Отцы и дети: "премия" за отцовство на российском рынке труда

Размещено на http://www.allbest.ru/

Отцы и дети: «премия» за отцовство на российском рынке труда

Ощепков А.Ю.

Аннотация

Положение и поведение взрослых индивидов на рынке труда тесно взаимосвязано с наличием у них детей. Исследования традиционно показывают, что у женщин дети вызывают сокращение предложения труда и заработков. Менее исследованный вопрос - как дети влияют на мужчин? В данной работе анализируется связь между заработной платой и детьми у российских мужчин с использованием панельных микроданных РМЭЗ НИУ ВШЭ за 2010-2018 гг. В среднем за рассматриваемый период мужчины, имеющие детей, получали примерно на 25% больше, чем мужчины без детей, что указывает на заметную «премию» за отцовство. Оценивая уравнения заработной платы с учетом индивидуальных фиксированных эффектов, мы показываем, что после контроля различий между отцами и не отцами в наблюдаемых социально-демографических и ненаблюдаемых индивидуальных характеристиках преимущество отцов в оплате труда полностью исчезает. Это говорит о том, что оно полностью объясняется (само)отбором изначально более производительных мужчин в отцы, а как таковой «премии» за отцовство в России не существует. Однако оценивание моделей, учитывающих возраст и количество детей, а также их биологическое родство с мужчиной, все же позволяет выявить небольшую - в размере 2,5-3%, - но статистически значимую зарплатную «премию» за одного биологически родного ребенка в возрасте до трех лет. Мы показываем, что эта «премия» не связана с возможным обратным влиянием роста заработной платы мужчины на решение завести ребенка и может частично объясняться усилением гендерной специализации труда внутри домохозяйства после появления ребенка. Дополнительно мы находим у российских мужчин, состоящих в официальном браке, супружескую «премию» в размере около 3%. Ключевые слова: премия за отцовство; супружеская премия; штраф за материнство; РМЭЗ; Россия.

The position and behavior of adult individuals in the labor market is usually linked with the presence of children. Numerous studies show that mothers suffer a wage penalty relative to women without children. A less studied issue is whether men's earnings are somehow affected by children. In this paper, we analyze the relationship between wages and having children among Russian men, using RLMS-HSE panel micro-data of 2010-2018. In this period, fathers earned, on average, 25% more than non-fathers, which suggests a high wage premium for fatherhood in the Russian labor market. Estimating wage equations with individual fixed effects we show, however, that this advantage vanishes after controlling for differences between fathers and non-fathers in socio-demographic and unobserved individual characteristics. This means that the observed gap is caused by (self-)selection of initially more productive men in fatherhood. Estimating models that take into account the age and number of children as well as their biological relationship with men still allows to identify a 2,5-3% wage premium for one biological child under the age of 3 years. We show that this premium is not related to a possible reverse influence of men's wage growth on the decision to have a child and may be partly explained by the increased gender division of labor within the household after the appearance of a child. Additionally, we find that Russian men receive a marriage premium of about 3%.

Key words: fatherhood wage premium; family gap; motherhood wage penalty; marriage premium; RLMS; Russia.

Введение

Положение и поведение индивидов на рынке труда тесно взаимосвязано с наличием у них детей. Многочисленные исследования показывают, что у женщин дети вызывают сокращение предложения труда и заработков (например: [Budig, England, 2001; Glauber, 2018; Loughran, Zissimopoulos, 2009; Lundberg, Rose, 2000; Mincer, 1962; Pal, Waldfogel, 2016; Sanders, Korenman, Neumark, 1992; Waldfogel, 1998]). В связи с этим в международной литературе сложилось устойчивое понятие family gap - разрыв в оплате труда между матерями и не матерями. Во многих развитых странах именно он лежит в основе традиционного разрыва в оплате труда между мужчинами и женщинами [Angelov, Johansson, Lindahl, 2016; Kleven, Landais, Soogard, 2019; Ponthieux, Meurs, 2015]. Более того, его существование вызывает опасения дискриминации женщин с детьми на рынке труда и формирует запрос на определенные меры государственной политики (например, развитие системы яслей и детских садов, субсидирование расходов на образование и уход за детьми, социальную помощь матерям).

На этом фоне вопрос о том, как положение на рынке труда связано с наличием детей у мужчин, часто уходит на второй план. Однако этот вопрос не менее важен и интересен. Исследования обычно показывают, что отцы получают в среднем больше чем не отцы, причем эта разница в процентах часто достигает двухзначных цифр [Glauber, 2008; Hodges, Budig, 2010; Killewald, 2013; Koslowski, 2011; Lundberg, Rose, 2002; Lundberg et al., 2008; Mary, 2019; Millimet, 2000; Petersen, Penner, Hogsnes, 2007; Rosenfeld, Trappe, 2000; Si- monsen, Skipper, 2008; Whitehouse, 2002]. Такое преимущество в оплате труда у отцов вполне может дополнять «штраф» за материнство при объяснении гендерного разрыва в оплате труда, особенно среди работников фертильных возрастов. Кроме того, хотя, в отличие от ситуации со «штрафом» у матерей, преимущество в оплате труда отцов обычно не вызывает какой-либо общественной обеспокоенности, оно может означать положительную дискриминацию по отношению к работникам-отцам, обратной стороной которой является дискриминация бездетных мужчин.

Чем может вызываться преимущество в оплате труда у отцов? В академической литературе по данной теме, по аналогии с исследованиями «штрафа» за материнство и «премии» за брак у мужчин, сформировались две основные гипотезы [Petersen, Penner, Hogsnes, 2011]. Первая гипотеза - гипотеза воздействия - состоит в том, что дети оказывают самостоятельное влияние на заработки отцов. Это может происходить потому, что

дети либо усиливают гендерное разделение труда внутри домохозяйства, либо мотивируют мужчину зарабатывать больше, либо вызывают у работодателей относительно более благоприятное отношение к работнику-мужчине. Вторая гипотеза, альтернативная первой, - гипотеза (само)отбора - предполагает, что дети не оказывают какого-либо самостоятельного влияния на мужчин, а наблюдаемая связь между заработками и наличием детей вызывается положительным (само)отбором мужчин в отцовство. Разделению и тестированию этих двух гипотез на практике посвящены основные работы по данной теме.

