Продразверстка и геоэкономика Советской России

Размещено на http://allbest.ru

Продразверстка и геоэкономика Советской России

Григорий Германович Попов, Наталия Владимировна Раздина



Аннотация

Статья посвящена анализу причин выхода Советской России из кризиса, вызванного Первой мировой и Гражданской войнами. Отталкиваясь от общепринятого в российской историографии тезиса о НЭПе как факторе преодоления кризиса, показана связь побед Красной армии в Гражданской войне как фактора восстановления геоэкономического пространства России с подготовкой народного хозяйства РСФСР к переходу к восстановительному росту на базе улучшения снабжения городов продовольствием.

Ключевые слова: военная экономика, геоэкономика, продразверстка, военный коммунизм, аграрная история, большевизм



Abstract

Prodrazverstka and geo-economics of the Soviet Russia

Gregory G. Popov¹, Nataliya V. Razdina²

This article is a research which touches a number of subjects covering examination of “Prodrazverstka” and the early stage of the NEP impacts on the RSFSR agricultural sector recovery. It is proposed to conduct this examination from the point of view of geo-economics.

The aim of this article is to put forward arguments that prove our hypothesis that the fractional restoration of the geo- economic space of the former Russian Empire at the end of 1919-1920 contributed to the beginning of the post-war restoration of the RSFSR national economy, when such an institutional factor as the start of the NEP in 1921 was secondary in the process of the Russian recovery from the crisis. We prove that the re-integration of the country had led to the accession of product-surplus regions in order that to ground our point, which mentioned above. In connection with the purpose of the study we carry out the following most important tasks: regarding the published in the USSR materials containing the dynamics of volumes of the state provision from 1916 to 1921; updates data on the state of the Russian economy before and after the February and October revolutions of 1917 in order to decide the degree of influence of the Imperial heritage on the survival of Russians under the conditions of severe economic crisis of 1918 - 1920; the discovery of the connection between “Prodrazverstka” and the plowing's size in Russian agriculture.

Our work is based on a number of theoretical and statistical works, including statistical and analytical studies completed by contemporaries of the Russian Civil war. In particular, the materials of Oganovsky's book Essays on the economic geography of the USSR are insufficiently analyzed in post-Soviet Russian historiography, as well as a number of other works by Soviet economic historians, in particular, the voluminous work Of arutinyan A. A. and Markus B. L. “The development of the Soviet economy”, published in 1940, is mainly devoted to the 1920s - 1930s, but contains a lot of interesting materials on the Russian economy during the First world war and the Civil war. Despite the fact that the work Arutinian A. A. and Marcus B. L. written during the era of Stalinism, it is fairly objective regarding the evaluation of achievements of the Russian Empire to the beginning of the First world war and the February revolution. We also appeal to several collections of documents.

Our article definitely contains a discussion with the mainstream of historical science both in Russia and abroad. In particular, our main conclusion, which follows our research hypothesis, states that the effectiveness of the NEP in bringing the country out of the crisis was exaggerated, the ground for getting out of the economic crisis was created at the end of 1919 during the Red army's offensive along The Civil war fronts, when a number of bread-rich regions were recaptured from the Whites and the interventionists, this process was then repeated in 1920.

Keywords: military economy, geoeconomics, food supply in time of war, systemic crisis, War communism, Russian economy in the First World War, Russian agrarian history



Введение

Интерес к геоэкономике в целом, как и к геоэкономике в контексте экономической истории, появился в российской науке недавно, что во многом связано с тем, что это - западное научное направление [1. С. 11]. Ученых интересует вопрос, насколько пространство и природа предопределяют социально-экономическое развитие того или иного государства, и эти вопросы приобрели сегодня новую актуальность [2-9]. Достаточно интересно показал связь российско-китайских отношений и геоэкономики постсоветского пространства

В.Иноземцев в своей недавней работе; также стоит упомянуть работу Б. Карлсона по той же тематике [10] и публикации П. Стронского и Н. Нэг [11], в работах которых уделяется внимание адаптации государственной политики к геоэкономическим реалиям, но также просматривается общая идея, что постсоветское пространство имеет исторически сложившиеся геоэконо- мические детерминанты и, судя по примерам Средней Азии и Дальнего Востока, эти детерминанты сформировались до 1917 г.

