Зрелищно-игровая культура Севера в контексте концепции Й. Хейзинги

Размещено на http://www.allbest.ru/

ЗРЕЛИЩНО-ИГРОВАЯ КУЛЬТУРА СЕВЕРА В КОНТЕКСТЕ КОНЦЕПЦИИ Й. ХЁЙЗИНГИ

Е.Н. Романова, С.В. Расторгуев

Аннотация

игровой культура север хейзинга

Настоящая статья посвящена феномену северного цирка как инновационному ресурсу развития этнокультурного наследия коренных народов Севера. В рамках игровой концепции Й. Хёйзинги раскрываются истоки цирковой культуры холодного мира, восходящей к аутентичной «культуре зрелищ» как адаптивной стратегии. Авторы статьи раскрывают ядерные структуры протоцирковой культуры Севера как сакральных игрищ, выполнявших культуросозидающую роль в пересотворении бытийного пространства Арктики. Продуктивное применение концепции Й. Хёйзинги к игровой культуре Севера позволило впервые представить этнокультурный ландшафт Севера и Арктики как многослойный текст «священнодействий», направленных на активацию творческой деятельности, торжество победы духа, преодоление природных и социальных кризисов. На основе семиотического анализа традиционных игр как коллективных развлечений на Севере был сделан важный вывод о символической природе игры и её сюжетном построении в форме мифологической первоситуации. Воспроизводство механизма культуры в экстремальных условиях Арктики реализовывалось путём синтеза и взаимопроникновения всех «жанров» в единое информационное пространство сакральных игрищ как транслятора культурной памяти.

Ключевые слова: этнокультурное наследие, зрелищная культура народов Севера, сакральные игрища, опыт адаптации, игровая концепция Й. Хёйзинги, протоцирковая культура Севера, ресурсы памяти, якутский цирк.

Abstract

THE SPECTACULAR AND GAME CULTURE OF THE NORTH IN THE CONTEXT OF THE J. HUIZINGA' CONCEPT

Ekaterina N. Romanova, Sergei V. Rastorguev

This article is devoted to the phenomenon of the Northern circus as an innovative resource for the development of the ethno-cultural heritage of the indigenous peoples of the North. Within the framework of the game concept by J. Huizinga, the origins of the circus culture of the cold world are revealed, which goes back to the authentic “culture of spectacles” as an adaptive strategy. The authors of the article reveal the nuclear structures of the protocircular culture of the North as sacred games that played a culture-creating role in the re-creation of the Arctic being space. The productive application of J. Huizinga's concept to the game culture of the North made it possible for the first time to present the ethno-cultural landscape of the North and the Arctic as a multi-layered text of “sacred rites” aimed at activating creative activity, celebrating the victory of the spirit, and overcoming natural and social crises.. Based on the semiotic analysis of traditional games as collective entertainment in the North, an important conclusion was made about the symbolic nature of the game and its plot structure in the form of a mythological first situation. Reproduction of the mechanism of culture in the extreme conditions of the Arctic was realized through the synthesis and interpenetration of all “genres” in a single information space of sacred games as a translator of cultural memory.

Keywords: ethno-cultural heritage, spectacular culture of the peoples of the North, sacred games, game concept of J. Heizingi, protocircular culture of the North, memory resources, Yakut circus.

Основная часть

Для меня цирк - зашифрованная версия старинных ритуалов выживания, поэтому он вызывает такие сильные эмоции.

Доминик Жандо

В 2019 году цирк Якутии отпраздновал свой 25-летний юбилей. Очевидно, что культурологическая перспектива нового синтетического жанра с его яркой этнокультурной идентичностью в единстве с инновационными стратегиями мировых цирковых программ даёт возможность рассмотреть этот многомерный феномен с разных исследовательских позиций. «Цирк как элемент культуры общества в каждую эпоху приобретает свойственные ей специфическую ^т- окраску и направление собственного развития. Поэтому цирк как наиболее яркий феномен культуры представляет собой игро[- вое и зрелищное воспроизведение жизненных противоборствующих сил, коллизий ь современности...» [2, с. 186].

Цирковая культура Севера - особый культурный метатекст, уходящий своими истоками в мифопоэтическое пространство традиционных культур коренных народов Арктики. И в то же время это современное актуальное искусство, поскольку якутский цирк соединил в себе визуальный опыт моделирования пространства народа саха, богатый мировоззренческий фонд и самобытную игровую культуру. Символично, что цирковое искусство Якутии возникло в 90-х годах ХХ века, в период культурного «ренессанса», возрождения этнической культуры и развития национальной идентичности, наряду с другим синтетическим видом искусства - якутским кино. Эти зрелищные формы культуры совершили «прорыв» в презентации этнокультурного наследия как ресурса развития национального профессионального искусства как на региональном, так и мировом уровне.

