Социально-экономические воззрения Н.Н. Алексеева

Размещено на http://www.allbest.ru/

Социально-экономические воззрения Н.Н. Алексеева

Нинциева Г.В.

Аннотация

Главным стержнем концептуальных построений представителей евразийства явилось понимание России как Евразии, т.е. "месторазвития" населяющих ее народов. Статья посвящена взглядам одного из ярких представителей евразийства Н.Н. Алексеева, которому принадлежит единственная в истории евразийской мысли попытка обоснования цельной экономической теории и социально-экономической программы этого общественного движения. Центральное место в рассмотренной ученым экономической проблематике справедливо занял вопрос о собственности, которому автор данной статьи уделяет особое внимание

Ключевые слова: Алексеев Н.Н., евразийство, частная собственность, институт собственности

Большой интерес представляет социально-экономический "блок" концепции Н.Н. Алексеева. Следует подчеркнуть, что именно ему принадлежит единственная в истории евразийской мысли попытка обоснования цельной экономической теории и социально-экономической программы этого общественного движения. Центральное место в рассмотренной ученым экономической проблематике справедливо занял вопрос о собственности. Ему посвящена отдельная фундаментальная публикация автора, на которой мы и остановим внимание читателя [1].

Вряд ли нужно доказывать факт непреходящей актуальности этого вопроса, как в теории, так и в реальной экономической жизни общества. Как известно, институт частной собственности подвергся сильнейшим потрясениям в XX веке, социалисты всех мастей в своих теоретических построениях объявили ему решительную войну. Наиболее же крайние из них - российские большевики - не ограничились одними теоретическими атаками на священнейший принцип либерализма, они произвели самый грандиозный в истории человечества опыт насильственной отмены частной собственности и организации принципиально нового общественного устройства. Но, несмотря на то, что принцип частной собственности понес существенный ущерб и утратил значительную часть своей былой привлекательности, как в теории, так и в массовом сознании, сохранилось немало и убежденных сторонников этого принципа, по-прежнему свято верящих в его могучую целительную силу.

Расслоение обществоведов на противников и приверженцев частной собственности имело место, разумеется, и в среде русской эмиграции. Социал-демократы и народники (С.О. Загорский, A.M. Югов, М.В. Вишняк, С.С. Маслов и многие другие), как известно, не возражали против самого принципа частной собственности, но настаивали на его применении лишь в "усеченном" виде и решительно не соглашались с тезисом о его ведущей роли в хозяйственной жизни общества. Либерально мыслящие экономисты (такие как П.Б. Струве, Б.Д. Бруцкус и др.), напротив, были убеждены в приоритетном значении указанного принципа. Всю ответственность за социальную катастрофу в России, учиненную коммунистами во главе с Лениным и Троцким, они связывали, прежде всего, с отсутствием в стране частной земельной собственности, правда, как подметил Алексеев, при этом почему-то закрывали глаза на то, что сама социальная революция явилась "неизбежной обратной стороной общественного порядка, построенного на исключительном господстве принципа частной собственности". Ведь пролетаризация и пауперизм - суть вечные спутники частной собственности. "А, следовательно, спутником ее является и социализм" [1, с.4]. И если в России "на развалинах коммунизма вырастет новый капитализм, в ней неизбежно возникнет новое рабочее движение, которое, по всем вероятиям, должно снова выкинуть социалистическое знамя, т.е. снова объявить войну частной собственности. Поистине, - весьма эмоционально восклицал ученый, - от такой перспективы становится скучно и тошно"!

Что же делать? Неужели полная безысходность? И социализм, особенно его большевистская версия, и безбрежный либерализм, возводящий частную собственность в некий абсолют, одинаково претят Алексееву. Но может быть, все же есть выход из этой фатальной двоичности общественно-экономического обустройства? Может быть, рассуждал ученый, следует как-то иначе подойти к институту частной собственности, не уничтожать его, как это сделали большевики, а подвергнуть его каким-то исправлениям, которые предупредят зарождение общественного недовольства и розни? Может быть, продолжал он, институт этот можно преобразить так, чтобы он, по-прежнему, сохранял способность придавать экономике необходимый импульс, но при этом сообщал общественным отношениям известную устойчивость и спокойствие? И если да, то должны ли эти преобразования института частной собственности идти в направлении, предлагаемом современными социалистами (социал-демократами и народниками), или какими-либо иными путями?

Таковы вопросы, писал ученый, от решения которых зависит историческая судьба будущей России. К сожалению, пока что они решаются в социально-экономической литературе исключительно примитивно: либо поются дифирамбы принципу частной собственности, либо ему объявляется безответственная война. "Но критически проблему частной собственности никто не ставит. И никто не имеет практической социальной программы, которая основывалась бы на подобном критическом рассмотрении вопроса о собственности" [1, с.5].

Для успешной разработки поставленной проблемы необходимо, по мнению Алексеева, уточнить и углубить теоретические основы собственности. И ученый смело взялся за решение этой весьма непростой задачи. Ученый оттолкнулся от исходной методологической посылки, в соответствии с которой собственность есть, прежде всего, правовое понятие, проявляемое в четырех категориях:

1. Правовой субъект.

2. Правовой объект.

3. Правовое содержание.

4. Правовое отношение.

Субъектами собственности могут являться как физические, так и юридические лица, т.е. различные общества, корпорации, союзы и прочие коллективные собственники.

