Открытость политэкономии и империализм "мэйнстрима": экономикс как прошлое

Размещено на http://www.allbest.ru/

Открытость политэкономии и империализм «мэйнстрима»: экономикс как прошлое

Бузгалин А.В. профессор кафедры политической экономии Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, координатор Международной политэкономической ассоциации стран СНГ и Балтии, доктор экономических наук

Колганов А.И. заведующий лабораторией по изучению рыночной экономики Московского государственного университета им М.В. Ломоносова, доктор экономических наук, профессор

Аннотация

В статье дается развернутый анализ современного состояния экономической науки, раскрываются причины доминирования «экономикс» в последние десятилетия в науке и преподавании, которые в конечном итоге стали тормозом для дальнейшего объяснения новых явлений в быстро изменяющемся мире. Будущее развитие экономической науки авторы связывают с исследовательскими возможностями современной политической экономии, ее реактуализацией в условиях качественных социально-экономических трансформаций.

Ключевые слова: мэйнстрим, экономикс, политическая экономия

Первую часть статьи можно прочитать здесь

Экономика ХХI века: адекватен ли economics для исследования ее специфики? Начнем с достаточно жесткого утверждения: economics малопригоден для анализа качественных социально-экономических трансформаций. Мировая экономика XX-XXI вв. знаменуется началом качественных перемен, которые в рамках economics не находят адекватного отображения, фиксируясь как либо «внешние эффекты», либо временные состояния, связанные с незавершенностью продвижения к идеальной [рыночной] модели, либо как исключения из правил. Для экономических исследований и преподавания экономических дисциплин (а это процессы, идущие в эпоху интеграции науки и образования рука об руку) в эпоху качественных изменений в общественной жизни принципиально актуальными становятся парадигмы, акцентирующие внимание на качественной стороне, причинах и природе, закономерностях эволюции или инволюции, прогресса или регресса экономик, критериев последних и т.п. А это означает, в частности, изучение границ и пределов систем, обладающих конкретным системным качеством, их противоречий и т.п. материи, «запретной» для экономикс.

Такие исследования и такое образование позволяют не бояться видеть новое, адекватно его оценивать (т.е. оценивать как новое качество, тип экономики, а не особую [странную] разновидность рынка) и, что особенно важно, не впадать в редукционизм. Последнее требует некоторого комментария. Редукционизм, подразумевающий стремление к объяснению качественно новых феноменов всего лишь как разновидности хорошо известных старых или «исключения из правил», которым можно пренебречь -- наиболее типичный «огрех» ортодоксальных теорий (в частности -- economics) в период «заката» определенной социально-экономической системы, адептами которой являются представители ортодоксии.

Этот редукционизм рождается не на пустом месте, его продуцирует сама жизнь, практика: «защитные механизмы» старой системы стремятся подчинить, ассимилировать ростки нового, приспособить их к своей собственной пользе, что им до поры до времени (пока не грянут реформы и/или революции), как правило, и удается.

Упомянем в этой связи пример с выделением «несовершенной» конкуренции. Начнем с того, что сам термин «грешит» редукционизмом: любое отступление от идеала свободной конкуренции есть несовершенство. Но главное не в этом: «несовершенная» конкуренция в economics рассматривается, по сути, как некоторое исключение из господствующей модели совершенной конкуренции, причем задачей экономической политики с точки зрения либерального мейнстрима является как раз восстановление этого «совершенства». Между тем для рынка на протяжении как минимум всего XX и начала XXI веков правилом стало господство более сложной и более прогрессивной, нежели «совершенная» конкуренция, системы новых отношений координации (регулирующее влияние монопольных структур, государства и т.п.), которые мейнст-рим пытается выдать за всего лишь видоизмененную (причем в худшую сторону) конкуренцию. А теперь вернемся к поставленной выше проблеме качественных изменений в экономике, происходящих на протяжении последнего полувека как минимум. К важнейшим из них можно отнести следующие (авторы в данном случае всего лишь аннотируют известные из работ по постиндустриальной проблематике параметры)¹.

Во-первых, изменения в природе технологий и, в частности, «факторов производства». Аксиомы economics включают выделение в качестве объекта исследования мира ограниченных массовидных ресурсов, удовлетворяющих массовидные потребности при рациональном поведении индивида (homo economicus), наличии достоверной информации и отсутствии так называемого фактора «неопределенности», а также трансакционных издержек. (Концепция трансакционных издержек интегрирована в современную науку, лежащую в рамках mainstream, но не в стандартный учебный курс economics).