Исследования, посвящённые роли цирка в социокультурном пространстве России, режиссуре, истории мирового цирка были опубликованы О. С. Клепацкой [10], М. И. Немчинским [13], В. А. Бариновым [2], О. В. Пятаевой [15] и другими авторами. Следует отметить, что в российском цирковедении работ, рассматривающих культурогенез циркового искусства Якутии, этапы его развития, до сих пор нет. В этом контексте настоящая статья является первой попыткой осмысления цирковой культуры Севера в рамках игровой концепции И. Хёйзинги. При разработке теоретических вопросов архаической природы циркового искусства Севера авторы развивают концептуальные положения о сакральных истоках происхождения цирка российского учёного С. А. Макарова [12].

Интерес к игровому пространству культуры как важнейшему способу организации культурной и общественной жизни объясняется самим феноменом игры. Обращение к игровой концепции Й. Хёйзинги, представленной в труде «Homo Ludens» - «Человек играющий» (1938), позволяет раскрыть игровое начало культуры. Культура - это игра, а игра - ядро нашей деятельности. В подзаголовке «Опыт определения игрового элемента культуры», где опыт означает обращение к огромному историческому материалу, а игра «анализируется средствами культурологического мышления», Хёйзинга выделяет в качестве главных признаков игры свободу и место действия внутри определённого пространства, продолжительность, начало и конец действия, устойчивость и повторяемость игровых форм, сообщество и партнёрство, ценность и честность, использование ритуалов и церемоний, эстетическое оформление в виде костюмов и символики, а также состязательный характер, ориентированный на победу, радость и восхищение. Й. Хёйзинга делает вывод, что «человеческая культура возникает и развёртывается в игре, как игра» [21]. Исследователь манифестирует игру как особое пространство бытия культуры, что онтологически «переводит» зрелищную игровую культуру народов Севера к первозданной мифологической ситуации первотворения. Иными словами, согласно Хёйзинге, именно обращение к мифу есть «образное претворение бытия», где игра и состязание выполняют культуросозидающие функции. В этом плане «разыгрывание» ритуальных действий на календарном празднике Ысыах у якутов, Празднике Кита у чукчей и эскимосов, Медвежьем празднике у хантов и манси, празднике Чистого чума у нганасан, празднике Возвращения солнца у коряков было своего рода мифологической репликой создания микрои макрокосма.

Этнографические исследования традиционных игр у народов Севера показывают, что важнейшей характеристикой, определяющей игровую культуру северян, является сакральность. В якутской традиции слово «игра» - «оонньуу» - образовано от тюркского слова «оша» - «играть». Значение термина «играть» вводит нас в сакральный мир традиционной культуры так: обозначение якутского шамана «ойуун» в своей основе восходит к древнетюркскому «ойун» - «игра, состязание» [9, с. 366]. В сочетании со словом «оонньу - кёр, оонньу - кёрюлюю», где, слово «кёр» производно от глагола «видеть», «прозревать», данное словосочетание обозначает «веселье», «зрелище», «пиршество» [16, с. 420]. Следовательно, в архаичной культуре народа саха игра была сопряжена со зрелищной культурой как состязание, веселье, праздник, торжество.

Игра как состязание было частью коллективных развлечений на Севере. Пространство игр закреплялось как на открытых сакральных ландшафтах в весенне-летний период, так и внутри замкнутых помещений в период зимних холодов. Коммуникативный характер игры объединял детей, подростков, молодёжь, взрослых, стариков и, таким образом, выступал механизмом передачи культурных традиций из поколения в поколение. Хёйзинга в своём исследовании отмечал, что повторяемость, как одно из существенных свойств игры, закрепляется в памяти в форме духовной ценности [21, с. 24]. Если обратиться к пространственному континууму праздничной культуры народа саха, то можно отметить существование специально организованных «открытых площадей» для проведения народных представлений и игровых состязаний. Главной «площадью» праздничных зрелищ выступал сакральный ландшафт календарного праздника Ысыах, особой территории, связанной с культурой «воспоминаний» о степном Юге. По мнению исследователей, цирковая архитектура, несущая солнечную символику, ведёт своё происхождение от сакральных центров (святилищ) кругообразной формы [12, с. 10].

Традиционный праздник Ысыах - наследие степной культуры. Как известно, этногенез и культурогенез народа саха происходил на пограничье Юга и Севера [16, с. 40-63]. Динамичное взаимодействие предков якутов с разнообразными природными и культурными ландшафтами на Севере, их хозяйственное и ментальное освоение, согласно принципам северного номадизма, сформировали оригинальный тип коневодческой культуры Степной Арктики. Обращение к этнокультурному наследию праздника Ысыах, к его традиционным духовным ценностям демонстрирует уникальную культуру северных всадников и скотоводов на вечной мерзлоте. Яркая культура номадов Евразии отразилась в проведении в долине реки Лены конных состязаний как неотъемлемой части народных развлечений. В якутской мифологии сохранился сюжет о том, что вначале бог сотворил коня, от него произошёл полуконь-получеловек, а уж от последнего родился человек. Почитание «солнечной» лошади как первопредка народа саха проецировалось в мифах, разыгрываемых на Ысыахе. Так, сценарные особенности праздника актуализировали мифологическую тему сотворения Вселенной из частей лошади. Лошадь белой масти в праздничном убранстве, специальные культовые сооружения - коновязи, кумыс и жертвенное мясо, многодневные конные бега на празднике торжества Солнца означали новое рождение [17, с. 87.]. Ритуальное пространство праздника - широкое поле - огораживали молодыми берёзками - чэчир, с правой и левой стороны сооружали резные ритуальные столбы - коновязи. Такое очерченное овальное пространство считалось священным местом преобразования бытия созидательной деятельностью людей и божеств. Ысыах как календарный ритуал был связан с креативным, творческим началом, многие разыгрываемые на нём обрядовые действия как действия противостояния силам Хаоса воспринимались как состязания светлых и тёмных сил.

