Политическая экономия в системе современных социально-гуманитарных знаний

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 330.101

Санкт-Петербургского государственного университета

Политическая экономия в системе современных социально-гуманитарных знаний

Смирнов И.К.

Определение предмета самодостаточной науки, так же как и территории суверенного государства, требует установление его границ, размежевания.

Граница есть то общее, что выходит за пределы предмета смежных наук и в то же время находится в нем. Невозможно определить предмет политической экономии не исследовав то общее (междисциплинарное), что выходит за пределы ее предмета и в то же время остается в нем.

Фундаментальные экономические категории обосновываются и выводятся из неэкономических, иначе они не были бы исходными, фундаментальными. Наполнение их неэкономического содержания экономическим можно считать завершенным тогда, когда это наполнение выходит за пределы политической экономии.

Нижней границей политической экономии является философия, верхней -- теология (религия), «боковыми» границами -- социология и юриспруденция.

Нельзя понять экономического содержания таких категорий как собственность, ценность, труд, благо, экономическая свобода, воля, ответственность, мораль, нравственность, экономическая справедливость и т.д. не поняв, что такое собственность вообще, ценность как таковая, труд как отчуждение и т.д. Нельзя понять единичное и особенное вне связи их со всеобщим.

Если политическая экономия переходит границы смежных гуманитарных наук, то и они переходят границы политической экономии, вторгаясь в ее пределы. Так правовое отношение становится экономическим в теории экономических прав собственности. Главная трудность заключается не в том, чтобы зафиксировать этот взаимопереход, а в том, чтобы раскрыть его содержание. Область междисциплинарных исследований -- самая сложная и многообещающая.

Необходимость четкого определения границ предмета и их преодоления существует не только в системе социально-гуманитарного знания, но и в системе самой экономической науки. И политическая экономия, и экономикс изучают экономическое движение. Но если экономикс изучает функционирование ставшей экономической системы в пределах своих границ, то политическая экономия -- систему, становящуюся и развивающуюся, преодолевающую собственные границы. Первая изучает правила, а вторая -- законы хозяйственной жизни.

Медленно, но заметно, и вполне определенно, отечественная экономическая наука, переживающая глубочайший кризис, покидает опасную зону выживания и переходит в новое состояние, которое можно было бы назвать самоопределением.

Это движение обнаруживает себя как в стремлении по-новому взглянуть на свое недавнее прошлое, так и в робких пока попытках определить свое место в современной мировой экономической науке в системе социально-гуманитарных наук и знаний.

Кратковременный период полного, панического отречения от советского, марксистско-ленинского этапа развития научных экономических знаний не может не смениться их объективным анализом и оценкой на основе истинных критериев.

И уже сейчас, в самом начале этой большой и абсолютно необходимой работы, становится очевидным, как много сделано советскими экономистами за 70-летний период нашей истории для вульгаризации, извращения, опошления и дескридитации экономического учения К. Маркса.

Разве не советские ортодоксальные марксисты взорвали фундамент марксистской экономической теории, провозгласив в противовес учителю в качестве основного экономического закона современного ему общества не закон стоимости, а так называемый закон прибавочной стоимости? Разве не они коренным образом извратили содержание этих абстрактнейших законов, объявив их законами революционного действия и хозяйственной практики? Разве Маркс открыл в корне противоречащий букве и духу его учения пресловутый закон соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил? Разве не нынешние отвергатели марксизма всей своей предшествующей деятельностью стремились превратить его в «груду костей», аморфное собрание безжизненных догм?

Таким образом, инвентаризация ценностей отечественной экономической науки связана, прежде всего, с восстановлением истины марксизма и определением его исторического места в системе экономических учений.

Конечно же, содержание советской экономической науки не сводилось к толкованию марксистского катехизиса. Она имела собственный предмет исследования и, в частности, породила различные экономические системы. Можно по-разному называть и относиться к той экономической системе, которая функционировала в нашей стране, но нельзя отрицать факт ее существования. Всем знаниям об этой системе мы обязаны экономической науке, и то, что, несмотря на огромные усилия и жертвы, мы не можем до сих пор разрушить ее до основания, свидетельствует не только о прочности этого основания, но и о том, что мы еще очень мало знаем о нем.

Поэтому вряд ли можно принять всерьез призывы реформаторов нашей науки выбросить за борт всю ту систему позитивных знаний об экономической системе, которую принято называть политической экономией социализма. То же самое относится и к исследованиям закономерностей развития и функционирования экономических систем, известных как системы современного капитализма и развивающихся стран. По своему теоретическому уровню многие из этих исследований ничем не уступают работам зарубежных ученых, а в некоторых отношениях превосходят их.