Однако по мере генезиса постиндустриального (информационного и т.п.) общества такие ресурсы, как культурные ценности, знания, know how, большая часть создаваемых творческой деятельностью информационных продуктов и многие другие наиболее дорогостоящие, конкурентоспособные, ключевые для прогресса экономики XXI в. ресурсы, становятся:

* неограниченными в том смысле, что уничтожить информацию в процессе потребления нельзя, ее могут потреблять все и бесконечно без ущерба для самого продукта² (хотя, безусловно, сам набор информационных ресурсов ограничен);

* уникальными (они являются продуктом творческого труда и всякий раз как удовлетворяют, так и создают новую потребность);

* невоспроизводимыми, но тиражируемыми при минимальных издержках (например, стоимость нескольких дискет и нескольких минут труда -- достаточные издержки для тиражирования сложнейшего информационного продукта; всемирные информационные сети делают эти издержки еще меньшими³).

Соответственно и потребности во все большей степени становятся уникальными и постоянно изменяющимися (что отражается в превращенной форме в феномене искусственной погони за новизной) и, кроме того, весьма далеко уходят от утилитарных благ и услуг⁴. Качества рационального экономического человека, и раньше не полностью определявшие поведение людей, модифицируются, а экономическая рациональность играет все меньшую роль⁵. Экономическая жизнь протекает в условиях, где неопределенность является ключевым фактором.

Продолжим. Качественные изменения происходят не только в факторах производства, но и в самих основах экономической жизнедеятельности: на смену индустриальным технологиям идут информационные, на смену репродуктивному индустриальному труду приходит творческая деятельность и т.д. Изменяется и структура общественного производства: растет не просто сфера услуг, но роль знание интенсивной экономики⁶. Более того, среди важнейших стимулов и ограничений экономической жизнедеятельности даже в рамках капиталистической системы все большее значение приобретают не только соображения прибыли, но и глобальные ценности и проблемы (экологические, гуманитарные, геополитические и т.п.).

Более того, названные технологические трансформации создают предпосылки для изменений в основах экономических отношений. Подрываются реальные основы абстрактной модели совершенного рынка (конкуренция, эквивалентность обмена и т.п.), имеет место неотчуждаемость продукта творческого труда, по-иному распределяются издержки производства принципиально «непотребляемого» информационного продукта, формируются «адаптивные» корпорации и предпринимательство, имеющие «посткапиталистическую» природу, являющиеся «постбизнесом»⁷.

Однако в рамках стандартной модели economics все эти изменения либо игнорируются, либо указывается на то, что такие феномены выходят за рамки стандартного курса экономической теории.

Здесь, конечно, нельзя оставить в стороне мощную систему контрдоводов, опирающихся на факты торможения научно-технического прогресса в конце XX -- начале XXI вв., «ренессанс» homo economicus на волне неолиберализма, прогресс мелкого независимого бизнеса в информационном секторе и сфере услуг, развитие массового промышленного производства в новых индустриальных странах, интернет-торговля приносит большую симметрию информации и сокращает транзакционные издержки и т.п. Кроме того, современный прогресс информационных технологий сосредоточивается преимущественно в сфере финансов, торговли и других трансакций, далеких от созидания культуры как таковой. Это на первый взгляд позволяет «восстановить в правах» economics как описание механизмов функционирования рынка в условиях массового производства.

Но все эти контрдоводы указывают (за небольшим исключением) либо на маркетизацию («орыночнивание») нерыночных по своей природе процессов (творческая душа человека низводится до «человеческого», а солидарность и товарищество -- до «социального» капитала, образование -- до способа формирования профессионалов, адекватных рыночному спросу...), либо на всего лишь наличие определенных попятных тенденций, «откатов» и зигзагов в общей логике прогресса. Последнее порождает и еще один негативный феномен: наиболее важные факторы развития современного общества -- творческая деятельность, высокие технологии, инновации -- в развитых странах все более сосредоточиваются не в сферах «прорыва» (науке, образовании), не на решении экологических и социальных проблем, а в сфере обслуживания фиктивных сфер бизнеса, того, что мы назвали «превратным сектором» (финансовые спекуляции, масс-культура и производство иных симулякров -- типичные примеры этого).

И все же названные контртенденции «остановки прогресса», «ухода от прогресса» не отменяют общей закономерности: наиболее перспективные и прогрессивные сферы жизни современного социума в любом случае оказываются «по ту сторону» областей, являющихся собственным предметом economics.

