Способна ли концепция "быстрого старта" объяснить высокие темпы послевоенного восстановления СССР?

Г.А. Касьянов

На протяжении постсоветского этапа отечественной истории мы были свидетелями того, как целая армия праволиберальных и консервативных пропагандистов работала над всесторонней дискредитацией советской эпохи, стремясь как можно более густо очернить весь культурный, идейно-политический, производственный опыт, выработанный четырьмя поколениями советских граждан. В подавляющем большинстве подобная пропаганда не отличалась особой изощрённостью и брала на прицел не столько ум, сколько эмоции своих потенциальных адресатов. Неизменный успех такого подхода обусловлен его совершенной адекватностью запросам «массовой аудитории». Но в то же время достаточно высокообразованная или, по крайней мере, стремящаяся к знанию публика уже не желала довольствоваться дешёвыми поделками антикоммунистической пропаганды. Для её обработки и переубеждениятребовалось так или иначе обращаться к высокой теории, придавать пропаганде наукообразный вид. Вот здесь-то и оказался востребованным интеллектуальный продукт западных и российских экономистов, в большей или меньшей мере противопоставлявших свои концепции духу и букве марксистского экономического учения. При этом даже те варианты изложения основ политической экономии Речь идет о таких условно альтернативных марксистскому вариантах изложения основ политической экономии, которые можно найти в трудах А. Маршалла, О. Бём- Баверка, Й. Шумпетера и др., которые создавались под явным влиянием трудов К. Маркса и претендовали отнюдь не на опровержение, а лишь на творческую критику его идей, преподносились буржуазными пропагандистами как суровые и не подлежащие обжалованию приговоры всей экономической базе марксизма. Тогда, в горячие перестроечные и постперестроечные годы, на фронт идеологической борьбы были мобилизованы не только изначально предназначавшиеся для этого фронта тексты апологетов капитализма Л. Мизеса, Ф. Хайека, М. Фридмана, но и труды сравнительно менее политически ангажированных экономистов, чья приверженность ценностям буржуазно-капиталистического общества была не столь фанатична, а претензия на научность - более обоснованна. Во время «холодной войны», когда противостояние двух систем велось не только на военно-политическом, но и на теоретическом уровне, экономическая наука передовых стран капиталистического Запада, в особенности вузовская, остро нуждалась в такой системе экономических знаний, которая, с одной стороны, достаточно ясно и полно раскрывала бы основные проблемы общественного производства, а с другой - не приводила бы к столь же радикальным выводам, как марксизм. Такая обеззубленная политическая экономия беспрепятственно оккупировала вузовские кафедры, благосклонно воспринимаясь детьми высокопоставленных чиновников и состоятельных буржуа. Лишь бы в ней не было ни слова о классовой борьбе или нечестно присваиваемой прибавочной стоимости.

Одним из таких наиболее популярных вариантов изложения основ экономической науки стал небезызвестный экономикс Экономикс (economics) - термин бурж. экономич. лит-ры, синтез бурж. неокласси-ческих и неокейнсианских теорий, объединенных общим представлением о предмете экономич. науки, общими методологич. принципами, единой социальной направлен-ностью в защиту интересов крупного монополистич. капитала [4, с. 453]., который ещё советские специалисты справедливо называли «системой экономических наук без политической экономии» [1, с. 5]. Учебник «Экономикс» К.Р. Макконнелла и С.Л. Брю, многократно переиздававшийся на русском языке, хорошо известен всем, кто, так или иначе, интересуется экономикой. Несмотря на свою эклектичность и отсутствие непротиворечивой теоретико-методологической базы, экономикс не только снискал огромную популярность (сначала на Западе, а после 1991 г. и на постсоветских просторах), но и стал - пусть в основном на обывательском уровне - использоваться как источник аргументов для политических дискуссий, точнее - для обоснования различных вариантов либеральной (= буржуазной) экономической парадигмы. Примером подобного использования может послужить попытка применить узкоспециальную, по сути, иллюстративную идею «эффекта быстрого старта» для объяснения такого сложного конкретно-исторического явления, как послевоенное восстановление советской экономики. Прежде чем перейти к критике одной из подобных попыток, разберёмся, чем же является концепция «быстрого старта» сама по себе. Аутентичное изложение данной концепции мы находим в учебнике Грегори Мэнкью «Принципы экономикс»:

«“Эффект быстрого старта” - при одинаковых инвестициях в экономику двух стран темпы промышленного роста будут выше там, где начальный потенциал был ниже.