Нельзя не знать и не помнить, что многое из того, что обеспечило эффективное функционирование современной экономики в так называемых цивилизованных странах, было почерпнуто из опыта строительства новой экономической системы в нашей стране. Нельзя забывать о том, что работы ряда советских ученых оказали положительное влияние на развитие мировой экономической науки.

Зашоренность, чрезмерная идеологизированность, самоизоляция, амбициозность вульгаризированного официального марксизма нанесли огромный ущерб развитию экономической науки в СССР.

Но не меньший ущерб может нанести и уже наносит некритическое, всеядническое, идолопоклонническое отношение к западным экономическим теориям, направлениям и школам. Этот ущерб проявляется в резком снижении теоретического уровня и падении количества фундаментальных экономических исследований, в засилии в высших и средних специальных учебных заведениях чрезмерно формализованных и лишенных какого-либо реального содержания программ по экономике, неэффективности, пробуксовке и провалу проводимых в стране экономических реформ, теоретическую основу которых составляют абстрактные иноземные модели, механически перенесенные на специфическую российскую действительность.

Располагая определенным теоретическим наследием и научным потенциалом, используя богатства мировой экономической мысли и мирового опыта хозяйствования, исходя из специфики своего предмета, отечественная наука должна определить свое место в системе социально-гуманитарных наук, изучающих развитие российского общества во имя всестороннего развития человека. Она должна это сделать сегодня, если действительно хочет остаться наукой. К сожалению, многовековой спор о предмете политической экономии и сегодня еще далек от своего завершения.

Некоторые исследователи вообще отказывали политической экономии в самостоятельности, другие раздвигали границы ее предмета настолько, что он поглощал все социально-экономические науки, так или иначе изучающие целесообразную человеческую деятельность.

Одним из распространенных определений ее предмета сегодня является исследование хозяйственной или экономической деятельности, элементарной формой которой выступает труд. Поэтому началом политической экономии объявляется исследование труда и знание о нем. Но сам труд как явление деятельности человека многогранен. Он может исследоваться как естественный процесс, как философская, социальная, экономическая категория. Таким образом, для того, чтобы добраться до труда как экономической категории, надо вывести его из сферы естественных и специальных социально-гуманитарных наук и ввести в сферу науки экономической. Как тут не вспомнить слова Джона Стюарта Милля о том, что «...нельзя быть хорошим политико-экономом, не будучи в то же время чем-нибудь, кроме того»1. Можно, конечно, труд не выводить, а взять его непосредственно в экономическом определении. Однако результаты первого и второго подхода к его исследованию будут существенно разниться. Первый подход в исследовании труда являет Г. В. Ф. Гегель, второй -- А. Смит и К. Маркс.

Начальная гегелевская триада -- потребность, труд и наслаждение -- развертывается в другую -- обладание орудием, процесс самого труда, обладание продуктами труда.

Человек выделяет себя из царства природы и вступает с последней во внешнее отношение, когда он начинает мыслить. Началом процесса мышления является знание в форме представления. Человек как бы фотографирует внешнее, формирует его идеальный образ, делает его своим, внутренним, присваивает идеально.

На каком-то этапе мышление приобретает определенность воли. Это происходит тогда, когда мышление как идеальный образ внешнего обнаруживает стремление снова стать внешним, приобрести реальность, наличное бытие. Человек начинает отличать себя от самого себя, соотноситься с собой, определять себя как лицо или личность.

Таким образом, на первом этапе мышление есть деятельность, но деятельность теоретическая, на втором этапе оно становится деятельностью практической или процессом труда. Этот процесс оказывается реализацией идеального, объективизацией субъективного. Следовательно, продукт труда -- это овеществленная мысль, овеществленная воля. Это понятие -- богаче марксового овеществленного труда, застывшего процесса труда, поскольку представление о цели наличествует до того, как начинается ее реализация, начинается собственно процесс труда. Это обогащение понятия достигается за счет того, что оно выводится из другой области гуманитарного знания и содержит это знание в себе в снятом виде.

Лицо, личность делает свою волю вещью или вещь своей волей. Отношение личности к вещи как к своей, как к себе, т.е. ее присвоение, определяется как собственность. Является ли данное определение произвольным? Да, если мы его берем непосредственно. Оно является обоснованным, доказанным, если мы его выводим. И здесь на помощь экономической науке приходит другая область гуманитарного научного знания -- лингвистика с ее этимологией.