В этой связи выдвинутая нами на первый план проблема геоэкономического пространства позволяет взглянуть на причины процесса выхода российской экономики из кризиса Гражданской войны несколько в ином ракурсе. Известный историк Марк Харрисон помещает в центр этого процесса политику советского государства, ориентированную, по его мнению, на потребности простого человека и повышение его производственной эффективности, что, по М. Харрисону, справедливо для всего советского периода [12]. В недавно вышедшей монографии Дэвида Бранденберга и Михаила Зеленова сделаны примерно те же оценки политики большевистского режима, что и у М. Харрисона [13]. Мы выдвигаем иную точку зрения, помещая на первый план политику Кремля, направленную на восстановление геоэкономического пространства и товарообмена между регионами, который был далеко не всегда сбалансированным. Вопреки М. Харрисону, мы считаем, что экономика Российской империи не столь значительно отстала перед Первой мировой войной от Запада, что и стало одной из весомых причин выживания российского общества в период Гражданской войны.

Ближе к нам с методологической точки зрения рассуждения профессора Н.С. Розова, мы согласны с его идеей многофакторности возникновения революционной волны в обществе, когда универсальные факторы находятся в сочетании с региональными и даже местными, и последние могут кардинально менять характер развития событий, как это Н.С. Розов и В.В. Цыганков показали на примере «весны народов» 1848-1849 гг. [14]. В случае Гражданской войны в России мы имеем дело со столкновением трех революционных альтернатив: большевиков, социал-демократов (эсеры) и либералов. Успех каждой из противоборствовавших группировок в Гражданской войне зависел от эффективной политики по преодолению экономического кризиса, включая успешную адаптацию этой политики к гео-экономическому пространству.

В связи с общепринятой версией событий 19181922 гг. в экономике РСФСР возникает ряд вопросов: почему режим большевиков спланировал обязательные заготовки продовольствия так, что они вызвали восстания, и были ли объемы этих заготовок действительно столь тяжелыми для крестьянства? Эти вопросы возникли у нас не только в связи с анализом событий Гражданской войны, но и с тем, что продразверстка в более мягком варианте стала осуществляться государством еще в 1916 г. До Первой мировой войны российское крестьянство страдало от сильного налогового бремени, которое давило в основном на экономику мелких и средних хозяйств. Тем не менее мы не видим крупных вооруженных выступлений крестьян, кроме восстаний периода революции 1905-1907 гг., но тогда революция была импортирована деревней из города. Возможно, истинной причиной многих крестьянских выступлений конца Гражданской войны стало то, что российский крестьянин на окраинах государства привык после событий Февраля 1917 года к некоторой свободе. И крестьянин надеялся, что «налоговый рай» будет длиться и дальше [15].

Другой вопрос: были ли заготовки продовольствия в период «военного коммунизма» такими тяжелыми, что привести к катастрофическому сокращению запашки? Ниже мы отвечаем на этот вопрос отрицательно на основе данных статистики.

При изучении Великой Отечественной войны историки экономики обращают внимание на потери крупных территориальных комплексов как причину кризиса народного хозяйства СССР в 1941-1942 гг. Но почему- то при анализе экономического положения РСФСР периода «военного коммунизма» упускается из вида эта же причина.

В 1918 г. Советская Россия потеряла Донбасс, как и многие другие экономически важные территории. Оценка этих потерь в 1918-1919 гг. в российской историографии не проводилась, как не было обращено достаточного внимания именно в российской историографии на схожесть некоторых практик управления народным хозяйством, какие применялись в Российской империи, России режима А.Ф. Керенского и РСФСР. В период Первой мировой войны произошел некоторый рывок России в развитии промышленности: фактически были созданы основы для развития автомобильной и авиационной отраслей [16], ускорилась модернизация угледобычи и т.д. Частичное восстановление единого геоэкономического пространства России к лету 1920 г. дало режиму большевиков возможность воспользоваться плодами промышленного рывка военного времени.

