Экономическая политика после кризиса: станет ли она снова кеинсианской?

Таким образом, можно сделать вывод, что проведение антикризисной политики в настоящее время привело к появлению сложной дилеммы: или продолжить активное государственное стимулирование экономики с ориентацией на ее возрожденный динамизм, но с одновременным повышением финансовых рисков и опасности инфляционного обвала, или сделать ставку на бюджетную консолидацию в расчете на снижение рисков в валютно-финансовой сфере и постепенное оздоровление экономики в долгосрочной перспективе.

Разрешение данной дилеммы -- задача непростая. Для любой экономики посткризисного периода -- это проблема приоритетности в выборе целей и источников развития, социальных ориентаций, сочетания кратко- и долгосрочных задач. В частности, встает вопрос: что важнее -- достаточно быстрый выход из кризиса с меньшими социальными издержками или финансовое оздоровление экономики как предпосылка последующего динамичного экономического роста?

Причем для США выбор еще больше осложняется тем, что они пытаются одновременно решать две конфликтующие между собой задачи: вывод экономики из кризиса и при этом сохранение доминирующей роли доллара в качестве мировой резервной валюты. Дело в том, что реализация государством активной антикризисной политики закономерно ведет к росту госдолга с одновременным увеличением риска для курса национальной валюты и инфляционного подъема. С одной стороны, этим запускается проверенный способ ослабления долговой зависимости за счет обесценения долга, который, по П. Кругману, и должен использоваться, но, с другой, ухудшаются позиции доллара как мировой резервной валюты. Иными словами, предложенная дилемма представляет собой внутреннее противоречие доллара как национальной денежной единицы и одновременно международной резервной валюты. Судя по акцентам, которые на данном этапе расставлены в американской политике, в качестве приоритета выбран курс на удержание господствующей роли доллара в глобальной валютно-финансовой сфере как главного конкурентного ресурса в обостряющейся борьбе за лидерство.

Что касается ЕС, то в этой экономической группировке мотив в обеспечении политики бюджетной консолидации обусловлен желанием привести в соответствие уровень социального развития и благосостояния стран Юга к существующему уровню развития их национальных экономик, что предполагает строгое соблюдение финансовой дисциплины и, как следствие, существенную корректировку социально-солидарной природы евроинтеграции. То, что в течение длительного периода в ЕС проводилась целенаправленная политика сокращения отставания наименее благополучных стран и регионов, использовалось для создания так называемого демонстрационного эффекта с формированием привлекательного имиджа для пополнения своего состава. Однако застойность кризиса привела к тому, что сегодня приходится жертвовать социальной поддержкой экономически менее благополучных стран -- членов ЕС для того, чтобы мобилизовать ресурсы для последующего антикризисного стимулирования лидирующих стран, и прежде всего Германии.

Таким образом, критика П. Кругманом переключения экономической политики развитых капиталистических стран на проведение бюджетной консолидации и ограничение роста госдолга вызывает неоднозначную реакцию. Проблема, по-видимому, в том, что американский экономист недооценивает системную составляющую произошедшего мирового кризиса, трактуя его как очередной циклический спад. То, что это кризис циклический, определяет необходимость принятия активных мер, и прежде всего со стороны государства, по расширению совокупного спроса. Но то, что этот кризис системный, характеризующий кризис общественного воспроизводства и раскрывающий исчерпанность сложившейся кредитно-долговой модели финансового капитализма, предполагает осуществление принципиальных изменений в неолиберальном курсе и в первую очередь во взаимодействии реального и финансового секторов экономики.

Ключевым становится вопрос: насколько возможно проведение автономной политики стимулирования совокупного спроса при наличии не устраненных системных сбоев в глобально устроенном хозяйстве?

