Факторы и направления стратегии развития основных стран-"игроков" в Азиатско-Тихоокеанском регионе

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 327

Санкт-Петербургский государственный аграрный университет

ФАКТОРЫ И НАПРАВЛЕНИЯ СТРАТЕГИИ РАЗВИТИЯ ОСНОВНЫХ СТРАН-«ИГРОКОВ» В АЗИАТСКО-ТИХООКЕАНСКОМ РЕГИОНЕ

Владимир Александрович Ремнев

По мнению аналитиков института экономики в Москве, перспективы развития российских внешнеэкономических связей (ВЭС) и положение нашей страны в мировом хозяйстве находятся в прямой зависимости от реализации одной из двух моделей экономической стратегии - продолжение инерционного курса с опорой только на топливно-сырьевые ресурсы или решительный поворот к последовательному формированию инновационной экономики, ориентированной на использование интеллектуального потенциала и коренную модернизацию материально-технической базы, особенно в отраслях обрабатывающей промышленности [5, с. 124].

По мнению автора, стратегической слабостью дальневосточного региона России и Сибири является разительный дисбаланс между богатыми природными ресурсами и большим ресурсным потенциалом экономического развития региона и его малонаселенностью. Роль внешней торговли в экономике Дальнего Востока значительно больше, чем в экономике Сибири, - соответственно около 15 и 10% регионального внутреннего валового продукта (ВВП). Особенно значительным этот разрыв стал после августовского кризиса 1998 г., когда начало постепенно возрастать значение внутренних факторов в обеспечении хозяйственной динамики регионов. В Сибири прирост промышленного производства обеспечивается главным образом за счет собственных инвестиций. На Дальнем Востоке же ситуация, хотя немного и качнулась в сторону возрастания значимости внутренних факторов развития, все же остается и будет оставаться прежней - решающая роль на длительную перспективу будет принадлежать факторам внешним. По мнению политолога В. А. Корецкого, чем более Россия демонстрирует свою экономическую мощь и политическую волю, тем более глобализация «отступает от нее», и тем более сама Россия оказывается способной использовать преимущества глобализации в своих национально-государственных интересах [4, с. 13].

По его оценке, прогрессирующая многосубъектность глобальной сцены, фактическая утрата государствами контроля над финансовой сферой существенно повысили фактор социально-экономической неопределенности [Там же, с. 18]. Также существуют большие геоэкономические, административные и ресурсные различия между регионами внутри Дальневосточного экономического района. Приморье, Амурская область, Хабаровский край, Сахалин непосредственно используют морские выходы на региональные и мировые рынки и в торговом и инвестиционном отношении тяготеют к Японии, Китаю, Южной Корее. Северо-восток Дальневосточного региона, напротив, имеет менее выгодное географическое положение, магаданская и чукотская экономика нацелена на сотрудничество с США.

Эти различия между Сибирью и Дальним Востоком России необходимо учитывать при разработке стратегии экономического развития России в свете задач ее (стратегии) адаптации к вызовам глобализации и тихоокеанского регионализма [7, с. 186-187].

По прогнозам перспектив социально-экономического развития России, дальнейшее следование инерционному сценарию ведет к затуханию среднегодовых темпов экономического роста с достигнутых в 20012005 гг. 6,1% до 2,8-3,2% и снижению возможностей повышения жизненного уровня населения. По мере исчерпания разведанных запасов топлива и сырья при увеличении спроса на них внутри страны вырисовывается также перспектива резкого сокращения темпов роста экспорта до 3-4% в год (за 2001-2005 гг. - 8% по физическому объему), что, естественно, приведет к существенному ослаблению позиций России в системе мирохозяйственных отношений [10, с. 8-9].

Карл Маркс связывал развитие капиталистического способа производства с мировым рынком, по его словам, «имманентная для последнего (капиталистического способа производства) необходимость производить в постоянно увеличивающихся масштабах ведет к постоянному расширению мирового рынка, так что в этом случае не торговля революционизирует промышленность, а промышленность постоянно революционизирует торговлю. И торговое господство теперь связано с еще большим или меньшим преобладанием условий крупной промышленности» [6, с. 366].

