В современных условиях, когда ускорение темпов падения рождаемости приобретает характер глобального феномена, становятся актуальными гипотезы о механизме воздействия тех или иных факторов на воспроизводство населения, в их числе преобладают факторы, устанавливающие экономическую природу снижения рождаемости. В частности, для гипотез, предлагаемых исследователями постсоветских государств, например, характерно утверждение об определяющем влиянии уровня жизни (либо одного из показателей уровня жизни - реальных доходов) на рождаемость. Попытки установления характера этой связи нередко приводят к прямо противоположным результатам. Так, согласно социологической теории А.Г. Волкова: <Резкое падение уровня рождаемости в последние годы - следствие не замены двухдетной модели семьи однодетной и не отказа от детей вообще, а лишь откладывания их рождения "до лучших времен". Если экономические реформы пойдут успешно, то можно ожидать, что преодоление трудностей переходного периода и повышение реальных доходов населения приведут к повышению рождаемости> [1].

Аналогичной точки зрения придерживается и наша соотечественница Л. Кузнецова, которая считает, что: "В случае повышения в перспективе благосостояния населения не исключается вероятность компенсационного возврата к повышению рождаемости, и, соответственно, восстановлению относительной многодетности" [2]. Приведенные высказывания предполагают наличие положительной связи между доходами (благосостоянием) и воспроизводством. А.Б. Баранов, напротив, строя свое заключение на результатах сопоставления показателей рождаемости в развитых и отсталых (по его мнению) африканских странах, приходит к выводу: "Эмпирически доказано, что показатель рождаемости не положительно, а отрицательно связан с доходом, следовательно, и сокращение реальных душевых доходов в 90-е годы не может объяснить факта скачкообразного понижения рождаемости" [3].

Основанные на реальных фактах: параллельном снижении уровня жизни и рождаемости - в первом случае, и разнице показателей рождаемости развитых и развивающихся стран - во втором, - оба заключения о характере связи "благосостояние - воспроизводство" имеют ряд недостатков. Замечено, что специфика экономических исследований населения такова, что многообразие демографических данных позволяет легко выбрать из них "подтверждающие" любую, даже самую парадоксальную гипотезу. Ззаключение о положительной связи, как правило, базируется на оценке общих показателей рождаемости. Остается без внимания вопрос - затрагивает ли снижение рождаемости группы населения со стабильно высокими или стабильно низкими доходами? Между тем, положительный ответ на него ставит под сомнение определяющее влияние фактора доходов на воспроизводство семьи. Широко распространенное мнение о том, что спад рождаемости в постсоветских странах является реакцией населения на снижение уровня жизни, по существу, отражает не связь воспроизводства с экономическими показателями (реальными доходами, динамикой цен, затратами на воспитание ребенка и т.д.), а его зависимость от психологического фактора - "неверия в лучшее будущее". Причинами возникновения этого "неверия" могут в одинаковой мере являться как экономическая, социальная, так и политическая нестабильность. Более того, предположение о том, что рост уровня жизни обязательно приведет к повышению рождаемости благодаря более полному удовлетворению потребности семьи в детях, имеет смысл только при наличии упомянутой потребности. Большое распространение однодетных и неполных семей, уменьшение числа регистрируемых браков и рост числа разводов, депривация родителей и детей (явления, имеющие не столько экономическую, сколько социальную природу) отражают деформацию потребности семей в воспроизводстве. Следовательно, рост уровня рождаемости, соответствующий задачам государств, столкнувшихся с данными явлениями, не может быть достигнут исключительно повышением реальных доходов населения.

Что касается заключения об отрицательной связи доходов и рождаемости, то оно ошибочно по сути, поскольку для его подтверждения использованы показатели стран, отличающихся не только по уровню доходов, но и по традициям, вероисповеданию, структуре занятости, образованию и т.д. Основной причиной возникновения различий в уровнях воспроизводства населения развитых и "отсталых" стран может оказаться любой из приведенных факторов, поэтому утверждение об "эмпирической доказанности" существования отрицательной связи между доходами и рождаемостью в данном случае необоснованно.