Кризис 1941-1942 гг. не привел к столь радикальной либерализации советского государства, как это случилось после Гражданской войны, не случилось этого и после голодных 1946-1947 гг. Не стал ли НЭП плодом политических процессов в рамках российского общества и самой ВКП(б) и изменений во взглядах

В.И. Ленина? Данный вопрос лежит за пределами настоящего исследования, но оно позволяет приблизиться к ответу на него.

Цель настоящей статьи - доказательство нашей гипотезы, гласящей, что частичное восстановление геоэкономического пространства бывшей Российской империи в конце 1919-1920 гг. способствовало началу послевоенного восстановления народного хозяйства РСФСР, при этом такой институциональный фактор, как объявление НЭПа в 1921 г., оказался вторичным в процессе выхода российской экономики из кризиса. Для этого мы доказываем, что ре-интеграция страны привела к присоединению продукто-избыточных регионов. В связи с целью исследования мы видим следующие наиболее важные задачи: прослеживание динамики изменения объемов государственных заготовок продовольствия с 1916 по 1921 г.; уточнение данных о состоянии российской экономики накануне и после Февральской и Октябрьской революций 1917 г.; выявление связи продразверстки с изменениями в запашке в российском сельском хозяйстве.



Военная победа и хлебные заготовки

В конце 1918 г. Лев Троцкий определил стратегию наступательной войны, которая должна была разорвать враждебное кольцо вокруг РСФСР. Планировалось нанесение практически одновременного удара по всем направлениям, но с упором на Украину, т.е. Юг бывшей Российской империи. Лев Троцкий считал, что скорейшее отвоевание Донбасса, богатого залежами угля, обеспечит выживание Советской России. Но Рабоче-крестьянская красная армия (РККА) упорно стремилась быстрее освободить Крым, Херсон и Одессу, несмотря на угрозу прямого военного столкновения с французскими и английскими контингентами. Кремлю требовался хлеб, так как в городах развивался голод. Первая мировая и Гражданская войны вскрыли важную истину: средняя полоса России не могла обеспечить себя продовольствием, она была обречена в этом вопросе опираться на периферийные регионы.

Тем не менее РККА не так быстро, как хотелось Л.Д. Троцкому, достигла намеченных успехов. 9 декабря 1919 г. в ходе работы Седьмого съезда советов руководителями страны был поднят вопрос о продовольственном снабжении городов, которое признавалось удручающим, но не столько из-за нежелания крестьян сдавать хлеб, сколько из-за потерь при хранении и транспортировке, а также, надо понимать, элементарного физического дефицита хлеба в подконтрольных РСФСР регионах, из-за которого Съезд возлагал особые надежды на освобожденные от белых регионы [17. С. 24]. Помимо этого, продразверстку предлагалось распространить на картофель, а также некоторые другие продукты сельского хозяйства [17. С. 23].

Сама продразверстка, начатая фактически на уровнях уездов и губерний еще летом 1918 г., противоречила интересам крестьянства, особенно зажиточного и середняков. Изначально предполагалось, что местные органы советской власти будут компенсировать крестьянам изъятия хлеба промышленными товарами, но в 1919 г. промышленность могла только на 50% возместить потерянную крестьянством стоимость сданных государству продуктов питания [18. С. 135]. Другой особенностью продразверстки был ее временный характер, что и нашло отражение в тексте соответствующего декрета, где есть упоминание, что одной из целей продразверстки является обеспечение бесхлебных районов, т.е. новая продовольственная политика стала ответом на расстройство внутреннего товарообмена в стране, которое наступило еще при Временном правительстве.