Маркс предугадал ряд глубинных, устойчивых тенденций социально-экономического развития общества - к централизации и концентрации капитала, к превращению всех средств труда в средства комбинированного общественного производства, к втягиванию всех народов земли в «сеть мирового рынка» [Там же, с. 772], что, по оценке политолога В. Корецкого, привело к изменению всей капиталистической социально-экономической системы [4, с. 21].

Проблема происхождения оптимального соотношения центра и регионов имеет для России особо важное значение. В конечном итоге, это - проблема, от правильного решения которой зависит сохранение геополитической целостности России, ее государственности.

Либерализация экономики России в тихоокеанском регионе носит и будет носить соревновательный характер со странами-соседками. В связи с этим отмечается: «Очевидно, что в нынешних условиях внутриполитического и экономического кризиса Россия не может себе позволить шаги, которые может делать благополучное в плане внутренней стабильности государство. Это относится к попыткам как можно быстрее любой ценой включиться в экономическое сотрудничество в северо-восточной Азии (СВА), широко открыв двери для внешнего мира в Сибири и на Дальний Восток. Такая открытость полезна и эффективна только в том случае, когда государство в состоянии определять, устанавливать и жестко контролировать условия сотрудничества, как для местных участков, так и для иностранных партнеров» [9, с. 40].

Все это нужно учитывать при разработке стратегии вхождения России в систему глобализации, в систему финансовой, социально-экономической интеграции Северо-Восточной Азии, Южно-Восточной Азии (не забудем финансовый кризис в 1997-1998 годах) и всех стран тихоокеанского бассейна. В оптимальном варианте это возможно на пути восстановления управляемости Сибири и Дальнего Востока из федерального центра.

Автор полагает, что стратегию своего развития России необходимо выстраивать с учетом стратегических курсов ближайших и дальних соседей: ведь всегда легче учитывать свои потребности с потребностями другого. Например, КНР проявляет максимальную осторожность в достижении стратегических успехов.

Один из ведущих исследователей и разработчиков «Большой стратегии Китая» Ху Аньган определяет ее главную цель формулой «сильное государство, богатый народ» (цян го фу минь) [13, p. 2]. Зарубежные политологи различают в «Большой стратегии» присутствие краткосрочной «мягкой» («расчетливой») стратегии и долгосрочной - «жесткой» («напористой») стратегии. По мнению аналитиков, в ближайшие два десятилетия КНР будет придерживаться краткосрочной стратегии. «Мягкая» стратегия включает в себя, по крайней мере, шесть основных установок.

Первое: в противовес гегемонистской политике США реализация доктрины взаимовыгодных отношений.

Второе: фокусирование внимания на сближении с теми государствами, двухсторонние отношения которых с США по тем или иным причинам ухудшаются (Индонезия, Филиппины, Камбоджа, Бирма, Судан, Венесуэла).

Третье: усиление влияния в Юго-Восточной Азии, используя рычаги экономической помощи (в 2006 г. военная помощь КНР Филиппинам и Лаосу превышала помощь США соответственно в четыре и три раза).

Четвертое: искусное проведение публичной дипломатии с целью пропаганды китайской модели развития и достижений КНР, экономической помощи Китая другим странам, развитие по всему миру сети Конфуцианских институтов, учреждение школ с обучением китайскому языку в ведущих университетах стран ЮгоВосточной Азии, расширение радиовещания за рубеж.

Пятое: восстановление и расширение отношений с китайскими этническими организациями за рубежом, в особенности, в Юго-Восточной Азии.

Шестое: использование в своих интересах свободной торговли, пропаганда той идеи, что свободная торговля может стать существенным источником прямых иностранных капиталовложений.

Ведущие американские аналитики М. Свэйн и Э. Теллис, опубликовавшие книгу под названием «Интерпретация Большой стратегии Китая: прошлое, настоящее и будущее» [15, p. 308], изданную в рамках проекта «Модернизация обороны Китая и ее влияние на военно-воздушные силы США», спонсируемого штабом ВВС США, приходят к выводу, что «расчетливая стратегия» Пекина имеет шансы продлиться, по меньшей мере, в течение двух следующих десятилетий. Прагматичный курс, сочетающий многостороннее взаимодействие с Западом и «экономию силы» в отношениях с соседями по региону, диктуется не мировоззренческими или моральными представлениями, а чистым реализмом, базирующимся на признании пока еще политической, экономической и военной слабости Китая. До тех пор, пока сохраняется эта слабость, то есть до 2015-2020 годов, кардинальных перемен не предвидится [1, с. 19].