Более того, даже реальные механизмы функционирования сферы трансакций (наиболее близкой для алкаемого economics «свободного» рынка) лишь отчасти описываются стандартной микро- и макроэкономической теорией. Последняя напоминает реальную жизнь данного сектора примерно так же, как политэкономия социализма напоминала реальную жизнь экономики дефицита и плановых сделок: «экономика классной доски» не хочет видеть того, что реально наиболее значимые трансакции в современном мире совершаются на основе методов неэкономического (политического, межличностного и т.п.) манипулирования, подобного тому, как политэкономия социализма не хотела видеть блата и бюрократизма. Лишь развивающийся как продолжение экономикс неоинституционализм отчасти фиксирует некоторые проявления этой тенденции, но даже не ставит вопроса об их обобщении и выделении качественных изменений в природе «рынка» (мы бы сказали -- позднего капитализма), трактуя все это по прежнему в стиле некоторых отступлений от совершенства». В результате специфические, характерные именно для этой новой экономики методы практического анализа и предвидения оказываются тем более эффективными, чем менее они опираются на аксиомы economics⁸.

Тем не менее подчеркнем: было бы совершенно неверным считать, что выросшие на economics специалисты не способны «работать» с проблемами, лежащими «по ту сторону» массового материального производства, использующего ограниченные ресурсы. Они это делают, но делают, либо выходя за рамки аксиом этой теории, либо «греша» редукционизмом, сводя новый мир к привычным чертам старого, благо сделать это пока несложно, ибо эти новые феномены пока по преимуществу существуют только в обличье старых рыночных форм, описываемых economics. Подобно тому, как первоначально представители третьего сословия рядились под дворянство («мещанин во дворянстве»), вместо того, чтобы свершить [буржуазную] социальную революцию: отменить сословное неравенство и заставить дворянство жить по своим -- буржуазным («мещанским») -- новым правилам.

Однако differentia specifica рождающегося на наших глазах нового не толъко - экономического мира далеко не сводимы к пунктирно выделенным выше изменениям в технологиях. Они обусловлены сложной системой отношений и противоречий. Во-вторых, гигантские корпоративно-финансовые группировки, характеризующиеся комплексной структурой «многоканальных» вертикальных связей и власти (объемы оборота, капиталы таких группировок насчитывают многие сотни миллиардов -- если уже не триллионы -- долларов, превышая бюджеты многих стран), становятся реальными хозяевами мировой экономики. Каждая из таких группировок включает несколько структурных уровней, связанных между собой сложной системой каналов власти. В основании, самом низу иерархии находится слой наемных работников (сотни тысяч человек), превращаемых в замкнутую касту корпоративных служащих данной системы компаний («фирма-семья»), зависимых во многих случаях от нее не только экономически, но и социально. На следующем уровне располагаются многообразные иерархические системы служащих-профессионалов и управляющих (десятки тысяч человек), причем эти системы характеризуются собственными закономерностями, ценностями и т.п. На среднем уровне -- «многоэтажная» система финансовых институтов (банков, пенсионных фондов, многоуровневых холдингов, венчурных корпораций, спрятанных в оффшорах капиталов и т.п.).

На верхнем уровне находятся реальные хозяева этих размытых финансово-хозяйственно-политических образований, сращенные с государственным аппаратом, СМИ и репрессивными организациями. Это обладающая не только собственностью, финансами и административной властью, но и прежде всего информацией и разветвленными каналами влияния на властные структуры на национальном и наднациональном уровнях номенклатура глобального капитала.«Каналами» социально-экономических связей и распределения власти между названными уровнями становятся не просто «пучки» прав собственности, но и контроль за информацией, отношения управления и планирования, сложная «пирамида» внутреннего и внешнего финансового контроля, административного и иного внеэкономического регулирования, личная уния, психологический и культурный климат и даже «идеология» фирмы; «редуцированные», как бы «перенесенные» рыночные отношения (например, трансфертные цены) в рамках этих сложных комплексов играют подчиненную роль.

«Внутренняя» жизнь такой структуры становится важной частью предмета социо-политико-гуманитарно-ориентированной экономической теории (а не только менеджмента), ибо значительная часть экономических процессов и отношений, определяющих реальный облик сегодняшней экономики, складывается именно там. Эти процессы и отношения уже нельзя описывать как исключительно внутрифирменные отношения или собственно менеджмент: в ее рамках и вокруг нее складывается единый комплекс экономических (распределение ресурсов, доходов и отношений собственности, воспроизводственные пропорции, организация и мотивация труда), социальных (внутрикорпоративные «классы», образ жизни, ценности, межличностные отношения и отношения между социальными группами, стратификация) и волевых отношений, составляющих один из ключевых аспектов реальной социально-экономической жизни современного мира⁹.

Что же касается «внешней» сферы отношений, то здесь следует сделать акцент на сложной системе гегемонии корпоративного капитала. Взаимодействия между корпоративными структурами строятся не столько как отношения на рынке с несовершенной конкуренцией, сколько как борьба центров локального регулирующего воздействия на экономику и общество, как столкновения в сфере учета и регулирования рынков товаров и услуг, в борьбе за контроль на рынке финансов и ценных бумаг (где создаются многоступенчатые «пирамиды» холдингов), в области межличностных отношений корпоративных элит и политико-государственных отношений. Вся эта сумма взаимодействий принципиально несводима к несовершенной конкуренции и требует не только дополнения economics некоторыми прикладными дисциплинами, но и подключения к анализу методологии и теории того, что мы здесь называем социо-политико-гуманитарно-ориентированной экономической теорией или постклассической политэкономией.