Как показывает пример Вятской губернии, операции белых армий в 1918-1919 гг. резко сократили количество лошадей в селах, что снизило эффективность продразверстки [19. с. 65], сократив таким образом территориальную базу поставок хлеба в центральные (малохлебные) губернии. Призыв в РККА, выполнение сельскими жителями трудовых повинностей (трудовая мобилизация), дефицит лошадей и прочих средств вели к недосевам. Например, недосев озимых в Глазов- ском уезде Вятской губернии составил в 1919 г. 20% по сравнению с кризисным 1918 г. [19. С. 65]. Однако, несмотря на жесткие меры государства по отношению к тем, кто утаивал хлеб, в РСФСР расцвел «черный рынок», к весне 1920 г. «мешочничество» приобрело крупный размах, когда неофициально пуд хлеба в Волго-Вятском регионе стал стоить 6 000 руб. при закупочной (государственной) цене 40 руб. [19. С. 65]. Соответственно, у крестьян был серьезный мотив припрятывать хлеб, а иногда даже наращивать его производство, так как продразверстка забирала не все излишки. Надо сказать, что от ошибок местных властей в продразверстке часто страдали бедняки и середняки [19. С. 65].

Несмотря на все сложности, к маю 1920 г. по Вятской губернии продразверстка была выполнена на 97% [19. С. 68]. При этом в Нижегородской губернии результаты продразверстки оказались намного более скромными, принимая во внимание, что губернии была оказана центральной властью хлебная помощь летом 1919 г. в приблизительно 14-15% от заготовленного на ее территории к февралю 1920 г. зерна [20. С. 56]; по мясу и картофелю показатели были еще худшими [20. С.56]. В 1918 г. результаты заготовок по ржи составили 66% от плана [20. С. 54], что поставило Нижегородскую губернию на грань голода. Но, как показал опыт продразверстки в этой губернии в 1919 г., сами плановые объемы заготовок с большим трудом могли удовлетворить потребности региона в зерне.

Пример Нижегородской губернии показателен. Несмотря на силовой нажим на крестьянство, результаты в 1919 г. оказались ниже ожидаемых. Увеличение объема заготовок зерна произошло за счет усиления политики «выколачивания» хлеба, но не повышения производительности сельского хозяйства. Незначительный объем заготовок картофеля (треть от плана) по Нижегородской губернии указывает на важную особенность развития крестьянской экономики в условиях продразверстки: крестьянские хозяйства сокращали производство менее востребованных государством культур, а также продукции животноводства (по заготовкам мяса был тоже провал), чтобы повысить сбор наиболее востребованного властью продукта - ржи. То есть в сумме производство продовольствия, получалось, сокращалось, что и привело к тому, что калорийность потребления рабочего в центральных губерниях РСФСР в 1919 г. даже немного сократилась. Зона Нечерноземья имела изначально низкую продуктивность зерновых хозяйств, что усугублялось мобилизацией крестьян в армию и общей разрухой в экономике, а также сокращением количества лошадей в крестьянских хозяйствах.

Перешедшие под власть красных бывшие белые территории в основном и обеспечили рост заготовок зерна и, соответственно, выживание городов РСФСР. В 1917/1918 хозяйственном году было заготовлено 73,4 млн пудов хлеба, в 1918/1919 хозяйственном году - 107,9 млн пудов, в 1919/1920 г. - 212,5 млн пудов, в 1920/1921 г. - 367 млн пудов [21. С. 153]. Скажем для сравнения: к январю 1917 г. в Российской империи было запланировано разверстать только губернскими земствами 772 млн пудов (фактически было заготовлено 643 млн пудов, что председатель Временного комитета Государственной думы правительства М.В. Родзянко счел провалом заготовительной кампании). Надо отметить, что уездные земства заготовили 229 млн пудов, волостные - 4 млн пудов [22. С. 19], принимая во внимание, что общий объем урожая 1916 г. составил 3 336 млн пудов при годовой потребности всего населения в хлебе 2 643 млн пудов [22. С. 22].

В этой связи уже в январе 1917 г. центральная власть задумалась о насильственных реквизициях зерна в центральных губерниях, против чего выступало достаточно влиятельное в конце Первой мировой войны в России либеральное крыло [22. С. 19].

Соответственно, проблема заключалась не в физическом дефиците зерна в деревнях, а в нежелании многих крестьян его сдавать, а также в самой технике организации заготовок и переработки зерна (например, нехватка топлива у мельниц, так как перед Первой мировой войной многие мельницы в России были переведены на жидкое топливо [22. С. 19]). В 1916 г. посевная площадь в России на 20-25% превышала потребности населения страны в продовольствии, урожай 1916 г. не был таким плохим, чтобы говорить о неурожае как причине начавшегося дефицита [22. С. 22].