Согласно игровой концепции Хёйзинги, в ходе священных празднеств, возвращающихся с очередным временем года, люди сообща отмечали великие события в жизни природы, устраивая посвящённые им представления. «Переживание» этого космического события и поддержание мирового порядка разыгрывались в священной игре [21, с. 29]. Ритуальные игры народа саха как священнодействие отличались продолжительностью состязаний, строгими границами места и времени и были сопряжены с мифологической концепцией творения Вселенной и Человека.

Игрища празднеств Арктики. Характерной чертой зрелищных представлений на Севере являлась их «многожанровость», проявляющаяся в разных формах состязаний. Игровой характер праздничной культуры народов Севера соединял элементы театра, спортивных, музыкальных, поэтических, танцевальных состязаний. В действиях, разыгрываемых на Ысыахе, сохранились отголоски символической борьбы между зимой и летом. Так, якуты устраивали театрализованное представление, где двое юношей, наряженных один в шкуру белого жеребёнка, а другой - в шкуру чёрного, изображали «лето» и «зиму». Их заставляли бороться. Это называлось состязанием на первенство [17, с. 88-89]. Главный годовой праздник береговых чукчей и эскимосов Праздник Кита сопровождался ритуальными танцами, включающими музыку, пантомиму, акробатические номера. Сезонный Медвежий праздник состоял из обрядового комплекса, в котором были представлены все жанры народного творчества хантов: песни, танцы, театр (пантомимические сценки, диалоги масок, кукольные представления) [19]. Медвежий праздник обских угров, по удачному определению Т. Молданова - «медвежьи игрища», был связан со сферой священной игры, а также с культивированием веселья и пародийного начала, созданием ритуального смехового контекста праздничного нарратива [6, с. 111]. Следует отметить, что все эти сакральные игры-состязания транслировали сюжеты мифологических предков и священных деяний и проводились в течение нескольких дней в присутствии большего количества зрителей. Профанный мир праздника, повествующий о жизни людей, был представлен, как правило, комедийными розыгрышами.

Традиция проведения многодневных игрищ в период календарных установлений как протяжённой памяти моделировала сокровенные пространства прошлого, настоящего и воображаемого будущего. Всё это позволяет говорить о Логосе игрища как одной из форм социальной и психологической рефлексии, где «игра представляет активный деятельный поиск и применение средств и приёмов гармонизации человеческого существования» [4, с. 12]. Игра как опыт поведения в экстремальных ситуациях, преодоление непреодолимых препятствий, гимн человеческому телу и духу, стремление к эстетическому идеалу, рождение творческой фантазии - всё это и есть слагаемые древнейшей игровой формы искусства - цирка. Именно во всеохватном феномене игры можно увидеть развитие цирковой культуры.

Ядерные структуры протоцирковой культуры народов Севера. Жизнь коренных народов Якутии связана с холодным климатом, зима продолжается 6-7 месяцев, температура достигает -40-60°С. Экстремальные климатические условия формировали этнически жизнестойкую материальную и духовную культуру, способствовали выработке особого характера северных народов (хорошая физическая подготовка, выносливость, закалка, стрессоустойчивая психика). Так, с малых лет детям прививали необходимые физические навыки - силу, быстроту, выносливость, ловкость, координацию, обращали внимание на развитие творческих качеств - чувство красоты и гармонии, богатое воображение и фантазию, способность к поэтической импровизации. Всё это выражалось в игровой культуре народов Севера, выступавшей своеобразным адаптивным ресурсом в экстремальных условиях Арктики.

Следует признать, что в традиционной картине мира аборигенных сообществ, проживающих на Севере, природная составляющая выдвигается в центр преображения пространства. Осевыми регистрами культуры якутов, его главными «хронокомпонентами» выступают именно эпос Олонхо (зимний календарный ритуал) и Ысыах (весенне-летний ритуал первотворения) [18, с. 255-263]. У казымских хантов в календарных обрядах особую роль занимают песни богов хантыйских рек как хранителей Земли.