Известно, что формы мысли выявляются и отлагаются в человеческом языке. Не случайно в русском языке существовало слово «собь», «собина». «По какой причине, -- спрашивал В. Даль, -- мы «свой» заменили «собственным»? Или это высокий слог?.. Земля ему собственно принадлежит (не по-русски), земля -- это собина его, или просто она его»[2] .. Таким образом, общение с языкознанием обогатило экономическое знание новой фундаментальной категорией или, по крайней мере, обозначило ее символом.

В понятии собственности как присвоения стороны отношения строго определены. Это, с одной стороны, -- личность, с другой -- овеществленная воля. Другими словами, собственность -- это наличное бытие личности. Без собственности нет личности, и наоборот.

Вещь становится своей не только в результате трудовой деятельности. Точнее, трудовая деятельность не единственная форма практической деятельности, в результате которой вещь реально становится своей. Личность может поместить свою волю в вещь путем простого объявления ее своею. При этом предполагается, что вещь не обременена волей другой личности, т. е. является ничьей, бесхозной.

Лицо объявляет вещь своею прежде всего путем вступления во владение ею. Этот акт есть отчасти непосредственный физический захват, отчасти формирование, отчасти просто обозначение владения. Эти способы являются продвижением понятия собственности от простого к сложному, от определения единичности к определению всеобщности.

Физический захват может иметь место лишь по отношению к единичной вещи (яблоко, книга, напиток). Личность здесь берет во владение не более того, чем то, чего она касается своим телом, не более того, что она может, например, унести.

Формирование перестает быть ограниченным физическим присутствием личности в этом пространстве и в этом времени (обработка земли, возделывание растений, создание устройств для пользования стихийными силами). Здесь труд определяет себя через вступление личности во владение вещью.

Вступление во владение посредством обозначения есть его наиболее полное определение, ибо оно содержит первые два в себе в снятом виде. Вещь обозначается как своя. Понятие знака состоит именно в том, что вещь считается не тем, что она есть, а тем, что она должна означать. Кокарда, например, обозначает принадлежность лица к армии определенного государства, хотя как таковая она есть лишь кусок металла определенной формы.

Объявление вещи своею означает отрицание различия между нею и личностью и утверждение их тождества. Это тождество достигается в процессе потребления. Последнее есть реализация потребности личности посредством изменения, уничтожения, поглощения вещи. Я съел яблоко, и оно стало мною. Это -- единичное потребление. Однако, есть вещи, которые нельзя потребить в одном акте. Их потребление представляет ряд последовательных актов удовлетворения длительной потребности. Такое потребление называется пользованием. Например, я пользуюсь своим костюмом до тех пор, пока не удовлетворю свою потребность в нем.

Наконец, есть вещи, которые нельзя в процессе потребления уничтожить, т.е. сделать тождественными себе. Они непрерывно возобновляются. К таким вещам относится, например, земля в процессе ее сельскохозяйственного использования. Такую вещь нельзя потребить полностью, в полном объеме. Следовательно, нельзя в полном объеме вступить во владение этой вещью, стать ее полным собственником. А неполный собственник -- это не собственник вообще.

Данное противоречие разрешается переходом к понятию ценности. Ценность является фундаментальной категорией экономической науки и универсальной категорией всей системы социально-гуманитарных знаний. Различное понимание этой категории определило два разных направления экономической науки -- теорию трудовой стоимости и теорию предельной полезности.

Как справедливо заметил Д. Рикардо, «ничто не порождало так много ошибок и разногласий, как именно определенность понятий, которые связывались со словом «стоимость»«[3] .

Большинства этих ошибок и разногласий можно было бы избежать, если бы экономические теории ценности, аксиология и утилитаризм образовали единую систему знаний как основы философии экономики.

Различное толкование категории ценности в отечественной экономической литературе в значительной степени связано с первым русским переводом «Капитала» К. Маркса, где немецкое слово Wегt было ошибочно переведено как «стоимость» (Соstеn).

Думается, что прав был М.И. Турган-Барановский, предложивший рассматривать стоимость и ценность как два полюса одного и того же отношения -- хозяйственной деятельности. Если стоимость характеризует затраты, связанные с этой деятельностью, то ценность -- полезный результат. Стремление «при наименьшей затрате достигнуть наибольшей суммы хозяйственной пользы» является основным принципом всякого хозяйствования.[4]

Интересно, что исследование диалектики стоимости привело К. Маркса к отрицанию труда как ее единственного источника и к утверждению, что в действительности, а не в абстрактном движении стоимость конституируется тремя факторами производства.[5] С другой стороны, эволюция теорий маржинализма привела к отрицанию полезности как единственного источника ценности и фактора ценообразования. Две теории ценности синкретизировались в учении А. Маршалла и наших выдающихся соотечественников Л. В. Канторовича и В. В. Новожилова.