В России взаимосвязь между положением индивидов на рынке труда и их семейными характеристиками анализировалась уже в целом ряде исследований, однако нам практически неизвестны опубликованные работы, оценивающие «премию» за отцовство. Между тем на фоне ярко выраженного в нашей стране традиционного разделения гендерных ролей в семье и существующего «штрафа» за материнство ее наличие следует ожидать. Так есть ли «премия» за отцовство на российском рынке труда? Если да, то каков ее размер? Какие категории отцов ее получают и чем она объясняется? Данная работа призвана ответить на эти вопросы и тем самым восполнить существующий пробел в отечественной литературе.

Работа построена следующим образом. Во втором разделе выполнен обзор основной литературы по теме. В третьем описываются используемые методология и данные. В четвертом разделе обсуждаются основные эмпирические результаты. В заключении подводится краткое резюме и формулируются основные выводы работы.

Почему отцы получают больше: теории и эмпирика

Теории

Гипотеза воздействия. Суть данной гипотезы состоит в том, что дети оказывают влияние на положение родителей на рынке труда. Речь идет, естественно, не о прямом влиянии детей на работу (например, когда дети мешают взрослым работать или, наоборот, когда они способны им чем-то помочь), а о психологических и поведенческих реакциях на ребенка со стороны взрослых индивидов, которые, в свою очередь, отражаются на их поведении на рынке труда. Теоретически, эти психологические/поведенческие реакции сами по себе могут быть очень разнообразны и при этом иметь самые разные последствия: уход с рынка труда родителя в неактивность, смена места работы, вида деятельности или режима работы, рост или сокращение часов работы, движение вверх или вниз по карьерной лестнице и т.д. Предположения о том, к каким именно изменениям должны приводить психологические реакции на детей, могут формировать отдельные более конкретные исследовательские гипотезы.

Кроме того, дети могут оказывать влияние на положение родителей на рынке труда и без каких-либо изменений в поведении или трудовой мотивации последних. Каналом влияния могут служить работодатели, а именно их сравнительные представления о работниках, имеющих и не имеющих детей. Если по каким-то причинам работодатели предпочитают первую группу второй, или наоборот, то именно это, а не поведение работников как таковое, будет сказываться на их оплате труда.

В общем, в рамках гипотезы воздействия можно выделить три возможных механизма (или канала) того, как дети могут влиять на заработные платы отцов.

Первый возможный механизм - это специализация труда внутри домохозяйства. Базовая экономическая модель предложения труда домохозяйства предполагает распределение обязанностей его членов в зависимости от относительной производительности труда. В целях максимизации общей полезности те, у кого выше производительность на внешнем рынке труда, должны относительно больше работать на внешнем рынке труда, а те, у кого выше производительность в работе по дому, должны относительно больше работать по дому [Becker, 1981]. Модель предсказывает, что, так как заработная плата у мужчин в среднем выше, чем у женщин, мужчины должны относительно больше работать на внешнем рынке труда, а женщины - заниматься домашним хозяйством. Специализация труда традиционно называется в качестве одного из механизмов, способных объяснить, почему женатые мужчины зарабатывают в среднем больше, чем неженатые: если женщины ведут домашнее хозяйство и освобождают от этих обязанностей мужчин, то мужчины получают возможность посвятить больше усилий и времени работе на внешнем рынке труда. С появлением детей такая специализация может усиливаться, так как женщины резко сокращают предложение труда (если они работали), чтобы ухаживать за детьми, что может сочетаться с ведением домашнего хозяйства, и потому мужчины теоретически могут еще меньше времени тратить на домашнее хозяйство и больше времени - на работу на внешнем рынке труда.

Второй возможный механизм - мотивационный: появление или наличие ребенка может мотивировать мужчину зарабатывать больше денег. Этот механизм может быть объяснен с позиций теории социальной идентичности [Burke, Stets, 2009; Stryker, Burke, 2000]. В общем, теория предполагает, что взаимодействия индивида с другими индивидами происходят через призму одного или нескольких социальных статусов, в которых он состоит (например, муж, отец, работник, друг, сосед), и связанных с этими статусами ролей - ожиданий того или иного поведения. При этом для каждой роли в рамках каждого статуса существует некий стандарт, с которым человек сравнивает свое поведение. (Эти стандарты, например, могут быть определены доминирующими в обществе представлениями о ролях различных социальных статусов.) Чем больше поведение индивида соответствует стандарту, тем выше его самооценка, и наоборот [Burke, Stets, 2009]. Таким образом, люди мотивированы как можно лучше соответствовать существующим стандартам.

Теория социальной идентичности широко применяется для объяснения и понимания вовлеченности мужчин в различные роли отцовства [Pasley et al., 2014] и, в том числе, для объяснения «премии» за отцовство [Kilewald, 2013]. «Отец» представляет собой один из распространенных социальных статусов, у которого есть две основные роли - «кормилец» (provider) и «воспитатель» (caregiver). Каждый отец в разной степени идентифицирует себя с этими ролями, и в зависимости от того, какая идентичность более ярко выражена, поведенческая реакция будет выражаться либо в попытках заработать больше денег, либо в желании проводить больше времени с детьми. Таким образом, если мужчина четко идентифицирует себя с ролью отца-кормильца, то наличие ребенка должно мотивировать его зарабатывать больше.