Таким образом, возникает вопрос: за счет каких ресурсов выживало население российских городов, если заготовки хлеба государством упали в 1918-1921 гг. более чем в два раза? Очевидно, городское население мигрировало в сельскую местность. Оставшиеся горожане получали норму калорий, которая не позволяла полноценно работать, что особенно видно по топливным регионам России. Доведение заготовок до уровня 367 млн пудов в 1921 г. позволило оживить базовые производства, включая шахты Донбасса.

Только Украина дала в 1916/1917 г. 181,6 млн пудов хлеба. Потеря Дона, Кавказа, Украины и Сибири в ходе наступлений белых армий и привело среднюю полосу России к голоду и полной дезорганизации хозяйственной жизни. Украина и ряд других освобожденных от белых территорий стали давать полноценные заготовки только с лета 1920 г.: Украина в 1920/1921 г. - 72,2 млн пудов, Дон - 71,4 млн пудов в том же хозяйственном году, Северный Кавказ - 60,9 млн пудов, Сибирь и Киргизия - 69,9 млн пудов [21. С. 153]. Нетрудно заметить, что отбитые у белых регионы дали в 1920/1921 г. около 70% всех хлебозаготовок. Данный факт показывает не победу «военного коммунизма» как системы хозяйствования, но результат победы Красной Армии, восстановившей часть старого единого геоэкономического пространства России. Очевидно, в конце 1919 г. начался спад хлебозаготовок в стабильно контролируемых Красной Армией регионах, и этот спад компенсировался заготовками в отбитых у белых регионах. Практика реквизиций хлеба в 1920-1921 гг. показала, что накопление зерна государством за счет этой меры не дало и 50% того, чего достигла Российская империя в ходе своей продразверстки 1916 г. В 1916 г. и в 1920-1921 гг. основная территория страны была подконтрольна одной власти, поэтому сравнительно низкие объемы заготовок в конце Гражданской войны нельзя относить за счет территориальных потерь.

Отметим особо, что идея заготовок государством хлеба по твердым ценам принадлежала Временному правительству: еще весной 1917 г. оно ввело хлебную монополию для контроля спекуляций продовольствием [23. С. 41], но крестьяне и помещики отказались сдавать хлеб [23. С. 41].

Поскольку РСФСР летом 1918 г. фактически не имела армии, нагрузка по заготовке хлеба была возложена на комитеты бедноты, которые поддерживали вооруженные, наскоро сколоченные в городах отряды, получившие название «продотрядов». У большевиков имелся другой путь: просто закупать по сниженным ценам зерно, в случае отказа сдачи его зажиточным крестьянством в пункты сбора советская власть могла оказывать вооруженное давление (схожую схему заготовок зерна предложили правительству в конце 1916 г. и земства). Но советское государство избрало иной путь - передать инициативу на места, что привело к росту произвола, когда вместе с хлебом реквизировались инвентарь и земельная собственность «кулаков», что Ленин обозначил как «социалистическую революцию в деревне» [23. С. 45]. Комитеты бедноты юридически имели статус общественных организаций, но в 1918 г. они часто проводили независимую даже от Чрезвычайной комиссии (ЧК) политику, что вело к произволу и «красному террору» на селе, это и разрушало экономику российского села изнутри. Отсюда получается, что объявленная в начале 1919 г. продразверстка стала проводиться на базе уже дезорганизованного хозяйства села. Сама продразверстка стала отчасти следствием инфляции, когда крестьяне отказывались принимать от армейских структур стремительно обесценивавшиеся бумажные деньги [23. С. 58].

Тяжесть продразверстки. Сибирский case-study

Как мы сказали выше, зачастую в российской экономической мысли утверждается, что именно большевистская продразверстка спровоцировала как сокращение запашки, так и массовые крестьянские восстания. Надо сказать, что ощутимое сокращение запашки началось в России в 1916 г. Причины такого явления вполне очевидны - сокращение рабочих рук на селе из-за мобилизации в армию, рост цен на семена и средства производства. Чтобы понять, насколько продразверстка была тяжелой для российского крестьянства, надо обратиться к фактам. Мы должны уяснить, что между планами заготовок продовольствия и произволом продотрядов лежала определенная грань.