Потребительские блага определены качественно и количественно, и удовлетворяют специфические потребности, т. е. обладают специфической полезностью. Но если отвлечься от качественной определенности, то остается определенность только количественная. Остается полезность вообще, вещь вообще или всеобщая вещь. Точно так же, если отвлечься от специфичности потребностей, которые удовлетворяют различные вещи, то остается потребность вообще или всеобщая потребность. Всеобщая вещь удовлетворяет всеобщую потребность.

Всеобщность вещи, простая определенность которой проистекает из ее единичности, но так, что при этом абстрагируются от ее специфического качества, есть ценность веши. Другими словами, ценность -- это то, что является общим для качественно различных вещей, удовлетворяющих специфические потребности.

«Ценность вещи, -- писал Г.В.Ф. Гегель, -- может быть очень различной в отношении к потребности, но если мы хотим выразить не специфическую, а абстрактную сторону ценности, то это будут деньги»[6].

В качестве полного собственника лицо потребляет не просто вещь как таковую, но и ее ценность. Если пользователь земельного участка не может его продать или заложить, он не является его собственником. Если он может сделать и делает это, он полностью потребляет свой участок и становится его полным собственником. Тем самым разрешается отмеченное выше противоречие.

Продажа или залог является формой полного или частичного отчуждения вещи как своей. Последнее есть волеизъявление личности и означает, что она не хочет более рассматривать вещь как свою.

Это третий момент становления собственности. Непосредственное вступление во владение, т. е. выход воли из себя и переход в вещь, есть первый момент; потребление, т. е. пребывание воли в вещи -- второй; отчуждение, т. е. возвращение воли к себе -- третий.

Следует обратить внимание на то, что данные моменты нельзя располагать произвольно. Третий момент есть единство первых двух, их отрицание, снятие -- вступление в собственность посредством ее отчуждения. Вместе с тем первые два в снятом виде присутствуют в третьем. Действительно, продажа вещи означает непосредственное вступление во владение ею через обозначение деньгами и в то же время ее потребление как ценности.

До сих пор собственность рассматривалась в качестве отношения лица к вещи как к своей. Но в действительности это отношение имеет место только тогда, когда оно признается другим лицом или лицами. Я отношусь к вещи как к своей только потому, что другие относятся к ней как к не своей. Я присваиваю потому, что другие отчуждают, и наоборот, другие присваивают потому, что я отчуждаю. Моя собственность представляет, таким образом, не только наличное бытие моей личности, моей воли, но и наличное бытие всех других личностей, т. е. общества. Здесь в зародыше обнаруживает себя противоречие, которое в дальнейшем развивается в противоречие между собственностью частной и общественной, и именно здесь собственность приобретает определенность социальной категории.

Присвоение через отчуждение и наоборот реализуется в обмене. Обмен и есть необходимая форма существования собственности. Поэтому ликвидация обмена непосредственного или опосредствованного деньгами означает ликвидацию конкретного понятия собственности, ликвидацию наличного бытия личности. Отсюда следует, что развитие обмена, рыночных отношений, есть необходимое условие развития собственности, личности. Опосредствуясь этими экономическими отношениями, собственность становится экономической категорией. Очевидно, что такое экономическое понимание собственности, полученное выведением ее из сфер неэкономической деятельности человека, изучаемой смежными с экономической социально-гуманитарными науками, намного богаче полученного непосредственно. Одним из таких широко распространенных непосредственных определений собственности в качестве экономической категории является определение ее как отношение между людьми по поводу вещей. Бедность этого определения вопиет, поскольку стороны отношения и само отношение суть голые абстракции. Что представляют из себя люди как стороны отношения собственности? Что представляет из себя вещь, по поводу которой они общаются? Каково содержание их общения? Стороны отношения собственности предлагают определять как субъект и объект. Однако объект как таковой лишен момента субъективности, что очень важно для понимания отношения собственности. Что же касается субъекта, то он определяется только как внешне противостоящее объекту. Субъект еще не личность или уже не личность. Конечно, субъектом является юридическое лицо. Однако это не то лицо, не личность, являющаяся стороной экономического отношения собственности. Это сторона отношения собственности как юридической категории.

Присваивать, владеть, потреблять, отчуждать вещь может непосредственно только личность. Вместе с тем эта деятельность личности может иметь место только тогда, когда она признается другой личностью, семьей, коллективом, обществом, государством. Это признание находит выражение в нормах поведения человека, т.е. нормах права, морали, нравственности, религии.