Влияние уровня жизни на рождаемость проявляется двояко: с одной стороны, он определяет условия достижения запланированного размера семьи, а с другой, влияет на мотивацию репродуктивного поведения. В первом случае, такие характеристики уровня жизни, как доступность и качество медицинского обслуживания, комфортность условий труда и быта, калорийность питания и т.д. представляют собой совокупность объективных факторов, позволяющих (не позволяющих) женщине или семейной паре реализовать репродуктивные намерения. Во втором случае уровень жизни, предположительно, является одним из условий, от оценки которого зависит решение о размере семьи. Однако, принимая данное предположение, необходимо помнить, что оценка личного уровня жизни индивидом субъективна, т.е. те условия, которые воспринимаются одним человеком как благоприятные, неприемлемы для другого. Соответственно, решение о возможности (невозможности) иметь ребенка основано на этих восприятиях.

Если объективные факторы, влияющие на рождаемость, легко поддаются оценке (по существу, такая оценка представляет собой анализ доступности благ и услуг для населения), то состав причин, определяющих репродуктивный выбор, характер и степень влияния каждой из них на представление об идеальном размере семьи, определить достаточно сложно. Это объясняется тем, что мотивация репродуктивного поведения, основанная на индивидуальных оценках и представлениях, отлична не только для населения разных стран или разных социальных групп одной страны, но и для отдельных семей. Поэтому можно говорить лишь о преобладающих тенденциях влияния тех или иных факторов на решение о количестве детей в семье.

Безусловно, уровень жизни является не единственным показателем, влияющим на мотивацию репродуктивного поведения. Целый комплекс экономических, социальных, религиозных, психологических и других доводов за и против очередного ребенка может приниматься во внимание женщиной или супружеской парой при планировании семьи. Весомость тех или иных доводов определяется характером потребности в детях и ее местом в иерархии индивидуальных или семейных потребностей.

Большинство существующих теорий рождаемости, основанных на рассмотрении мотивации репродуктивного поведения, подчеркивают экономическую природу потребности в детях. Экономические теории рождаемости представлены в трудах Г. Беккера, Т. Шульца, П. Шульца, Р. Уиллиса и др. Однако родоначальником этих теорий можно справедливо считать А. Смита. Согласно его "закону роста населения": "Спрос на людей, как и спрос на всякий иной товар, регулирует производство людей, ускоряет его, когда оно происходит слишком медленно, задерживает, когда оно происходит слишком быстро. Именно этот спрос регулирует и определяет размножение рода человеческого решительно во всех странах мира: " [4]. Концепция "спроса на людей" находит своих последователей и среди современных ученых. Например, в 60-х годах ХХ в.Г. Беккером разработана теория, получившая название "экономика рождаемости", где репродуктивная деятельность семьи рассматривается как разновидность поведения потребителей, а дети - как специфический товар длительного пользования, и делается предположение, что "редкость" детей способствует увеличению спроса на них, и наоборот. Однако зависимость интенсивности деторождения от обстановки на "товарном рынке" не подтверждается действительностью. Во-первых, "спрос на людей", помимо рождаемости, имеет альтернативный источник удовлетворения - иммиграцию и, следовательно, не может рассматриваться в качестве "регулирующего и определяющего размножение рода человеческого" фактора. Во-вторых, данный спрос неодинаково проявляется на макро - и микроуровнях. Так, нации, находящиеся под угрозой реальной или возможной депопуляции, где общегосударственный "спрос на людей" наивысший, одновременно демонстрируют низкую заинтересованность в повышении рождаемости на уровне семей. Существующее противоречие между индивидуальными и коллективными интересами является условием, затрудняющим достижение демографического равновесия. В-третьих, если применить логику А. Смита к современным условиям, то равновесие спроса на детей и их предложения реализуется лишь при условии, что рыночные отношения не ограничиваются никоим образом и не "испорчены" вмешательством государственной власти, - таким, к примеру, как социальное обеспечение пожилых, которое снижает интерес родителей к рождению детей. В-четвертых, нет достаточных оснований для рассмотрения детей в качестве товара длительного пользования, поскольку воспитание ребенка требует постоянных затрат при абсолютно непредсказуемой отдаче.