Мир эпического пространства. Якуты, как и тюрки, в самые холодные зимние ночи приглашали в дом сказителя, чтобы слушать сказание о победе богатыря солнечной стороны (символ света и добра) над богатырём нижней, северной стороны - абаасы (символ тьмы и зла). Визуальный мир эпоса с его красочными описаниями родной земли, яркими путешествиями по трём мирам, состязаниями богатырей с фантастическими животными, встречей с небесными божествами - покровителями людей, чудесными превращениями героев и волшебными предметами создавал в ночное время эффект фантасмагории, иллюзию магии и таинственности. Олонхо как форма зрелищной культуры народа саха стала первым опытом визуальной проекции духовного наследия северных тюрков.

Модели воображения и переживания. В зрелищных формах искусства народов Севера - поэзии, музыке, танцах - выражено одухотворение всех элементов окружающего мира, наделение их человеческими качествами. В этом плане показательна эстетическая составляющая этнокультурного ландшафта Арктики. Записанные в конце XIX века на Колыме рассказы о видениях у чукотских шаманов до сих пор впечатляют созданием «живых» образов обыденных предметов и наделением их своим «мирочувствованием». В качестве примера можно привести текст поэтического видения/ воображения чукотского шамана: «Всё существующее живёт, и лампа ходит, и стены дома имеют свой голос, даже ночной горшок имеет страну и шатёр, жену и детей. Шкуры, лежащие в мешках для торговли, разговаривают по ночам. Рога на могилах встают и ходят обозом вокруг могил, и покойники тоже встают и приходят к живущим» [5, с. 48.]. Мифологическая модель антропоморфизации мира была характерна для традиционных культур Севера, где границы «живого» и «неживого» были проницаемы. Такая со-пространственность мира природного и мира людей создавала определённые эстетические и эмоциональные переживания в воображаемом «сакральном». Всё это кодировало свои символические традиции воображения и переживания Севера, выработанные на протяжении веков аборигенными сообществами Севера и Арктики. Отсюда можно предположить, что ментальное генерирование долгосрочных «текстов культуры» (согласно Хёйзинге, такова игра как «священнодействие») способствовало формированию эмотивной культуры народов Севера как витальной основы Арктики.

Шаманские мистерии как часть зрелищной культуры занимали важное место в культурной жизни северян. Исследователи шаманской культуры отмечали театрализованный характер шаманских «спектаклей», а фигуру шамана, прекрасно владеющего различными приёмами «перевоплощения», сравнивали с игрой актёра [7; 11]. Описывая фигуру якутского шамана, Г. В. Ксенофонтов отмечает его «спасительную миссию» изгонять злое, воскрешать мёртвых, обновлять жизнь, прорицать будущее. В этом священнодействии ему помогают шаманские духи-защитники, с помощью которых шаман «совершает показательные мистерии полётов вверх и вниз, ведёт диалоги, поёт священные гимны» [11, с. 116-117]. Большой интерес вызывает ритуальное одеяние шамана, его шаманский костюм, который в визуальном плане обозначал сакральный экотопос холодного мира. Так, на шаманских костюмах народов Севера можно было встретить изображения ночного неба, звёзд, неполной луны, животных, птиц (мамонт, олень, гагара, собака, медведь, волк). Покрой шаманского костюма символизировал образ птицы-орла, близкой к Небу, Солнцу (прилёт орла у якутов был сопряжён с небесным, Верхним миром, теплом и приходом Весны).

Семиотический анализ космических и зооморфных объектов на шаманском костюме даёт возможность предположить, что шаманский костюм у якутов - как воображаемая пространственная телесность, манифестировал неразрывную целостность Восприятия Космоса-Природы и Человека [11, с. 261-262]. В данном аспекте речь идёт об экологической гармонии не только народной философии, но и жизненной стратегии северян. Проводником такой стратегии выступал именно шаман, который уже на стадиях обучения получал священные знания и обретал способность к оборотничеству, то есть к превращению в животных, птиц, разных растений и предметов. Шаман имел своего защитника в образе «мать-зверя», который приходил к нему в момент его избранничества, в середине его жизни и в момент его смерти. Якутские фольклорные тексты сохранили упоминания о состязаниях враждующих шаманов в виде своего «мать-зверя» (оленя, лося, медведя). По мнению Г. В. Ксенофонтова, в этом состояла некая духовная субстанция, воплощение пророческого дара шамана, силы его прозрения, проникновения в прошлое и будущее [11, с. 69]. Это ценное замечание учёного наводит на мысль о важной психологической функции шамана. Так, осознавая зависимость человека от природных стихий, он использовал оригинальные психотехники, обращённые к глубинным структурам человеческого сознания, а также к космическим и природным силам. «Раствориться» в природной стихии, стать её двойником - одна из ключевых шаманских практик. В качестве иллюстрации обратимся к описанию шаманского представления, записанного Г. В. Ксенофонтовым в полярной Якутии: «Зимой 1924 года в селе Булуне, когда тунгусский шаман Кубача вошёл в юрту, поддерживаемый сзади двумя мужчинами, чтобы начать свою мистерию, с глухим медвежьим рычанием, для меня было не совсем ясно, что в эти моменты он сохраняет нормальное сознание, ибо даже опытному актёру было бы трудно так натурально разыграть зверя. Все собравшиеся зрители замерли и с напряжённым вниманием следили за каждым движением шамана, как если бы ввели в цирк дрессированного льва или тигра, сидящий около меня грамотный якут Конанов, вызвавшийся быть истолкователем шаманских обрядов, то и дело шептал “не бойся, не бойся”...» [11, с. 262]. Погружение зрителей в необузданную природную стихию (свист ветра, подражание звукам птиц и зверей) заставляет переживать и воспринимать всё «со священной серьёзностью» (характеристика Хёйзинги). Особую значимость в разыгрываемых сценах играет эффект энергии впечатления. Показательно, что такие мистерии проходили в определённое время, а именно - ночью, при свете мерцающих углей камелька. Мистическое воображение в разыгрываемом шаманом звере демонстрирует разные контексты памяти: встреча с медведем, охота на зверя, медвежьи обряды. Шаман как представитель северной культуры, прекрасно разбирающийся в повадках и поведении зверей, разыграет ситуацию «возвращения мифа», когда человек и животное были равными партнёрами, культурными героями преобразования мира.

