Институциональная модернизация отечественного народного хозяйства: факторы сдерживания и актуальные задачи экономической политики

Размещено на http://www.allbest.ru/

Институциональная модернизация отечественного народного хозяйства: факторы сдерживания и актуальные задачи экономической политики

Гусев С. Н.

старший преподаватель кафедры государственного и муниципального управления

Казанского (Приволжского) федерального университета,

кандидат экономических наук

В статье дан анализ факторов, препятствующих институциональной модернизации экономики России; выявлены противоречия между целевыми ориентирами ее институционального развития и существующими институциональными «ловушками»

Ключевые слова: институт, институциональная модернизация, экономический рост, неравенство, приватизация, нелегитимность крупной частной собственности, офшорные юрисдикции, финансово-производственные сети, государственный сектор экономики, частный сектор экономики, рыночная эффективность, норма рентабельности

На протяжении ряда лет в научном сообществе России не утихает полемика вокруг того, что должно рассматриваться в качестве приоритетной цели государственной экономической политики -- институциональная модернизация, призванная обеспечить надежную защиту прав частной собственности, формирование конкурентной деловой среды, повышение эффективности государственного управления, сокращение масштабов коррупции, верховенство права и т.д., или меры, направленные на стимулирование экономического роста [1]. Экономисты либерального толка, включая В.А. Мау [2], Е.Г. Ясина [3], С.Г. Синельникова-Мурылева [4], сходятся во мнении, что безусловное предпочтение должно быть отдано первой альтернативе, поскольку любые действия по «разогреву» народного хозяйства, предпринимаемые в реалиях неблагоприятного институционального климата, окажутся заведомо малопродуктивными.

Скажем, исходя из того, что важнейшей причиной «торможения» отечественной экономики является низкий уровень инвестиционной активности, можно попытаться компенсировать деструктивное влияние этого фактора, использовав для финансирования дополнительных государственных инвестиционных расходов на реализацию «прорывных», инфраструктурных проектов и часть средств, сосредоточенных в суверенных фондах. Между тем, в силу неэффективности системы государственного управления такие шаги в лучшем случае будут сопровождаться массовым принятием неоптимальных инвестиционных решений, а в худшем -- лишь спровоцируют эскалацию коррупционных процессов. Со статистической точки зрения это выразится в том, что норма накопления в экономике страны повысится, возможно, даже существенно, но из-за снижения отдачи на вложенный капитал, дополнительные инвестиции не окажут заметного позитивного и, тем более, долгосрочного воздействия на экономическую динамику. экономика институциональный капиталоемкость

Нельзя сказать, что Россия никогда не сталкивалась с подобной закономерностью: капиталоемкость («дороговизна») экономического роста в ней за прошедшие шесть лет увеличилась почти в 2,5 раза -- с 2,38 в 2007 году до 5,94 в 2012 году (табл. 1), вследствие чего по данному показателю отечественное народное хозяйство опередило КНР (4,1 в среднем за 2001-2009 годы) [5], которая, несмотря на выдающиеся экономические успехи, все же не может считаться образцом бережного, рачительного применения производственных ресурсов.

Таблица 1. Капиталоемкость экономического роста в Российской Федерации в 2004-2011 годах, (единиц)

Ранее мы предположили, что подобные изменения вызваны «омертвлением» значительной части национального накопления в амбициозных имиджевых проектах, экономическая целесообразность которых с самого начала вызывала серьезные сомнения [6, 7]. В настоящее время, наблюдая хорошо различимые тенденции к угасанию экономической динамики в нашей стране, вряд ли кто-то решится утверждать, что проведение исключительно дорогостоящих, затратных спортивных соревнований и деловых площадок является оптимальным способом стимулирования социально-экономического развития.

Признавая определенную обоснованность приведенных суждений, остается невыясненным, как достичь становления полноценного института свободной конкуренции, имеющего решающее значение для перехода экономики в режим эффективного и справедливого функционирования, в нынешних условиях, когда 1% населения России, по данным доклада «Global Wealth Report» [8], опубликованного швейцарским банком «Credit Suisse» в октябре 2012 года, владеет 71% личных активов (то есть большей долей, чем где бы то ни было) [9], или, проще говоря, в ситуации, когда целые отрасли контролируются узкой группой лиц? Теоретически, при помощи мер антимонопольного регулирования, связанных с дроблением компаний, можно добиться того, чтобы в таких секторах сосуществовала обширная совокупность фирм, размеры которых будут близки к атомистичным, так что даже индекс Херфиндаля-Хиршмана не зафиксирует высокой концентрации рынка. Но если эти хозяйствующие субъекты продолжат проводить согласованную ценовую политику под влиянием единого центра принятия управленческих решений, такие действия не принесут желаемых результатов.