Разработанная Г. Беккером позднее (в 70-х годах)"новая экономическая теория домохозяйства" предлагает несколько иное понимание причин, влияющих на рождаемость. Один из основных выводов этой теории заключается в том, что, поскольку в процессе экономического развития растет цена человеческого времени, оно превращается, наряду с материальными, в самостоятельный фактор благосостояния семьи и ее отдельных членов. Вследствие этого рождение каждого ребенка объективно снижает <его предельную полезность>, что и является главной причиной снижения рождаемости. В то же время экономический прогресс предъявляет новые, постоянно растущие требования к качеству детей, стимулирует на это дополнительные, постоянно растущие затраты. В результате и на уровне общества в целом, и на уровне отдельного домохозяйства (семьи) происходит неизбежный выбор между количеством и качеством "человеческого капитала" [5]. Основной недостаток данной теории заключается в том, что она изначально предполагает наличие потребности в детях, но не объясняет механизма ее формирования. Между тем, растущая стоимость жизни заставляет потребителя не только делать выбор между количеством и качеством детей, как утверждает Г. Беккер, но и между детьми и прочими благами (услугами). Поскольку сокращение рождаемости в индустриально развитых странах характерно и для семей, финансовое положение которых позволяет обеспечить качественную подготовку более чем одного ребенка (т.е. фактически происходит отказ от материнства/отцовства в пользу других благ и услуг), корни этого явления следует искать, прежде всего, в утрате (либо изменении характера потребности в детях). Попытка объяснить сокращение рождаемости убывающей предельной полезностью последующего ребенка несостоятельна уже потому, что дети в силу своей индивидуальности обладают различной "степенью полезности" для родителей и не могут рассматриваться как "блага" одного вида. Предположение же о том, что увеличение стоимости человеческого времени (или рост вмененных издержек) [6] заставляют женщину (семейную пару) отказаться от рождения очередного ребенка, фактически отражает утвердившееся в современных развитых странах отношение к многодетной семье. Хотя представить, что супруги действительно руководствуются при планировании семьи расчетом вмененных издержек, достаточно трудно, тот факт, что все больше людей отказываются от материнства/отцовства ради успешной карьеры очевиден.

Поскольку потребность в детях (если она существует) может занимать любое место в иерархии индивидуальных или семейных потребностей, справедливо предположить, что отказ от увеличения семьи возможен, если рождение ребенка оценивается как препятствие на пути к удовлетворению других, более приоритетных нужд. К сожалению, в современной ситуации появляется значительное число потребностей, которые могут рассматриваться как более важные, чем потребность в воспроизводстве. Это объясняется как пересмотром традиционных представлений о значимости семьи, так и изменением роли детей в домохозяйстве.

Низкая рождаемость, характерная для большинства индустриально развитых стран, представляет собой комплексную проблему, причиной возникновения которой одновременно являются не только растущие затраты на ребенка, но и постепенное отмирание экономической и психологической составляющей потребности в детях на уровне домохозяйства (семьи). Эффективная система пенсионного обеспечения, забота о пожилых со стороны государства, запрет на использование детского труда, безусловно, привели к уменьшению экономического интереса родителей к обзаведению детьми. Кроме того, замена семейного родства родством социальным способствует тому, что дети теряют свое значение источника психологического удовлетворения для родителей. Те же самые факторы, которые у взрослых ведут к желанию иметь все меньше детей, провоцируют последних на безразличие к семейной идентичности и преемственности. Все это происходит на фоне снижения в общественном мнении ценности материнства, распространения псевдосупружества и кризиса семьи как социального института. Для ряда постсоветских стран ослабление потребности семьи в детях таит дополнительную угрозу, поскольку в сочетании с обнищанием населения оно провоцирует рост числа бездомных и безнадзорных детей.

Сокращение рождаемости, бесспорно, является социально-экономическим феноменом, причем его социальный аспект следует признать доминирующим. Изменение репродуктивных установок и норм, проявляющееся в массовом распространении однодетных семей, ставит под сомнение тот факт, что данная ситуация может разрешиться сама собой без принятия комплекса мер, направленных на изменение ценностных ориентаций населения. Тем не менее, существует и принципиально иная точка зрения. Так, в рамках "теории демографического перехода" постулируется идея исторической эволюции рождае-мости [7]. Согласно этой теории, все страны должны пройти три (иногда выделяют четыре или пять) фазы, каждая из которых соответствует конкретной стадии развития общества и определяет тип воспроизводства населения. В качестве движущих сил "демографического перехода" обычно указываются различные факторы технико-экономического характера: динамика национального дохода на душу населения, урбанизация, индустриализация и т.п. (А. Ландри, Ф. Нотештейн, Д. Ноан, А. Омран) [8]. Предполагается, что индустриально развитые страны в настоящее время достигли третьей фазы, которая характеризуется равновесием низких показателей рождаемости и смертности. Продолжающееся сокращение сверхнизкой рождаемости рассматривается сторонниками теории как "временное", "конъюнктурное" явление.