Важное дополнение состоит в том, что статус «отца» тесно пересекается с другим статусом - «мужа». В случае этого статуса традиционная для многих обществ ярко выраженная роль мужчины - это роль «добытчика» (breadwinner), которая тесно связана с ролью жены как «хранительницы очага» (housekeeper). Эта выраженная роль «мужа», очевидно, хорошо согласуется с ролью отца как кормильца, но плохо согласуется (и даже может вступать в конфликт) с ролью отца как «воспитателя». При этом часто социальный статус мужа появляется у мужчины раньше, чем социальный статус отца, и потому он более интернализирован. В результате можно ожидать, что для многих мужчин идентичность с ролью отца как кормильца более выражена, чем с ролью отца как воспитателя. Все это предполагает, что поведенческие реакции мужчины на появление или наличие ребенка должны в большей мере быть направлены на увеличение заработка, чем на стремление проводить больше времени с ребенком.

Однако, несмотря на то, что теория социальной идентичности предлагает объяснение того, почему наличие ребенка может мотивировать мужчин зарабатывать больше, она не содержит в себе никаких указаний на то, как это стремление зарабатывать будет реализовываться на практике (например, через увеличение часов работы или переход на другую работу). Таким образом, вопрос о том, что будет предпринимать мужчина на рынке труда для того, чтобы больше заработать, является чисто эмпирическим.

Третий возможный механизм - положительная дискриминация (другими словами, непотизм, см.: [Goldberg, 1982]) отцов со стороны работодателей (см. обзор теорий дискриминации на рынке труда в работе [Cain, 1986]). Отцовство может расцениваться работодателями как сигнал [Bardasi, Taylor, 2005] о наличии труднонаблюдаемых индивидуальных характеристик - таких как стабильность и надежность [Kaufman, Uhlenberg, 2000], целеустремленность и преданность делу [Correll, Benard, Paik, 2007], которые желательны на рабочем месте. Работодатели могут также думать, что после рождения ребенка работник-мужчина, стремясь обеспечивать семью, будет сильнее мотивирован работать больше и эффективнее. На практике каждый конкретный мужчина с детьми может и не обладать этими качествами и не быть более мотивированным, что будет означать положительную статическую дискриминацию отцов, которая, с другой стороны, означает дискриминацию не отцов (а также, возможно, и женщин).

Кроме того, положительная дискриминация отцов может возникать по причине существующих в обществе сильных традиционных социальных норм поведения, которые предписывают мужчинам роли мужа-добытчика и отца-кормильца, а женщинам - роль хранительницы очага и заботливой матери. Если работодатели разделяют такие нормы, то они будут более благоприятно и патерналистски относиться к работникам-отцам, чем к работникам не отцам.

Гипотеза (само)отбора. Эта гипотеза не предполагает какого-либо самостоятельного влияния детей на поведение мужчин. Она исходит из того, что отцы с самого начала отличаются от не отцов по ряду характеристик, влияющих на их положение на рынке труда, но при этом не являющихся результатом психологических/поведенческих реакций на детей. Другими словами, предполагается, что в группу отцов с большей вероятностью (само)отбираются мужчины с изначально другими производительными характеристиками или предпочтениями, и именно это, а не наличие у них ребенка, определяет их преимущество в оплате труда по сравнению с не отцами.

Гипотеза (само)отбора включает в себя две подгипотезы. Первая - подгипотеза самоотбора. Предполагается, что существуют некоторые личностные психологические характеристики (например, надежность, целеустремленность, определенные ценности или предпочтения), которые, с одной стороны, положительно влияют на решение завести семью, а с другой стороны, позитивно влияют на положение мужчины на рынке труда. Получается, что мужчины с определенным набором характеристик с большей вероятностью становятся отцами, и это, а не поведенческие реакции на детей, определяет то, что их заработки отличаются от заработков работников не отцов.

Вторая подгипотеза в рамках данной гипотезы - подгипотеза отбора. Предполагается, что отбором мужчин в отцов занимаются женщины, которые для создания семьи выбирают более «перспективных» мужчин - например, мужчин с более высоким уровнем или темпом роста заработков [Кее1еу, 1977]. Следует отметить, что на практике механизм отбора чрезвычайно сложно отличить от механизма самоотбора, так как оба они, скорее всего, работают одновременно, а опросные данные редко содержат в себе необходимые для их разделения переменные.

В рамках общей гипотезы (само)отбора может быть выделен возможный механизм обратного влияния, когда рост заработков мужчины приводит к решению завести ребенка. В терминах (само)отбора обратное влияние означает, что в отцы (само)отбираются мужчины с более сильным ростом заработков, наблюдаемым еще до рождения ребенка.

Наконец, важно подчеркнуть, что гипотеза воздействия и гипотеза (само)отбора не являются взаимоисключающими: наличие поведенческих реакций на детей может усиливать или, наоборот, сглаживать различия между отцами и не отцами, существовавшие еще до появления детей.

Гетерогенность отцовства. До сих пор мы обсуждали различные теории, объясняющие преимущество в оплате труда отцов над не отцами и возможное существование соответствующей «премии» за отцовство, без уточнения того, о каких отцах и каких детях идет речь. Однако есть все основания предполагать, что размер и само наличие «премии» могут сильно зависеть от характеристик и тех, и других.

Прежде всего, должен иметь значение возраст ребенка. Эта характеристика важна при анализе влияния детей на заработки матерей: наибольший «штраф» (и снижение предложения труда) имеют матери маленьких детей (до 3-х лет), однако он постепенно исчезает с возрастом ребенка.

Связь «премии» за отцовство с возрастом ребенка может оказаться сложнее. Если «работает» механизм специализации, то «премия» также должна сокращаться с возрастом ребенка по тем же причинам, что и «штраф» за материнство - так как будут увеличиваться вероятность занятости супруги и продолжительность ее работы в часах, - и в результате положительный эффект от специализации будет слабеть. Если же объяснение «премии» лежит в рамках теории социальной идентичности, то связь «премии» с возрастом ребенка вполне может быть нелинейной. Выраженность роли отца-кормильца должна усиливаться с возрастом ребенка, так как растут расходы на его содержание. Однако можно ожидать, что выраженность этой роли будет ослабевать к моменту достижения ребенком совершеннолетия из-за возможного появления у ребенка собственных доходов, а при получении ребенком первой оплачиваемой работы значимость этой роли может полностью исчезнуть. Роль отца-кормильца также сильно переплетается с ролью отца-воспита- теля, степень выраженности которой тоже нелинейно связана с возрастом ребенка.

