О методологии и научной школе в историко–экономическом исследовании

Размещено на http://www.allbest.ru/

Санкт-Петербургского государственного университета

О методологии и научной школе в историко-экономическом исследовании

Громова Ж. В.

аспирант кафедры истории экономики и экономической мысли экономического факультета

Аннотация

экономический школа народнический технический

В статье рассматриваются проблемы взаимосвязи методологии и научной экономической школы. Аргументируется, что основная посылка современного экономического анализа о нейтральности «технических» приемов исследования вытекает, на самом деле, из той или иной методологии и философской позиции автора. Обращается внимание на особенности политико-экономического анализа в отечественной народнической школе, которая не отрицала связи экономической науки с политикой и идеологией

Ключевые слова: методология, научная школа, история экономического анализа, народническая экономическая мысль

Постижение смысла экономических явлений происходило и происходит не одномоментно, а в определенной научно-теоретической последовательности, которую с большой долей условности можно назвать научно-экономической школой. В глобальном смысле господствующей в мире экономической школой является школа европейской научно-экономической мысли. Ее развитие можно проследить во временном ряде -- от возникновения до современности. Однако «развитие» не всегда означает «последовательность».

События европейской истории: войны, революции, экономические кризисы, образование и распад колониальной системы, ряд других процессов, носящих «скачкообразный» характер, способствовали появлению научных школ и направлений, актуальных в то или иное историческое время. Не являются исключением экономические теории и школы, актуальные в XXI столетии, которые являются как продолжением научной традиции, так и ответом на вызовы времени.

Современные экономические школы имеют общие корни, которые составляют понятие экономической науки, как некоего целого, имеющего начало и ступени познания. В качестве переходных состояний познания чаще всего выделяют «точки бифуркации», «смену парадигмы» экономического знания и другие исторические события, во время которых появлялась новая объясняющая экономическая теория. Но она не была «новой» в том смысле, что опиралась на предшествующее знание.

Все ранее существовавшие крупные направления экономической мысли продолжают развиваться в наши дни. Либерализм, марксизм, маржинализм, кейнсианство, институционализм, индустриализм и т.п. являются направлениями и современной экономической мысли. Поэтому понять актуальные дискуссии и споры экономических школ и направлений можно, лишь имея соответствующие знания по истории развития экономической мысли, науки и философии [1].

Следует иметь ввиду, что философские основания экономических теорий обладают гораздо меньшей дифференциацией, чем их деление по экономическим школам и направлениям. В общем плане, в учебных целях подготовки экономистов принято выделять теорию и историю экономической науки, профессиональную и социальную экономическую науку. Данная классификация игнорирует единые философско-мировоззренческие основания, позволяющие интегрировать отдельные экономические школы и направления в целостные теоретические и хозяйственные системы, которые существуют в действительности.

Так, большинство экономических теорий современности базируется на философии либерализма, исповедующей индивидуалистическую структуру экономических отношений. Но, нет никаких оснований полагать, что ушли в небытие коллективистские экономические учения, хотя они, в настоящее время, не реализуются в чистом виде в экономической политике какой-либо из мировых держав. Существуют также философские теории дирижизма и солидаризма, ищущие мировоззренческий компромисс между индивидуализмом и коллективизмом, что находит свое проявление, как в экономических взглядах, так и в реальной политике ряда европейских государств с социально-ориентированной экономикой.

Наконец, не следует забывать об истории XX столетия, когда экономическая наука развивалась в рамках мировых систем капитализма, социализма и развивающихся государств. Свойственная капитализму теоретическая экономическая система либерализма на самом деле интегрировала кейнсианство, монетаризм, новую макроэкономику, экономическую теорию предложения и неоинституционализм на основе индивидуализма. Теоретическая экономическая система государственного социализма интегрировала марксизм, политическую экономию социализма и систему оптимального функционирования экономики на основе коллективизма. Теоретическая экономическая система стран «третьего мира», европейской национал- и социал-демократии балансировала между индивидуализмом и коллективизмом, интегрируя теории индустриализма, американского институционализма, немецкого ордолиберализма и кейнсианства.