Анализируя смысл феномена убывающей доходности капитала, можно сделать еще один важный вывод: при прочих равных условиях страны с низким уровнем развития имеют предпосылки для более быстрого экономического роста. Такой результат влияния начальных условий на темпы последующего развития иногда называют “эффектом быстрого старта”.

В бедных странах у рабочих иногда нет даже самых простых инструментов, поэтому производительность труда находится на очень низком уровне. В результате даже незначительные инвестиции приводят к ее заметному росту. В развитых же странах техническая оснащенность производства очень высока. Вследствие этого даже значительный прирост капитала, приходящегося на одного рабочего, приводит к весьма небольшому росту производительности труда. <...>.

“Эффект быстрого старта” позволяет нам объяснить некоторые удивительные цифры, <...>. Так, в течение 31 года США и Южная Корея инвестировали примерно одну и ту же долю ВВП. Однако рост ВВП США составил в среднем около 2 %, в то время как у Южной Кореи этот показатель достиг 6 %. Мы объясняем этот феномен эффектом “быстрого старта”. В 1960 г. Южная Корея имела показатель ВВП на душу населения почти в 10 раз меньше, чем США, что отчасти и объясняло низкий уровень инвестиций. Вследствие незначительности начального капитала его аккумуляция принесла быстрые результаты, что и обусловило высокий показатель прироста ВВП.

“Эффект быстрого старта” проявляется в различных аспектах нашей жизни. Например, ученик, добившийся заметного прогресса в учебе за год, скорее всего, начинал учебный год с весьма посредственных оценок. Тот же, кто привык старательно учиться, вряд ли сможет заметно повысить результаты, зато его знания будут более полными и прочными. Аналогичным образом южнокорейская экономика развивалась более быстрыми темпами, чем американская, зато в США был и остается высоким показатель ВВП на душу населения» [3, с. 523-524].

Исходя из одного этого отрывка уже можно сделать два важных вывода.

Во-первых, концепт «быстрого старта» представляет собой идею, выведенную методом индукции из обобщения целого ряда однотипных случаев; абстракт, сугубо спекулятивно вычлененный из потенциально бесконечного множества конкретно-исторических феноменов экономической жизни. Сказанное вовсе не означает, что концепция «быстрого старта» ложна или бесполезна. Это означает лишь то, что логически неверным было бы делать обратное умозаключение и пытаться всякий конкретный случай феноменально быстрого экономического роста объяснять «эффектом быстрого старта». Подобный логический трюк лишь по-видимости носит признак добросовестного дедуктивного умозаключения, являясь в действительности халтурной попыткой заменить полноценное историческое и политико-экономическое исследование подыскиванием разного рода «явлений», «тенденций» или «эффектов», присущих всему классу тех экономических процессов, природу которых требуется раскрыть.

Во-вторых, очевидно, что у Мэнкью в «эффекте быстрого старта» обобщаются лишь примеры увеличения темпов промышленного развития, т. е. речь идёт об относительных показателях, ничего не говорящих о реальном благосостоянии людей, труд которых эти темпы обеспечивает. На это, кстати, он достаточно ясно намекает в последней фразе приведённой выше цитаты: «.южнокорейская экономика развивалась более быстрыми темпами, чем американская, зато в США был и остается высоким показатель ВВП на душу населения».

Оба вывода ясно свидетельствуют о крайне выморочном характере «эффекта быстрого старта», о том, что данная идея не дотягивает до статуса подлинно научного понятия, поскольку носит не конкретновсеобщий, как подобает понятию, а лишь абстрактно-всеобщий характер. Уже одно это делает бесперспективными любые попытки использования данной концепции в политических спорах. Однако такого рода попытки всё же имеют место. В качестве примера приведу эпизод одной увлекательной дискуссии, которую мне довелось вести несколько лет назад на страницах сайта «Научный атеизм» [5]. Один из активных участников обсуждений, некто г. Ма, предпринял следующую попытку дискредитировать заслуги советского руководства и экономического учения Маркса в деле послевоенного восстановления народного хозяйства СССР:

«Советский Союз, <...> справился с этой задачей [послевоенного восстановления] заметно лучше, потому что разрушений было больше. Есть такое понятие в экономике как “эффект быстрого старта”. Основано это понятие на том, что чем менее индустриализована страна, тем больший эффект дают в неё инвестиции. Любой инвестированный капитал в равные промежутки времени и в равных количествах даёт отдачу всё меньше и меньше. Поэтому, если вложить 1 млн долларов в экономику какого- нибудь Гондураса, это даст больший эффект и больший рост ВВП, чем если аналогичные в процентном отношении деньги вложить в экономику Японии. Чем страна более разрушена, тем быстрее будут темпы роста её дохода. Поэтому та же индустриализация и послевоенное десятилетие дали чуть ли не 15-процентный рост ВВП в год, что выше, чем во многих капстранах. Но <...> это не говорит о том, что социалистическая система хозяйствования лучше капиталистической» [6].