Понятие объектов собственности Алексеев развернул несколько подробнее. Он полагал, что под это понятие подпадают "не все вещи вообще, но только те из них, которые встречаются в природе в некоторой ограниченности" [1, с.10]. Под ограниченностью автор понимал как фактический недостаток необходимых людям вещей, т.е. "экономическую скудость", так и "редкость" вещей, их "единственность". Первое есть свойство заменимых вещей, второе - незаменимых, единичных. Вещи же, которых безгранично много, строго говоря, не являются объектами собственности (например, воздух).

Однако, идея собственности, по Алексееву, отнюдь не охватывает отношений человека ко всем возможным, не встречающимся в абсолютном изобилии вещам. Существуют вещи и отношения, обладание которыми не означает собственности даже тогда, когда дело идет о приложении человеческого труда и человеческих усилий. Сюда относятся "мое тело, мои душевные качества, а также другие живые люди, другие личности, с физической и душевной стороной их жизни". Ученый не согласен с известным тезисом Маркса о том, что рабочий является "собственником" своей рабочей силы. Ведь сила человека принадлежит ему именно на основе неотчуждаемости, он не может ее отчудить, как свою одежду. Договор о найме для рабочего может быть очень тягостным, но он принципиально не есть договор об отчуждении собственности, в противном случае, рабочий становился бы рабом. Но Маркс говорит о капитализме, а не о рабовладельческом строе.

Содержание института собственности, писал Алексеев, определяется понятиями господства и распоряжения, которыми обладает субъект над объектом собственности. Причем речь идет не о фактическом господстве и распоряжении, а о праве, следовательно, о возможности господства и распоряжения, признанной не только самим субъектом собственности, но и тем обществом, в котором он живет.

Правоотношение, связывающее собственника с другими субъектами права, охарактеризовано Алексеевым наиболее полно. В области общественных отношений, отмечал ученый, можно выделить связи, которые соединяют определенное количество определенных лиц, и связи, соединяющие "всех вообще" людей данного общества. Первые являются отношениями частными или относительными, вторые носят всеобщий или абсолютный характер. Договор между двумя (или несколькими) людьми есть типичный пример относительного, частного правоотношения. Столь же типичным примером всеобщего (абсолютного) правоотношения является собственность. Иными словами, собственность есть социальное отношение всеобщей природы. Некий Робинзон, живущий на необитаемом острове, в этом смысле не имеет собственности. Считать имеющееся у него имущество своей собственностью он может, только мысля неопределенное количество каких-то лиц, обязанных уважать его право, не вмешивающихся в него и воздерживающихся от посягательств на господство и распоряжение принадлежащими Робинзону объектами.

Таким образом, собственность в трактовке Алексеева является сложной правовой категорией, увязывающей в единую структурированную систему четыре вышеперечисленных элемента. И это обстоятельство, как будет показано ниже, имеет чрезвычайно важное, как теоретическое, так и практическое значение.

Собственность, как известно, может быть частной и публичной (общественной). Алексеев называет ряд особенностей, отличающих эти две формы. Во-первых, объект публичной собственности приспособлен к общему пользованию, в то время как объект частной собственности служит для удовлетворения личных или групповых, вполне обособленных интересов. Во-вторых, господство и распоряжение публичной собственностью имеет характер "социального служения", т.е. совершается во имя каких-то высших целей и ценностей, господство же над объектами частной собственности имеет характер применения в "хозяйском порядке". В-третьих, публичные собственники состоят друг с другом в отношениях "междувластных", а по отношению к частным собственникам являются властвующими; частные собственники по отношению друг к другу являются "свободными и равными" (в правовом смысле этого слова), по отношению же к публичным собственникам являются подчиненными [1, с.31].

Существование частной собственности, писал ученый, указывает на "многоярусность" данного общественного порядка, включающего в себя свободную область распоряжения вещами, принадлежащими многим самостоятельным субъектам, и возвышающийся над этой областью особо организованный аппарат (аппарат публичной власти, упирающийся в государство, как свою вершину). Иными словами, при общественном строе, покоящемся на частной собственности, имеется неограниченное количество субъектов права собственности и столь же неограниченное количество объектов этого права. И сверх того имеется еще общественное целое, стоящее над этими субъектами и объектами. Такой общественный строй именуется капитализмом. Уничтожение этого порядка означает уничтожение, прежде всего, неограниченного количества субъектов частной собственности. Остается, следовательно, общественное целое, к которому и переходит право распоряжения объектами и которое, таким образом, становится субъектом права собственности. Устраняется тем самым "многоярусность" общественного здания. Это, писал Алексеев, и есть "коммунизация или социализация общества, понимаемая как принцип".

Ученый обстоятельно проанализировал аргументы, как противников, так и защитников частной собственности. Противниками частной собственности, отмечал автор, в большей или меньшей степени являются все коммунистические и социалистические теории, которые в своих позитивных построениях исходят из критики капиталистического частно-хозяйственного строя. А в России социализм утратил характер чисто теоретического отвержения частной собственности, она ликвидирована на практике. Возникают закономерные вопросы: почему она сознательно уничтожена, в силу каких своих несовершенств и недостатков? И какими достоинствами обладает новый социалистический строй, базирующийся на общественной собственности? Вопросы эти встают с еще большей силой потому, что опыт упразднения частной собственности далеко не оправдал возлагавшихся на него надежд. Потребовалась новая экономическая политика, частично реабилитировавшая частное хозяйствование.