Понятие «наука», как известно, не является механической «суммой» отдельных теорий, школ, направлений и взглядов. Наука -- это, прежде всего, социальная система, состоящая из профессиональных сообществ, основной целью которых является получение, распространение и применение научного знания [2]. В научном профессиональном сообществе имеет значение признание взглядов того или иного ученого, в том числе, в форме выдвижения его в лауреаты какой-либо поощрительной награды, например, Нобелевской премии. Часто новые взгляды находят свое отражение в преподавании. Однако практическое значение науки проявляется, прежде всего, в ее инновационном характере и в конечном итоге, в действительном воплощении. Данная методологическая установка в целом находит отражение в обучении экономистов в современной России. Вместе с тем, учебные модели, используемые для иллюстрации знания, предлагаемого той или иной научной школой, зачастую искажают фактический путь, проделанный историей экономической мысли. В особенности, на наш взгляд, в явной форме картина искажения прослеживается в научной школе, давшей миру историю экономического анализа, которая в единственном числе претендует на интеллектуальную историю экономической науки.

Основной посылкой экономического анализа и, соответственно, его истории, представленной в известной работе Й. Шумпетера, является ее отстраненность от идеологии, базирующейся на том или ином видении философских проблем взаимозависимости мышления и бытия [3]. Шумпетерианство стало в современности оправданием деидеологизированных теоретико-экономических исследований, построенных с использованием категории «анализ». Й. Шумпетер предлагает представить, что в истории интеллектуальной (теоретической) экономической мысли можно вычленить «технические приемы» экономического анализа, которые как бы индифферентны к самим теориям, к мировоззрению их авторов, к историческому «фону», в контексте которого та или иная теория создавалась. «Аналитические исследования даже тех экономистов, которые придерживались вполне определенных взглядов: Локка, Юма, Кене, и прежде всего Маркса, фактически не испытывали на себе влияния философии [идеологии, мировоззрения] своих авторов» [4, с.46].

Технический прием, действительно, также как и метод, вытекающий из той или иной методологии, отвечает на вопрос «как?». Это средство достижения цели, используемое на уровне фактов или нормативных посылок (этапов). Они могут также обозначать определенные и не четко прописанные шаги интеллектуальных действий: аудитора, бухгалтера, страховщика, финансового брокера и т.д. Установить границу между аналитической интеллектуальной деятельностью и рутинными действиями на основе методических правил, довольно сложно. Можно только сказать, что технический прием представляет собой этапы определенных операций, связанных с конкретными практическими действиями, применяемыми для достижения «технической» рутинной цели, в то время как аналитический метод -- это интеллектуальная концепция, предписывающая экономисту процедуру действий, якобы «технического» характера.

Мы намерено применили прием скептиков, поставив под сомнение саму возможность представить интеллектуальные предписания нейтральными по отношению к технике анализа. Каким же образом Й. Шумпетер убеждает скептиков? Он не отрицает, что то или иное интеллектуальное наследие прошлого влияет на «технику» экономического исследования. В противном случае его «История экономического анализа» не имела бы смысла. Но, поскольку наука начинается со слов «допустим, что...», Й. Шумпетер представляет, что он начал свое ретроспективное исследование с чистого листа или другими словами, он сам, как его автор не знает, что такое философия и не обладает какими бы то ни было идеологическими и мировоззренческими пристрастиями. (Это вполне корректное допущение, поскольку большинство аспирантов и соискателей таким же образом представляют себя в качестве исследователей теоретических и хозяйственных проблем современной России).