Суммируя вышесказанное, подчеркнём, что экологическая культура как ценность выступала организующим ядром традиционной культуры народов Севера.

Опыт иллюзии. Одним из ярких «номеров» шаманских представлений на Севере были шаманские фокусы. У якутов сохранился специальный термин, определяющий этот вид магической практики. В якутском языке слово «хомусун» имеет значение «волшебство, колдовство, чары, шаманский фокус» [20, стб. 3477]. В шаманской лексике это означает способность показывать сверхъестественные фокусы силой своих духов [11, с. 107], например, протыкание себя ножом, исчезновение и появление предметов, передвижение предметов по воздуху, глотание углей, чревовещание и т.д.

В материалах этнографа В. Г. Богораза приведены описания фокусов у арктических шаманов. Заметим, что обычно фокусы проводились по окончании шаманского сеанса или могли быть воспроизведены шаманами в обычной обстановке. Исследователь зафиксировал сеанс с фокусами у эскимосской шаманки из селения Унисак. Первый из них был связан с камнями. Шаманка, овладев духами, взяла большой круглый камень и стала его тереть со всех сторон. Скоро из камня посыпались мелкие камушки. «Это продолжалось минут пять. Насыпалась целая горка, но камень в руках шаманки, разумеется, такой же целый и круглый, как прежде. Предполагая, что всё это заранее подстроено, я неожиданно попросил её повторить опыт. Она повторила его без всяких затруднений, несмотря на тщательное наблюдение, я не сумел открыть секреты этого фокуса» [5, с. 43]. Другой фокус был связан с разрезанием ножом живота мальчика лет двенадцати. По описанию, «шаманка, взяв нож, сделала продольный разрез и тотчас же вставила в его концы свои пальцы. Кровь хлынула и залила пол, шаманка стала зализывать рану и через некоторое время на животе мальчика уже не было никаких следов» [5, с. 43]. Очевидно, что в основе шаманских «чудес» лежит многовековой багаж знаний об окружающем мире и резервах человеческой психики. Г. В. Ксенофонтов в своих работах, посвящённых северным шаманским камланиям, определил их как драматические мистерии, а шамана - как талантливого актёра, творящего духов из ничего [11, с. 124].

Культура чабыргахсыта - «человека смеющегося». В зрелищной культуре якутов особняком стоит фигура чабыргахсыта - остроумного забавника, произносящего нелепицы, носителя смеховой традиции, замещающего образ русского скомороха и шута. Сакральность этого якутского персонажа связана с особым «иноговорением», произнесением в быстром темпе кратких скороговорок и считалок - перечислений, загадок, шуточных заклинаний на мифологические темы «тайным» языком, с участием в словесных состязаниях на скорость произнесения текста. Якутский чабыргах представляет собой игру слов, поэзию с зашифрованным текстом, осмысляемую посредством смеховой культуры. Следует отметить, что у северных и вилюйских якутов такая поэзия обозначалась словом «лабыаха», что обозначало «скороговорка», «трещотка». Безусловно, такая инаковость поведения при чтении поэтического текста указывает на «двумирность» восприятия фигуры чабыргахсыта. В рамках концепции карнавала М. Бахтина в якутской традиции чабыргахи - сакральные тексты с тайным смыслом, обладали свойством инверсии и перекодирования в «сообщения», передающие темы «непристойного содержания», иносказательные описания и осмеяние персонажей «низовой» культуры [3]. При этом десакрализация таких текстов в мифологическом плане была связана с хаосной ситуацией перед новым со-творением Природы и Человека. На главном празднике Ысыах в ритуальных поединках на темы космологии чабыргахсыты вновь рождали Слово и Вселенную.