Тем самым НЭП воодушевил сторонников частной собственности, получивших подтверждение своему главному тезису, в согласии с которым принцип частной собственности незыблем и будет торжествовать всегда, ибо за ним стоят стихийные, естественные законы социально-экономической жизни общества. В рассуждениях сторонников этого принципа капиталистический строй приобрел, таким образом, характер некоторой "естественной", самой "природе вещей" соответствующей системы.

По мнению Алексеева, выводы и противников, и сторонников частной собственности весьма поспешны и легковесны. Для того, чтобы научно взвесить все "за" и "против" этой формы собственности и адекватно ее оценить, следует ввести в анализ еще, по меньшей мере, два рода соображений: 1) соображения технико-экономические; 2) соображения нравственные.

Остановимся вначале на первом пункте. С точки зрения сторонников частной собственности этот институт наиболее соответствует "правильно понятым принципам народного хозяйства". Исторически подобные представления ведут свое начало от Аристотеля и его позднейших последователей (включая Фому Аквинского, например). Главный их аргумент в защиту сводился к простому выводу: то, что принадлежит многим, что является общим достоянием, служит предметом меньшей заботы по сравнению с тем, что принадлежит одному. Каждый человек имеет "отвращение к труду", а потому и заботу об общем старается переложить на плечи других людей. Отсюда, "в небрежении находятся вещи, которыми владеют все". Кроме того, управление делами осуществляется более упорядоченно тогда, когда "каждый властвует над тем, что ему лично принадлежит" [1, с.51].

Несмотря на то, что приведенные соображения Аристотеля имеют многовековую давность, они, писал Алексеев, "до сих пор считаются классическими для защиты частной собственности, и до сих пор к ним прибегают сторонники данного института". И это вызывает у русского ученого чувство недоумения. Ведь подобные представления, замечает он, защищают отнюдь не частную собственность, а собственность индивидуальную в сравнении ее с коллективной. А это далеко не одно и то же. Поэтому такие соображения на самом деле можно спокойно принять. Ведь если хозяйство, построенное на коллективных формах собственности, менее экономично, чем хозяйство, построенное на индивидуальном принципе, то получается, что наиболее эффективным строением будет такое, в котором "единый, единоличный хозяин осуществляет единый план общественного хозяйства... Таким образом, наиболее упорядоченное и наиболее богатое общество должно быть похоже на большое поместье с единым хозяином и тысячами подчиненных ему исполнителей. Но организация такого общества уничтожает принцип частной собственности, - и выходит, что попытка защищать этот принцип приводит к его отрицанию" [1, с.51].

Да, писал Алексеев, непросто защитить институт частной собственности и капиталистическую систему в целом, критики которой, прежде всего социалисты самых различных направлений, привели немало действительно убедительных доводов. Эта организация общественного производства обнаружила множество неустранимых пороков, таких, например, как непроизводительные растраты громадного количества труда и капитала, перепроизводство товаров, периодические кризисы и т.д. и т.п. Со всем этим трудно спорить, ибо все это неопровержимо свидетельствует о глубоких несовершенствах капиталистического способа хозяйствования, отсутствии в нем разумного, организационно-планового начала. Выходит, констатировал ученый, что "порядок частной собственности с точки зрения высших хозяйственных соображений как будто бы и не защитим: хозяйство, при котором множество независимых субъектов распоряжается множеством объектов, ...является хозяйством менее рациональным, чем то, при котором распоряжается один индивидуальный или коллективный субъект" [1, с.53].

Однако, ставит вопрос Алексеев, лучше ли обстоят дела в условиях упраздненной частной собственности? Теоретически такой экономический порядок может представляться очень совершенным, но нельзя забывать о том, что он игнорирует одну, исключительно важную, стихийную силу, господствующую в жизни человеческих обществ - "начала личного расчета, себялюбия и эгоизма". Капитализм беспощадно подстегивает людей, толкая их к наилучшему хозяйствованию, иначе им грозит смерть. Попытка превратить капиталистическое общество в социалистическое отнимает у людей наиболее сильные, естественные стимулы поведения - эгоистический расчет и соревновательное начало. Люди трансформируются в лишенных хозяйственной самостоятельности "членов целого", в своего рода чиновников, призванных осуществлять чужие задания, а не бороться и хозяйствовать самолично. "Общество начинает равняться по ленивым, а не энергичным", оно погрязает в ленности, против которой есть лишь одно средство - суровая дисциплина.

Какая же система предпочтительнее? По мнению Алексеева, указанные соображения дают "действительно серьезные основания в пользу социального порядка, построенного на частной собственности" [1, с.53]. Приведенная цитата замечательна тем, что ясно свидетельствует о выборе ученого, который, в отличие от большинства евразийцев, не склонен был восторгаться "преимуществами государственной организации хозяйства". Но нельзя закрывать глаза на то, что это в значительной мере вынужденный выбор, выбор "из двух зол", из двух уязвимых систем, систем "вчерашнего дня", ни с одной из которых нельзя идти в будущее. Меньшим злом, как видим, он считал капиталистический порядок. И пусть, писал автор, "порядок этот обладает большим количеством несовершенств, пусть он напрасно растрачивает человеческий труд и капитал, - однако он создает полное напряжение социальной энергии, обнаруживаемое новейшим промышленным развитием". Да, развитие это "куплено дорогой ценой, но, если бы она не была уплачена, люди пребывали бы в экономической косности и застое..." [1, с.54].