На практике, -- говорит Й. Шумпетер, -- исследование всегда начинается с работ предшественников. «Но предположим, что мы начали с нуля. Каковы наши первые шаги? Очевидно, для того, чтобы поставить перед собой какую-либо проблему, мы должны, прежде всего, иметь перед глазами определенный набор связанных явлений, представляющих собой достойный объект для исследования. Иными словами, аналитической работе должен предшествовать преданалитический акт познания, поставляющий материал для анализа». Преданалитический акт познания Й. Шумпетер называет «видением». Истолкование «видения» он излагает довольно туманно, говоря лишь об облачении нашего видения в слова и концептуализации их таким образом, чтобы они были узнаваемы и благодаря определенной терминологии заняли свое место в более или менее упорядоченной схеме или картине [5, с.72].

Однако далее Й. Шумпетер развивает свою мысль в духе философии Г. Гегеля: «тезис -- антитезис -- синтез». «Само создание схемы или картины обогащает первоначальное видение новыми связями между фактами, новыми понятиями, а иногда и разрушает какую-то его (видения) часть. Изучение фактов и теоретическая работа, без конца обогащая и проверяя друг друга, ставя друг другу новые задачи, в конце концов создают «научные модели», временные продукты их взаимодействия, сохраняющие некоторые элементы первоначального видения, к которым предъявляются все более жесткие требования адекватности и последовательности» [5, с.73].

Следует отметить, что описание деидеологизированной исследовательской деятельности -- деятельности «с чистого лица», приведенное Шумпетером, имеет бесконечный характер и если какой-либо исследователь практически воспользуется его советом, он никогда не завершит свой научный труд. Это всего лишь схема универсального духовно-исторического прогресса, разработанная Гегелем. Шумпетер осознанно или бессознательно, но в духе традиции западноевропейского мышления, применяет ее к обоснованию научности истории (ретроспекции) экономического анализа, т.е. к области, которую Шумпетер, обладая свойством определенного видения, априори выделил в качестве сущего во всем разнообразии экономических теорий прошлого. Подобное «видение» не позволяет видеть другое сущее и, в то же время, дает возможность отбросить, как якобы несущественное («не сущее»), несуществующее все, что не вписывается в идеологию либеральной экономической школы. Таким образом, якобы, «технический» экономический анализ имеет на самом деле не только методологический (философский), но и предписывающий (идеологический) характер.

В отличие от экономической мысли либеральной школы, пытающейся дистанцироваться от идеологии и политики, отечественная экономическая мысль изначально включила в себя и идеологию, и политику. В настоящее время, в период господства либеральной школы, это ее как бы дискредитирует, хотя ее выводы носили не менее прогнозный характер, чем «технический» анализ. В качестве примера рассмотрим народническую школу, испытывающую первоначально влияние немецкой исторической школы в политической экономии.

Не секрет, что в образованных слоях российского общества существовали разные точки зрения на замысел осуществления в нашей стране капиталистических реформ 1861 г. По мнению почвенников, реформы были навязаны России «остзейскими» (прибалтийскими) немцами, составляющими значительную долю в государственном управлении и еще с начала XIX столетия тесно связанных с Англией торгово-кредитными связями [5]. О «прусском пути» преобразований шли дискуссии в отечественной экономической литературе на протяжении 1860-х -- 1920-х гг. В конечном итоге воплотилась идея крупных, т.е. «юнкерских», а не мелких «фермерских» хозяйств, причем, хозяйств государственного и полугосударственного типа. Конечно, затянувшаяся аграрная реформа в России отражала не только мировоззренческие установки, но, прежде всего, экономические возможности, связанные с проблемами накопления капитала в аграрном секторе, кредита, технической вооруженности и оснащенности и т.д. С этими же проблемами столкнулась Германия, вынужденная ранее России конкурировать с Англией и Францией на капиталистических рынках, что нашло свое отражение как в направленности реформ в Германии, так в теориях Ф.Листа и других немецких экономистов XIX столетия.

Вектор поиска наиболее эффективных путей функционирования механизма хозяйствования и вектор государственных экономических преобразований, самым непосредственным образом влиял на направленность развития экономической теории не только в Германии, но и в России. В этом смысле немецкая историческая школа в экономике и отечественная экономическая мысль находятся как бы в стороне от «мейн стрима» Англии, а затем Франции, решающего задачи торгово-кредитной экспансии под видом классического экономического либерализма [7].