Поиск ответа на него еще раз побуждает обратиться к проблеме госдолга в мировом хозяйстве. В 2012 г. его общая величина составила 56,3 трлн. дол., или 78,7% мирового ВВП. При этом госдолг трех ведущих мировых центров (США, ЕС, Японии) достиг 112% их совокупного ВВП. Если исходить из стандартной оценки риска долговой нагрузки в 60% ВВП, то избыточная часть госдолга в мировом хозяйстве определяется в 13,3 трлн. дол. При этом ее величина для США равняется 6,5 трлн. дол., Японии -- 6,3 трлн., ЕС -- 4,5 трлн. дол., что в сумме составляет 17,3 трлн. дол. Это говорит о том, что значительный объем избытка госдолга трех ведущих мировых центров покрывался за счет перекачки финансовых ресурсов из развивающегося мира с использованием для этого привлекательности резервных валют и внедрением производных финансовых инструментов на глобальных рынках.

О том, что опасность чрезмерного долга чревата серьезными потрясениями, свидетельствуют проведенные эмпирические расчеты. Так, в период с 1970 по 2008 г. произошло 36 суверенных дефолтов, среднее значение суммы внешнего долга к ВНП составило 69,3%, а к экспорту -- 229,9% [18, с. 29]. Конечно, указанные дефолты произошли в развивающихся странах с меньшей экономической устойчивостью и неразвитой финансовой инфраструктурой, что определяло наличие у них значительных объемов внешних заимствований. Но уже на данном этапе почти двукратное превышение допустимой нормы госдолга в развитых капиталистических странах при сохраняющихся бюджетных дефицитах не может не вызывать серьезную озабоченность, если принимать во внимание как возможность их сбалансированного развития, так и перспективы устойчивости самого глобально организованного хозяйства. К тому же и превышение долга над экспортом в этих странах характеризуется еще большей величиной, что дополнительно свидетельствует о наличии высоких долговых рисков, с учетом роли внешних зависимостей и чрезмерных диспропорций. К примеру, в США госдолг превышает экспорт ими товаров и услуг более чем в 8 раз.

Казалось бы, ослабление “долгового навеса” объективно неизбежно для самой развитой части капиталистического мира. Но в этом случае возникает другая, не менее сложная проблема, обусловленная угнетающим влиянием сокращения бюджетных расходов на экономический рост в нестабильной экономике. На примере Греции МВФ, проведя соответствующие расчеты, подтвердил, что их сокращение на 1 евро приводит к потере роста ВВП на 1,5 евро. Согласно подсчетам Еврокомиссии, политика жесткой экономии в 2011--2013 гг. уменьшила промышленное производство в Греции почти на 15% от уровня 2010 г.; для Испании эта цифра составляет 9,2%, Италии -- 7,7%, Ирландии -- 5,7%, Франции -- 1,6% [Электронный ресурс]. -- Режим доступа : http://epp.eurostat.ec.europa.eu/portal/page/ portal/euroindicators/peeis..

Более того, политика жесткой экономии оказывается далеко не столь успешным средством снижения самой долговой нагрузки, поскольку создает при этом дополнительный дефляционный риск. Так, в Греции в 2013 г. потребительские цены из-за сжатия спроса, обусловленного падением доходов домохозяйств за последние 3 года на 30%, упали почти на 1% в годовом исчислении, а госдолг, в 2009 г. равнявшийся 299,7 млрд. евро (129,7% ВВП), в 2012 г. увеличился до 304 млрд. евро (156,9% ВВП).

Следовательно, политику строгой экономии в посткризисный период нельзя считать по-настоящему эффективной и перспективной. Особенно в том случае, когда ее навязывают в качестве необходимого условия для продолжения неолиберального экономического курса, реализующего рекомендации, почерпнутые из арсеналов монетаризма и теории экономики предложения. Ведь режим экономии госрасходов может быть оправдан, если он сопровождается замещающим ростом частных инвестиций. Однако в нестабильной хозяйственной ситуации на это трудно рассчитывать.

В действительности проблема оценки роли госрасходов в современной политике заключается не в реализации курса на их сокращение, а в том, по каким направлениям и в каких формах использовать эти ресурсы в конкретных странах. Для этого важно учитывать реальную величину мультипликатора госрасходов применительно к основным их видам, таким как повышение заработной платы работников бюджетной сферы, выплата социальных пособий, государственные закупки и финансирование производственных инвестиций. Соответствующие расчеты и сопоставления позволят обеспечить выбор наиболее эффективных в плане стимулирования экономики форм госрасходов.