Именно произвол местных органов власти в конце Гражданской войны провоцировал массовые выступления населения, но это уже было следствием дисфункции исполнительной власти в стране и вызванного ею политического брожения в левом лагере. Посмотрим на ситуацию с хлебозаготовками в Сибири, которую современные историки ассоциируют с «Вандеей времен Великой Французской революции».

В 1919 г. Сибирь заготовила 120 млн пудов хлеба [24. С. 33], тогда как в 1916 г. по Европейской России (49 губерний) было собрано 3 142 846 тыс. пудов [21. С.37]. Расчет производства хлеба на душу населения в Европейской России (1916) и Сибири (1919) дает следующие показатели: 25,76 и 12,2 пуда в год соответственно [25. С. 73-74]. Если по европейским губерниям сбор зерновых укладывается в норму поддержания стабильного питания индивида - 25 пудов хлеба [26. С. 90], то для Сибири показатель сбора урожая в 1919 г. соответствует менее 50% нормы выживания. Очевидно, сибирское крестьянство компенсировало дефицит хлеба производством других видов аграрной продукции.

По данным, приводимым в статье председателя Сибпродкома П.К. Когановича от начала июля 1920 г., запасы продовольствия в Сибири оценивались следующим образом: хлеба - 71 753 000 пудов, мяса - 6 672 627 пудов, масла - 3 038 739 пудов [24. С. 21].

Принимая во внимание, что 1 кг мяса эквивалентен приблизительно 8 кг хлеба [27. Р. 165], речь идет только о запасах мяса, которые государство считало возможным изъять - в 53,4 млн пудов в зерновом эквиваленте. Вместе с урожаем зерна 1919 г. получается, что аграрный сектор Сибири произвел чуть более 173,4 млн пудов, или около 17,5 пудов на жителя региона, продовольствия в зерновом эквиваленте без учета масла, картофеля и ряда других культур, а также тех запасов мяса и масла, которые должны были остаться в крестьянских хозяйствах. Но 17,5 пудов все равно меньше нормы стабильного питания.

В продразверстку в Сибири не были включены многие культуры, в том числе картофель, который являлся важным источником калорий для крестьянских семей перед Первой мировой войной. Хранение картофеля в тех условиях было усложнено, как и транспортировка его на большие расстояния, что особо актуально для Сибири. Эти обстоятельства (сложности с хранением и транспортировкой) и стали причиной исключения картофеля из продразверстки по данному региону.

У нас нет точных цифр сбора картофеля в России в Первую мировую и Гражданскую войны, но по имеющимся данным нетрудно их подсчитать. Посевная площадь под все культуры в России составляла в 1913 г. 104,53 млн га [21. С. 302], из них 3,063 млн га было выделено под картофель [21. С. 399]. Средний урожай картофеля с десятины составлял 600 пудов (по данным периода НЭПа). Одна десятина почти равна гектару.

В итоге мы получаем 1,8 млрд пудов картофеля с площади посева 1913 г., когда зерновых было собрано 3,15 млрд пудов, т.е. картофель составлял примерно 57% по отношению к сбору зерновых, отсюда при сборе урожая в Сибири в 1919 г. в 120 млн пудов сбор картофеля должен был составить 68,4 млн пудов.

Но по калориям картофель в 2,5 раза уступает даже ржаному хлебу, что превращает наши 68,4 млн пудов картофеля в 27,36 млн пудов продовольствия в хлебном эквиваленте, если судить только по калориям (расчет по калориям более справедлив, когда мы сравниваем продукты растительного происхождения, но не растительного и животного). Наша приблизительная оценка продуктового пайка сибиряка в период Гражданской войны - около 25 пудов продуктов питания в хлебном эквиваленте в год, что столько же, как и в период Первой мировой войны на территории Европейской России. Но в период Гражданской войны потребление продуктов питания в средней полосе России значительно снизилось.