Попытку применить «эффект быстрого старта» для объяснения процессов, сопровождавших послевоенное восстановление СССР, следует критиковать одновременно с двух позиций: с общеметодологической и с историко-экономической. Двинемся по порядку.

1. Критика методологии

Попытка поставить в один ряд и как-либо сравнивать некий абстрактный «социализм» и «эффект быстрого старта» ненаучна. Имеет смысл изучать конкретную историческую реальность жизни советского общества, его экономики. Именно эту, отчасти продолжающую жить в настоящем, историческую реальность и следует сопоставлять с идеей социализма как она была оформлена и выражена в трудах классиков. Только таким образом мы сможем приблизиться к ответу на интересующий нас вопрос о том, что же послужило движущей силой феноменально быстрого послевоенного восстановления СССР и в каком отношении состоит этот факт с идеей «быстрого старта» из «принципов экономикс».

При всём многообразии подходов к трактовке социальноэкономической природы СССР, едва ли кто-либо решится оспаривать утверждение, что советская система была попыткой построения социализма. Производственная система советского общества должна рассматриваться не метафизически, не как циклически воспроизводящий себя механизм, а как процесс, основным, сущностным содержанием которого выступала борьба за социализм. Это верно, как и то, что по мере исторических трансформаций советской системы данная сущность постепенно выхолащивалась, замещаясь прямо противоположным ей содержанием. Но для нас в данном случае именно эта, социалистическая, тенденция в развитии советского общества и экономики представляет наиболее живой интерес.

Ранний социализм может во многом, если не во всём, уступать развитому капитализму. Но полный коммунизм, согласно определению, есть такой общественный строй, который по основным жизнеобеспечивающим экономическим показателям, прежде всего, по производительности труда, превосходит все модификации капиталистического способа производства. Вряд ли кто-то даже из убеждённых сторонников социализма в одной отдельно взятой стране станет утверждать, что в СССР на каком-либо этапе его развития удалось достичь стадии полного коммунизма. И всё-таки нечто от социализма, а значит, и от коммунизма в СССР было. Именно в этом отношении советская система интересна для современных коммунистов: то, в чём она была лучше (эффективнее, свободнее, справедливее), следует отнести к подлинно социалистическим элементам этой системы; и наоборот, - то, в чём она уступала (по чётко определённым, исчислимым параметрам) развитым формам буржуазного общества, должно указать нам на отдельные просчёты и недоработки в теории и практике социализма, которые мы обязаны будем учесть в процессе следующей попытки его построения.

Любые исторические события, процессы, как и история в целом, диалектичны, т. е. совмещают в себе как общее, тенденциозное, повторяющееся, так и частное, уникальное, конкретное. Указав на «эффект быстрого старта», автор критикуемой цитаты ухватил лишь часть того общего и повторяющегося, что может иметь место в процессе ускоренного возрождения хозяйственного потенциала какой-либо страны. Но за какой бы эффект мы тут ни схватились, это не поможет нам разобраться в механизме послевоенного восстановления, а значит, не позволит нам сделать какое-либо обоснованное заключение об эффективности или неэффективности плановой экономики и актуальности марксистской политэкономии. А дело-то всё в том, что истинное понимание достигается не через сосредоточение на конкретном и уникальном в явлении (как это имеет место у многих) и не через обнаружение одного лишь общего (как у г. Ма), а только через совмещение двух этих моментов познания, т. е. благодаря постижению конкретно-всеобщей природы явления. Ибо истинное понимание есть способность выразить познаваемое в понятии, а понятие и есть не что иное, как конкретная всеобщность.