Вместе с тем возвращение кейнсианства будет результативным в том случае, если будут реализованы системные преобразования в хозяйственном устройстве, устраняющие фундаментальные причины кризиса. Необходимо принять во внимание, что истинная проблема нынешних трудностей выхода из кризиса -- не избыток госрасходов и бюджетные дефициты, а перенакопление фиктивного капитала в финансовой сфере. В конечном счете именно произошедшее в огромных масштабах его перенакопление, оторванное от реальных активов, превратило кризис в системный. Такова политэкономическая картина последнего мирового экономического кризиса. Поэтому устранение его глубинных причин предполагает проведение “деспекулятизации экономики”, представляющей собой расчистку экономики от спекулятивных завалов с переориентацией на восстановление приоритетности функционирования реального сектора.

Подводя итог проведенному анализу, подчеркнем, что стимулирующий потенциал кейнсианства в переформатировании антикризисной политики остается все еще нереализованным. Это представляется малооправданным, поскольку поиск последовательного выхода из нынешнего глобального системного кризиса находится вне проблемного поля современного “мейнстрима”, практические и познавательные возможности которого ограничены политикой преодоления стандартного циклического кризиса. Поэтому возвращение в хозяйственную практику кейнсианства в новой версии вполне созрело, особенно применительно к переходным экономикам. Но для этого должны быть обеспечены необходимые предпосылки.

Пока хозяйственная система сохраняет основные характеристики кредитнодолговой модели финансового капитализма и эффективно не работают каналы перевода сбережений в инвестиции в производственную сферу, увеличение госрасходов в целях стимулирования совокупного спроса не принесет большой пользы. Само же такое увеличение следует охарактеризовать как “квазикейнсианское”. Для того чтобы госрасходы по-настоящему стимулировали экономический рост, необходимо глубокое реформирование сложившегося хозяйственного устройства, которое по многим направлениям совпадает как для развитых стран, так и для государств с развивающимися рынками. Обращая большее внимание на переходные экономики, выделим некоторые наиболее важные изменения, раскрывающие перспективы кейнсианского разворота в современной экономической политике.

Во-первых, расширение инвестиционного спроса в посткризисный период не может не опираться на активизацию промышленной политики государства в качестве запускающего мотора для преодоления инерции угасания восстановительного роста. Активная промышленная политика государства выступает в качестве альтернативы неолиберальному курсу, ориентированному на дерегулирование, рыночные инструменты и продолжение приватизации. В экономиках России и Украины ее реализация предполагает сочетание импортозамещения с селективной поддержкой и стимулированием инвестиционной деятельности, нацеленной на повышение эффективности производства и выпуск продукции, конкурентоспособной на внутреннем рынке, а в перспективе и на мировых.

Специально подчеркнем, что вариант активной промышленной политики в интересах повышения конкурентоспособности при выпуске продукции существенно отличается от традиционного понимания импортозамещения, главным инструментом которой становится выстраивание масштабной протекционистской защиты внутреннего рынка и своих производителей. Такой подход, ограждая от конкуренции слабые предприятия, может обернуться консервацией устаревшего и неконкурентоспособного производства. В таком виде он тем более малопригоден для стран -- членов ВТО.

Во-вторых, в переходных экономиках выбор вариантов стимулирования совокупного спроса значительно шире, чем в развитых капиталистических странах, хотя бы с учетом отсутствия “ликвидной ловушки” и сохраняющегося стимулирующего потенциал потребительского спроса. Данное обстоятельство определяет заметно лучшие перспективы перехода к кейнсианской политике антикризисного регулирования в хозяйственной практике таких государств. Тем не менее и в переходных экономиках на данном этапе переключение интереса государства на финансирование инвестиционных проектов представляется вполне оправданным. Оно обусловлено не только большим значением мультипликатора такого вида госрасходов для экономического роста, но и остротой проблемы обновления изрядно устаревшего капитала в сфере производства и инфраструктурного обеспечения (в энергетике, на транспорте и в связи, жилищно-коммунальном хозяйстве). Важно, чтобы такое обновление инфраструктурно-производственного аппарата происходило на максимально новой технологической основе, что создаст наиболее мощный импульс для восстанавительного роста, а затем поддержит его за счет сокращения издержек и увеличивающегося инновационного спроса.