Право обнаруживает себя вначале в договоре как признании отношения собственности. Сам обмен как необходимая экономическая форма существования есть договор и его реализация. Договор устанавливает единство различных воль, сохраняющих свои самостоятельность и своеобразие. Каждый из договаривающихся становится, остается собственником и утрачивает собственность в одно и то же время в одном и том же отношении. Слагается тождественная воля двух собственников или общая воля, которая в дальнейшем развивается в истинную, всеобщую волю разума. Тем самым получает новое развитие понятие собственности, выходящее за пределы экономического.

И опять-таки не требуется особых доказательств для утверждения, что экономическое понятие собственности получает полноту конкретности не только тогда, когда оно выводится из приграничных социально-гуманитарных наук, но и тогда, когда оно вводится туда.

В связи с таким пониманием собственности возникает актуальная и интереснейшая в теоретическом плане проблема -- человека как собственности самого себя.

Является ли он как личность только одной стороной отношения собственности или он может быть и той и другой в одно и то же время в одном и том же отношении, т. е. быть не стороной, а отношением собственности в целом.

Конечно, человек как личность непрерывно присваивает в самом себе самого себя, мысля о самом себе. Мышление всегда есть присвоение, а мышление о самом себе -- присвоение самого себя, хотя и идеальное. Это мышление о себе и о внешнем есть человек-личность как внутренняя, духовная, интеллектуальная собственность. Присвоение человеком созданных им самим вещей есть также присвоение им самого себя. Личность непосредственно владеет собой, потребляет себя и пользуется собой.

Но может ли она отчуждать себя?

То, что человек может быть отчуждаемым как личность, бесспорно. Примерами отчуждения личности служит рабство, крепостничество, неспособность обладать собственностью, несвобода собственности и т.д. Отчуждение разумности интеллекта, моральности, нравственности, религий происходит в суеверии, в признании за другими авторитета и правомочия определять и приписывать мне, какие поступки мне следует совершить.... Примером отчуждения своих способностей через обмен служит наемный работник, будь он дворником или президентом страны. Другими словами, человек может отчуждать отдельные виды, направления своей деятельности. Он может отчуждать и часть своего тела, например, продать свою почку, часть кожи, роговицу глаза и т. д.

Но может ли человек отчуждать себя в полном объеме как всеохватывающей тотальной деятельности? Может ли он в полном объеме отчуждать не только наличное бытие своей души -- тело, но и самоё душу? Вопрос архисложный, выходящий далеко за пределы экономической науки и других социально-гуманитарных наук. Можно, конечно, продать свою душу дьяволу, как это сделал легендарный алхимик и астролог Иоганн Фауст, можно пожертвовать жизнью, закрыв своим телом амбразуру дота, как это сделал легендарный Александр Матросов, можно, наконец, лишить себя жизни как заурядный самоубийца. Но каково философское, экономическое, правовое, нравственное, этическое, религиозное содержание этой отчуждающей себя деятельности человека? Очевидно, что это не внешнее полагание воли, не наличное бытие личности. Это и не диалектическое единство противоположных воль, которое находит отражение в обмене. Воля может сделать чуждым себе только то, что действительно внешне для нее, что не составляет ее субстанциальной сущности. Кроме того, следует различать возможность действия и признание в праве, его правомерность Естественное право не признает отчуждения личности, свободы воли, разумности, самостоятельности нравственных и религиозных убеждений человека. Религия не признает самоубийств.

Казалось, подобного рода абстрактные рассуждения далеки от реалий практики. Однако без такого рода абстракций невозможно решить целый ряд крупных задач хозяйствования человека в таких конкретных сферах его практической деятельности, как наука, образование, культура, искусство, военное строительство, война и т. д.

Вся система хозяйственных, экономических отношений людей, определяющая предмет экономической науки, является системой отношений собственности. Человек трудится, производит, чтобы потреблять, присваивать, отчуждать, чтобы непрерывно воспроизводить себя как производящего и присваивающего. Эта его деятельность опосредствуется трудовыми, технологическими, производственными, экономическими, хозяйственными отношениями. И все это опосредствование есть не что иное, как движение собственности, начиная от простого присвоения природы в процессе труда и кончая освещением этого движения нормами права, морали, нравственности, религии. Человек -- начало этого движения и его результат. Он цель, средство, самоцель, высшая ценность и самоценность.

Самостоятельность экономической науки проявляется в том, что изучение отношений собственности в отличие от других наук полностью охватывает содержание се предмета, а несамостоятельность -- в том, что стремление изучить отношения собственности в полном объеме выводит ее за пределы собственного предмета.