Вокруг этих финансово-экономико-политических корпоративных группировок «вращается» огромная совокупность мелких фирм и частных предпринимателей, зависимых от них технологически, финансово, информационно и т.п. «Оболочкой» этой системы являются многочисленные клиенты (customers) данной группировки, зависимые от нее не только как потребители, но и как индивиды с определенным образом жизни (один из самых простых примеров -- «поколение пепси»).

Система социально-экономических отношений в области взаимодействия труда и капитала, капитала-собственности и капитала-функции (хозяев корпорации и ее управляющих подсистем; в западной экономической науке в этом случае обычно говорят об отношениях «принципал-агент») принципиально несводима лишь к рыночным взаимодействиям. Здесь требуются исследование (и отображение в преподавании) сложного комплекса отношений собственности, распределения, воспроизводства, эффективности (понимаемой преимущественно не в неоклассическом духе), учет многообразных социальных факторов и т.п.¹⁰ При этом социально-экономические отношения также окажутся пронизаны гегемонией корпоративного капитала.

В-третьих, необходимо учесть, что названная гегемония корпоративных структур сталкивается со сложной системой противодействий гегемонии капитала, лежащих опять-таки далеко не только в сфере конкуренции на рынке. Деятельность различных организаций трудящихся и граждан (профсоюзы, старые и новые социальные движения, NGO)¹¹, превращение творческих способностей индивида (принципиально не сводимого в этом случае к homo economicus) в важнейший фактор прогресса, глобальные ограничения и геополитические факторы -- все это делает реальные социально-экономические отношения между агентами современного мирового хозяйства качественно более сложными, нежели стандартная модель функционирования рынка. Все названные выше проблемы можно изучать и описывать на языке и при помощи аппарата economics только с очень большими натяжками.

Нам, пожалуй, возразят: а «стандартная» микро- и макроэкономическая проблематика эти вопросы и не включает! Вот именно. Попытки отнести указанные проблемы в область социологии и политологии отражают лишь нежелание выяснять их реальную экономическую подоплеку. Здесь вновь проявляются ограничения «экономического империализма», пытающегося свести все неэкономические общественные взаимодействия к рыночным формам и необходимость перехода (возврата) к иной методологии -- включения социо-политико-гуманитарно-экоориентированной методологии в поле экономико-теоретических (политэкономических) исследований, т.е. той самой методологии «эко-социо-политико-гуманитарной «экспансии», о которой мы в данном тексте и ведем речь. Специалистам в области экономики надо заниматься этими кажущимися неэкономическими процессами, следовательно, надо владеть не только привычным «стандартом», но и теориями, помогающими исследовать и понять названные процессы. А это значит -- изучать и развивать, преподавать данные теории, а не просто дополнять микро- и макроэкономику рядом прикладных дисциплин.

В-четвертых, современная глобальная социально-экономическая жизнь -- это не только единый мировой рынок товаров, рабочей силы, капиталов и т.п., но и система глобальных проблем и противоречий. Начнем с необходимости учета в экономической теории (и соответствующей учебной дисциплине) того факта, что глобальные проблемы являются ныне по меньшей мере столь же значимым детерминантом реальной экономической жизни, сколь и законы рынка, столь любимые economics. Поскольку первые не отображаются при помощи вторых (а если и отображаются, то опять же методом редукционизма -- нагромождения все новых «исключений» из базовой модели функционирования рынка, когда, например, вся специфика новых отношений общества и природы на основе ноосферных принципов сводится к «провалам рынка»), то здесь исследователю и субъекту образовательного процесса опять же крайне важно освоить далеко выходящий за рамки economics круг теоретических представлений.

Продолжим наши размышления об экономике начала нынешнего века еще одним -- пятым в нашем перечне, жестким утверждением: economics мало адекватен для анализа специфики современного мира как единой глобальной социально-экономической системы. Последнее едва ли не с очевидностью означает следующее: хотя в экономической теории и образовании можно исходить из различных парадигм, но наиболее перспективной из них уже сейчас является подход к объекту экономической теории как единому мировому социально-экономическому организму, а не просто сумме атомизированных рыночных агентов и национальных государств¹².