Во-вторых, отечественная экономическая мысль более политизирована и социализирована, чем экономические теории различных направлений и школ европейского Запада, поскольку она изначально была подчинена целям государственного реформаторства и стремилась охватить проблемы народного хозяйства в целом, а не частные вопросы атомизированных рынков: сбыта, кредитных ресурсов, финансовых бумаг и «инструментов», рабочей силы и т. д. В этом смысле применение формально-логического и математического аппарата, представление динамики и статики экономических пропорций в учебных моделях, элементарных формулах и графиках, имело мало смысла. Забегая вперед, следует отметить, что в годы НЭПа сторонниками теорий организованного капитализма предпринимались попытки представить государственную «волю» количественным образом и включить ее в формулы рыночного равновесия, но практическое применение этого метода оказалось делом достаточно сложным.

Указанные эпизоды свидетельствует, что экономическая теория рассматривалась в России не как абстрактная наука, развиваемая интеллектуалами при общении между собой для развития ремесла экономистов, где абстракции использовались в качестве «коробки с инструментами», а как часть экономической политики, взятой на вооружение государством и реализуемой «сверху». В дореволюционный период отечественная экономическая мысль пыталась не только прогнозировать результаты от заемных или же собственных инвестиционных вложений, что в основном исследовала экономическая литература либеральной направленности, но и социальные, и этические последствия перераспределения ресурсов из одного сектора хозяйства (в основном аграрного), в другой, связанный с железнодорожным учредительством, и сопровождавшим его биржевым ажиотажем.

Отечественная экономическая мысль формировалась как научная теория, начиная с середины XIX века, и плюралистично развивалась вплоть до 30-х годов XX в. До утверждения политэкономии социализма, призванной теоретически обобщить хозяйственные изменения, все ее направления имели общие теоретическо-методологические основания, которые позволяют их отнести к школе национальной или почвеннической экономической мысли [8]. Какие же это конкретно общие основания?

Во-первых, в научном отношении разные ответвления почвеннической школы в качестве предмета своих научных изысканий выдвигали целостное понимание «особенного» в экономике, которое ими исследовалось на примере экономики России. В свою очередь их оппоненты -- западники, делали основной акцент на изучение «общего», но кaк части целого (России в мире и ее экономическом развитии). Отсюда и противоположная оценка исторически сложившихся форм собственности и хозяйствования. Экономисты-почвенники понимали их не как «пережитки», от которых надо быстрее освободиться, а как проявления своеобразных (особенных) черт в экономическом строе. Их, считали они, необходимо развивать и адаптировать к новым условиям хозяйствования.

Во-вторых, основное внимание они уделяли анализу реальной хозяйственной жизни во всей совокупности факторов, условий и ограничителей. Это означало, что с точки зрения используемого метода представители почвенничества исповедовали преимущественно эмпирический подход, без которого немыслим диалектический метод. В этом, кстати, заключается причина пренебрежительного отношения в их разработках к естественнонаучному инструментализму и формализованному математическому аппарату, к употреблению «самодостаточных» абстрактных «инструментов» познания.

В-третьих, для разных течений почвеннической школы характерно то, что они не ограничивались узкоэкономическим подходом, используя при этом достижения разных общественных наук, а также активно разрабатывали исторический метод в своих исследованиях. В известном смысле русские экономисты-почвенники могут быть охарактеризованы как определенного рода институционалисты. Сам подход с позиции историзма, синтеза экономического и социального, оценки и методы, которые на этой основе были выработаны в процессе изучения хозяйственного развития России, оказались в конечном итоге и в научном арсенале западного институционального направления экономической мысли.

В-четвертых, русские экономисты-почвенники были последовательными защитниками национальных экономических интересов. Смысл экономической рефлексии заключался для них не в каких-либо абстрактных целях (например, «строительства капитализма или социализма»), а в том, что это конкретно даст народу России, как скажется на позиции страны в мировой экономике, что принесет пользу большинству, а не меньшинству населения [9].