«Премия» за отцовство должна зависеть от числа детей. Она должна расти с ростом числа детей, так как должны усиливаться как специализация труда внутри домохозяйства, так и мотивация мужчины зарабатывать больше (через усиление роли отца-кормиль- ца). Однако этот рост должен происходить с убывающим темпом, так как, с одной стороны, рост числа детей начинает требовать большей вовлеченности отца в их воспитание (усиление роли отца-воспитателя), а, с другой стороны, мотивационный эффект отцовства, видимо, должен быть угасающим и сокращаться с появлением каждого последующего ребенка.

«Премия» за отцовство должна быть также связана с семейным статусом мужчины. Состояние в браке, и особенно в официальном браке, должно увеличивать «премию», так как механизм специализации и мотивационные эффекты, возникающие в браке, способствуют возникновению соответствующих эффектов со стороны детей. Если в рамках теории специализации различие между гражданским браком и официальным браком не проводится, то теория социальной идентичности предполагает, что в официальном браке роль мужа-добытчика выражена сильнее, чем в гражданском, из-за того, что официальный брак дает мужчине официальный социальный статус мужа. В связи с этим можно ожидать, что и роль отца-кормильца должна быть сильнее выражена в официальном браке, чем в гражданском.

Наконец, «премия» за отцовство должна зависеть от того, является ли ребенок родным по отношению к мужчине или нет, так как действие описанных выше механизмов может различаться для этих случаев. Возможные сходства и отличия представлены в табл. 1.

Таблица 1. Гипотезы воздействия и (само)отбора для родных и неродных отцов

В случае неродного отцовства статус отца мужчина получает одновременно со статусом мужа, тогда как в случае родного отцовства статус мужа обычно предшествует статусу отца. В связи с этим, если в случае родного отцовства можно ожидать усиление специализации, то в случае неродного - ее появление. Однако какой из этих эффектов будет сильнее, и, следовательно, в каком случае «премия» должна быть выше, заранее предсказать нельзя.

Теория социальной идентичности, в свою очередь, предполагает, что идентичность с обеими ролями статуса отца - кормильца и воспитателя - должна быть более сильной в случае биологического отцовства, чем в случае приемного. Хотя в общем случае предсказать, какая их двух ролей при этом будет выражена сильнее, не представляется возможным, в контексте стран с ярко выраженными традиционными ценностями и гендерным разделением ролей в домохозяйстве (в том числе и в России) можно ожидать, что роль отца-кормильца в целом выражена сильнее, чем роль отца-воспитателя, и потому биологические отцы должны получать более высокую «премию», чем приемные.

Кроме того, можно ожидать, что при вхождении в статус неродного отца среднедушевой доход домохозяйства будет снижаться в меньшей степени, чем в случае появления статуса родного отца, так как в последнем случае мать почти всегда сокращает часы работы на внешнем рынке труда, а в первом случае этого может не происходить. Это также предполагает, что воздействие детей для родных отцов будет сильнее, чем для неродных.

Хотя положительная дискриминация со стороны работодателей должна наблюдаться по отношению к обоим типам отцов, есть некоторые общетеоретические основания ожидать, что в случае неродных отцов она будет сильнее. Принятие (финансовой и моральной) ответственности за чужого ребенка может расцениваться работодателями как сильный сигнал о наличии у мужчины полезных для работы качеств. (Однако нам неизвестны исследования на эту тему.)

Наконец, отметим, что интересное различие между родными и неродными отцами может существовать в свете гипотезы (само)отбора. В общем, она предполагает положительный (само)отбор в отцовство, но есть основания ожидать, что в такой формулировке она будет верна только в случае биологического отцовства. В неродное отцовство может наблюдаться отрицательный отбор: женщинами с детьми в качестве мужей выбираются мужчины с более низкими доходами и темпами их роста [Anderson, 2000] и с отсутствием требуемых характеристик [Hofferth, Anderson, 2003]. Другими словами, негативный отбор в брак совпадает по времени и содержанию с негативным отбором в неродное отцовство. При этом такие мужчины по ряду характеристик могут уступать не только мужчинам, которых выбрали в качестве мужей бездетные женщины, но и тем мужчинам, которые остались холостыми. На это указывает более низкая «привлекательность» женщин с детьми на брачном рынке. В связи с этим, самоотбор в неродное отцовство также, скорее всего, является негативным.

Обзор эмпирических исследований

Международные исследования. Одни из первых известных эмпирических оценок связи между демографическими факторами и положением мужчин на рынке труда были представлены в известной работе [Pencavel, 1986]. В своем большом обзоре факторов, влияющих на предложение труда мужчин, в трех развитых странах - США, Канаде и Германии - автор указал на положительную связь между наличием детей и предложением труда мужчин.

Первые эмпирические оценки о влиянии детей на заработные платы отцов были получены в процессе анализа гендерного разрыва в оплате труда. Так, в известной работе [Waldfogel, 1998] на данных по США и Великобритании было показано, что у женщин наблюдается отрицательный «штраф», тогда как у мужчин - положительная «премия» за детей, и вместе эти «штраф» и «премия» могут объяснить большую долю гендерного разрыва в заработках в средних возрастах. В работе [Millimet, 2000] по США хотя и не было найдено значимого влияния детей на заработную плату мужчин, но было показано, что каждый последующий ребенок увеличивает разрыв в заработной плате между мужчинами и женщинами на 9,5%. В работе также был обнаружен положительный эффект количества детей на специальный стаж мужчин, что может объясняться снижением географической мобильности в связи с наличием детей, что, в свою очередь, затрудняет поиски новой работы.