В этом организме противоречиво едины, пронизаны одним системным качеством все три мира. Рынок (а точнее, система форм хозяйствования, характерных для «позднего капитализма») является лишь одним из механизмов функционирования этой социально-политико-экономической мегасистемы, но реальная социально-экономическая власть (а значит, распределение ресурсов и доходов, направления трансакций и т.п.) в этом (нашем) мире принадлежит сложно организованным кланово-корпоративным международным и супер-национальным структурам (их «элитам»), отношения между которыми строятся далеко не по правилам конкуренции (пусть даже «несовершенной»), описываемым economics.

Структура современной мировой социально-экономической системы давно уже стала системой отношений не только между государствами, но и между ТНК и внутри них (в том числе как бы «внутрифирменных»); эти отношения регулируются на наднациональном уровне и по особым законам; в мире формируются сложные симбиозы развитых и развивающихся стран; эта система пронизана специфическими противоречиями (и не только «Север-Юг»); в мировом хозяйстве функционирует не только единый мировой финансовый и т.п. рынок, но и единая (хотя и глубоко противоречивая) система глобальных политико-экономических отношений.

Последняя принципиально несводима к совокупности национальных рыночных экономик, связанных отношениями внешней торговли и движением валют. Не секрет, что economics отводит одну-две заключительные лекции именно этому предмету, выводя мировую экономику в особый курс. Но проблема в том и состоит, что для понимания этого курса, то есть специфики глобальной экономики как единого целого, теоретические постулаты и модели economics, составляющие главную «начинку» современных курсов мировой экономики, принципиально недостаточны. Необходимо предварительное проникновение в законы и противоречия глобальных политико-экономических отношений.

Более того, на пути к формированию парадигмы глобальной экономики как единого целого стоит сохраняющаяся до ныне существенно иная установка: рассмотрение современной экономики развитых стран (по преимуществу, США) как некоего эталона, образца, «стандарта». Все остальные экономические системы рассматриваются как большие или меньшие отклонения от этого «стандарта», причем априорной (не подвергаемой сомнению в рамках mainstream) целью их эволюции является приближение к названному идеалу. В рамках некоторых тенденций (например, социал-демократической направленности) такой идеал может варьировать, но парадигма остается неизменной.

Такая же логика работает и при исследовании трансформационных экономик. Наконец, обращаясь к экономике России, то есть к тому объекту, который для нас как исследователей и преподавателей представляет наибольший интерес, мы не можем не зафиксировать, что она является системой, находящейся в процессе качественных изменений всей совокупности социально-экономических отношений и институтов.

Более того, даже чисто рыночные на первый взгляд механизмы (например, формирование цен) на деле в России (как и во многих других трансформационных экономиках) действуют иначе, нежели это описывают классические модели микроэкономики. Российская экономика даже зарубежными исследователями квалифицируется как кланово-корпоративная, номенклатурно-мафиозная и т.п., причем все эти термины используются не в качестве «красного словца», а как категории, позволяющие охарактеризовать наиболее существенные ее черты.

Мы уже не раз писали о том, что специфику трансформационных экономик нельзя понять только как некоторую особенность привычных микро- и макроэкономических закономерностей¹³. При помощи economics можно (но всегда ли нужно?) перевести выявленные другим путем особенные черты на привычный для mainstream язык или зафиксировать отклонения (совпадения) «стандартных» и российских процессов. Однако это будет столь же «плодотворно», сколь описание человека как особого рода обезьяны.

Таким образом, необходим выход за рамки господствующей ныне парадигмы economics как теоретически и практически недостаточной для исследования и отображения глобальной мировой экономики (и в том числе трансформационной экономики России) в силу несоответствия аксиом и багажа mainstream реалиям современной экономической жизни; развитие взгляда на экономическую жизнь как единый мировой организм, неравномерно и противоречиво переходящий в новое качество...К проблеме плюрализма экономических теорий.

Даже предложенные выше весьма беглые заметки об ограниченности economics позволяют вновь, продолжая аргументы сотен известных ученых, тысяч мало- и просто неизвестных преподавателей, десятков тысяч студентов, сделать вывод: для успешного развития экономической теории вообще, а в эпохи перемен в особенности, должны быть характерны плюрализм, равноправие и диалог различных теоретических школ при доминировании междисциплинарного подхода. В эпоху перемен ученый (и его собрат-педагог), желающий оказаться, что называется, «на передовых рубежах», должен быть способен к критическому восприятию любых устоявшихся теорий, к сомнению в аксиомах, открыт к диалогу с новым, уметь видеть странное в обыденном, привычном мире (в эстетике существует очень точное понятие: «остранение»; как у Льюиса Кэрролла: «Чем дальше, тем страньше»¹⁴).

Едва ли не единственный путь к формированию такой способности и, более того, установки у исследователя -- разностороннее, не догматическое образование, построенное по принципу постоянного сомнения, поиска точек взаимодействия различных парадигм, взаимной критики. Применительно к нашей теме данная установка может быть прокомментирована следующим образом.