Аналогичным образом, непонятно, как обеспечить создание института частной собственности, несущего ответственность за распространение в деловой среде норм и установок рационального экономического поведения, а главное -- осуществлять защиту прав собственников, когда все крупные состояния в современной России (а они, судя по отчету «Credit Suisse», преобладают в структуре индивидуальных богатств) формировались в атмосфере хаоса и правового нигилизма 1990-х годов, вследствие чего их владельцы испытывают острый и неослабевающий дефицит легитимности.

Откровенно говоря, нам неизвестны работы отечественных и зарубежных экономистов, где бы термин «приватизация» применительно к реалиям начального этапа рыночных трансформаций народного хозяйства нашей страны употреблялся в некоем положительном смысловом контексте. Позиция абсолютного большинства российских авторов по данному поводу хорошо известна, вероятно, не имеет особого смысла возвращаться к ней вновь. В сущности, она лишь является выражением того околоконсенсусного неприятия результатов массового разгосударствления национальных богатств 1990-х годов и выросшей на его основе крупной частной собственности, которая сложилась в нашем обществе [10]. По данным последних опросов «Левада-центр», к сторонникам пересмотра итогов приватизации в той или иной форме относится 75% граждан Российской Федерации [11], причем удельный вес приверженцев такого подхода в различных социальных группах практически не варьируется в зависимости от материального благосостояния, уровня образовательной подготовки, возраста, рода занятий и места проживания респондентов [10].

Что касается иностранных ученых, то они, как правило, более сдержаны и аккуратны в своих оценках процессов, протекающих в отечественной экономике, возможно, по той простой причине, что они не оказывают непосредственного влияния на их жизнь. Между тем, в рассматриваемом отношении выводы зарубежных исследователей отличает не менее однозначное, а порой и эмоциональное звучание. Так, один из идеологов и вдохновителей рыночных преобразований в нашей стране, авторитетный американский экономист Д. Сакс, отмечая, насколько практические действия политиков отличались от разработанных им рекомендаций, подчеркивал: «это не шоковая терапия, это злостная, предумышленная, хорошо продуманная акция, имеющая своей целью широкомасштабное перераспределение богатств в интересах узкого круга людей» [12].

Профессор Школы бизнеса Амстердамского университета М. Эллман считает, что экономические трансформации в государствах СНГ были направлены на то, чтобы «положить конец правлению КПСС и заменить её правлением локальных элит, обогатить их за счет национальной экономики» [13].

Аналитики Всемирного банка называют приватизацию в хозяйственных системах переходного типа «непростой», указывая на то, как несправедливо сконцентрировались её результаты в «руках тех, кто имел связи во власти» [14].

Наконец, сотрудники одного из старейших денежно-кредитных учреждений Швейцарии «Credit Suisse» в вышеупомянутом докладе «Global Wealth Report» полагают, что «современная Россия представляет собой жалкую пародию на то, чем могла бы стать за прошедшие ... 20 лет, учитывая ... унаследованные от СССР социальные завоевания» и возлагают ответственность за столь неутешительный финал на рыночные реформы, приведшие «к перераспределению значительной части социалистической экономики в руки крайне ограниченной группы людей» [8].

Опираясь на изложенные суждения, видится необходимым сформулировать несколько важных и одновременно, очевидных тезисов.

Во-первых, обращает на себя внимание то единодушие, с которым ученые с неодинаковым социоэкономическим статусом из разных стран и различных экспертных структур оценивают итоги рыночных преобразований отечественного народного хозяйства и их институционального «ядра» -- приватизации.

Во-вторых, тональность приведенных оценок не приходится считать идеологически индуцированной -- везде ранее речь шла о вполне респектабельных аналитических инстанциях, которые сложно заподозрить в симпатиях к леворадикальным взглядам и убеждениям.