Таким образом, оценивая две полярные, полные несовершенств системы хозяйствования с технико-экономических позиций, Алексеев отдал предпочтение капиталистической организации производства, основанной на частной собственности. Однако, будучи плоть от плоти представителем русской научной школы, всегда придававшей большое значение моральным ценностям, ученый полагал необходимым продолжить свой сравнительный анализ и с позиций нравственных принципов.

Казалось бы, что уж с этих позиций капиталистический строй с его институтом частной собственности, даже если он и обладает какими-то технико-экономическими преимуществами, не имеет ни малейших шансов на оправдание, поскольку вопиюще противоречит идее равенства. Именно это утверждают буквально все и во все времена социалисты, независимо от концептуальных оттенков их теорий. Человек, завладевший вещью на правах частной собственности, рассуждал, например, еще Прудон, никогда не допустит других, неимущих и нуждающихся людей, пользоваться этой вещью бесплатно. Несправедливость частной собственности заключается в том, что за обладание привилегией она требует некоторой премии со стороны третьих лиц, т.е. ренты во всех ее видах. Собственники земли, домов, предприятий, даже собственники Движимых вещей, особенно денег, взимают при благоприятных условиях ренту, арендную плату, прибыль и т.п. доходы, именуемые нетрудовыми. Таким образом, частная собственность есть право на получение нетрудового дохода. Здесь видится некая внутренняя диалектика, присущая идее собственности, а именно: основой собственности, согласно социалистам, является труд, но как только произошло присвоение вещи, пусть даже произведенной своим трудом, возникает возможность умножать собственность уже нетрудовым путем. А отсюда вытекает и вывод, делаемый социалистами, - частная собственность есть почва для развития социального паразитизма. Более того, частная собственность имеет и определенные политические последствия, ибо неизбежно ведет к власти имущих, к режиму плутократии, к тирании богатства, которая не может быть оправдана никакими разумными соображениями.

Алексеев признает в подобном ходе социалистической мысли наличие "подлинной социальной правды". Действительно, писал он, сколько бы не доказывалась преимущественная экономическая эффективность системы частной собственности и основанного на ней общественного порядка, "глубоко заложенное в душе человека чувство уязвленной справедливости всегда будет действовать сильнее всяких разумных выкладок" [1, с.57]. Поэтому, продолжал ученый, если оценивать институт частной собственности с нравственных позиций честно и последовательно, то нельзя отрицать этот, имманентно присущий ему несомненный дефект, составляющий правду социализма. Умалчивать этот дефект просто неразумно.

Но сие вовсе не означает, что институт частной собственности с нравственной точки зрения в принципе не защитим. Это не так, писал Алексеев, но защищать "можно и должно только защитимое".

Нравственную защиту частной собственности ученый считает целесообразным начать "с полного признания справедливости суждений ее противников": да, эта форма собственности создает базу для присвоения нетрудовых доходов и, соответственно, - эксплуатации человека человеком. Все это так, но ведь таковы последствия всякой формы собственности" - индивидуальной, коллективной, государственной. Это положение не нуждается в доказательствах, если говорить о различных индивидуальных и коллективных формах собственности, допускаемых и сторонниками так называемого "демократического социализма".

Представим себе теперь строй, основанный на государственной форме собственности. Вместо многих частных собственников здесь выступит единый собственник в лице государства. Совершенно очевидно, что последнее в этом случае приобретет все те привилегии, которыми прежде обладал любой частный собственник. Более того, оно приобретет их в максимальной степени. Такой сверх-собственник неизбежно станет и сверх-монополистом, а обладание всеми общественными благами с государственной властью в придачу даст государству неизмеримо большую, чем у любых частных собственников возможность эксплуатации и присвоения нетрудовых доходов со всеми вытекающими отсюда крайне негативными социальными и экономическими последствиями. В этом-то и состоит суть государственного социализма, именно в этом проявляется истинное лицо коммунизации. А это означает, писал Алексеев, что система частно-собственнического порядка, в которой государство стоит над этим порядком лучше системы, в которой "государство является монополистом и собственности, и общественной власти" [1, с.59].

Таким образом, убежден Алексеев, всякая собственность, а отнюдь не только частная, может быть основанием для эксплуатации и извлечения нетрудовых доходов. Главная ошибка всех социалистов заключается, по его мнению, в том, что их проекты стремятся реформировать частную собственность исключительно путем изменения ее субъектов. Пора, однако, уяснить себе раз и навсегда, что "социализация, понятая лишь как изменение субъектов собственности, сама по себе этой эксплуатации не уничтожает" [1, с.62]. В социализме, продолжал свою мысль ученый, есть "нечто примитивное, некоторая простота сознания, некоторая элементарность... Наличные субъекты собственности должны быть экспроприированы - и собственность должна перейти к другим субъектам" [1, с.62]. Это, конечно, утрированные, наиболее грубые формы социализма, осуществляющего лишь передел, но сохраняющего даже старый порядок частной собственности, только с новыми субъектами. Более "тонкие виды социализма" стремятся особым образом обставить перемену субъектов: экспроприированная собственность переходит либо к одному - индивидуальному или коллективному субъекту, либо к неопределенному количеству всех возможных субъектов, т.е. "ко всем и каждому". Таким образом, достигается уничтожение частного порядка собственности, но при этом... "собственность остается, собственность торжествует" [1, с.63].