В этой связи особое внимание заслуживает положение о том, что только улучшением и корректировкой макрополитики ключевые проблемы экономического роста не решить. Преодоление неустойчивости роста предполагает глубокое экономическое реформирование в сочетании с технологическим прорывом в сфере производства, поддержанным экологическими приоритетами. На современном этапе разработка и внедрение в производство новых перспективных технологий становятся главной областью борьбы за лидерство и улучшенные позиции национальных экономик в международном разделении труда. Наступающая технологическая революция создает принципиально новые возможности для проведения государствами активной промышленной политики, для смены экономических приоритетов и принципов управления. Мировое сообщество уже подошло к ситуации, когда нужно не просто возобновить экономический рост любой ценой, но и обеспечить его базирование на новой эколого-технологической парадигме и социальных приоритетах. В таких перспективных и еще неосвоенных направлениях формируются важнейшие предпосылки для активной деятельности государства и бизнеса.

В-третьих, изменение экономики в целях создания модели устойчивого и социоэкологосбалансированного роста не произойдет, если не будет пересмотрена сама неолиберальная концепция дерегулирования и первенства финансовой сферы с восстановлением ведущей роли реального сектора экономики. Отказ от политики универсализации финансовой деятельности с ее чрезмерной бесконтрольностью и открытостью обусловливает необходимость радикальных изменений в финансовой сфере в разных направлениях. Так, заслуживает внимания предложение о целесообразности создания государственно-публичного финансовокредитного института, который бы обеспечивал льготную финансовую поддержку инновационно-инвестиционных проектов [3, с. 13--14]. Фактически речь идет о возможности создания двухканальной системы перевода сбережений в инвестиции, один из которых будет функционировать в обычном рыночном режиме, реализуя кредитный потенциал коммерческих банков и других финансовых институтов, а второй -- работать в ограниченном рыночном режиме, обеспечивая льготное финансирование приоритетных народнохозяйственных проектов развития. Такое разграничение финансовой деятельности полезно с точки зрения сужения сферы спекулятивной деятельности. Международный опыт работы таких институтов развития имеется, и он положительный.

В целях ограничения спекулятивной деятельности не менее эффективным может стать принятие закона, разграничивающего функции коммерческих (депозитных) и инвестиционных банков, что предполагает запрещение первым работать с ценными бумагами и их производными. Такой закон представляет собой аналог известного закона Гласса -- Стиголла, принятого в США в годы Великой депрессии в 1933 г. Действуя до 1999 г., он стал одним из существенных факторов поддержания экономического лидерства этой страны. Проект такого обновленного закона уже дважды выносился на рассмотрение Конгресса США и дважды был отклонен. Важность такого закона для сдерживания спекуляций в финансовой сфере предопределяет его принятие и в переходных экономиках. Он полезен как для придания устойчивости финансовой системе, так и для ее переориентации на обеспечение производственной деятельности.

Еще одной давно назревшей мерой является введение налога на финансовые трансакции, и прежде всего -- на валютные спекуляции. Если среднедневной объем валютных сделок в мире в 1998 г. составлял 1,5 трлн. дол., то в предкризисном 2007 г. он увеличился до 3,3 трлн. дол., а затем в посткризисный период -- до 4 трлн. дол. Для сравнения: ежедневный денежный оборот, связанный с обслуживанием операций с товарами и услугами, составил в 2010 г., по оценкам, около 50 млрд. дол., то есть чуть больше 1% от всего оборота валютных сделок [Электронный ресурс]. -- Режим доступа: http://www.bloomberg.com/news/print/2010-10- 27/global-currency-trading-will-grow-to-10-trillion-a-day-by-2020-ubs-says.htm.. Отметим, что такой налог вводится в ЕС с 2014 года, хотя его пока поддержало всего 11 государств. С операций с акциями и облигациями будет взиматься 0,1%, с деривативами -- 0,01%. В результате предполагается выручать 30--35 млрд. евро в год. В этом случае важно даже не пополнение доходной части бюджета, а использование инструмента по сдерживанию спекулятивной деятельности в финансовой сфере. Введение такого налога принесет пользу и странам с формирующимися рынками.