Во-первых, опасным (в частности, с точки зрения угрозы утраты открытости и диалогичности теории) является характерное для современной ситуации в экономической науке и образовании доминирование (причем едва ли не абсолютное) economics как базовой, универсальной системы знаний и языка. Очень частыми в России стали параллели между необходимостью всеобщего знания «марксизма-ленинизма» (в нашем недавнем прошлом) и необходимостью всеобщего знания economics (в нашем настоящем) как основ любой научно-педагогической деятельности. Не знать economics нельзя, но не хуже ли знать только economics?

Между тем множество подходов лежит в стороне от mainstream, а иные и вообще не связаны с этой линией. Многообразие теорий и их равноправие как принцип науки вообще мало кем подвергается сомнению. Тем более странно (опять же с принципиальной точки зрения) характерное ныне для России (как, впрочем, и для большинства других стран) некритическое копирование американских стандартов экономического образования с абсолютным доминированием лишь одной из школ. Но надо ли нам воспроизводить этот уходящий в прошлое образец?

Во-вторых, принципиально важным является акцентирование междисциплинарного подхода и соответственно наиболее пристальное внимание к тем школам в области экономической теории, которые в наибольшей степени открыты в этом направлении, обращаются к предмету, лежащему на пересечении различных пластов жизни общества, не замыкаясь экономикой в узком смысле слова. А economics -- это дисциплина, специально акцентирующая узко экономический подход. И если сегодня реальные курсы микро-, а особенно макроэкономики включают в дополнительных главах сведения из других дисциплин, то это не является органической частью mainstream как таковой, а представляет собой лишь уступку давлению обстоятельств.

Иными словами, необходимо признать, что предмет нашей теории и нашего образования вышел далеко за рамки описания абстрактных основ функционирования рыночной экономики, что является действительным (а не декларируемым во введении) предметом economics.

В-третьих, для открытости и диалогичности теоретических исследований и соответственно открытости и диалогичности учебного процесса необходимо использование различных методов и, что не менее важно, различных языков науки. Точно так же, как невозможно вести естественнонаучные исследования на языке богословия (как тут не вспомнить хрестоматийный пример из средневековой схоластики: «Треугольник ABC подобен треугольнику А'В'С по велению божьему...»), так же невозможно исследовать глобальную экономику периода генезиса информационного общества и качественных социальных трансформаций, используя только язык economics. Для таких исследований, для такого образования нужны выход за рамки одного языка и использование языков различных научных школ экономики и смежных дисциплин. В еще большей степени сказанное касается необходимости «задействования» разных методов исследования, ибо метод не был и не может быть безразличен к предмету и содержанию науки.

Наконец, важнейшей задачей ученых-экономистов России является творческое воспроизведение достижений отечественной теории в критическом сравнении с западными разработками. При этом под отечественной экономической мыслью мы подразумеваем не только работы российских экономистов до 1917 г., но и советскую политическую экономию, содержание которой в действительности не сводилось лишь к апологии «социализма»¹⁵. Впрочем, это особая материя, требующая специального исследования.

Итак, для научных исследований и образования в области экономики, адекватных «вызову» качественно изменяющегося глобального мира, необходимы подлинное равноправие и диалог научных школ, языков и методов. Без этого современный специалист, аналитик не сможет ни сформироваться, ни вести плодотворных исследований, особенно фундаментального свойства.

Сказанное выше -- не более (но и не менее) чем система взаимосвязанных гипотез, которые в данном материале не доказываются, а формулируются. Их обоснование представляет немалую теоретическую проблему. Более того, окончательно их можно будет доказать только тогда, когда изменятся, станут действительно демократическими, диалогичными отношения в науке (как сфере практики) и появится «социальный заказ», заинтересованность социума и его лидирующих сил в выявлении сущностных закономерностей социально-экономической организации мира XXI в.А теперь пойдем дальше, сделав некоторые выводы.

Вывод первый: economics и лежащие в его основе политико-экономические теории отображают лишь часть реальной экономической жизни (преимущественно превращенные формы функционирования рыночной экономики в рамках постулатов общей теории равновесия) и неадекватны для исследования (не дают достаточных знаний в процессе образования) многих реальных и значимых социально-экономических процессов современной глобальной экономики; для их исследования, изучения необходимо отвести данному течению подобающее ему место, включив в круг других школ экономической теории.

Вывод второй: для ученого (и студента), стремящегося осмыслить современный социально-экономический строй в его качественной специфике, необходимо не только овладеть азами economics, но и критически, творчески освоить методологию и теорию различных политико-экономических школ. В противном случае научные разработки и практические рекомендации в недалеком будущем окажутся теоретически малоплодотворными и неадекватными запросам практики.