Ещё один важный аспект проблемы заключается в том, что проекты послевоенных восстановлений Германии, Японии и ряда других стран осуществлялись на основе широкого применения плановых механизмов. Об этом свидетельствует активное участие в восстановительной деятельности такого левого кейнсианца, как В. В. Леонтьев. «Успехи [японской] экономики были вполне очевидны, базируясь в том числе и на активном использовании леонтьевского метода. Более того, многие здешние политики и предприниматели считали его одним из “отцов японского экономического чуда” и были готовы прислушаться к его мнению» [1]. Так что и «абсолютному рекорду роста ВВП в истории человечества», который, как правильно заметил Ма, «принадлежит Японии», японцы обязаны, прежде всего, своему рационально организованному труду. Кто же помог привнести в послевоенную японскую экономику эту рациональность? Может быть, это был какой-нибудь фанатичный монетарист, чикагский ультралиберал, любитель порассуждать о самодовлеющем значении рынка? - Нет, этим человеком стал тот, кто, хотя и не был последовательным марксистом, но, тем не менее, признавал и преимущественную роль планирования в организации производства, в частности, и живейшую актуальность экономического учения К. Маркса в целом «Маркс был великим знатоком природы капиталистической системы. Если перед тем как попытаться дать какое-либо объяснение экономического развития, некто захо-чет узнать, что в действительности представляют собой прибыль, заработная плата, капиталистическое предприятие, он может получить в трёх томах “Капитала” более реалистическую и качественную информацию из первоисточника, чем та, которую он мог бы найти в десяти последовательных отчётах Бюро переписи США, в дюжине учебников по современной экономике.» [7].. Леонтьев не был коммунистом, но довольно уже и того, что он был крайне далёк от того вульгарного рыночного фундаментализма, который пытается проповедовать уважаемый г. Ма.

2. Историко-экономической аспект критики

«Советский Союз <...> справился с этой задачей заметно лучше, потому что разрушений было больше». Автор этой цитаты логику явно учил не по Гегелю. Руководствуясь этим утверждением, можно смело заявить о том, что если бы Гитлер утрамбовал СССР до самого Тихого океана, то восстановление и вовсе совершилось бы в одночасье. Прошу обратить внимание: я не отрицаю «эффект быстрого старта», но эта формулировка - просто из ряда вон: она не подтверждается ни историческим опытом, ни законами экономической науки, да и из «эффекта быстрого старта» напрямую не может быть выведена.

Приведём исторический пример. Обитатели города Мохенджо-Даро (столица древнейшей Индской цивилизации) подверглись полному истреблению во время нашествия арийцев. И что же? Где спасительный «эффект быстрого старта» ? Его нет! Город в развалинах, цивилизация мертва, оставшиеся в живых люди разбредаются по соседним царствам. Не надо быть А. Смитом, чтобы понять: не объём разрушений определяет темпы последующих восстановительных работ (они могут и не начаться ввиду отсутствия необходимых факторов, как и случилось в Мохенджо-Даро), а прежде всего: 1) методы и принципы организации трудовых ресурсов; 2) объёмы этих и всех прочих необходимых ресурсов (количество людей, способных и желающих принять участие в восстановительной деятельности, наличие достаточного количества пищи, строительных материалов и др.) и, наконец, 3) объёмы инвестиций, направленных непосредственно в эту деятельность (фактор целевого расходования средств и отсутствия коррупции). Всё. В случае с Индской цивилизацией всех этих факторов оказалось совершенно недостаточно, и вот она - пожива для археологов. Что же мы видим в случае в. п. СССР? Объёмы трудовых и прочих ресурсов (см. п. 2) после опустошающей войны весьма ограничены; о зарубежных инвестициях даже мечтать не приходится - советский народ сам инвестирует в себя с помощью системы «Государственных облигационных займов», а это - весьма хилые инвестиции. Остаётся последнее - способ организации трудовых ресурсов (п. 1). Каким же был этот способ организации в Советском Союзе послевоенных лет? Разумеется, советским, плановым. Следовательно, не какой-то абстрактный «эффект», а люди, принимавшие участие и управлявшие процессом послевоенного восстановления (коммунисты, марксисты), должны быть признаны творцами этого величайшего в истории России трудового подвига.

Здесь самое время рассказать о тех «советских механизмах и принципах организации труда», о которых я упоминал выше. В первую очередь коснёмся такого принципа, как планомерная рационализация хозяйственной деятельности. На восстановительные работы нужно поднять миллионы людей, «инвестировать» в которых разорённому войной государству особо нечего. Те суммы, которые советское правительство умудрилось наскрести благодаря учреждённой в послевоенные годы системе «Государственных облигационных займов», не идут ни в какое сравнение с североамериканскими инвестициями в Западную Европу, целенаправленно осуществлявшимися Вашингтоном ради укрепления своего политического влияния на континенте. Невероятно быстрые темпы и впечатляющие результаты восстановительной деятельности при минимуме инвестиций - вот непосредственный позитивный результат того, что плановые механизмы организации производства и переброски трудовых ресурсов применялись в СССР смело и полномасштабно, без трусливой и суеверной оглядки на эгоистичные интересы буржуа и принципы частной собственности, как это имело место в Западной Европе.