Советская власть потребовала от сибиряков сделать продовольственную жертву уже осенью 1917 г., когда формально функционировало правительство

А.Ф. Керенского. Нам известно, что в Енисейской губернии осенью 1917 г. был собран рекордный урожай хлеба - 46 млн пудов, из них около 6,8 млн пудов было заготовлено в форме запасов (в основном овес на зиму), 1,05 млн пудов зерна губернские власти отправили правительству, 234 тыс. пудов пшеницы было выделено на экспорт. То есть «жертва» этой губернии составила менее 3% от ее урожая. Напряжение в отношениях между советской властью и крестьянством возникло в этой губернии уже к декабрю 1917 г., несмотря на то что реквизиции, в которых, очевидно, участвовали и старые земства, не выглядят столь крупными. Понимая ситуацию, большевики отправили из Петрограда в Енисейскую губернию в декабре 1917 г. вагон с мануфактурой [28. С. 20]. В 1920 г. урожай зерновых в Енисейской губернии упал до 22,5 млн пудов, т.е. более чем в два раза по сравнению с 1917 г. Но вызвано это было не сокращением посевных площадей, они, напротив, выросли на 4,8% к 1920 г. по сравнению с 1917 г., а со снижением продуктивности крестьянских хозяйств [28. С. 268], доступ которых к инвентарю и удобрениям оказался ограниченным из- за сокращения товарообмена в рамках Сибирского региона и страны в целом. Производительность крестьянского хозяйства по Енисейской губернии упала с 273 до 116 пудов к 1920 г. [28. С. 271]

Транссибирская железная дорога работала на нужды военных. Водный транспорт пришел в упадок, поскольку бывшие купцы в большинстве своем покинули Россию и просто некому было заниматься организацией речных перевозок. В 1920 г. в устье Енисея зашли только 10 торговых судов [28. С. 267] (сама торговля из-за войны стала опасной, суда и грузы легко реквизировались противоборствовавшими сторонами).

Несмотря на бедственное положение аграрной экономики Енисейской губернии, в этом регионе Сибпрод- ком реквизировал за первые два квартала 1920 г. 20 млн пудов хлеба [28. С. 271], которые были изъяты из старых запасов.

Крестьяне могли очень ограниченно из-за расстройства транспортной сети в 1918-1919 гг. сбывать хлеб, что и стало основной причиной образования крупных запасов зерновых в енисейских селах. Данная политика Сибпродкома поставила Енисейский край к 1921 г. на грань восстания. При этом из 20 млн реквизированных в первой половине 1920 г. пудов зерна только чуть более 5 млн пудов большевикам удалось отправить в Европейскую Россию, ради чего и проводились изъятия [28. С. 271].

Надо сказать, что запасы продовольствия не для личного потребления делали и казаки Юга, несмотря на то что интенсивность боевых действий на Дону и Кубани была выше, чем в Енисейском крае [29. С. 105106]. В этой связи А.И. Деникин планировал использовать аграрные ресурсы Юга для морально-политической победы над красными путем распределения продуктов питания в занятых белыми войсками центральных губерниях России [29. С. 106].

На фоне роста недовольства в крестьянской среде численность повстанцев с середины августа 1920 г. по всей Сибири неуклонно снижалась, что говорит не в пользу высокой эффективности Красной Армии, которая страдала за Уралом от дефицита практически всего необходимого и вынуждена была еще бороться с группировкой атамана Г.М. Семенова и японскими войсками, но указывает на улучшение экономических условий для населения; правда, происходило это не одновременно по всем уездам и губерниям региона.

Если по состоянию на 1 августа 1920 г. в повстанческих формированиях в Сибири насчитывалось 23 273 человек, то 1 ноября того же года их было 8 830 [15. С. 118].

Для населения Сибири более 9 млн человек даже численность повстанцев в 23,2 тыс. человек выглядит достаточно небольшой, принимая во внимание, что многие повстанцы являлись бывшими солдатами и офицерами армии А.В. Колчака либо представителями левой оппозиции большевикам, которая возникла в регионе вскоре после Октябрьской революции.

Вопрос сокращения посевных площадей

Советская власть прекрасно понимала проблему сокращения посевных площадей по стране, поэтому 20 марта 1919 г. вышел декрет Совета Народных Комиссаров (СНК) «О запашке и засеве полей в хозяйствах призванных в армию красноармейцев» [30. С. 162163].