Возможные коррекции программ и учебных планов вузов в области экономической теории. В данном разделе мы не претендуем на то, чтобы предложить целостную систему рекомендаций в области организации учебного процесса и методики преподавания (эта тема вполне заслуживает особой разработки). Ограничимся лишь отдельными ремарками, касающимися только тех выводов, которые прямо вытекают из представленных выше рассуждений.1. Если мы планируем подготовку студентов, которые не будут в будущем профессионально заниматься экономикой, то для них, по-видимому, значимость курсов, коротко излагающих азы economics (этакую своеобразную «арифметику» функционирования рынка), окажется столь велика, сколь много эти курсы будут связаны с пониманием некоторых экономических реальностей. Но им в большей мере будет полезно узнать нечто иное, а именно: что такое экономическая жизнь в разных обществах, как она влияет на человека, почему так или иначе устроены эта жизнь и наше поведение, почему одни люди готовы на все ради денег, а другие ориентированы на социо-гуманитарные ценности; почему в США или России социальная защита развита минимально, а социальное неравенство высоко, а в Швеции или Финляндии высокая инновационность экономики достигается в рамках социал-демократической модели, когда топ-менеджер «Нокии» получает всего лишь в 10 раз больше рабочего, а не 1000 как в российских нефтяных кланах; почему несколько сот семей владеют тысячами миллиардов долларов, а более миллиарда жителей Земли живет в среднем на 70-100 центов в день; случаен ли был мировой экономический кризис 2008-2010 гг.; как и почему развивалась или оказывалась в кризисе отечественная экономика и каково ее место в глобальной хозяйственной системе... Для ответа на эти вопросы нужен особый курс экономической теории, основы которого ориентированы, скорее, на политическую экономию, и лишь дополнены economics.

С одной стороны, во всех вузах, где студент для своей будущей профессиональной деятельности должен получить знания о рыночной экономике, преподавание economics как одной из дисциплин, дающих знания об основных механизмах функционирования рынка и лежащих на стыке политической экономии и прикладных экономических наук, безусловно необходимо в развернутом виде. При этом для студентов экономических вузов следовало бы гораздо полнее, нежели в современных базовых учебниках, освещать теоретические основы economics (нынешний студент-экономист, научившись решать стандартные задачки, как правило, не может обосновать правомерность теории предельной полезности или факторов производства); указывать на все те практические и теоретические социально-экономические проблемы, которые лишь затрагиваются в базовом курсе, но анализируются на основе других теорий, поясняя, почему именно так обстоит дело; обязательно дополнить базовый курс основами не только неоинституционализма, но и классического институционализма, экономики развития и экономической компаративистики и т.д.

С другой стороны, для формирования студента-экономиста, способного осмыслить основные пласты глобальной экономики периода генезиса информационного общества и трансформации «постсоциалистического» мира, а также творчески и критически («отстраненно») анализировать сложные социально-экономические процессы современности (а тем более -- развивать экономическую теорию и вести содержательный анализ новых, ранее неизвестных теории эмпирических феноменов), необходимо полипарадигмалъное преподавание экономической теории. Оно должно начинаться с классической политической экономии и заканчиваться пост-классической политической экономией и включать широкий набор курсов по истории экономической мысли и сравнительному анализу ее основных современных течений.

В процессе преподавания экономической теории для решения этих задач можно предусмотреть следующие курсы (речь идет о подготовке специалистов в области экономической теории и экономистов-аналитиков).

Во-первых, курс «Классическая политическая экономия», предусматривающий раскрытие многообразия и точек соприкосновения основных школ политической экономии в решении важнейших вопросов экономической жизни, начиная с предмета и метода, включая трактовку таких понятий, как товар и стоимость, деньги, капитал, собственность, воспроизводство и т.п. Такой курс (особенно семинары, ролевые игры, диспуты) помогает студентам понять азы различных подходов к исследованию экономической жизни, аргументы и обоснование различных научных школ, научить студентов критически воспринимать те или иные взгляды, вести полемику, самостоятельно формировать предпочтения и аргументировать свою позицию, обладая минимально необходимыми для этого знаниями. экономия политический капитал

Во-вторых, курс «Пост-классическая политическая экономия», посвященный политико-экономическому исследованию современных рынка, денег, капитала, корпоративных структур, государства, глобализации и глобальных проблем, а так же социальных, политических, экологических и культурных аспектов экономики, включая экономические основы социальной структуризации, проблем взаимодействия экономики и технологических процессов.

В-третьих, курс «Введение в компаративистику (сравнительный анализ экономических систем)», дающий необходимый минимум знаний о реальном функционировании разнообразных экономических систем (развитых, развивающихся и т.п.) в условиях становления глобальной экономики. Основой для освоения этого курса послужат именно те знания, которые студент получит в процессе анализа различных политико-экономических подходов, разных трактовок экономических систем.