В-третьих, создается впечатление, что крупные российские собственники воспринимаются во многом нелегитимными не только населением нашей страны, но и, пожалуй, всем мировым сообществом, при этом острота проблемы не снижается с течением времени из-за наличия механизмов консервации исторической памяти.

Решающая роль среди них, на наш взгляд, принадлежит вопиющему, ничем не мотивированному, усугубляющемуся неравенству и социальной дезинтеграции, которые постоянно напоминают о себе и о прямой взаимосвязи между существующим, крайне несправедливым экономическим порядком [9] и тех событиях, которые происходили вот уже почти двадцать лет назад. Неслучайно, Президент В.В. Путин в одном из своих программных выступлений заметил, что «сложно требовать общественного уважения к криво возникшей собственности, к сожалению, я должен это признать..., с тех пор мало что изменилось» [15].

Разумеется, представители «суперэлиты» [16] отечественного бизнеса прекрасно осведомлены о подобных особенностях своего восприятия в массовом сознании и это обстоятельство порождает у них ощущение неполноты, фрагментарности, условности, небесспорности, а следовательно -- уязвимости прав на принадлежащие активы [10, 17]. По этой причине их деловые стратегии радикальным образом отличаются от императивов рационального экономического поведения и подчинены лишь одной цели -- отражению потенциальных рейдерских угроз, источниками которых при определенных условиях могут выступить и государство, и общество, и отдельные группы интересов.

Чрезмерная офшоризация российской экономики, о которой мы можем говорить, как о свершившемся факте -- симптоматично, что в число активов, выведенных из под национальной юрисдикции, попал даже такой стратегически важный, с точки зрения соображений национальной безопасности объект, как аэропорт «Домодедово» [18] -- является результатом практического воплощения установок на хеджирование рисков экспроприации. В самом деле, развертывание офшорных финансово-производственных сетей, на одном конце которых находятся предприятия, дислоцированные в нашей стране, а на другом -- центры аккумулирования прибылей, инкорпорированные (зарегистрированные) в нетранспарентных для всего остального мира налоговых «гаванях», позволяет:

Во-первых, обеспечивать конфиденциальность сведений о конечных бенефициарах экономических выгод, скрывая их за цепочкой номинальных владельцев, так называемых, «компаний-прокладок».

Во-вторых, в случае возникновения судебных претензий по месту нахождения производства, переносить слушания и разбирательства в международный арбитраж с неясным исходом для стороны истца.

В-третьих, активно применять схемы агрессивной минимизации фискального бремени, используя несовершенство отечественного законодательства и заключенные Россией соглашения об избежании двойного налогообложения, базирующиеся на принципе резидентства, подразумевающего переуступку прав на значительную часть налоговых поступлений в пользу страны происхождения зарубежных акционеров.

Таким образом, становится понятным, что проблема интенсивного вывоза капитала корпоративным сектором из народного хозяйства не имеет никакого отношения к «плохому» инвестиционному климату, во всяком случае в трактовке Всемирного банка, который, в сущности, отождествляет данную категорию с конечным набором процедур административно-разрешительного, фискального и таможенного характера. Если признавать, что среди владельцев 90% крупных частных российских бизнес-структур доминируют иностранные холдинговые центры [19], являющиеся, в свою очередь, «узловыми» элементами офшорных финансово-производственных сетей, несложно догадаться, куда будут репатриироваться в виде дивидендов прибыли большинства ведущих отечественных предприятий, формируя легальный канал оттока денежных средств (а о «серых» схемах было сказано ранее). Строго говоря, состояние чистого донора инвестиционных ресурсов нужно считать, если не нормальным, то, по крайней мере, естественным для нашей страны, учитывая сложившуюся структуру собственности, а также известные особенности её происхождения и корпоративного управления. Сложно не согласиться с мнением главного научного сотрудника Института экономики РАН Б.А. Хейфеца, отмечающего, что «часть из них (офшорных компаний -- прим. автора) сохранится, даже если инвестиционный климат будет сравним с лучшими мировыми стандартам,... поскольку имеются глубинные причины, притягивающие российские капиталы в офшоры» [18].

