории инокультурного текста, усложняя художественную поэтику волжского травелога, способ ствуют поэтическому постижению полиэтноконфессионального По волжья. Мир «русской Волги» предстает как своеобразный волж ский синтез, в основе которого этническое многообразие и соедине ние различных национальных культур.

Литература

1. Сарбаш Л.Н.Волжский травелог XIX века: идейно-художественное свое образие и проблемы изучения // Вестник Марийского государственного универ ситета. 2018. Т. 12, № 2. С. 143-150.

2. Нефедов Ф.Д. Этнографические наблюдения на пути по Волге и ее прито кам // Труды этнографического отдела Общества любителей естествознания, ан тропологии и этнографии. М., 1877. Кн. 4. С.41-69.

3. Островский А.Н. Путешествие по Волге от истоков до Нижнего Новгоро да // Полное собрание сочинений : в 16 т. М. : ГИХЛ, 1952. Т. 12. С. 189-230.

4. Случевский К. Вниз по Волге. М. : Университет. тип., 1891. 308 с.

5. Короленко В.Г. В пустынных местах. Из поездки по Ветлуге и Керженцу. М. : Правда, 1971. 220 с.

6. Боголюбов Н.П. Волга от Твери до Астрахани. СПб. : Изд. Общества «Са молет», 1862. 415 с.

7. Кучин Я.П. Путеводитель по Волге между Нижним и Астраханью. СПб. : Издание Я.П. Кучина, 1870. 258 с.

8. Сидоров В. По России. Волга. Путевые заметки и впечатления от Валдая до Каспия. СПб.: Тип. А. Катанского и К., 1894. 361 с.

9. Немирович-Данченко Вас.Ив. Великая река. Картины из жизни и природы на Волге. СПб. : Издание П.П. Сойкина, 1902. 158 с.

10. Лажечников И.И. Некоторые поверья Мордвы // Собрание сочинений : в 6 т. М. : Можайск-Терра, 1994. Т. 1. 669 с.

11. Монастырский С. Иллюстрированный спутник по Волге : в 3 ч. с картою Волги. Историко-статистический очерк и справочный указатель. Казань : Изд. С. Монастырского, 1884. 332 с.

12. Невзоров М.И. Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 г. М. : Унив. тип., 1803. Ч. 1. 269 с.

13. Лепешинская А., Добрынин Б. Волга / под ред. А.А. Крубера. М. : Тип.т-ва И.Д. Сытина, 1911. 280 с.

14. Потехин А.А. Очерки и рассказы: соч. : в 2 т. СПб. : Изд. К.Н. Плотникова, 1873. Т. 1. 180 с.

15. Абукаева Л. А. Символы в свадебных песнях восточных мари // Концеп ция мира и человека в русской и зарубежной литературе : материалы I Всерос. науч.-практ. конф. Йошкар-Ола, 2011. С. 279-286.

16. Чириков Е.Н. Волжские сказки // Собрание сочинений : в 17 т. М. : Моск. книгоиздательство, 1916. Т. 16. С. 94-120.

17. Сарбаш Л.Н. Образ Сарепты в «Путешествии в полуденную Россию»

B. В. Измайлова // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2016. № 6. Ч. 2. С. 25-28.

18. Сарбаш Л.Н. Немецкий мир в волжском травелоге XIX века // Вестник Чувашского государственного педагогического университета. 2019. № 4 (100).

C. 88-96.

19. Книги Ветхого Завета. Третья книга Царств // Библия. Книги Священно го Писания Ветхого и Нового завета. М. : Изд-во Московской патриархии, 1990. С. 357-393.

20. Валуева А.П. По Великой русской реке: очерки и картины Поволжья. СПб. : Изд. Ледерле и К°, 1895. 232 с.

References

1. Sarbash, L.N. (2018) Volga Travelogue of the 19th Century: Ideological and Artistic Originality and Study Issues Vestnik Mariyskogo gosudarstvennogo universi- teta - Vestnik of the Mari State University. 12 (2). pp. 143-150. (In Russian). DOI: 10.30914/2072-6783-2018-12-2-143-149

2. Nefedov, F.D. (1877) Etnograficheskie nablyudeniya na puti po Volge i ee pritokam [Ethnographic observations on the way along the Volga and its tributaries]. In: Trudy etnograficheskogo otdela Obshchestva lyubiteley estestvoznaniya, an- tropologii i etnografii [Proceedings of the Ethnographic Department of the Society of Lovers of Natural Science, Anthropology and Ethnography]. Book 4. Moscow: Tip. M.N. Lavrova i K°. pp. 41-69.