Успешная реализация «расчетливой стратегии» позволит в конечном счете создать благоприятные условия для превращения Китая в экономически самое крупное государство в мире, существенно сократить его отставание от США по размерам совокупной национальной мощи (с трехкратного до двукратного), построить «общество малого достатка», открыть вхождение по конкурентоспособности в первую десятку стран мира [Там же].

Достигнув поставленных целей с помощью «мягкой стратегии», КНР может перейти к стратегии «жесткой», «напористой». В таком случае вполне реальна угроза модели глобального мира, которая сегодня настойчиво внедряется США.

Конкретно это проявится в утрате США политического и военного контроля над Юго-Восточной Азией и окружающих ее морских путей, в территориальных изменениях, не выгодных США (прежде всего, изменение политического статуса Тайваня), к подрыву западного (американского) видения процессов демократизации и проектов защиты окружающей среды. Не исключено, что КНР, достигнув лидерства в ЮгоВосточной Азии, станет претендовать на лидерство мировое.

По заключению М. Свэйна и Э. Теллиса, КНР решится бросить вызов существующей международной системе, контролируемой Соединенными Штатами, что повлечет за собой политические, экономические и военные конфликты, а в крайнем случае и серьезную региональную войну с участием действующего гегемона - США.

Поисками новых стратегий занята и Япония, осмысление процесса глобализации в которой происходит через цивилизационную модель развития общества. Разговоры начались с 1990-х годов группой ученых Токийского университета, в частности, Ямаваки Наоси, которые стали говорить о «глокальной публичной философии». Творцом такого рода философии должен выступить «космополитический индивид», руководствующийся сознанием «глобальной общности», объединяющий свои усилия с «другими», серьезно озабоченный проблемами мира и другими глобальными проблемами. В противоположность англо-американскому монокультурному глобализму и национализму, «глокальная философия» в основе своей должна быть поликультурной, то есть предполагающей сосуществование и развитие многих культурных традиций. Теоретическая основа «глокальной публичной философии», согласно Ямаваки Наоси, - принцип резонирующего и многомерного единства «я, другого и общего мира».

Профессор Ямаваки подчеркивает: «Столкнувшись с современным кризисом, публичная философия приобретает «глокальное» измерение:

1) Действительно, это измерение опирается прямо или косвенно на слоган неправительственных организаций (НПО) «Мысли глобально, действуй локально».

2) Глокальная публичная философия рассматривает глобальные проблемы не как взявшиеся «ниоткуда», а как привязанные к тем локациям, в которых реально живет каждый индивидуум. В этом контексте должно и может уважаться разнообразие публичных действий.

3) Глокальная публичная философия стремится преодолеть как империалистический глобализм, который игнорирует историко-культурные измерения каждой локальности, так и партикуляризм локализма, который равнодушен к универсальному измерению глобальных проблем» [12].

Размышляя над ролью Японии в мире и в Азии, К. Ивабути из Университета Васэда отмечает, что, хотя встречи японской массовой культуры с другими азиатскими странами в 1990-х отличались большим многообразием, противоречивостью и неоднозначностью, снисходительное чувство лидерства в Азии и асимметричность связей между Японией и остальной частью Азии по-прежнему не изменились. Японский культурно-националистический проект встроился в транснациональную и постколониальную ситуацию [3, с. 49-52]. В целом усиление азиатской составляющей современной японской идентичности, как отмечают японские аналитики, не сопровождается антиамериканизмом. По утверждению Сугиты Ацуси, Япония считается цивилизованной в той же мере, что и Запад, и поэтому «отвергается идея, что Япония и Запад различаются»; большинство японцев убеждены, что Япония является членом западного сообщества [14, p. 28]. природный ресурс экономический стратегический

Стратегия развития российского Дальнего Востока и на ближайшую, и на отдаленную историческую перспективу должна развиваться объединенными усилиями федеральной и региональной политической элиты, совместным коллективным делом столичных и дальневосточных ученых. По оценке политолога В. А. Корецкого, процессы глобализации постепенно охватывают все сферы экономической жизни стран: производство, торговлю, включая фондовые и инвестиционные рынки. Эти процессы определяются тремя основными факторами: отход от государственного регулирования в пользу рыночных механизмов; преодоление национальных границ в ходе интеграции отдельных экономик; развитие информационных технологий [4, с. 28-29].