Тот факт, что в число причин депопуляции входят (помимо сокращения брачной рождаемости): спад регистрируемой брачности, рост разводимости и увеличение среднего возраста вступления в брак - отражает слабую приверженность населения к семейнодетному образу жизни. Следовательно, основная задача демографической политики развитых стран - восстановление престижа семьи с детьми. Однако отсутствие единой точки зрения на причины сокращения рождаемости и главное сценарий дальнейшего развития демографической ситуации затрудняет выработку мер пронаталистской и просемейной направленности. Эффективной политики по укреплению и поддержанию семьи до сих пор не существует ни в одной из 39 стран, в которых по данным ФНООН к 2050 г. ожидается сокращение численности коренного населения от 14 до 40% [9]. По-видимому, наличие противоположных научных парадигм, предлагающих взаимоисключающие концепции демографической политики, является поводом для оправдания официального бездействия.

Тогда как в развитых странах сокращение рождаемости приобретает характер национального бедствия, в развивающихся оно остается основной целью демографической политики. На достижение этой цели направлены совместные усилия национальных и международных организаций, т.е. снижение уровней рождаемости в развивающихся странах имеет иную природу, чем в развитых, и объясняется, прежде всего, постепенно меняющимися условиями жизни. Рост городского населения в этих странах, изменение характера женского труда, повышение уровней образования влияют на представления о желаемом или идеальном размере семьи и являются объективными факторами, сдерживающими рождаемость [10]. Снижение рождаемости также в какой-то степени является результатом программ по планированию семьи. Хотя такие программы едва ли играют существенную роль в формировании мотивации репродуктивного поведения, они, как минимум, содействуют регулированию рождаемости посредством пропаганды и распространения средств контрацепции.

Кризис института семьи не затронул развивающиеся страны в той мере, в какой он затронул развитые. Многодетность, совместное проживание родственников нескольких поколений по-прежнему остается традицией, а иногда и религиозной нормой. В этих странах сохраняется и экономическая потребность домохозяйств в детях. Так, по данным Международной Организации Труда, в среднем около 20% детей (5-14 лет) в развивающихся странах заняты в семейном бизнесе (большинство в сельском хозяйстве) [11].

Снижение показателей рождаемости в развивающихся странах отнюдь не означает сокращения общей численности их населения. Во-первых, ни в одной стране (кроме Китая) суммарный коэффициент рождаемости (СКР) не достиг уровня простого замещения поколений. Во-вторых, около 40% населения развивающихся стран составляют дети в возрасте до 15 лет. Это означает, что как минимум ближайшие 30 лет высокие темпы прироста населения будут сохраняться (за счет репродукции большого числа новых пар) несмотря на снижение СКР. По прогнозным оценкам ФНООН, население развивающихся стран к 2050 г. составит 8,2 млрд. человек. Особенно быстрые темпы прироста ожидаются в 48 беднейших странах, где население почти утроится [12].

У сторонников "теории демографического перехода" беспрецедентный рост численности населения не вызывает опасений, поскольку данное явление рассматривается как "временное". Они ожидают, что за "резким повышением скорости роста популяции, произойдет столь же стремительное ее снижение, после чего численность населения стабилизируется" [13]. На каком уровне и когда произойдет эта стабилизация - вопрос, на который сторонники теории ответить не готовы. В 80-90-х годах высказывалось предположение, что стабилизация численности мирового населения произойдет к 2000 г. [14]. Позднее, 2000 г. стал рассматриваться лишь как срок, к которому "абсолютный рост населения достигнет своего пика" [15].С. Капица на завершение демографического перехода и достижение нулевого роста населения отводит еще, как минимум, 100 лет. Едва ли кто-либо может гарантировать, что в перспективе эти сроки не будут пересмотрены. Тот факт, что ни один из сторонников теории демографического перехода не объясняет, за счет каких механизмов должна произойти стабилизация численности населения, позволяет рассматривать эту теорию лишь как удобную для самоуспокоения. Однако пассивное ожидание стабилизации демографической ситуации недопустимо, поскольку даже самые широкие кампании по планированию семьи оказались малоэффективными с точки зрения сокращения прироста населения.

Проводимые до сих пор мероприятия по сокращению рождаемости недостаточны для достижения нулевого роста населения. Ограниченность этих мероприятий заключается в том, что они предоставляют семейной паре возможность избежать нежелательных рождений, но не влияют на репродуктивные установки. Между тем, подобно депопуляции, беспрецедентный рост численности населения является проблемой, преодоление которой без изменения мотивации репродуктивного поведения невозможно. Поэтому успех любой из действующих антинаталистских программ определяется рамками традиционных представлений об идеальном размере семьи.

сокращение рождаемость социальный экономический

Литература и примечания