Алексеев вовсе не настроен отрицать "хороших намерений социалистов: они борются с эксплуатацией и угнетением, они хотят уничтожить несправедливость социального неравенства, нищету одних, непомерное богатство других. Но они беспомощны в своей основной задаче...". И ученый вновь и вновь артикулирует свой неутешительный для социалистов вывод: перемена субъектов собственности ничего не может решить и никому не может помочь. Она является лишь неким паллиативом, а не действительным средством борьбы с социальной несправедливостью. И это вытекает не из каких-либо ошибок социализма, это - неумолимое следствие ошибочности основного принципа, в соответствии с которым собственность переходит в другие руки, но с тем же содержанием и с теми же отрицательными особенностями. "Внутренняя природа института (частной собственности - авт.) не изменяется, остается старой, и новое преображенное общество вместо социального рая обнаруживает черты старого, иногда еще более ужасного деспотизма" [1, с.63]. Трудно возразить этому теоретическому выводу ученого, особенно после того, как продолжительный по времени большевистский опыт в России так "блестяще" его подтвердил.

Итак, капитализм с его экономическим фундаментом - частной собственностью - есть строй, необратимо устаревший и бесперспективный как с технико-экономической, так и с морально-нравственной точки зрения. Однако, еще менее эффективен и оправдан строй, основанный на социализации всей собственности - он обречен на неминуемую катастрофу. Для того, чтобы идти в будущее, нужен принципиально иной социально-экономический строй с принципиально новой системой собственности. И Алексеев сделал попытку сформулировать эскиз новой системы, которую он назвал "государственно-частной системой хозяйства".

В основу построений ученого легло положение, согласно которому для достижения "истинного и плодотворного преобразования института собственности нужно стремиться не к изменению субъектов, но к изменению самой природы института. Это значит, что следует начать как раз с пути, противоположного социализму". С какого же? И в полном соответствии со своей концепцией структуры собственности автор четко отвечает на поставленный вопрос: "Нужно начать, - говорит он, - с преобразования собственности как правоотношения, нужно перейти к преобразованию содержания собственности и к пересмотру вопроса об отношении субъекта собственности к объектам (выделено нами - авт.). Только этот путь, - убежден Алексеев, - способен действительно преобразовать общество и создать реальные условия для успешной борьбы с эксплуатацией и угнетением" [1, с.63]. Автор последовательно раскрывает внутреннее содержание представленной им логической формулы.

Во-первых, следует, по его мнению, принципиально иначе трактовать вопрос о собственности как правоотношении. Как уже отмечалось выше, собственность мыслится, прежде всего, как всеобщая категория, выражающая отношения между собственником и обществом в целом. Традиционное толкование этой категории: собственность абсолютна и общество имеет по отношению к собственнику лишь "отрицательные" обязанности, а именно, терпеть, не вторгаться, воздерживаться от вмешательства. Между тем, можно мыслить эту категорию иначе, как относительную собственность. В этом случае общество приобретает по отношению к собственнику некоторую "положительную" миссию. Иными словами, считает Алексеев, "преобразование частной собственности как правоотношения должно сводиться, прежде всего, к преобразованию ее отношения к государству" [1, с.64].

Теоретически можно представить себе два возможных пути перестройки капиталистической частной собственности: либо в виде возвращения к собственности феодальной; либо в виде преобразования ее отношения к государству и превращения чисто отрицательной миссии публичной власти в положительную (третий возможный путь - социалистический - автор полностью исключает из своего рассмотрения, как априорно нерациональный). Первый путь, сразу же признает ученый, был бы путем "чистой реставрации", второй - путем "восхождения института от низшей ступени на ступень высшую, еще намеченную только историей, но вполне не реализованную". Разумеется, симпатии автора всецело принадлежат второму пути, ради которого он, собственно, и затеял рассматриваемую нами книгу.

Остановимся на этом пути чуть подробнее. Говоря о нем, ученый исходил из того, что преимущества капитализма непременно должны быть сохранены, частная собственность "не может быть обременена хозяйскими тяготами других субъектов, а также должна быть удержана система разграничения частных прав и публичной власти". Речь может идти только о том, чтобы "дать публичной власти новое содержание" [1, с.71].

Иными словами, Алексеев полагал, что проблема преобразования частной собственности и - более широко - современного социально-экономического строя сводится, в конечном счете, к новому пониманию миссии государства. Либералистская теория невмешательства государства в хозяйственную жизнь общества, предписывающая публичной власти роль "ночного сторожа", не отвечает более требованиям новой эпохи. Являясь властной организацией, государство обязано "водительствовать", обязано "наперед сказать: куда и зачем?". Иначе говоря, оно должно решительно отказаться от былого безразличия и четко формулировать положительную программу деятельности в самых различных сферах - в политике, религии, нравственности, образовании и т.д., не исключая, разумеется, и экономики, а, стало быть, и в отношении частной собственности. Нужно, наконец, понять, что государство не может оставаться в стороне от всех этих областей жизнедеятельности общества. И если оно, например, считает религию положительной Ценностью, оно не может не выявлять своего отрицательного отношения к антирелигиозной пропаганде; если оно не равнодушно к вопросам добра и зла, оно не может оставаться индифферентным к безнравственным деяниям и т.д.