В дальнейшем появилась целая серия работ, которые непосредственно фокусируются на анализе связи между заработками мужчин и наличием у них детей. Наиболее распространенная эмпирическая стратегия анализа разрыва в оплате труда между отцами и не отцами и, соответственно, «премии» за отцовство в этих работах состоит из трех основных шагов. На первом шаге оценивается простое уравнение заработной платы мин- церовского типа для мужчин, где ключевой объясняющей переменной является наличие детей. На втором шаге осуществляется контроль (само)отбора, часто - с помощью модели с фиксированными эффектами (например: [Glauber, 2008; Hodges, Budig, 2010; Koslowski, 2011; Lundberg, Rose, 2002]), реже - с помощью метода инструментальных переменных [Angrist, Evans, 1998; Cruces, Galiani, 2007; Kunze, 2014]. Если после такого контроля статистически значимый коэффициент при детской переменной остается, то она интерпретируется как результат самостоятельного влияния детей в рамках гипотезы воздействия - другими словами, как «премия» за отцовство, и затем, на третьем шаге, происходит попытка раскрыть более конкретные механизмы этого влияния с помощью включения дополнительных переменных.

Наиболее общий результат, характерный для большинства подобных исследований, состоит в том, что после контроля (само)отбора тем или иным способом преимущество в оплате труда отцов над не отцами серьезно сокращается и часто полностью пропадает (см., например: [Loughran, Zissimopoulos, 2009] для США и [Mari, 2019] для Германии и Англии). Такой результат перекликается с отсутствием влияния детей на предложение труда мужчин [Angrist, Evans, 1998; Dermott, 2006].

Тем не менее в ряде случаев значимая «премия» за отцовство (а также влияние на предложение труда) остается после контроля (само)отбора (например: [Lundberg, Rose, 2002]), и потому возникает вопрос о механизмах, ее вызывающих. Очень многие работы прямо или косвенно тестировали наличие механизма специализации. Если усиление специализации является механизмом, который объясняет наличие «премии» за отцовство, то рождение ребенка должно сокращать часы работы на внешнем рынке труда у женщин и при этом увеличивать часы работы у мужчин. Эмпирические работы обычно показывают, что среди женщин наличие ребенка действительно связано с большим временем работы по дому и меньшим временем на внешнем рынке труда [Glauber, 2008; Hodges, Budig, 2010; Lundberg, Rose, 2002]. Однако по поводу сокращения часов, проводимых мужчиной дома, и роста часов работы результаты весьма противоречивы. Если в одних работах обнаруживается рост часов работы мужчин в ответ на появление детей на фоне сокращения предложения труда супруги (например: [Kaufman, Uhlenberg, 2000; Lundberg, Rose, 2000; Mirsa, Budig, Boeckmann, 2011]), то другие работы показывают, что отцы вовсе не сокращают время работы по дому в сравнении с периодом, когда они не были отцами (например: [Bonning, Pollmann-Schult, 2016; Hersch, Stratton, 2000; Pollmann-Schult, 2011; Sanchez, Thomson, 1997; Koslowski, 2010; Verbakel, 2010]). Более того, мужчины, которые проводят много времени, присматривая за своими детьми, могут получать высокие «премии» за отцовство [Koslowski, 2011], а сокращение часов работы по дому и ухода за детьми не связано с выигрышем в заработной плате [Hersch, Stratton, 2000; Pollmann-Schult, 2011]. Эти результаты также находятся в противоречии с предсказаниями экономической теории специализации.

Теория социальной идентичности, как и теория специализации труда, предполагает тесную связь между «премией» за отцовство и семейным статусом мужчины, но лишь немногие исследования рассматривают эти факторы одновременно [Lundberg, Rose, 2000; Hundley, 2000; Lundberg, Choi, Joesch, 2008; Loughran, 2009; Hodges, Budig, 2010; Killewald, 2013]. Общий результат здесь состоит в том, что премия за отцовство в определенной мере содержит в себе премию за брак. Например, авторы работы [Hodges, Budig, 2010] показывают, что премия за отцовство снижается с 11 до 6% после контроля семейного статуса между отцами и мужчинами без детей.

На данный момент нам известна только одна опубликованная работа, которая бы разделяла биологическое и приемное отцовство при анализе «премии» за отцовство [Killewald, 2013]. Автор, используя данные NLSY79 по США, выделяла три типа отцовства: биологический отец, проживающий в одном домохозяйстве с ребенком; биологический отец, не проживающий в одном домохозяйстве с ребенком; неродной отец. При контроле индивидуальных фиксированных эффектов было обнаружено, что заработные платы женатых биологических отцов выше на 4%, чем женатых мужчин без детей. Однако на заработные платы неженатых биологических отцов и отчимов наличие детей не оказывает значимого влияния. Эти результаты подтверждают как важность разделения родных и неродных детей, так и важность учета семейного статуса отцов.

Объяснение «премии» за отцовство через положительную дискриминацию со стороны работодателей на практике обычно рассматривается отдельно от других механизмов самостоятельного влияния, так как это требует наличия подробных данных о характеристиках работодателей. Среди работ, указывающих на то, что положительная дискриминация отцов существует, следует отметить работу [Correll, Benard, Paik, 2007], изучающую наличие дискриминации при приеме на работу с помощью эксперимента с рассылкой вымышленных резюме. Все резюме были одинаковы и отличались только полом и строчкой о членстве в родительской ассоциации, что давало сигнал работодателю о наличии у претендента ребенка. Как оказалось, наибольшее число откликов от работодателей получили резюме от отцов (на втором месте - бездетные женщины, на третьем - бездетные мужчины), тогда как наименьшее число откликов получили резюме от матерей.

Исследования по России. Взаимосвязь между семейными характеристиками индивидов и их положением на рынке труда изучалась в целом ряде исследований по России. Большинство работ рассматривали эту взаимосвязь для женщин. Большое описательное исследование положения женщин с детьми на рынке труда было проведено в работе [Ка- рабчук и др., 2012] на данных РМЭЗ НИУ ВШЭ за 2000-2009 гг. Оно показало, что уровень занятости женщин с маленькими детьми (до 3-х лет) существенно ниже уровня занятости женщин с детьми других возрастов и женщин без детей, однако в целом занятость женщин с детьми оказывается вполне сопоставимой с занятостью женщин без детей. При этом для женщин с маленькими детьми более характерна неполная занятость с меньшим количеством рабочих часов, чем для других групп женщин. Кроме того, женщины с маленькими детьми получают в среднем меньше и меньше удовлетворены своей работой, чем все другие категории женщин.