Продолжением данного курса может служить курс «Теория социально-экономических трансформаций», где также используется широкий спектр теоретических подходов (от марксизма и институционализма до традиционной микро- и макроэкономики). Главное внимание в рамках этого курса уделяется генезису глобальной экономики и качественным изменениям экономической жизни в процессе генезиса информационного общества, а так же проблемам эволюции отечественной экономики.

В-четвертых, для студентов-старшекурсников бакалавриата и студентов магистратуры может быть предложена система теоретических семинаров (методология экономической теории, соотношение и потенциал различных экономических теорий, глобальная экономика знаний). В рамках таких занятий студенты в значительной степени самостоятельно (но под руководством профессора), работая с источниками, статистическим материалом, ведя очные и заочные диалоги, готовя рефераты и коллективные проекты, смогут получить навык самостоятельной исследовательской творческой деятельности как будущие аналитики, консультанты, преподаватели.

На первый взгляд такой учебный план (минимум два уровня economics и два -- политической экономии, курс компаративистики и теории трансформаций, спецсеминары, итого около 8 часов в неделю на протяжении четырех семестров) покажется перегруженным теорией и не соответствующим интересам студентов¹⁶. Действительно, в большинстве случаев современный студент стремится получить в первую очередь определенный объем прикладных знаний и навыков, которые он мог бы использовать для работы бухгалтером, менеджером низшего или среднего звена и т.п. Но жизнь меняется. В недалеком будущем наиболее престижными станут специальности аналитиков и консультантов, а для них требуется, прежде всего, способность к самостоятельному мышлению, критическому освоению информации, то есть все то, что можно получить лишь в рамках фундаментальной полипарадигмалыюй подготовки.

Есть и еще одно, принципиальное соображение: образование есть фундаментальная общественная ценность (сфера формирования социально ответственной Личности, Гражданина), а не одна из сфер предоставления услуг на рынке и потому содержание образования (в единстве обучения и воспитания) не должно редуцироваться к краткосрочным трендам рыночного спроса.

Итак, если мы хотим выпускать не только узких специалистов по прикладным дисциплинам, готовых воспроизвести лишь основы black board economy и имеющих узкопрофессиональные знания, но и молодое поколение экономистов, способных анализировать все многообразие социально-экономической жизни, критиковать и творчески развивать существующие концепции (то есть творцов новых знаний), понимающих экономические основы социальных, политических и идейных противоречий в современном мире, мы должны дать им представление не только об economics, но и о всем комплексе современных социально-экономических теорий, о реальной сложности глобальной экономики на пороге нового тысячелетия. Иначе -- новый догматизм. Иначе -- умирание оригинальной отечественной социально-экономической теории и вчерашний день американской науки...

Данный текст по согласованию с авторами перепечатан из журнала «Горизонты экономики, №2(2012), в котором эта статья первично была опубликована, наряду с другими пленарными докладами Первого международного политэкономического Конгресса стран СНГ и Балтии (16-17 апреля 2012 г., г. Москва)

Литература

1. Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / Под ред. В.Л. Иноземцева. -- М.: Academia, 1999;

2. Социум XXI века: рынок, фирма, человек в информационном обществе / Под ред. А.И. Колганова. -- М.: ТЕИС, 1998.

3. Mulgan GJ. Communication and Control: Networks and the New Economics of Communication. -- Oxford: Polity, 1991. -- р.174;

4. Crawford R. In the Era of Human Capital. N.Y., 1991. -- p. 11.

5. Woodward К. (ed.) The Myth of Information. Nadison, 1980.

6. Печчеи А. Человеческие качества. М., 1985;

7. Фромм Э. Иметь или быть. М., 1990; Etzioni A., Lawrence P.L. (eds.Socio-Economics: Toward a New Synthesis. Armonk. N.Y., 1991).6 Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N.Y., 1976;

8. Naisbitt J. Megatrends. The New Directions, Transforming Our Lives. N.Y., 1984;

9. Sakaya T. The Knowledge-Value Revolution or a History of the Future. N.Y., Tokyo, London, 1991.

10. Toffler A. The Adaptive Corporation. Aldershot, 1985; Drucker P. Post-Capitalist Society. N.Y., 1993.

11. Ormerod P. The Death of Economics. 2d edition. -- N.Y., 1997. -- P. 176-177.

12. Wallerstain I. The Modern World System, vol. 1, 2. -- N.Y., 1974, 1980.13 Бузгалин А. Переходная экономика. -- М., 1994;

13. Бузгалин А., Колганов А. Теория социально-экономических трансформаций. -- М., 2003;

14. Бузгалин А. (ред.) Трансформационная экономика России. -- М., 2006.

Размещено на Allbest.ru