3. Ostrovskiy, A.N. (1952) Polnoe sobranie sochineniy: V161.[Complete works:In 16 volumes]. Vol. 12. Moscow: GIKhL. pp. 189-230.

4. Sluchevskiy, K. (1891) Vnizpo Volge [Down the Volga]. Moscow: Univ. tip.

5. Korolenko, V.G. (1971) V pustynnykh mestakh. Iz poezdki po Vetluge i Kerzhentsu [In desolate places. From a trip to the Vetluga and the Kerzhenets]. Mos cow: Pravda.

6. Bogolyubov, N.P. (1862) Volga ot Tveri do Astrakhani [The Volga from Tver to Astrakhan]. St. Petersburg: Izd. Obshchestva “Samolet”.

7. Kuchin, Ya.P. (1870) Putevoditel' po Volge mezhdu Nizhnim i Astrakhan'yu [A guide to the Volga between Nizhny Novgorod and Astrakhan]. St. Petersburg: Iz- danie Ya. P. Kuchina.

8. Sidorov, V. (1894) Po Rossii. Volga. Putevye zametki i vpechatleniya ot Val- daya do Kaspiya [Across Russia. Volga. Travel notes and impressions from Valdai to the Caspian Sea]. St. Petersburg: Tip. A. Katanskogo i K.

9. Nemirovich-Danchenko, V.I. (1902) Velikaya reka. Kartiny iz zhizni i prirody na Volge [The great river. Pictures from the life and nature on the Volga]. St. Peters burg: Izdanie P.P. Soykina.

10. Lazhechnikov, I.I. (1994) Sobranie sochineniy: V 6 t. [Collected works: In 6 volumes]. Vol. 1. Moscow: Mozhaysk-Terra.

11. Monastyrskiy, S. (1884) Illyustrirovannyy sputnik po Volge. V 3 chastyakh s kartoyu Volgi. Istoriko-statisticheskiy ocherk i spravochnyy ukazatel' [An illustrated companion along the Volga. In 3 parts with a map of the Volga. Historical and statis tical essay and reference index]. Kazan: izd. S. Monastyrskogo.

12. Nevzorov, M.I. (1803) Puteshestvie v Kazan', Vyatku i Orenburg v 1800 g. [Journey to Kazan, Vyatka and Orenburg in 1800]. Pt. 1. Moscow: Univ. tip.

13. Lepeshinskaya, A. & Dobrynin, B. (1911) Volga [The Volga]. Moscow: Tip. t-va I.D. Sytina.

14. Potekhin, A.A. (1873) Ocherki i rasskazy: soch.: V 2 t.[Essays and stories: Writings: In 2 volumes]. Vol. 1. St. Petersburg: Izd. K.N. Plotnikova.

15. Abukaeva, L.A. (2011) [Symbols in wedding songs of the Eastern Mari]. Kontseptsiya mira i cheloveka v russkoy i zarubezhnoy literature [The concept of world and man in Russian and foreign literature]. Conference Proceedings. Yoshkar- Ola: Mari State University. pp. 279-286. (In Russian).

16. Chirikov, E.N. (1916) Sobranie sochineniy: v 17 t.[Collected works:In 17 volumes]. Vol. 16. Moscow: Mosk. knigoizdatel'stvo. pp. 94-120.

17. Sarbash, L.N. (2016) German World of the Volga: Image of Sarepta in “A Journey to the Midday Russia” by V. Izmailov. Filologicheskie nauki. Voprosy te- orii ipraktiki.6 (2). pp. 25-28. (In Russian).

18. Sarbash, L.N. (2019) German World in the Volga Travelogue of the 19th Cen tury. Vestnik Chuvashskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta - I. Yakovlev Chuvash State Pedagogical University Bulletin. 4 (100). pp. 88-96. (In Russian).

19. The Bible. (1990) Books of the Old Testament. The Third Book of Kings. In: The Bible. Books of the Holy Scriptures of the Old and New Testaments. Moscow: Izd-vo Moskovskoy patriarkhii. pp. 357-393. (In Russian).

Valueva, A.P. (1895) Po Velikoy russkoy reke: ocherki i kartiny Povolzh'ya [Along the Great Russian River:Sketches and pictures of the Volga region]. St. Pe tersburg: Izd. Lederle i K°.

Размещено на Allbest.ru