При этом политики и ученые, хорошо представляющие себе место России в глобализирующемся мире, считают, что проблемы укрепления национальной безопасности должны сосредоточить внимание на защите суверенитета и территориальной целостности страны по ее юго-восточному азимуту, укреплении воли центра в подъеме экономики дальневосточного региона. С другой стороны, региональные политики и дальневосточные ученые, хорошо знающие местные условия, возможности и ресурсы потенциальных партнеров из стран юго-восточной Азии и тихоокеанского региона, могут многое сделать в деле подъема региональной экономики, налаживания взаимовыгодного сотрудничества со странами-соседями. И только объединенными усилиями центра и дальневосточного региона может быть разработана оптимальная стратегия развития российского Дальнего Востока в быстро меняющемся, глобализирующемся мире.

По оценке В. А. Корецкого, миграционные процессы последних десятилетий неразрывно связаны со сложными структурными изменениями в новом международном разделении труда. Традиционные формы трудовых контрактов для мигрантов из арабских государств и торговля «живым товаром» из стран Восточной Европы сосуществуют с новыми формами временных миграций из Азии и Африки. В глобализирующемся мире миграция превращается в одну из наиболее действенных движущих сил, меняющих социальный ландшафт. В итоге ускоряется распространение транснациональных сообществ, что часто рассматривается как вызов традиционному пониманию нации [Там же, с. 29].

По исследованию ученого-глобалиста Цой Хен Сок, Россией ратифицированы международные акты, регулирующие ее участие в обеспечении международной и региональной безопасности: Договор между Российской Федерацией и Соединенными Штатами Америки о сокращении стратегических наступательных потенциалов, Хартия Шанхайской организации сотрудничества, Шанхайская конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом; в рамках Содружества Независимых Государств - Устав Организации Договора о коллективной безопасности, Соглашение о правовом обеспечении формирования таможенного союза и единого экономического пространства [11, с. 45].

Более осторожен в своих оценках В. В. Михеев, который считает, что идея корректировки экономической стратегии России с учетом ее геоэкономического положения между двумя интеграционными полюсами - в Западной Европе и Северо-Восточной Азии - может встретить возражения [7, с. 196-197].

Вступление России в конце 1998 г. в форму Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества ставит перед российскими политиками, бизнесменами, учеными-международниками ряд вопросов: а что делать дальше? Какую линию поведения избрать? Каким образом мобилизовать внутренние возможности России с тем, чтобы она стала если не активным, то, по крайней мере, заметным, а не просто формальным участником азиатско-тихоокеанской экономической интеграции [Там же, с. 197]?

По анализу экономистов из института экономики, при определении макроэкономических параметров внешнеэкономического развития страны и ее места в мирохозяйственном обмене принимаются в расчет два основных показателя - соотношение между ростом экспорта и ростом ВВП страны и соотношение темпов развития ее экспорта с темпами увеличения мировой торговли. По мнению ученого, академика Российской академии наук, О. Т. Богомолова, в период 2004-2007 годов стоимостный объем мировой торговли составлял 28% общемирового ВВП [2, с. 9].

В 50-е годы появилась «теория полюсов роста», которая формировала часто повторяющиеся эффекты, сопровождающие рост производства в определенных отраслях и населенных пунктах. Было высказано предположение, что рост определенных отраслей в данном центре (полюсе, локализованном очаге, фокусе роста) может способствовать росту всей региональной экономики. Этот полюс роста выступает в качестве своеобразного экономического «локомотива». Теорию полюсов роста предполагалось использовать для выбора центров при планировании инвестиций, особенно при распределении бюджетных фондов, предназначенных для подъема депрессивных регионов. Выбор центра также должен стимулировать использование косвенных экономических мер - налоговые и иные льготы для привлечения частного капитала. В современных экономических условиях практическое воплощение теории полюсов роста связано с созданием свободных экономических и оффшорных зон.

Примерно в это же время американскими учеными была разработана «теория фронтира» (теория освоения фронтирных территорий). Согласно этой теории, понятием «фронтир» характеризуется слабозаселенная территория с богатыми и неосвоенными природными ресурсами, где экономический рост имеет ресурсную обусловленность. Первая фаза фронтирного развития - заселение, которое зависит от рыночной цены ресурса, издержек его производства во фронтирном районе и издержек транспортировки. Вторая фаза - собственно развитие, которое может принять вид простого извлечения ресурсов, замещения импорта, нового технологического развития, но может и не состояться, если изменятся рыночные условия, истощатся ресурсы, «неподъемно» увеличатся энергетические тарифы и транспортные расходы.