Экономическая наука изучает лишь частную собственность как наличное бытие личности. Вне пределов ее предмета находится собственность семейная, коллективная, государственная, поскольку стороной отношения здесь выступает не личность непосредственно, а субъект, гражданин, юридическое лицо. Но частная собственность всегда социально определена, т.е. опосредствована отношениями семейными, общественными, государственным вмешательством. Поэтому отношения частной собственности должны рассматриваться в экономической науке как абстракция или, что то же самое, как зародыш отношений семейных, гражданско-правовых, государственных.

На наш взгляд, совершенно правильно определяет границы экономического исследования Й. Шумпетер. «Если нам удастся, -- писал он, -- выявить определенную причинную связь между двумя явлениями, то наша задача будет решена в том случае, когда явление, выполняющее в этой причинной связи роль «основания», будет явлением неэкономического порядка. И здесь мы сделали бы как раз то, что могли бы сделать, будучи политэкономами, и нам осталось бы лишь передать слово представителям других дисциплин. Если же само это «основание» имеет экономическую природу, то нам следует продолжать попытки объяснить его до тех пор, пока мы не натолкнемся на явление неэкономического порядка. Сказанное относится как к общей теории, так и к любому конкретному случаю» [7].

Имея общий, единый предмет исследования, традиционно под разными названиями экономическая наука делится на теоретическую и прикладную. В свою очередь, в первой различается система знаний о статичной и динамической экономике. Исследование статичной экономики предполагает изучение условий функционирования и устойчивости хозяйственных систем, оформляющееся в теорию консенсуса или взаимозависимости экономических явлений. Система знаний такого рода определяет основное содержание «экономикc». Исследование же динамичной экономики находит выражение в изучении условий и причин нарушения равновесия системы, законов перехода от одного состояния равновесия к качественно новому. Полученные в процессе такого исследования данные составляют содержание теории экономического развития.

Было бы ошибочным противопоставлять эти два раздела теоретической экономики, но нельзя не замечать и их существенных различий. Первый есть теория ставшей, функционирующей, социально определенной экономической системы. Второй -- становящейся системы, которая определена лишь идеально. Первая описывает, объясняет экономическую жизнь и отвечает на вопрос, что может быть (позитивная экономическая теория). Вторая, изучая экономическую действительность, отвечает на вопрос, что должно быть и что для этого надо сделать (нормативная наука).

Применение теорий функционирования ставших, определенных экономических систем к нашей экономической действительности, которая есть переход от чего-то неизвестного к чему-то неизвестному, просто абсурдно. Более того, это чревато такой же дискредитацией позитивной экономической теории, каковая имела место по отношению к теории развитого социализма при отсутствии самого социализма.

Не исключено, что многое из «экономикc» будет востребовано в нашей стране в будущем, но для того, чтобы утверждать это более или менее уверенно, необходимо для начала хотя бы идеально определить будущее. Сегодня нам как никогда нужна теория экономического развития, и именно на ее разработку должны быть направлены усилия политэкономов. И совершенно очевидно, что успешное решение этой задачи невозможно без интеграции специальных знаний, системы социально-гуманитарных наук.

Экономическое развитие есть определенное развитие вообще, а последнее -- определенное движение вообще, изменение.

Необратимость, направленность, закономерность экономических изменений придает им определенность экономического роста и развития. Рост определяется количественными изменениями, развитие -- качественными. политический экономия собственность формация

Если экономическое развитие обратимо, то оно характеризуется как процесс функционирования, т.е. циклического воспроизводства. При отсутствии закономерности изменения приобретают характер случайных процессов катастрофического типа. Отсутствие направленности исключает возможность накопления изменений. Развитие экономической системы может вести к повышению уровня ее организации (прогресс) и наоборот (регресс). Изменения могут образовывать и тупиковые ситуации при сохранении общего уровня или высоты организации системы (застой).

Экономическое развитие как общественная форма движения включает в себя цель, средство, результат и сам процесс. Как сознательное качественное изменение системы экономическое развитие является не чем иным, как реформированием. Поэтому теорию экономического развития можно рассматривать как теорию экономических реформ.

Экономическое движение может рассматриваться на разных стадиях становления целокупности: на уровне трудовых, технологических отношений, хозяйственного механизма. Это движение является по преимуществу механическим. Оно, как известно, характеризуется перемещением внешних по отношению друг к другу тел в пространстве, например, перемещением работников и средств производства в поисках оптимальных комбинаций. Эти комбинации могут быть чисто техническими (комбинации средств производства), технологическими (комбинации средств производства и людей) и экономическими (комбинации экономических ресурсов, обеспечивающих максимальную выгоду, полезность).