Истоки почвеннической школы возникли, как известно, в связи с реформами Николая I и появлением такого научного мировоззренческого течения в России как славянофильство. В своих произведениях А.С. Хомяков, Ю.Ф. Самарин и особенно А.И. Кошелев стремились к тем же «полезным» результатам реформ, но, в отличие от западников, позитивно оценивали не только политические, но и хозяйственные устои, сложившиеся в России. Славянофилы были первыми, кто методологически четко сформулировал саму потребность в выработке «русской точки зрения» на происходящие процессы в мире и, конечно же, в собственной стране. Перестав смотреть на мир и свою страну с позиции признания всеобъемлющих и всесторонних преимуществ развития Запада, они смогли преодолеть внутри себя подражательную зависимость от господствующих в то время теорий и отказаться от несамостоятельного и нетворческого восприятия Западного мира как единственно возможной человеческой цивилизации. Подобная позиция, которая в современности не вызывает споров, есть, несомненно, мировоззренческая заслуга славянофилов, которая сыграла впоследствии немаловажную роль в отечественной истории, в сохранении России как одной из великих держав. С образованием народнического течения, представители которого более основательно и полно разработали теоретические основы «почвенничества», отечественная экономическая мысль была «замечена» в Западной Европе.

Наиболее известными экономистами-народниками были В.П. Воронцов и Н.Ф. Даниельсон. В дальнейшем их экономические идеи фактически определили экономическую платформу самой массовой партии в дореволюционной России -- партии эсеров. Позднее народническое направление в экономической мысли развивается в трудах А.В. Чаянова, Н.Д. Кондратьева, Н.П. Огановского и др. Именно народническое течение дало наиболее аргументированную критику марксизма, указав на его пренебрежение человеком, на то, что не могут теоретические законы, сформулированные людьми, выдаваться за некие естественные, чуть ли не природные законы.

Идеи почвенничества и народничества легли в основу евразийства, которое зародилось в среде русской послереволюционной эмиграции (П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, Н.Н. Алексеев и др.) Именно евразийцы трансформировали взгляды, заложенные славянофилами и народниками, к анализу послереволюционной экономики России. Их критика политики коллективизации, жесткого курса, проводимого Сталиным, легла в основу советологических концепций о командно-административной системе и некоторым образом способствовала отходу большевиков от ортодоксального «военно-коммунистического» социализма.

В настоящее время видение современного мирохозяйства как плюралистичной, смешанной экономики кажется элементарной. Но в то время, когда экономисты-народники обосновывали концепцию многосекторного хозяйства, в господствующей западноевропейской экономической мысли доминировали представления о возможности достижения «чистого мирового капитализма». Экономическая доктрина народников в этой части отличалась как от концепции «чистого капитализма», исходящей из частной собственности и исключающих все остальные уклады, так и от концепции «чистого социализма», базирующейся на превращении любых видов частной собственности в единую общественную, а фактически государственную форму собственности.

Будущий экономический строй России мыслился народниками в соответствии с тем состоянием смешанной (многоукладной) экономики, которая развивалась в XIX столетии за счет трех основных укладов: крестьянско-общинного, артельно-промышленного и государственного. Причем такой экономический порядок имел свой внутренний потенциал саморазвития, связанный с гармоничной трансформацией мелкотоварного хозяйства в кооперативный сектор экономики, который мог бы получить развитие на столетие раньше, чем попытка реанимации давно умершего в период горбачевских реформ.

Как подтвердила реальная история, прогнозы и предупреждения экономистов-народников об опасности попыток радикальных ломок национального строя, которые осмысленно прозвучали в 80-90-е годы XIX в. оказались пророческими. Революция, как следствие либеральных капиталистических реформ, проводимых по западным образцам свершилась. Прогнозы народников не были услышаны и должным образом оценены властью и политическими силами, доминировавшими к тому времени в российском обществе.