Подобно всему этому, государство не должно быть безразличным и по отношению к частному собственнику. Да, оно знает, что частная собственность, особенно на некоторые объекты, есть привилегия. Но привилегия должна сопровождаться ответственностью. "Государство должно не только регулировать порядок частной собственности, оно призвано также сказать частному собственнику: если имеешь привилегию, хозяйствуй хорошо, располагай правами не во вред, а в общую пользу" [1, с.71].

Нужно точно уяснить, продолжает далее Алексеев, что право публичной власти есть совершенно особый в сравнении с собственностью институт. Он отличается от собственности по всем четырем выделенным выше категориям.

1. Субъектом этого права является социальное целое, стоящее над частно-правовыми субъектами;

2. Объектом этого права являются не объекты собственности частных лиц, но сами эти частные собственники, сами субъекты; названное право публичной власти суть, следовательно, право распоряжения не над вещами, а над лицами;

3. Содержанием права публичного властвования является господство и распоряжение "не в хозяйском, а в социально-служебном смысле этого слова"; государство, как организация, возвышается над противоречивыми интересами частных - физических и юридических - лиц;

4. Правоотношение, соответствующее правам властвования, воплощается в том организованном общественном целом, которое именуется государством; правоотношение это сходно с правоотношением собственности, так как, подобно последнему, связывает всех и каждого, т.е. также является универсальным; но в отношениях собственности "все и каждый" являются неопределенной суммой ничем не связанных единиц; в данном же случае "все и каждый" становятся членами единого, организованного властного коллектива; таково государство, мыслимое как совокупность исторических поколений граждан, как единый народ или организованная совокупность народов [1, с.72].

Таким образом, резюмирует Алексеев свою трактовку собственности как правоотношения, власть, вытекающая из imperium, наделенного только отрицательной миссией, есть власть "капиталистически-либерального государства"; власть же, вытекающая из imperium с положительной миссией есть власть государства, осуществляющего "государственно-частную систему хозяйства" [1, с.72].

Далее Алексеев переходит к рассмотрению вопроса о преобразовании содержания института собственности, и это - во-вторых. Здесь следует выделить две стороны - юридическую и общекультурную. Под первой стороной ученый разумел правовую политику, которая должна выстраиваться на основе тщательного изучения культурной, социальной и экономической природы отношений собственности, устанавливающихся между различными субъектами и различными объектами. В зависимости от роли и статуса этих отношений должны быть изданы конкретные юридические нормы, регулирующие те или иные конкретные отношения. Нормы, касающиеся, например, государственной собственности, не могут быть абсолютно такими же, как законоположения, регулирующие собственность кооперативов или частных земельных собственников.

Однако, содержание института собственности не будет решительно преобразовано одним только преобразованием прежде абстрактных юридических норм в конкретные. Это, конечно, важное условие, но отнюдь не достаточное. Характер власти человека над вещами, самое отношение его к вещам не есть производное правовых норм. Исключительно важным аспектом являются идейные факторы. Поэтому, писал ученый, коренное преобразование содержания института собственности (преодоление капитализма) принципиально возможно лишь в том случае, когда, наряду с законодательством, "совершится преобразование идейных предпосылок жизни" [1, с.73]. Так, современная промышленная система может быть изменена только в результате преодоления индустриализма, составляющего идейное содержание современного капитализма. "Самый дух индустриализма должен потерпеть крушение - и тогда изменятся и принципы, определяющие отношение человека к вещам. А преображение духа, конечно, возможно только путем религиозного и духовного возрождения. Государство может внешне способствовать подобным процессам, но само не в силах их вызвать. Они совершаются в идейных течениях, овладевающих душами людей" [1, с.73].

Таким идейным течением и является, по Алексееву, евразийство, призывающее к устранению капиталистического строя и исходящее из утверждения о преобладании духовных начал над материальными. Утверждение же это оно черпает из глубоких корней православной веры, для которой идеал нестяжательства был всегда руководящим и высшим.

В-третьих, пересмотр вопроса об отношении субъекта собственности к ее объектам. Декларированный выше принцип конкретности требует, чтобы государственная политика основывалась на признании своеобразия объектов, к которым должны применяться те или иные регулирующие отношения собственности правовые нормы.

Так, одним из наиболее специфичных объектов собственности является земля. Она есть основной плацдарм, писал Алексеев, на котором происходит история государства. К проблеме земельной собственности, как объекту права, следовательно, должно относиться с особой осторожностью. Ученый был убежден в том, что к земле совершенно неприменимы либералистские представления о неограниченной власти частного собственника на землю и о полном невмешательстве в земельную политику государства. "Земля - как раз такой объект, который требует нарочитого государственного вмешательства" [1, с.74]. Ведь владение землей по своей природе носит принципиально иной характер, нежели владение платьем или деньгами. Здесь-то, отмечал автор, и открывается положительный смысл тех мероприятий, которые именуются словами "национализация земли".