Левин и Ощепков (2013), используя данные РМЭЗ НИУ ВШЭ за 2000-2009 гг., показали, что наличие маленьких детей сокращает вероятность занятости женщины почти на 50%, тогда как наличие детей в возрасте 3-6 лет - лишь примерно на 5%, причем использование яслей или детского сада помогает существенно снизить эти негативные эффекты. Рощин и Горелкина (2004) рассматривали влияние различных факторов, в том числе демографических, на предложение труда мужчин и женщин. Авторы показали, что материнство сокращает предложение труда, но для мужчин такого эффекта обнаружено не было.

По оценкам Ниворожкина и Арженовского (2007) на данных НОБУС за 2003 г., «штраф» за материнство в России составляет примерно 8%, что согласуется с оценками Арженовского и Артамоновой (2007), полученными на данных РМЭЗ НИУ ВШЭ за 20032005 гг. Бирюкова и Макаренцева (2017) на данных того же обследования за 2014 г. получают среднюю оценку «штрафа» величиной 4% с учетом возможного (само)отбора женщин в категорию матерей.

В работе [Ощепков, 2006] при анализе гендерного разрыва в оплате труда на данных НОБУС за 2003 г. отмечалось наличие небольшого отрицательного эффекта на заработные платы женщин от детей дошкольного возраста, но его отсутствие - от детей старших возрастов. Для мужчин эффект детей был незначим, но эффект брака значим и положителен. Кроме того, было показано, что гендерный разрыв в оплате труда был максимален в фертильных возрастах, что указывает на важность эффектов со стороны детей при формировании этого разрыва.

Гораздо меньше работ фокусировались на мужчинах. Аистов (2013), оценивая модели с фиксированными эффектами на панельных данных РМЭЗ НИУ ВШЭ за 1994-2011 гг., показал, что мужчины, состоящие в браке (как официальном, так и гражданском), имеют более высокие заработные платы, чем неженатые мужчины. При этом было показано, что примерно половина наблюдаемой разницы существует за счет (само)отбора, а другая половина отражает самостоятельное воздействие брака, т.е. «премию» за брак. Кроме того, было показано, что рост заработной платы у мужчин начинается за несколько лет до начала совместного проживания с партнершей. Авторы работы [Ashwin, Isupova, 2014], в свою очередь, провели интересное качественное исследование механизмов, формирующих «премию» за брак, на основе нескольких глубинных интервью с одними и теми же мужчинами в период с 1999 по 2010 гг. Интервью позволили выделить четыре механизма: предварительное планирование брака (аналог эффекта самоотбора), автономная мотивация мужчины, мотивация и мониторинг (вредных привычек, прежде всего, употребления алкоголя) со стороны жены.

Нам известна лишь одна опубликованная работа, напрямую ставящая вопрос о наличии «премии» за отцовство в России. Абазиева (2010), используя две волны панельного обследования РиДМиЖ за 2004 и 2007 гг., показала с помощью метода разности разностей, что за рассматриваемый период рост заработков мужей, в семьях, в которых в 2007 г. появился ребенок, был значимо выше, чем в семьях, в которых он не появился. Автор интерпретировала этот результат как свидетельство «премии» за отцовство, однако, учитывая ряд неразрешенных методологических проблем (включая самоотбор), к такой интерпретации следует относиться с большой осторожностью.

Методология и данные

Модели и методы оценивания

Базовая методология. В качестве основной эконометрической модели в данной работе используется уравнение заработной платы минцеровского типа [Mincer, 1974], которое имеет следующий общий вид:

где ln(wage) - натуральный логарифм месячной реальной заработной платы; Father - переменная, отражающая наличие у мужчины детей [см. ниже); Xtt - контрольные экзогенные переменные [семейный статус, возраст и возраст в квадрате, уровень образования, тип населенного пункта и региональные дамми); Ztt - переменные-медиаторы, используемые для определения механизма самостоятельного влияния детей [часы работы и длительность специального стажа); at - индивидуальные ненаблюдаемые характеристики мужчин; 8t - годовые временные эффекты; Utt - ошибка.

Оценивание данного уравнения осуществляется в несколько этапов. На первом этапе уравнение оценивается простым МНК [с оцениванием стандартных ошибок коэффициентов методом, робастным к гетероскедастичности и кластерной корреляции) и включает в себя только «детскую» переменную, а также ряд экзогенных переменных - тип населенного пункта (город/село), региональные и годовые дамми. На втором этапе в уравнение включаются контрольные экзогенные переменные - семейный статус, возраст [и его квадрат) и уровень образования. На третьем этапе с помощью трансформации данных within [модель с фиксированными эффектами) учитываются также ненаблюдаемые [и фиксированные во времени) индивидуальные характеристики мужчин [ at ).

Следуя многим международным исследованиям, мы предполагаем, что контроль всех этих переменных, а также ненаблюдаемых фиксированных эффектов, позволяет учесть влияние [само)отбора на оценки коэффициентов при «детских» переменных. труд заработный плата

Отметим, что описанные спецификации могут показаться неполными, так как они не учитывают многие другие параметры занятости, характеризующие различия между отцами и не отцами и, следовательно, [само)отбор в отцовство, - например, часы работы, длительность специального стажа, сектор, профессию или отрасль занятости. Однако в литературе считается, что включение таких переменных, наоборот, «зашумляет» оценку общего эффекта отцовства на заработные платы, так как эти переменные могут являться следствием рождения ребенка [например: [Lundberg, Rose, 2002; Mari, 2009]).