Какое значение для современности имеет вышеприведенное разграничение методологии и историко-экономического анализа? Во-первых, возросшая автономность истории экономического анализа, разрыв его связей с исторической средой и экономическими событиями, по новому ставит вопрос об историко-экономическом познании, о влиянии профессиональных, личностных и терминологических факторов в дальнейшем развитии экономической теории. «Инструментализм» все более ассоциируется с наукой вообще. Но, это верно лишь в случае, если рассматривать один аспект науки -- ее способность приносить пользу, выгоду, прибыль тем, кто владеет научным, в данном случае, экономическим «инструментарием». При этом в комплексе наук, как единой системы научного познания, образуются науки «дармоеды». В современной России, особенно в отношении комплекса учебных дисциплин, укоры подобного рода раздаются по поводу включения в учебный план философии, этики, эстетики, комплекса исторических дисциплин, включая историю народного хозяйства и историю отечественной экономической мысли.

Во-вторых, деидеологизированная и денационализированная «история экономики» (задавать вопрос: «Какой экономики?», наверное, бессмысленно) все более выходит за рамки истории национального хозяйства, развиваясь в направлении трансформационных процессов «мировой цивилизации», что порождает проблемы самоидентификации специфических хозяйственных условий, выработки адекватных исследовательских традиций.

Как известно, Западная Европа не только сама пострадала в своем стремлении заменить противоречивую историю экономики «как она есть», на стерильную историю экономического анализа, но ввергла мир в борьбу с фашизмом, которого могло не быть. Обвинение, что «фашизм и либерализм имеют общие корни», вошедшее в западноевропейские учебники по истории философии [10], не случайно. Именно в условиях профессионализации экономического знания, призыв к которому ярко отразил в своей знаменитой статье М. Вебер [11], произошла не только его деидеологизация, но и дегуманизация. Европейский средний, т.е. предпринимательский класс, был провозглашен таким же фактором производства как труд, земля и капитал. Высшие финансовые круги -- элитой общества, которая, согласно «аналитическому» подходу к истории итальянского экономиста В. Парето, при любых политических режимах будет «наверху». Фашисты не только получили решающую поддержку от данных «элит», они сами, в основном, из них состояли (хотя не вся элита служила в войсках). При нормальном функционировании традиционного капитализма либерализм является адекватной идеологией. Но в период определенного вида кризисов переход капитализма к фашистской экономике не является слишком трудным [10].

Зная эти особенности идеологической мимикрии либерализма, не следует ограничивать свои горизонты познания, «заданные» либеральными, якобы деидеологизированными экономическими школами. Методология все еще обладает достаточным потенциалом в определении направлений экономико-теоретических и историко-экономических исследований.

Литература

1. Благих И.А., Любимов П.Г., Морев А.А. История и философия науки (направление: экономика). -- СПб., 2010.

2. Введение в историю и философию науки / Под общей ред. С.А. Лебедева. -- М., 2007.

3. Шумпетер Й. История экономического анализа. -- В 3 тт. -- М., 2007.

4. Шумпетер Й. История экономического анализа. -- Т. 1. -- М., 2007. -- С. 46.

5. Шумпетер Й. История экономического анализа. -- Т. 1. -- М., 2007. -- С. 72, 73.

6. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. -- М., 1991.

7. Барр Р. Политическая экономика / Пер. с фр. -- В 2-х тт. -- Т.1. -- М., 1995.

8. Рязанов В.Т. Хозяйственный строй России: на пути к другой экономике. -- СПб., 2009.

9. Богомазов Г.Г., Благих И.А. История экономики и экономической мысли России. -- М., 2010.

10. Гуннар Скирбекк, Нилс Гилье. История философии: учебное пособие для студентов вузов / Пер. с англ. под ред. С.Б. Крымского. -- М., 2008. -- С. 619.

11. Вебер М. Наука как призвание и профессия. Самосознание европейской культуры XX века. -- М., 1991. -- С. 130-149.

Размещено на Allbest.ru