Но, будучи сторонником национализации земли, Алексеев понимал ее диаметрально иначе, чем понимали большевики, осуществившие на самом деле скорее не национализацию, а социализацию земли. Это совершенно разные процессы и их следует строго различать. Социализация земли означает провозглашение государством себя земельным собственником, национализация же есть "утверждение права государства на регулирование тех отношений, которые возникают из факта частной собственности на землю". Главными элементами такого регулирования являются распределение земельной ренты и активная государственная политика в направлении интенсификации земледелия. "В таком понимании, - писал Алексеев, - национализация земли...соединима с частной земельной собственностью и даже ее предполагает..." [1, с.75].

В таком понимании, уверял ученый, национализация вполне уживается со свободой земельного оборота, мобилизацией земельной собственности, правом заклада земли и т.п. [1, с.75]. Одним словом, национализация земли - это расширение прав imperium, а не превращение государства в земельного собственника.

Что же должно быть сделано в этой области после того, как рухнет советская власть? Ясно, что большевистское наследие неприемлемо. Однако, столь же нерационально становиться и на позиции либерализма, отстаивающие принцип "священной" частной собственности на землю и отводящие государству роль, сводящуюся лишь к взиманию налогов и охране неприкосновенности собственников.

Наиболее разумной поэтому, полагал Алексеев, является третья система, выдвигаемая евразийской аграрной программой. Последняя же исходит из того, что полная отмена принципа национализации земли была бы мерой "чисто отрицательной". Освобождаться следует от наследия социализма с его "социализацией земли", а не от принципов национализации, "совершенно справедливо утверждающих особое положение земли, как объекта права, и требующих по отношению к этому объекту особых государственных мер". В евразийской земельной программе, писал ученый, "imperium наделяется положительными заданиями - и это есть верховное право Союза на землю в смысле определения общих начал землепользования и землеустройства... Вместе с тем, восстанавливается право частной собственности на землю. Собственниками могут быть отдельные лица, семьи, общины, сельскохозяйственные коммуны, наконец, само государство. Imperium осуществляется над частными собственниками, т.е. государство ведет активную земельную политику" [1, с.76].

Следующим важнейшим объектом собственности являются средства производства (кроме земли), под которыми Алексеев разумел средства и предметы труда. Некоторые из них по своей природе должны стоять под особым наблюдением государства (каменный уголь, нефть и др.); другие же "заслуживают меньшего внимания", чем земля и ее недра, поскольку воспроизводимы.

С ликвидацией большевизма перед новыми реформаторами России неизбежно встанет вопрос о том, как быть с огосударствленной промышленностью. Ученый - противник взглядов, согласно которым нужно будет непременно "лишить государство собственности". Кто выставит подобное требование - "тот повторит "наизнанку" многие ошибки социалистов". Ведь государственная промышленность стоила громадных затрат со стороны государства, и интересы его не могут быть игнорированы. Конечно, признавал ученый, государственная промышленность обладает немалым количеством недостатков, но в ней и немало достоинств. Поэтому будущая Россия-Евразия, которая придет на смену советской России, потребует не "экспроприации собственности государства", но создания тех условий, "которые могли бы обезвреживать отрицательные стороны, присущие государственной промышленности". Вместе с тем, продолжал автор, в России-Евразии должна быть создана соразмерная государственной частная промышленность "такого же охвата". Существование и соревнование этих двух секторов промышленности создаст наиболее благоприятные условия для быстрого развития производительных сил.

Особым объектом собственности являются продукты труда. Это, писал Алексеев, наименее разработанная "проблема приобретения собственности". Основная аксиома капитализма, как известно, гласит: "Произведенная вещь исключительно принадлежит собственнику средств производства". Капитализм устами предпринимателя говорит наемному работнику: "Мои деньги, мой капитал, мои машины, мое сырье, моя организация. - Получай ту заработную плату, о которой договорился, и оставайся производству чужим". Социализм переворачивает эти слова и устами рабочего говорит капиталистам: "Мой труд, - стало быть, мой и продукт, уходи с фабрики, как ей посторонний". Иными словами, если капитализм отрицает самостоятельное юридическое значение труда, то социализм склонен отрицать самостоятельное юридическое значение капитала и организационных способностей.

И то, и другое, по Алексееву, - крайности. Между ними-то и должна найти свое место предлагаемая ученым "государственно-частная система хозяйства", которая призвана найти оптимальный синтез двух противоположностей и на этом синтезе построить законодательство, регулирующее права собственности на произведенный продукт.

От взора ученого не укрылось то замечательное обстоятельство, что советское государство, национализировав все средства производства, превратив промышленность из частной в сугубо государственную, не только не провозгласило декларированное социалистами право "на полный продукт труда", но даже не сделало решительных попыток в направлении признания за трудом "органического значения в производстве". Оттого, говорит Алексеев, коммунистическая система хозяйства выродилась в "капитало-коммунизм" или точнее "государственный капитализм" [1, с.80]. Ведь при такой системе собственность на производимый продукт всецело принадлежит собственнику средств производства, т.е. государству. Рабочий же, подобно рабочему в капиталистическом обществе, является лишь продавцом своих услуг. Советская система, как и капиталистическая, в конечном счете, также ведет к эксплуатации рабочих.