Приход чабыргахсыта в деревню воспринимался как народный праздник и всегда сопровождался радостью и смехом, поэт-скороговор, несущий всякую «заумь» и «бессмыслицу», выступал в роли своеобразного шута-балагура. В памяти народа саха до сих пор сохранились рассказы о легендарном чабыргахсыте Дьулээй Буэкээне (Глухом Петре), странствующем «артисте», который совершал обходы по деревням и сказывал скороговорки «об увиденном и услышанном» детям и взрослым. Его складки передавались «из уст в уста». Культура чабыргахсыта - «человека смеющегося» - представляла особую обрядово-зрелищную форму якутской традиции.

Таким образом, возвращаясь к концепции Хёйзинги, можно сделать важный вывод о сакральной игровой природе зрелищных форм культуры народов Севера. Развитие оригинальной эмотивной культуры северян как витальной энергии арктического пространства, безусловно, является условием для создания самого северного цирка в мире.

Якутский цирк (от традиций игровой культуры народов Якутии к концепции самого северного цирка в мире). Сегодня одним из важных теоретических вопросов гуманитарного знания является проблема функционирования и закрепления этнокультурных традиций в современной духовной жизни. В связи с этим весьма актуальной становится теория культурной памяти Яна Ассмана, где «культура есть объективизированная память общества, сохраняющая свою идентичность и передающая её по цепочке поколений. Формы, в которых общество организует передачу информации, необходимой для сохранения этой идентичности, и институты, заботящиеся о передаче такой информации, раскрывают своеобразие и неповторимый стиль той или иной культуры» [1, с. 27.]. Показательно, что «северность» как стиль жизни проявлялась в самой жизненной стратегии, обусловленной холодом и вечной мерзлотой. Трансляция и актуализация культурных смыслов, связанных с этнокультурным наследием народов Севера, в ХХ веке привела к переформатированию и обновлению знаковой системы в сфере профессионального национального искусства.

Этнокультурный ландшафт Севера и Арктики как информационная система сохранил уникальные ресурсы культурной памяти:

• фольклорное наследие;

• празднично-обрядовую культуру;

• игровые зрелища;

• традиционную музыку;

• танцевально-пластическое искусство;

• шаманскую культуру.

Символическая зрелищная культура северян, сопряжённая с традиционными играми народов Севера, ритуалом, праздником, шаманскими мистериями, визуальной культурой, искусством иллюзии и смеховой традицией, даёт возможность не только проанализировать внутренние механизмы развития цирковой культуры Арктики, но и представить новые контексты и образы игрового начала сакральной культуры народов Севера в современном цирковом пространстве. По утверждению известного циркового деятеля и теоретика циркового искусства И. С. Макарова, именно символизм действий в цирке означает «бесконечный переворот жизни-смерти, верха-низа, единый круговорот бессмертия, соединяющий земное с космическим, физическое с духовным... символизм позволяет дать художественную интерпретацию древнейшему цирковому творчеству. Изучение символических значений, закодированных в акробатических, жонглёрских, гимнастических, иллюзионных действах и трансформациях, поможет понять и объяснить глубинную связь телесного и нематериального, увидеть смысловую стереоскопичность и содержательность творческих поисков, ведущихся на цирковых аренах в наши дни» [12, с. 262]. В этом отношении якутский цирк представляет собой инновационную модель сохранения культурной памяти, кодов и символов народов Арктики.

Показательно, что свою историю цирк на вечной мерзлоте начал в 1990 году с организации группы синтез-театра «Ойуун» (Шаман). Главными отличительными чертами труппы стали самобытность, многожанровость и универсальность в исполнении номеров. Помимо циркового искусства, артисты владели мастерством вокала, танца, разговорного жанра, играли на национальных музыкальных инструментах (хомус, дьа5а, купсюр, табык). Поэтому направление труппы было изменено на этносинтез-театр «Ойуун», на базе которого и был создан в 1994 году Государственный цирк Якутии [14]. Инициаторами его создания, а позднее организаторами и руководителями цирка стали заслуженная артистка Российской Федерации, народная артистка Республики Саха (Якутия) Марфа Расторгуева и заслуженный артист Российской Федерации и Республики Саха (Якутия), член Европейской цирковой ассоциации и член Союза цирковых деятелей России Сергей Расторгуев [8].

При этом фигура шамана, спасителя мира, обладающего способностью к разным перевоплощениям (пантомима, пение, гипноз, фокус как магический ритуал, иллюзия, оригинальные психотехники, связь с природным миром), стала главной проекцией якутского цирка и ключевой идеей первых сценических номеров якутской цирковой группы. Сценарная структура цирковых представлений с самого начала была нацелена на сакральность коллективного действа и традиционного миропонимания. Синтез аудиовизуального искусства и традиционной культуры народов Севера в формате новой стилистики национального цирка России стал магистральным направлением развития северной цирковой культуры. Важно, что «северность» как образ переживания холодного мира выдвигается в центр идентификации якутского цирка.

Якутский цирк - один из немногих цирков России, который отличается своим национальным колоритом, богатым культурным наследием и вековыми традициями. Уникальность и значение якутского цирка заключается в сохранении бытийного кода коренных народов Арктики в мировом культурном процессе. Подчеркнём, что введение фольклорно-этнографического контекста, праздничных и ритуальных игр аутентичных культур Севера в художественную ткань циркового зрелища создаёт новое направление - северный цирк, где происходит синтез этнокультурной идентичности, мемориальной культуры народов Севера и новых зрелищных культурных практик.