На уровне хозяйственного организма экономическое движение есть не просто движение перемещения, присоединение внешних по отношению друг к другу частей целого, а развитие от абстрактно-всеобщего к конкретно-всеобщему. Принципом механизма является соединение (синтез) или разъединение (анализ) готовых, заранее данных частей в целое. Движение организма есть возникновение, порождение частей (органов) из некоторого вначале недифференцированного целого. Здесь неразвитое целое предшествует своим собственным развитым частям -- органам. Здесь каждую часть можно понять только по ее роли и функции в составе целого, вне которого она просто не существует. Анализ и синтез организма образуют единство противоположностей, единство разнонаправленных движений.

Самым сложным и богатым по содержанию является движение, развитие от одной органической экономической системы к другой. Сложность заключается, прежде всего, в ответе на вопрос, можно ли рассматривать движение хозяйственного организма в качестве самостоятельного или оно есть момент другого движения, а сам хозяйственный организм -- момент другого, поглощающего его органического образования. Думается, что хозяйственный организм следует рассматривать как часть такого организма, который образует общественная система. Вне организма орган не существует, любое изменение в первом сказывается на втором, и наоборот. Поэтому понять в полном объеме развитие хозяйственного организма, его законы вне движения общественной системы в целом невозможно.

Глубочайший кризис нашего общества не мог не поразить господствующую теорию общественного движения и не породить объективных требований разработки новой. Но очевидно, что новая парадигма развития общества обозначит свое начало, прежде всего, как результат, итог и диалектическое снятие всех предшествующих ей теорий социального движения. В их числе: первые линейные интерпретации истории, изображавшие ее либо как постепенное удаление человечества от золотого века, либо как постепенное приближение его к царству божьему на земле; зародившиеся еще в древнем мире теории исторического круговорота, утверждавшие, что общество движется по замкнутому кругу с постоянным возвращением вспять к исходному состоянию и последующими циклами возрождения и упадка; теории общественного прогресса, согласно которым общество развивается в направлении от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному. Социальные доктрины Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, А.Д. Тойнби основывались на идее обособленных локальных культурно-исторических типов (цивилизаций), которые, подобно живому организму, находятся в непрерывной борьбе друг с другом и внешней средой. Борьба и вытеснение друг друга, смена культурно-исторических типов и определяет ход истории.

Однако наиболее полной и завершенной теорией экономического и общественного развития в целом явилась теория общественных формаций К. Маркса.

В современном обществоведении обозначился ряд направлений разработки концепции неформационного развития общества, в том числе мироисторический, глобально-экономический, социально-культурный, философско-антропологический, социобиологический, экологический и др.

Для теории экономического развития наибольший интерес представляет цивилизационное направление, в рамках которого имеются различные подходы и школы.

Представители цивилизационного направления, равно как и другие теоретики неформационного развития, прежде всего, отвергают претензии марксистской теории на ее универсальность и завершенность. Эту критику можно было бы признать справедливой, если бы основоположники марксизма утверждали нечто подобное или, если бы эти претензии вытекали из их теории. Однако у К. Маркса помимо учения о пяти общественно-экономических формациях мы встречаемся и с понятиями трех этапов исторического развития (доклассовое, классовое и бесклассовое общество), с выделением общества доисторического и общества, с которого начинается собственно история человечества, с категорией азиатского способа производства и т. д. Основатели марксизма никогда не претендовали на завершенность своей теории и тем более на абсолютную истину, ибо это в корне противоречило их методу исследования.

Сторонники цивилизационного направления видят преимущества своей теории в том, что она в качестве начала экономического движения ставит человека, в то время как теория формационного развития игнорирует его. Однако дело обстоит далеко не так. И первая, и вторая теории в качестве исходного пункта развития определяют человека, но делают это по-разному: формационная теория рассматривает его и как производительную, и как потребительную силу одновременно, цивилизационная же теория -- только как силу потребительную. Очевидно, что первое экономическое определение человека богаче второго.

Другим аргументом противников теории формационного развития является утверждение, что эта теория опровергнута самой жизнью. Но кто же из серьезных оппонентов будет отрицать, что исследованный К. Марксом капитализм существовал в действительности, что ему предшествовали другие экономические системы. А разве кризис социально-экономической системы в бывшем СССР и странах Восточной Европы не является подтверждением фундаментального положения формационной теории о невозможности перепрыгивания через объективно определенные ступени исторического развития? Разве общее направление движения человечества опровергло открытый и раскрытый К. Марксом экономический закон движения современного ему общества? Теория формационного развития доказала свое право на существование не в меньшей степени, чем другие научные теории. И если говорить об основном направлении разработки новой парадигмы развития общества, то им, конечно, должно быть не абсолютизирование той или иной концепции, а процесс и результат многопланового соотношения соперничающих теорий, отражающих многовариантность социального движения. При всем при том это движение не хаотично, а закономерно, и конечной задачей социально-гуманитарных наук является исследование его основных законов.