Демобилизация такой формы государственного капитализма в постсоветской России должна идти в направлении признания труда органическим элементом производственного процесса. Труд, по мнению автора, должен быть возведен в ранг "самостоятельного принципа при приобретении собственности" [1, с.80]. Алексеев при этом не ограничивается одним лишь благим пожеланием, он указывает и возможные пути возвышения статуса труда: 1) наделение государства через "национализацию производства" положительными функциями imperium. Тем самым, государство приобретает право на долю предпринимательского дохода и возвращает ее в виде ренты трудящимся; 2) организация участия трудящихся в управлении производством. Речь идет не столько о пресловутом "рабочем контроле", сколько о прямом привлечении наиболее выдающихся представителей труда к распорядительным функциям; 3) создание прямой заинтересованности рабочих в эффективности производственных процессов через их привлечение к участию в прибылях и превращение в акционеров заводов и фабрик.

Выделив, таким образом, землю, средства производства, производимый продукт в качестве особых объектов собственности, нуждающихся и в особом правовом регулировании, Алексеев вместе с тем вполне признает наличие и других объектов собственности, не требующих особого регулирования и допускающих признание собственности как института абстрактного. Иначе говоря, утверждение института собственности, как вполне конкретного для одной категории объектов, не противоречит тому, чтобы для каких-то других категорий институт собственности оставался абстрактным. В этом отношении, подчеркивал ученый, евразийские принципы правовой политики лишены всякой узости и доктринерства. Правда, указав на "какие-то другие объекты собственности", Алексеев, к сожалению, не привел ни единого примера, предоставляя читателю неограниченные возможности фантазировать на тему "других категорий собственности". евразийство экономический общественный

Рассмотрев важные вопросы об объектах, Алексеев не оставил без внимания и проблему субъектов реформированной собственности, по которой высказал также довольно интересные соображения.

Несомненно, главным из этих соображений является тезис ученого о преимущественной эффективности полиформичной структуры субъектов собственности. "Чем разнокачественнее эти субъекты, - писал Алексеев, - тем более у хозяйства шансов на успешное развитие" [1, с.81]. Средства производства должны принадлежать и государству, и частным обществам, и частным лицам, и трудовым кооперативам, и коммунам. "Состязание их всех покажет, кто более способен к жизни, и заставит каждого субъекта напрягать все возможные усилия для обеспечения своего существования. Активная политика государства... и должна быть направлена на создание наиболее благоприятных условий для развития наиболее качественных разнообразных собственников в области производства" [1, с.81].

Осуществление всех названных мероприятий, убежден Алексеев, приведет постсоветскую Россию не к капитализму, но и не к социализму, а к новому социально-экономическому строю, характеризуемому формулой "государственно-частная система хозяйства".

Таким образом, как было показано, Алексеев считал неприемлемым для постбольшевистской России частнокапиталистический строй, поскольку, справедливо полагал он, неразумно безоглядно вверять экономику бессознательной игре "слепых" и жестоких рыночных сил. Это - давно пережитая фаза в развитии самого капитализма. И если все-таки "на обломках коммунизма водворится новый капитализм, тогда здание капитализма снова будут разрушать новые социалисты и коммунисты. Замечательный исторический план, - иронизировал автор, - напоминающий какой-то скверный анекдот" [1, с.82]. Но столь же недопустимо впредь и повторное возрождение социализма, поскольку еще более неразумно вверять экономику исключительно "предписаниям и декретам власти". Иначе говоря, одинаково порочны, по ученому, как неограниченный либерализм, так и неограниченное огосударствление экономики "по марксистскому сценарию".

Нетрудно заметить, что, рисуя модель нового социально-экономического строя, Алексеев предвосхитил основные контуры постиндустриального общества, воплощающего в себе сегодня многие идеи русского эмигранта. В этой связи вызывает недоумение статья Л. Евстигнеевой и Р. Евстигнеева "Преодоление "третьего пути" [2, с.126]., в самом начале которой уважаемые авторы, говоря о том, что поиски "третьего пути" ведутся уже свыше 50 лет (?), перечисляют известные концепции этого теоретического направления (теорию конвергенции двух систем, германский ордолиберализм и др.), умалчивая однако при этом более раннюю трактовку российского ученого-евразийца. Еще большее удивление возникает при ознакомлении с публикацией лидера современного евразийства А. Дугина [3], который, отвергая либерализм и марксизм как две крайности и выдвигая концепцию "нового социализма", являющегося альтернативой и марксистскому социализму, и капитализму, упорно обходит молчанием своего прямого предшественника, предпочитая оперировать мнениями десятков западных экономистов. Не правда ли, несколько странно для столь видного и убежденного евразийца!

Можно как угодно называть предсказанный Алексеевым строй - социализмом, "новым социализмом", организованным капитализмом, постиндустриализмом или "государственно-частной системой хозяйства" - гораздо важнее названия, однако, сущностные характеристики нового строя - полиформизм собственности и хозяйствования, демократические свободы, социальные гарантии, сочетание государственных и рыночных форм регулирования. А они-то как раз и были предвосхищены Н.Н. Алексеевым и именно в этом, прежде всего, видится его серьезный вклад в науку.

Литература

1. Алексеев Н.Н. Собственность и социализм / Опыт обоснования социально-экономической программы евразийства. - Париж, 1928.

2. Евстигнеева Л., Евстигнеев Р. Преодоление "третьего пути" // Вопросы экономики. - 2006. - № 2.

3. Дугин А. Теоретические источники альтернативы либеральной экономики // Главная тема. - 2005. - № 5.

Размещено на Allbest.ru