Вторым пунктом будет рассмотрен принцип справедливого распределения общественного продукта. Наряду с общим ростом благосостояния общества (обусловленного не только рационализацией производства и увеличением производительности труда, но и большей, чем при капитализме, равномерностью распределения продуктов этого труда) действие данного принципа способствовало пробуждению массового производственного энтузиазма и формированию позитивной трудовой этики, что особенно ярко проявилось в годы первых трёх довоенных пятилеток. Разумеется, трудовой энтузиазм способен проявить себя и в рамках капиталистически организованного производства, но всё же именно советская система обеспечила условия для того, чтобы реальный производственный эффект трудового энтузиазма раскрылся с максимальной силой и полнотой. Трудовой энтузиазм должен выполнять при социализме не второстепенную, не вспомогательную, как в буржуазных странах, а первостепенную функцию. Не может быть ни малейшего сомнения в том, что трудовой энтузиазм является одним из тех элементов советской системы, которые всецело войдут составной частью в полноценную социалистическую модель общества. Трудовой энтузиазм - это, выражаясь метафорически, душа социалистического труда, первый шаг на пути ликвидации отчуждения между тружеником и самим процессом труда. Решительная политика государства, направленная на ликвидацию имущественного и статусного неравенства, становится материальной основой для того, чтобы лозунг «свободный труд ради идеи, а не ради денег» превратился бы из лицемерной агитки жадного буржуа или бюрократа в доминирующую форму самосознания подавляющей массы трудящихся. Та политико-экономическая система, в условиях которой такая материальная сила, как интенсивный и качественный труд, наглядно становится условием реализации общественных идеалов (прежде всего, идеалов равенства, справедливости, бесклассовости), способна и сама эти идеалы сделать материальной движущей силой. Только после того, как пролетарская диктатура обеспечит ярко выраженную тенденцию к установлению социального равенства, механизмы «моральной» стимуляции производственной деятельности станут действительно моральными и превратятся из напыщенной фразы в реальный фактор роста производительности труда.

Нельзя отрицать того, что в советской системе так и не удалось создать условий для полной реализации данной закономерности. Оно и не мудрено, если помнить, как быстро пролетарская диктатура разжала свою железную хватку и переродилась в диктатуру партийнобюрократического аппарата над пролетариатом. Увы, ни один из принципиально новых способов производства не являл всех своих преимуществ сразу, в первом же своём появлении на исторической сцене. И всё же нельзя не признать, что в советском обществе указанная закономерность давала о себе знать как настойчиво пробивающаяся тенденция. Можно спорить о том, имелись ли материальные предпосылки для полной реализации данной закономерности в рамках советской модели; были ли производительные силы достаточно развиты для этого. Но то, что общественный прогресс, так или иначе, должен сопровождаться реализацией этой закономерности - это исходит из самой идеи прогресса.

Из всего сказанного с неизбежностью следуют два принципиально важных для нас вывода: первый состоит в том, что истинными причинами быстрых темпов послевоенного восстановления советской экономики были: 1) плановый принцип организации общественного производства; 2) достаточно справедливый порядок распределения общественного продукта; 3) высокий трудовой энтузиазм подавляющей массы трудящихся.

Согласно второму выводу объяснение высоких темпов послевоенного восстановления СССР не может быть сведено к «эффекту быстрого старта». Само присутствие данного эффекта в процессе восстановления не способно отнять у советской системы, советского государства (а равно и у советских руководителей всех уровней, опиравшихся в своих действиях на теоретические положения марксистской политэкономии) их заслуг в деле этого восстановления.

Список литературы

быстрый старт послевоенное восстановление советский

1. Каратаев Н. К. Economics - буржуазная политэкономия. - М.: Наука,

1966.

2. Леонтьев В.В. Экономические эссе. Теории, исследования, факты и политика // Современное значение экономической теории К. Маркса. - М., 1990.

3. Мэнкью Г. Принципы экономикс. - СПб.; М.; Харьков; Мн: Питер,

1999.

4. Энциклопедия «Политическая экономия». - М.: Сов. энцикл., 1980.

5. http://www.atheism.ru

6. http://atheism.ru/library/maikg_2.phtml?start=1&type=phorum

7. http://www.wleontief.ru/rus/20.html

Размещено на Allbest.ru