Если после учета [само)отбора оценки в оказываются незначимыми, то мы считаем, что разница в заработках между отцами и не отцами полностью вызывается эффектом [само)отбора, и, следовательно, гипотеза воздействия отвергается, а «премия» за отцовство отсутствует. Если оценки в сокращаются, но остаются значимыми, мы будем считать, что верны как гипотеза [само)отбора, так и гипотеза воздействия. Если же оценки в практически не меняются, то мы будем считать, что гипотеза [само)отбора не «работает», а наблюдаемая разница полностью вызывается самостоятельным влиянием детей, т.е. отражает «премию» за отцовство.

На четвертом этапе, если после контроля (само)отбора значимая разница между отцами и не отцами сохраняется, то в уравнение последовательно включаются переменные-медиаторы (Z), что помогает тестировать различные механизмы, которые могут действовать в рамках гипотезы воздействия и объяснять наличие «премии».

Наконец, следует отметить, что при оценивании всех моделей мы изначально ограничиваем выборку мужчин возрастом от 25 до 59 лет Другое ограничение на выборку, которое будет объяснено ниже, - это рассмотрение только мужчин, состоящих в гражданском или зарегистрированном браке.. Во-первых, таким образом из выборки практически полностью исключаются индивиды, имеющие право на получение пенсии, и учащиеся, связь между наличием детей и заработной платой у которых может иметь специфические объяснения. Во-вторых, такая выборка почти гарантированно не будет страдать от смещения, вызванного (само)отбором индивидом в экономическую активность, так как уровень экономической активности у мужчин в этих возрастах традиционно максимально высок. В-третьих, большинство индивидов в этих возрастах уже закончили получение формального образования, и потому переменная образования в уравнении с большей вероятностью будет являться заданной до момента появления первого ребенка.

Учет проблемы обратного влияния. Вполне вероятно, что решение завести ребенка принимается в семьях с учетом не только уровня, но и динамики заработков мужчины, и если это так, то рост его заработной платы может служить триггером этого решения. В результате в уравнении (1) может иметь место проблема обратного влияния, когда рост заработной платы приводит к появлению ребенка. Хотя модель с фиксированными эффектами позволяет учесть возможный (само)отбор в отцовство по уровню заработной платы, она неспособна учесть возможный (само)отбор по изменению заработной платы и, следовательно, неспособна учесть эту проблему. Если обратное влияние действительно существует, то оно смещает оценку коэффициента в , отражающего влияние ребенка на заработные платы мужчин. Учитывая, что соответствующее смещение, скорее всего, направлено вверх, получаемый коэффициент влияния оказывается переоцененным, что не позволяет однозначно утверждать, что самостоятельное влияние детей на заработки действительно существует.

Для анализа и учета данной проблемы в нашей работе мы включаем в уравнение переменную «будущий отец»:

где Father,,+k отражает факт наступления отцовства через к периодов после момента опроса, а все остальные обозначения такие же, как и в уравнении (1). Значимый положительный коэффициент при этой переменной будет указывать на то, что заработные платы отцов превышают заработные платы не отцов еще до наступления отцовства. При контроле индивидуальных фиксированных эффектов это будет свидетельствовать о том, что еще до появления ребенка заработные платы у отцов растут сильнее, чем у не отцов, что, в свою очередь, будет указывать на наличие проблемы обратного влияния в уравнении (1).

Наоборот, незначимый коэффициент при переменной «будущий отец» будет указывать на отсутствие данной проблемы Обобщением данного подхода является предположение о том, что отцы и не отцы, в принципе, имеют разную динамику заработных плат. На практике это предположение проверяется с помощью учета в модели гетерогенности в трендах заработной платы (см.: [Bruederl, Ludwig, 2018; Ludwig, Bruederl, 2015; Morgan, Winship, 2007]). Гетерогенность может вводиться как на уровне групп - в данном случае между отцами и не отцами (fixed effects group slope, FEGS model), так и на уровне отдельных индивидов (fixed effects individual slope, FEIS model). Несмотря на то, что этот поход к учету проблемы обратного влияния является более общим и применяется в ряде работ при оценивании «премии» за брак и отцовство (например: [Bruederl, Ludwig, 2018; Mary, 2019]), у него есть серьезный недостаток. Он может приводить к избыточному контролю гетерогенности, так как контролируется (т.е. исключается из оценивания эффекта) динамика заработной платы не только до момента рождения ребенка, но и после, однако динамика после может содержать в себе эффект воздействия ребенка на заработки, который и требуется оценить (подробнее см.: [Meer, West, 2015]). Оценивание соответствующих моделей в нашем случае показало, что тренд заработной платы отцов значимо не отличается от тренда заработной платы не отцов, что говорит о том, что на данных РМЭЗ НИУ ВШЭ предположение о гетерогенности трендов не выполняется, и потому данный подход явно является избыточным в нашем случае..

На практике возникает вопрос с выбором величины параметра к: за сколько периодов до появления ребенка следует анализировать заработные платы будущих отцов и сравнивать их с заработными платами не отцов? При использовании данных РМЭЗ НИУ ВШЭ этот вопрос осложняется тем, что месяц рождения ребенка неизвестен: данные вопросника о семейных связях (см. описание далее) позволяют установить возраст ребенка только в виде целого числа лет. Это означает, что дети, возраст которых на момент опроса составляет ноль целых лет, могли родиться как в месяц опроса, так и 11 месяцев назад. В свою очередь, это означает, что решение завести ребенка могло быть принято как в период между моментами предыдущего ( - 1) и текущего (0 опросов, так и еще до момента предыдущего опроса. В последнем случае очевидно, что любое изменение заработной платы между опросами в моменты времени t - 1 и t не может вызывать решение завести ребенка, так как это изменение происходит после зачатия. Таким образом, факт наличия детей в возрасте 3-х месяцев и более на момент текущего опроса никак не может находиться под влиянием прироста заработной платы с момента предыдущего опроса. Если предположить, что вероятность рождения ребенка в любом из 12 календарных месяцев одинакова, то получается, что с вероятностью 75% решение завести ребенка, возраст которого на момент текущего опроса составляет меньше 1 года, было принято раньше, чем имело место изменение заработной платы с момента предыдущего опроса. Таким образом, проблема обратного влияния вряд ли существует со стороны прироста заработной платы с момента предыдущего опроса. Однако, если далее следовать данной логике, решение завести ребенка вполне (с вероятностью 75%) могло быть реакцией на прирост заработной платы между опросами в моменты времени ( - 2) и ( - 1). Наконец, решение завести ребенка точно могло быть реакцией на прирост заработной платы между моментами времени р - 3) и ( - 2), а также между любыми другими еще более отдаленными моментами времени в прошлом.