Экономические законы, конечно, отличаются от законов природы, но это отличие видовое, а не родовое. И те и другие принадлежат к сущности одного и того же порядка. И те и другие представляют в начале своего движения нечто устойчивое, положительное, сохраняющееся в явлении, затем казуальную связь разных сторон явления и, наконец, противоречие. Но если закон есть движение, осуществляющееся в разных сферах, то естественно предположить переход законов одной сферы в законы другой, законов неэкономических в экономические, и наоборот. Исследование этих переходов столь же необходимо для доказательства истинности экономических законов и познания их содержания, сколь выведение экономических категорий из неэкономических. Долгое время мы критиковали так называемых вульгарных экономистов за то, что они пытались вывести экономические законы непосредственно из природы человека. Но ведь именно таким образом был открыт и обоснован знаменитый первый закон Госсена, который называли основным законом полезности и который на многие годы определил развитие маржиналистских теорий.

В середине XIX века физиолог и анатом Э. Вебер и физик Г. Фегнер открыли психофизический закон, устанавливающий связь между интенсивностью ощущения и силой вызывающего его раздражителя. Исходя из того, что оценка полезности экономических благ и есть оценка ощущения раздражителя, Госсен сформулировал свой первый закон, согласно которому полезность последующих единиц материальных благ, потребляемых в одном непрерывном акте потребления, непрерывно убывает. Предельным пунктом этого убывания является достижение полного насыщения. При повторных актах потребления убывает полезность первых единиц по мере увеличения этих актов. Что же касается второго закона Госсена, характеризующего рациональное или оптимальное потребление, то, выходя за пределы экономики, он стал законом человеческой деятельности в любой сфере, законом выбора, рационального поведения вообще. Это одно из явлений, получивших название экономического империализма.

Ни один экономический закон в чистом виде не действует. В действительности он всегда закон социально-экономический. Это не значит, что всеобщие, общие, «чистые» законы лишены какого-либо содержания и значения. Они являются необходимыми абстракциями, ступенями познания конкретных, действительных, действующих законов. Это познание начинается с определения первого, основного закона системы, который есть закон ее первого явления. Применительно к экономической системе вообще -- это закон собственности в элементарной форме труда. Его юридической формой является право собственности на продукт своего труда. Развитие отношений собственности есть конкретизация ее первого закона, развертывание его в закон движения экономической системы. Выведение, обоснование, раскрытие этого закона выходит за пределы данной статьи. На данном этапе исследования его можно определить в качестве тенденции или гипотезы как закон обобществления труда, собственности как наличного бытия личности. Это, конечно, не означает законодательной отмены частной собственности и утверждение собственности общественной. Последняя в традиционном понимании вообще бессмысленна.

Действительно, под общественной собственностью можно понимать право индивида либо на все, либо на часть общественного богатства. В первом случае каждый в качестве собственника исключает всех других и общественная собственность становится невозможной, во втором -- она определяется как собственность частная.

Под обобществлением мы понимаем такую ступень развития личности и общества, когда снимается ограниченность наличия благ как одной стороны отношения собственности, и тем самым снимается ограниченность другой стороны как частного собственника. В этом гипотетическом случае снимается само понятие собственности и политическая экономия лишается своего специфического предмета, растворяясь в системе социально-гуманитарных знаний.

Литература

1. Милль Дж. С. О. Конт и позитивизм. - СПб., 1867. - С.75-76.

2. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.IV. - М., 1955. - С.253.

3. Туган-Барановский. Основы политической экономии. - Пг., 1917. - С.39-40.

4. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. III. - С. 536.

5. Гегель Г.Ф. Философия права. - М., 1990. - С. 119.

6. Шумпетер Й. Теория экономического развития. - М., 1982. - С.59

Аннотация

В статье определяются границы предмета политической экономии и смежных социально-гуманитарных наук, раскрывается его содержание как интегрального развивающегося понятия собственности

Ключевые слова: предмет политической экономии, граница предмета политэкономии, междисциплинарность, мышление, воля, присвоение, отчуждение, функционирование экономической системы, развитие экономической системы, механическое развитие экономической системы, органическое развитие экономической системы

Размещено на Allbest.ru