Таким образом, логика и направления становления нового курса антикризисного регулирования, базирующегося на теории и исторической практике кейнсианства, концептуально выверены и осуществимы на практике. Согласно П. Кругману, ему препятствуют два фактора -- “отсутствие интеллектуальной ясности и политической воли”. Дополняя его, отметим не меньшую роль политического лидера, способного на радикальные перемены. Образно говоря, современная экономическая политика нуждается в новом “новом курсе”, который олицетворял бы “новый Рузвельт”.

Список использованной литературы

1. Кругман П. Выход из кризиса есть! -- М. : Азбука Бизнес, Азбука-Аттикус, 2013. - 320 с.

2. Кругман П. Возвращение Великой депрессии? -- М. : Эксмо, 2009. -- 336 с.

3. Геец В.М., Гриценко А.А. Выход из кризиса (Размышления над актуальным в связи с прочитанным) // Экономика Украины. -- 2013. -- № 6. -- С. 4--19.

4. Krugman P. How Did Economists Get It So Wrong? [Электронный ресурс]. -- Режим доступа : http://www.nytimes.com /2009/09/06/magazine/.

5. Cochrane J.H. How did Paul Krugman get it so Wrong? [Электронный ресурс]. -- Режим доступа : http://modeledbehavior.com /2009/09/11/john-cochrane- responds-to-paul-krugman-full-text/.

6. Мэнкью Н.Г. Макроэкономист как ученый и инженер // Вопросы экономики. -- 2009. -- № 5. -- С. 86--103.

7. Рязанов В.Т. Наднациональные и национальные регуляторы в условиях глобальной экономической нестабильности // Вестник СПбГУ. -- Сер. : Экономика. -- 2012. -- Вып. 2. -- С. 13--32.

8. Рязанов В.Т. Деглобализация, или регулирование вместо дерегулирования // Экономист. --2010. -- № 10. -- С. 3--19.

9. Доклад Комиссии по оценке экономических и социальных результатов и социального прогресса // Вопросы статистики. -- 2010. -- № 11. -- С. 12--21.

10. Рязанов В.Т. Неустойчивый экономический рост как “новая нормальность”? // Вестник СПбГУ. -- Сер. : Экономика. -- 2013. -- Вып. 4. -- С. 3--34.

11. Blanchard O., Dell'Ariccia G., Mauro P. Rethinking Macroeconomic Policy // Journal of Money, Credit, and Banking. -- 2010. -- Vol. 42 (Supplement). -- Р 199--215.

12. [Электронный ресурс]. -- Режим доступа : www.imf.org/external/russian/ np/blog/2013/042913r.pdf (дата обращения: 16.08.2013).

13. Blanchard O., Dell'Ariccia G., Mauro P. Rethinking Macro Policy II: Getting Granular. -- IMF, 2013. -- 26 р.

14. [Электронний ресурс]. -- Режим доступа : http://blog-imfdirect.imf.org/ 2013/05/03/the-lessons-of-the-north-atlantic-crisis-for-economic-theory-and-policy/ (дата обращения: 10.07.2013).

15. Экономический цикл: анализ австрийской школы. -- Челябинск : СОЦИУМ, 2005. -- 220 с.

16. Скидельски Р. Кейнс. Возвращение Мастера. -- М. : Юнайтед Пресс, 2011. -- 253 с.

17. Кейнс Дж.М. Общая теория занятости, процента и денег. -- М. : Прогресс, 1978. -- 494 с.

18. Рейнхарт К.М., Рогофф К.С. На этот раз все будет иначе. Восемь столетий финансового безрассудства. -- М. : Карьера Пресс, 2011. -- 528 с.

Размещено на Allbest.ru