При выборе «глубины» лага следует понимать, что чем дальше в прошлое мы заглядываем, тем слабее соответствующие прошлые изменения заработной платы будут связаны с текущим уровнем заработной платы индивидов. В этом случае, даже если прирост заработной платы, имевший место несколько периодов назад, будет положительно влиять на появление ребенка в текущем периоде, это влияние не будет исключать возможность самостоятельного влияния детей на заработную плату, происходящего в текущем периоде. Кроме того, чем более глубокий лаг рассматривается, тем сильнее истощается выборка. Эти соображения заставляют нас ограничиться рассмотрением периода до трех лет (параметр к < 3) до момента появления ребенка.

Данные и измерение основных переменных

Для оценивания описанных моделей используются данные Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения НИУ ВШЭ за 2000-2018 гг. Для измерения зависимой переменной - заработной платы - использовались ответы на следующий вопрос: «Сколько денег в течение последних 30 дней вы получили по основному месту работы после вычета налогов и отчислений? Если все или часть денег вы получили в иностранной валюте, переведите, пожалуйста, в рубли и назовите общую сумму». Для снижения влияния на результаты возможных ошибок и выбросов были «срезаны» верхние и нижние 0,5% распределения заработных плат отдельно для каждой волны РМЭЗ НИУ ВШЭ.

Переменная, отражающая наличие у мужчины детей (Father), измерялась несколькими альтернативными способами. Во-первых, с помощью дамми-переменной, отражающей факт наличия ребенка любого возраста (1 - есть хотя бы один ребенок; 0 - нет). Во- вторых, с помощью категориальной переменной, отражающей наличие детей разных возрастов. Мы выделяем детей в возрасте от 0 до 3-х лет (часто при наличии детей в этом возрасте супруга находится в декретном отпуске и отпуске по уходу за ребенком), от 3-х до 7 лет (в это время семьи часто используют внешние способы ухода за детьми, такие как няни и детские сады), от 7 до 17 лет (школьный возраст), а также детей 18 лет и старше. В-третьих, возрастная разбивка проводилась с учетом количества детей разных возрастных групп. Наконец, в-четвертых, дети разделялись на родных и неродных, и затем в рамках такого разделения учитывались возраст и число детей.

Все «детские» переменные строились на данных о внутрисемейных связях из семейного вопросника РМЭЗ НИУ ВШЭ. Это означает, что в исследовании рассматриваются только отцы, проживающие в одном домохозяйстве с детьми (resident fathers). Так как можно ожидать, что механизмы, формирующие «премию» за отцовство в рамках гипотезы воздействия (специализация и идентичность с ролями отца), «работают» в большей мере среди отцов, живущих вместе со своими детьми, чем среди отцов, живущих отдельно от них, то такое ограничение может завышать оценку «премии» за отцовство. Однако это ограничение является вынужденным, так как данные индивидуального вопросника хотя и позволяют узнать наличие и количество всех детей младше 18 лет, не позволяют разделить совместное и отдельное проживание с отцом, а также учесть их возраст и биологическое родство. Отметим также, что в рамках обследования РМЭЗ НИУ ВШЭ разделение детей на родных и неродных идет по юридическому статусу ребенка, и потому официально усыновленные дети относятся к родным детям и не могут быть выделены из этой группы. Эта особенность может затруднять сопоставление полученных результатов с результатами других работ.

Семейный статус мужчин измерялся по данным индивидуального вопросника. Рассматривались четыре типа семейного статуса: 1) никогда не состоял в браке, 2) состоит в гражданском браке, 3) состоит в официальном браке, 4) в браке больше не состоит (разведен, вдовец).

Информация о часах работы бралась из ответов на вопрос: «Сколько часов вы фактически отработали по основному месту работы в течение последних 30 дней?». Для снижения влияния возможных ошибок и выбросов были «срезаны» верхние и нижние 0,5% распределения часов работы.

При измерении длительности специального стажа использовалась информация о начале работы на данном рабочем месте (как в [Гимпельсон и др., 2016]). Помимо указанных переменных все наши эконометрические модели включают возраст и его квадрат, уровень образования (ниже неполного среднего, неполное среднее, неполное среднее + ПТУ, полное среднее, полное среднее + ПТУ, среднее профессиональное, высшее), тип населенного пункта (город/село), а также региональные и годовые дамми-переменные.

Результаты и обсуждение

Дескриптивный анализ

Общие параметры выборки мужчин 25-59 лет РМЭЗ НИУ ВШЭ за 2010-2018 гг. представлены в табл. 2. Доля мужчин, имеющих хотя бы одного ребенка в возрасте до 18 лет, в разные годы колебалась в диапазоне от 40 до 45%. Примерно 22-28% всех мужчин имели одного ребенка, 12-14% имели двух детей и 2,5-3,5% имели трех и более. Хотя бы одного неродного ребенка имели 4,5-5% всех мужчин.

Таблица 2. Общая характеристика выборки РМЭЗ НИУ ВШЭ за 2010-2018 гг.: мужчины, 25-59 лет

На рис. 1 представлена разница в оплате труда между мужчинами с детьми и мужчинами без детей в разные годы. На протяжении всего рассматриваемого периода эта разница была положительна, меняясь в пределах 15-30% (от средней заработной платы не отцов), а в среднем за период она составляла примерно 25%.