Теоретические принципы и практика применения теорий «полюсов роста» и «фронтира» в различных сочетаниях синтезировались в две основные концепции развития северной и отдаленной экономики.

Их изложение содержится в совместном труде российских и американских ученых [8, с. 13]. «Концепция модернизма» базируется на внутренних факторах развития северных территорий. Речь идет, в первую очередь, о барьерах, преодолеваемых в процессе экономического развития: высокие издержки производства вследствие высокой стоимости воспроизводства живого труда и стоимости жизни, узость рынка, невозможность получения эффекта при увеличении мощности предприятий, удаленность, экстремальность природноклиматических условий, слаборазвитость инфраструктуры.

В противоположность первой концепции, вторая - «концепция зависимости» - акцентирует внимание на изучении внешних факторов развития северных территорий.

Напрашивается параллель взаимодействия между «золотым миллиардом» - богатым «Севером» - и странами бывшего «третьего мира». Согласно этой концепции, существует единая система тесно взаимодействующих центра (метрополии) и колониальной периферии. Центр имеет монопольную власть над периферией, что позволяет ему контролировать процесс освоения природных ресурсов, диктовать объемы изъятия, цены на эти ресурсы, присваивать ренту. Поэтому освоение природных ресурсов всегда ущемляет периферии и благоприятствует центру. Экономическое развитие колонии имеет узко сырьевой характер. Усиление связей центра и периферии приводит к стагнации периферии, а ослабление их может повлечь ускорение экономического развития.

В последнее десятилетие намечается определенный синтез между двумя этими концепциями. Наряду с усилением угрозы экономической катастрофы нашей планеты это обусловило рождение «концепции устойчивого развития». Появление этой концепции связано с тем обстоятельством, что в мировой науке в последние годы остро ставится вопрос о резком ухудшении состояния биосферы и окружающей среды, о вступлении человечества в период глобальной экологической катастрофы, о необходимости принятия экстренных и экстраординарных мер по ее преодолению.

Список литературы

1. Бергер Я. Большая стратегия Китая в оценках американских и китайских исследователей // Проблемы Дальнего Востока. М., 2006. № 1.

2. Богомолов О. Т. Экономическая глобализация и ее вызовы: лекция первая // Глобализация и уроки экономического кризиса. СПб.: СПбГУП, 2009. Вып. 100.

3. Карелова Л. Б., Чугров С. В. Глобализация: японские интерпретации социокультурных процессов // Вопросы философии. 2009. № 3.

4. Корецкий В. А. Факторы и направления политической и экономической глобализации в современной России: автореф. дисс. … д-ра полит. наук. М., 2009.

5. Лужков Ю. М. Возобновление истории. Человечество в XXI веке и будущее России. М.: Изд-во Московского ун-та, 2002.

6. Маркс К., Энгельс Ф. Собр. сочинений: в 30 т. М.: Госполитиздат, 1958. Т. 23.

7. Михеев В. В. Глобализация и азиатский регионализм. Вызовы для России. М., 2001.

8. Российский Дальний Восток и Северо-Восточная Азия // Проблемы экономического сотрудничества. М., 1998.

9. Там же. № 5.

10. Стратегические ориентиры развития ВЭС России в период 2007-2015 гг. // Россия в условиях глобализации и регионализации современного мира (2007-2015 гг.). М.: Институт экономики, 2007.

11. Цой Хен Сок. Военно-политические основы национальной безопасности современной России в условиях глобализации. М.: МГУ; Издатель Воробьёв А. В., 2007.

12. Ямаваки Наоси. Кокё тэцугаку ва нани-ка? (Что такое публичная философия?). Токио, 2004.

13. Kurlantzick J. China's charm: implications of Chinese soft power // Policy brief. Carnegie endowment for international peace. 2006. № 47. June.

14. Sugita A. Neo-liberalism and statism in contemporary Japan // Japanese responses to globalization. 15. Swaine M. D., Tellis A. J. Interpreting China's grand strategy: past, present and future. 2000.

Размещено на Allbest.ru