Одной из плодотворных идей игровой концепции Й. Хёйзинги в сфере культуры является «заряженность» на совершенство и «творческую фантазию» как реплики «соперничества». Специфика северного цирка раскрывается в оригинальном жанре визуальной мифоиллюзии, кодируемой аутентичной культурой воображения и преображения (символизации) окружающего мира. Миссия северного цирка состоит в жизнеутверждающем и созидающем начале человеческого бытия, в противостоянии силам Хаоса, глобальным природным и социальным вызовам.

Список литературы

1. Ассман Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / перевод с немецкого М. М. Сокольской. Москва: Языки славянской культуры, 2004. 363 с.: ил., табл. (Studia Historica).

2. Баринов В. А. Цирк в системе культуры общества // Современные исследования социальных проблем. 2011. № 2 (06). С. 186-191.

3. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. Москва: Художественная литература, 1990. 543 с.

4. Бгажноков Б. Х. Черкесское игрище: Сюжет, семантика, мантика / Кабардино-Балкарское отделение Всероссийского фонда культуры, Культурный центр «Адыгская энциклопедия». Нальчик: Б. и., 1991. 188 с.: ил.

5. Богораз В. Н. Феномен шаманства // Шаманизм народов Сибири. Этнографические материалы XVIII-ХХ веков: хрестоматия / составитель Т. Ю. Сем. Санкт-Петербург: Филологический факультет СПбГУ, 2006. С. 25-48.

6. Василенко О. В. Музыка медвежьего праздника казымских хантов как звучащий ландшафт сакрального пространства Арктики // Звучащие ландшафты Арктики / О. В. Василенко, О. Э. Добжанская, В. Е. Дьяконова и др. ; под общей редакцией О. Э. Добжанской, Т. И. Игнатьевой. Новосибирск: Наука, 2019. С. 99-119.

7. Виташевский Н. В.... Из наблюдений над якутскими шаманскими действиями / с примечаниями М. Ионова ; Н. А. Виташевский. Петроград: Типография Императорской Академии наук, 1917. 165-188.

8. Государственному цирку Якутии 25 лет / авторы-составители М. В. Расторгуева, Р. Н. Алексеева, А. А. Тимофеева. Якутск, 2019. 232 с.

9. Древнетюркский словарь / [редакторы В. М. Наделяев и др.] ; АН СССР. Институт языкознания. Ленинград: Наука. Ленинградское отделение, 1969. 676 с.

10. Клепацкая О. С. Цирк как феномен русской культуры первой трети XX века: специальность 24.00.01 «Теория и история культуры»: автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата культурологии / Клепацкая Ольга Сергеевна ; [Вятский государственный гуманитарный университет]. Киров, 2009. 19 с.

11. Ксенофонтов Г. В. Шаманизм. Избранные труды. Якутск: Север-Юг, 1992. 320 с.

12. Макаров С. А. Шаманы, масоны, цирк: Сакральные истоки циркового искусства. 2-е издание. Москва: URSS, 2009. 280 с.

13. Немчинский М. И. Опыт анализа постановочной работы советского цирка: (Модели циркового спектакля. 1920-1984 гг.): специальность 17.00.01 «Театральное искусство»: автореферат диссертации на соискание учёной степени доктора искусствоведения / Немчинский Максимилиан Изяславович ; Государственный институт театра, музыки и кинематографии. Санкт-Петербург, 1991. 40 с.

14. О создании Государственного цирка Республики Саха (Якутия): указ Главы Республики Саха (Якутия) № 848 от 05 сентября 1994 года. URL: http://docs.cntd.ru/document/445041732

15. Пятаева О. В. Многонациональный цирк России XX столетия: специальность 17.00.01 «Театральное искусство»: диссертация на соискание учёной степени кандидата искусствоведения / Пятаева Ольга Викторовна ; Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства. Санкт-Петербург, 2009. 197 с.

16. Романова Е. Н. Игры и игровая культура // Якуты Саха: [коллективная монография] / [Е. Н. Романова и др.] ; ответственные редакторы: Н. А. Алексеев, Е. Н. Романова, З. П. Соколова. Москва: Наука, 2012. С. 419-428.

17. Романова Е. Н. Якутский праздник «Ысыах»: Истоки и представления / ответственный редактор Ю. Б. Симченко ; Российская академия наук, Сибирское отделение, Якутский институт языка, литературы и истории. Новосибирск: Наука: Сибирская издательская фирма, 1994. 159, [1] с.: ил.

18. Романова Е. Н., Добжанская О. Э. Антропология холода: методология, концепты, образы (на примере культурных традиций коренных народов Севера и Арктики) // Вестник Томского государственного университета. Культурология и искусствоведение. 2019. № 35. С. 255-263.