Вся иллюзорность задачи улучшения условий осуществления предпринимательской деятельности ради повышения инвестиционной привлекательности отечественного народного хозяйства отчетливо проявляется на примере Китая. Напомним, что в рейтинге Всемирного банка по агрегатному показателю качества среды для ведения бизнеса КНР неизменно занимает скромные места ниже девяностого [20] среди 180 стран (то есть, находится в самой середине списка), между тем, это не помешало Поднебесной в 2011 году занять и удерживать лидирующие позиции по объему притока прямых иностранных инвестиций [19].

Поскольку истории мировой экономики неизвестны успешные примеры национальных модернизаций, сопровождавшихся вывозом инвестиционных ресурсов в размерах, сопоставимых с отечественными [21], легитимацию крупной частной собственности следует считать ключевым целевым ориентиром, стоящим перед Россией в институциональной сфере. Именно его достижение, а не заведомо безуспешные попытки совершенствования «плохого» инвестиционного климата позволит нормализовать положение страны в системе международного движения капитала. По нашему мнению, наиболее тщательно, скрупулезно и всесторонне возможные подходы к решению данной проблемы изучены в трудах Г.А. Явлинского [17]. Несмотря на то обстоятельство, что некоторые из этих работ опубликованы еще в середине 2000-х годов, они не утратили свою актуальность и практическую значимость по сей день.

При этом признание приоритетного характера институциональной модернизации не должно сопровождаться априорным отказом от любых мер по стимулированию экономического роста. Если институциональный режим настолько плох, что не обеспечивает даже жизненно важных капиталовложений, их все равно нельзя отложить до его улучшения.

Вместе с тем, не следует думать, что все задачи, стоящие перед российской экономикой в институциональной плоскости, сводятся исключительно к необходимости переформатирования, перезагрузки во многом искаженных, ущербных рыночных институтов частной собственности и свободной конкуренции. Общепризнано, что отечественное народное хозяйство располагает обширным, массивным государственным сектором, который также вызывает немало вопросов в рассматриваемом контексте. Существуют разные оценки глубины проникновения государства в хозяйственные активы в экономической системе страны: чаще всего называются цифры от 35% [22] до 75% [23] (с учетом косвенного влияния). Однако в последнее время российские исследователи, как правило, сужают границы этого коридора до 40-60% [24]. Не ограничивая общности рассуждений, можно утверждать, что государство ныне контролирует примерно половину всех национальных богатств, сосредоточенных в экономике Российской Федерации, хотя, конечно, это величина может испытывать некоторые колебания от отрасли к отрасли.

Необходимо напомнить, что неолиберальная экономическая парадигма зиждется на противопоставлении гибкого, динамичного, чутко реагирующего на запросы потребителей частного сектора и громоздкого, забюрократизированного, неповоротливого, «самонадеянного» и некомпетентного государственного [25]. Принято считать, что при прочих равных условиях государство всегда является менее эффективным собственником, нежели бизнес. Результаты многочисленных эмпирических расчетов и сравнительного анализа, выполненных на статистических материалах стран с развитыми рынками, в значительной степени подтверждают обоснованность данного вывода [22]. Именно на этом несложном идейном базисе основываются регулярно звучащие призывы к приватизации, выходу государства из хозяйственных активов, требования сокращения масштабов его присутствия в экономических системах.

В целях настоящей работы представляется разумным обратиться к анализу аргументации, лежащей в основе подобных представлений. Между тем, предварительно, нам необходимо внести определенные коррективы в используемую терминологию, поскольку содержание, обычно вкладываемое даже в такую общеупотребимую категорию, как «государственная собственность», выглядит не вполне точным и затрудняющим, как следствие, понимание некоторых очевидных взаимосвязей. Прежде попытаемся ответить на несколько неожиданный, на первый взгляд, вопрос -- что такое государство? С социологической точки зрения оно представляет собой совокупность государственных служащих-сотрудников центральных, региональных, местных органов законодательной, исполнительной и судебной власти. Но это не означает, что данные индивиды владеют соответствующими активами, как частные акционеры некоей мегакорпорации -- такая интерпретация выглядит утрированной и нежизнеспособной. С организационно-административных позиций, государство является конгломератом, консорциумом министерств, ведомств, служб, агентств и других типов властных институтов. Однако из этого не следует, что данные структуры вправе распоряжаться государственными активами по своему усмотрению, как рыночные компании -- рассматриваемая трактовка также не выдерживает серьезной критики.

По всей видимости, любая попытка наделить рациональным содержанием термин «государственная собственность» изначально обречена на неудачу, в виду того, что, как таковой, её не существует, а распространена, наряду с частной, собственность общественная. Очевидно, что население в силу своей многомерности, многоликости и отчасти -- аморфности не способно самостоятельно осуществлять распоряжение богатствами, принадлежащими ему на коллективных началах, поэтому оно делегирует эти права и обязанности государству, которое и реализует полномочия агента по управлению. На самом деле, ничего удивительного в таком опосредованном влиянии (рис. 1а) общества на имеющиеся у него активы нет, ведь в современных рыночных экономиках функции владения и распоряжения разделены [24] и в сугубо частных корпорациях (рис. 1б). Основная масса их миноритарных акционеров принимает лишь косвенное участие в процессах генерации управленческих решений через механизмы голосования на эпизодически проводимых общих собраниях.

С учетом сделанных замечаний становится постепенно понятным, почему демократическое государство, стремящееся удовлетворить чаяния, нужды и потребности всего общества или, по крайней мере, большинства населения, будет не слишком успешно, с точки зрения традиционных критериев коммерческой эффективности, справляться с исполнением обязанностей оператора по управлению. При выработке и реализации деловых стратегий применительно к вверенным активам такой агент станет руководствоваться самыми различными соображениями, среди которых -- сохранение существующих и создание новых рабочих мест, освоение неких депрессивных территорий, противодействие инфляционным процессам, полноценное и своевременное наполнение бюджетов всех уровней и т.д. -- но все они окажутся «равноудаленными» от классических рыночных стимулов к максимизации прибыли.

Рис.1. Традиционные схемы управления корпоративной и общественной собственностью

Другими словами, там, где частные фирмы, столкнувшись со снижением спроса на производимую продукцию, сократят численность персонала, компании со значительным государственным участием, напротив, будут консервировать избыточную занятость для предотвращения эскалации социальной напряженности. В ситуациях, когда бизнес откажется от реализации инвестиционных проектов в труднодоступных, удаленных регионах страны, государство, наоборот, настойчиво продолжит практическое воплощение данных инвестиционных замыслов, создавая дорогостоящие объекты транспортной, инженерной и культурно-бытовой инфраструктуры. В тех случаях, когда частные предприниматели, используя элементы монопольной власти, предпочтут взвинчивать цены на выпускаемые товары и услуги, государственные хозяйствующие субъекты станут удерживать их на приемлемом для большинства потребителей уровне. Наконец, там где бизнес сделает выбор в пользу агрессивного уклонения от уплаты налогов, государственные корпорации по-прежнему будут придерживаться практики ответственного налогового планирования. Без сомнения, следование этим социально-значимым целевым ориентирам сопряжено с возникновением дополнительных и вполне осязаемых материальных издержек, которые неизбежно негативным образом отразятся на финансовых результатах хозяйственной деятельности.

Резюмируя вышесказанное, можно согласиться с тем, что государство, лишенное «звериного духа» предпринимательства [26] и представляющее «терпеливый» капитал [24], при прочих равных условиях, будет с рыночных позиций относительно менее успешно исполнять обязанности оператора по управлению, нежели частный бизнес.

Любопытно, что эта гипотеза не проходит практическую верификацию в реалиях российской экономики. Прежде чем приступить к доказательству данного тезиса, нам необходимо выяснить, какой показатель следует использовать в качестве «мерила» коммерческой эффективности функционирования. При всем многообразии индикаторов, которые могут применяться в обсуждаемом контексте, представляется уместным сделать выбор в пользу нормы рентабельности, исчисляемой, как доля прибыли в выручке, поскольку её величина наиболее полно отражает конечную продуктивность усилий менеджмента, направленных на максимизацию экономических выгод. Иначе говоря, именно она предельно точно соответствует «каноническому», капиталистическому пониманию смысла категории «эффективность».

Таблица 2. Рентабельность по чистой прибыли некоторых российских нефтегазодобывающих компаний в 2010-2012 годах, (%)

Источник: годовые отчеты компаний, расчеты автора

Судя по цифрам, размещенным в таблице 2, компании со значительным государственным участием -- ОАО «Газпром», ОАО «Роснефть» и ОАО «Газпромнефть», функционирующие в нефтегазодобывающей промышленности страны, демонстрируют вполне приемлемые, по меркам отрасли, финансовые результаты. Более того, рентабельность их хозяйственной деятельности устойчиво (на протяжении трех лет) превосходит значения аналогичного параметра у частного ОАО «ЛУКОЙЛ».