19. Сакральные песни медвежьего праздника казымских хантов / составитель Т. А. Молданов ; научный редактор О. В. Василенко ; ответственный редактор О. Э. Добжанская. Якутск: ИЦ АГИКИ, 2016. 157 с. (Письмена на снегу; Вып. 1).

20. Словарь якутского языка: в 3 томах / Э. К. Пекарский ; Российская академия наук. 3-е издание, исправленное и дополненное. Санкт-Петербург: Наука, 2008-. Том 3, выпуски 10-13. 1280 с.

21. Хёйзинга Й. Homo Ludens. Человек играющий: Статьи по истории культуры / составитель и переводчик Д. В. Сильвестров. Москва: Айрис-Пресс, 2003. 488 с.

References

1. Assman Ya. Cultural memory: writing, memory of the past and political identity in the high cultures of antiquity. Moscow, LRC Publishing House, 2004. 363 p. (In Russ.).

2. Barinov V. A. Circus in the system of culture of society. Russian Journal of Education and Psychology, 2011, no. 2 (06), pp. 186-191. (In Russ.).

3. Bakhtin M. M. Creativity of Francois Rabelais and folk culture of the Middle Ages and Renaissance. Moscow, Publishing House “Hudozestvennaya literatura”, 1990. 543 p. (In Russ.).

4. Bgazhnokov B. Kh. Circassian game: plot, semantics, mantics. Nalchik, 1991. 188 p. (In Russ.).

5. Bogoraz V. N. The phenomenon of shamanism. In: Sem T. Yu., comp. Ethnographic materials of the 18^th 20th centuries: a reader. St. Petersburg, Published by Faculty of Philology at the St. Petersburg State University, 2006. Pp. 25-48. (In Russ.).

6. Vasilenko O. V. Music of the Kazym Khanty Bear festival as a sounding landscape of the sacred space of the Arctic. In: Dobzhanskaya O. E., Ignatieva T. I., eds. Sounding landscapes of Arctic. Novosibirsk, Akademizdatcenter “Nauka” RAS, 2019. (In Russ.).

7. Vitashevskii N. V.... From observations of the Yakut shamanic actions. Petrograd, Printing House of the Imperial Academy of Sciences, 1917. Pp. 165-188. (In Russ.).

8. Rastorgueva M. V., Alekseeva R. N., Timofeeva A. A. The State Circus of Yakutia is 25 years old. Yakutsk, 2019. 232 p. (In Russ.).

9. Nadelyaev V. M., et al. Ancient Turkic dictionary. Leningrad, 1969. 676 p. (In Russ.).

10. Klepatskaya O. S. Circus as a phenomenon of Russian culture in the first third of the XX century. Synopsis Cand. cult. st. diss. Kirov, 2009. 19 p. (In Russ.).

11. Ksenofontov G. V. Shamanism. Selected works. Yakutsk, Publishing House “North-South”, 1992. 320 p. (In Russ.).

12. Makarov S. A. Shamans, freemasons, circus: The sacred origins of circus art. 2nd edition. Moscow, Editorial URSS, 2009. 280 p. (In Russ.).

13. Nemchinskii M. I. Experience in the analysis of the staging work of the Soviet circus: (Models of a circus performance. 1920-1984). Synopsis Dr. History of Arts Sci. diss. St. Petersburg, 1991. 40 p. (In Russ.).

14. On the creation of the State Circus of the Republic of Sakha (Yakutia): Decree of the Head of the Republic of Sakha (Yakutia) No. 848 of September 05, 1994. Available at: http://docs.cntd.ru/document/445041732 (In Russ.).

15. Pyataeva O. V. Multinational circus of Russia of the XX century. Cand. History of Arts Sci. diss. St. Petersburg, 2009. 197 p. (In Russ.).

16. Romanova E. N. Games and game culture. In: Romanova E. N. et al. Yakuts Sakha. Moscow, Akademizdatcenter “Nauka” RAS, 2012. Pp. 419-428. (In Russ.).

17. Romanova E. N. Yakut holiday “Ysyakh”: Origins and ideas. Novosibirsk, Akademizdatcenter “Nauka” RAS, 1994. 159 p. (In Russ.).

18. Romanova E. N., Dobzhanskaya O. E. Anthropology of the cold: methodology, concepts, images (on the materials of cultural traditions of indigenous peoples of the North and the Arctic). Tomsk State University Journal of Cultural Studies and Art History. 2019, no 35, pp. 255-263. (In Russ.).

19. Moldanov T. A., comp. Sacred songs of the bear holiday of the Kazym Khanty. Yakutsk, Publishing House of the Arctic State Institute of Culture and Art, 2016. 157 p. (In Russ.).

20. Pekarskii E. K. Dictionary of the Yakut language. In 3 volumes, volume 3. St. Petersburg, Akademizdatcenter “Nauka” RAS, 2008. 1280 p. (In Russ.).

21. Huizinga J. Homo Ludens. Man playing: Articles on the history of culture. Moscow, Publishing House “Airis-Press”, 2003. 488 p. (In Russ.).

Размещено на Allbest.ru