Нельзя сказать, что подобная картина наблюдается только в сфере недропользования отечественной экономики или конкретно при добыче топливно-энергетических полезных ископаемых. Существуют основания полагать, что схожим образом складывается ситуация и в финансовой системе страны. Исследования российских и иностранных экономистов показывают, что в роли лидеров её банковской отрасли по показателям рентабельности (табл. 3) вот уже несколько лет подряд выступают денежно-кредитные учреждения, где государство является основным акционером (ОАО «Сбербанк», ОАО «ВТБ», ОАО «Россельхозбанк» и др.), причем величины этих индикаторов у них выше, чем у финансовых посредников, контролируемых нерезидентами или крупным отечественным капиталом [27, 28]. Следует подчеркнуть, что такое положение вещей противоречит имеющимся теоретическим представлениям по данному поводу.

Впрочем, авторы упомянутых работ находят вполне разумное объяснение этому феномену: оказывается, государственные банки охотно используют свою экономическую власть и политические связи для того, чтобы устанавливать цены на уровне, в большей мере отличающемся от предельных издержек, чем это могут позволить себе их коллеги из частного сектора, то есть большую долю прибылей, извлекаемых первыми, по существу, образует монопольная рента [28, 29]. И опять же не приходится утверждать, что такое толкование уместно исключительно в отношении финансовых организаций страны. Для подтверждения данного вывода достаточно напомнить, что самый крупный штраф за нарушение законодательства о конкуренции в истории Федеральной антимонопольной службы был наложен на государственное ОАО «Роснефть», причем, как продемонстрировало расследование компетентных органов, именно согласованные действия дочерних структур данной компании и ОАО «Газпромнефть» послужили причиной возникновения дефицита и последующего резкого скачка цен на нефтепродукты в Алтайском крае весной 2011 года [30].

Сложившаяся ситуация, без преувеличения, выглядит парадоксальной: мало того, что хозяйствующим субъектам со значительным государственным участием в отечественной экономике присуща не меньшая, нежели частным, коммерческая эффективность, так они, ко всему прочему, нередко эксплуатируют вверенные активы, которые, по логике вещей, должны использоваться на благо всего населения, с откровенными проявлениями антиобщественного, антисоциального поведения. Практику установления «грабительских» цен через злоупотребление доминирующим положением на рынке и вступление в сговор с конкурентами, по нашему мнению, необходимо трактовать только таким образом.

Все вышесказанное свидетельствует о необходимости объективного всестороннего анализа существующей ситуации.

Таблица 3. Рентабельность различных типов банков в Российской Федерации, (%)

Источник: [28]

Литература

1. Полтерович В. Стратегии модернизации, институты и коалиции // Вопросы экономики. -- 2008. -- № 4. -- С. 4-24.

2. Мау В. Между модернизацией и застоем: экономическая политика 2012 года // Вопросы экономики. -- 2013. -- № 2. -- С. 4-23.

3. Ясин Е., Акиндинова Н., Якобсон Л., Яковлев А. Состоится ли новая модель экономического роста в России? // Вопросы экономики. -- 2013. -- № 5. -- С. 4-39.

4. Идрисов Г., Синельников-Мурылев С. Бюджетная политика и экономический рост // Вопросы экономики. -- 2013. -- № 8. -- С. 35-59.

5. Салицкий А., Таций В. Китай в новой структуре мировой экономики // Мировая экономика и международные отношения. -- 2011. -- № 11. -- С. 72-77.

6. Гусев С. Долгосрочные тенденции инвестиционной деятельности в российской экономике // Актуальные проблемы экономики и права. -- 2013. -- № 3.

7. Гусев С. Перспективы инвестиционного развития российской экономики: внутренние источники или внешнее финансирование? // Экономические вестник Республики Татарстан. -- 2013. -- № 3.

8. Credit Suisse Research Institute Global Wealth Report 2012. Geneva: Credit Suisse AG.

9. Гонтмахер Е. Российские социальные неравенства как фактор общественно-политической стабильности // Вопросы экономики. -- 2013. -- № 4. -- С. 68-81.

10. Капелюшников Р. Собственность без легитимности? // Вопросы экономики. -- 2008. -- №3. -- С. 85-105.

11. http: // www.levada.ru/books/obshchestvennoe-mnenie-2011 (Сайт аналитического центра Юрия Левады «Левада-центр», дата обращения: 21.10.2013).

12. Самохвалов А. Государство в рыночной экономике: уроки кризисов // Вопросы экономики. -- 2013. -- № 4. -- С. 11-29.

13. Эллман М. Что исследование переходных экономик дало мейнстриму экономической теории? // Вопросы экономики. -- 2012. -- № 8. -- С. 98-121.

14. Yusuf S. Development Economic through the Decades: A Critical Look at Thirty Years of the World Development Report. Washington, DC: World Bank.

15. http://www.kremlin.ru/transcripts/15709 (Сайт Президента России, дата обращения: 21.10.2013).

16. Паппэ Я., Антоненко Н. О новых конфигурациях собственников в российском крупном бизнесе // Вопросы экономики. -- 2011. -- № 6. -- С. 123-137.

17. Явлинский Г. Необходимость и способы легитимации крупной частной собственности в России: постановка проблемы // Вопросы экономики. -- 2007. -- № 9. -- С. 4-26.

18. Хейфец Б. Деофшоризация экономики: мировой опыт и российская специфика // Вопросы экономики. -- 2013. -- № 7. -- С. 29-48.

19. Хейфец Б. Дорожная карта инвестиционного сотрудничества стран БРИКС // Мировая экономика и международные отношения. -- 2013. -- № 6. -- С. 19-28.

20. http://russian.doingbusiness.org/Rankings (Сайт исследования условий бизнес регулирования «Doing Business», дата обращения: 21.10.2013).

21. Григорьев Л. Инвестиционный процесс: накопленные проблемы и интересы // Вопросы экономики. -- 2008. -- №4. -- С. 44-60.

22. Радыгин А., Симачев Ю., Энтов Р. Государство и разгосударствление: риски и ограничения «новой приватизационной политики» // Вопросы экономики. -- 2011. -- № 9. -- С. 4-26.

23. Гельбрас В. Россия и Китай: неизбежность судьбоносных перемен // Вопросы экономики. -- 2011. -- № 11. -- С. 109-121.

24. Кондратьев В. Второе дыхание государственного капитализма // Мировая экономика и международные отношения. -- 2013. -- № 6. -- С. 3-18.

25. Крауч К. Странная не-смерть неолиберализма. -- М.: ИД Дело РАНХ и ГС, 2012. -- 272 с.

26. A. Musacchio, E. Stayov Sovereign Wealth Funds: Barbarians at Gate or White Knights of Globalizations // Harvard Business School. -- 2011. -- № 9. -- С. 712-1022.

27. A. Karas, K. Schoors, L. Weill Are Private Banks More Efficient than Public Banks?: Evidence from Russia // Economic of Transition. Vol. 18, № 1. С. 209-244.

28. Верников А. «Национальные чемпионы» в структуре российского рынка банковских услуг // Вопросы экономики. -- 2013. -- № 3. -- С. 94-108.

29. D. Anzoategui, M. Martinez Peria, M. Melecky Bank Competition in Russia: An Examination at Different Levels of Aggregation // Emerging Markets Review. Vol. 13. № 1. С. 42-57.

30. http: // altk.fas.gov.ru/news/4496 (Сайт Управления Федеральной антимонопольной службы России по Алтайскому краю, дата обращения: 21.10.2013).

31. Ореховский П. Третий механизм // Вопросы экономики. -- 2013. -- № 4. -- С. 152-158.

32. J. Hellman, G. Jones, D. Kaufmann Seize the State, Seize the Day: State Capture, Corruption and Influence in Transition // World Bank Working Paper № 2444.

33. Афонцев С., Ли С.Дж. Российский крупный бизнес в условиях кризиса // Вопросы экономики. -- 2013. -- № 5. -- С. 40-55.

34. Дмитриева О. Экономические кругообороты и финансовые «пылесосы» // Вопросы экономики. -- 2013. -- № 7. -- С. 49-62.

Размещено на Allbest.ru