Суть этой нормы сводилась к тому, что местные власти должны были обязывать крестьян обрабатывать земли убывших в армию товарищей. Сам факт появления данного законодательного акта указывает на одну из причин сокращения посевных площадей в РСФСР - мобилизацию крестьян, которая со второго полугодия 1918 г. стала массовой, хотя ранее Революционный военный совет (Реввоенсовет) планировал обойтись в основном добровольцами преимущественно из числа пролетариев и интернационалистов.

11 мая 1920 г. Совет Народных Комиссаров выпускает более интересный для нашего исследования документ - Декрет об отпусках рабочих предприятий на летние полевые работы в села [30. С. 286-287]. Тот факт, что данная норма появляется в середине 1920 г., свидетельствует, что на селе возник дефицит рабочих рук и что многие рабочие оставались связанными со своими крестьянскими общинами. Но в то же время СНК был обеспокоен и нехваткой рабочих на предприятиях, поэтому их отлучки на полевые работы стали строго регламентироваться.

Если в 1916 г. посевная площадь всех типов хозяйств в Российской империи (за исключением Царства Польского и Княжества Финляндского) составила 97 586,3 тыс. га, то в 1923 г. - только 71 752,9 тыс. га, несмотря на то что уже почти два года проводился НЭП.

Даже в 1927 г. посевная площадь в СССР составила 95 100,5 тыс. га [31. С. 14]. Таким образом, после двух лет НЭПа посевные площади в СССР были почти на 26,5% меньше, чем в Российской империи, что нельзя объяснить только мотивацией крестьянства на фоне того факта, что с 1917 по 1920 г. посевные площади по Европейской России сократились чуть более чем на 22% [32. С. 123], темп примерно по 7% в год, что соответствует среднегодовому сокращению запашки в 1915-1916 гг.

Если верить данным, приводимым М.В. Родзянко, что в 1916 г. в России имелся некий излишек урожая размером в 20-25% от общего числа, который сложно было бы сбыть внутри страны (очевидно, в условиях мира этот излишек должен был пойти в основном на экспорт), так как на него не могло возникнуть спроса, то вполне понятно, почему, по Н.П. Огановскому, спад в сельском хозяйстве достиг приблизительно 22% в 1917-1920 гг.: хлеб при расстройстве рыночного механизма и транспортной системы просто невозможно было сбывать, как не было смысла делать и коммерческие запасы, но на окраинах страны они, судя по примеру Енисейской губернии, все-таки делались.

Есть несколько причин сохранения запашки в РСФСР в период Гражданской войны на уровне выживания российского общества: введение большевиками госхозов и совхозов, контроль за селом со стороны местных органов власти и сохранение денежного налогообложения в сельской местности на фоне функционирования в сильно искаженной форме рыночного обмена.

Национальный доход РСФСР в 1918-1920 гг. составил приблизительно 4,5-5 млрд руб. 1913 г., причем около 4 млрд руб. 1913 г. дало сельское хозяйство [33. С. 137]. То есть Советская Россия держалась преимущественно на крестьянской экономике, которая и давала основную часть пополнений государственного бюджета в условиях практически полной убыточности промышленности.

Немалое значение для сельского хозяйства РСФСР в годы Гражданской войны имели совхозные хозяйства, земельная площадь которых к 1922 г. достигла 3 391 тыс. десятин [17. С. 24], или 7,13% от всех посевных площадей Европейской России в 1920 г. Только ограниченные возможности советского государства по оснащению совхозов техникой, в основном из-за последствий торговой блокады РСФСР со стороны Запада, не позволили большевистскому режиму увеличить экономическую мощь и количество совхозов в стране в начале 1920-х гг.



Выход из макроэкономического кризиса и имперское наследие

Если мы посмотрим на статистику спада в промышленности России в 1917-1920 гг., то увидим, что стоимость выпускаемой цензовой продукции сокращалась примерно двукратно каждый год, но уже в 1920 г. произошло замедление снижения по этому показателю (табл. 1).

Таблица 1

Валовая продукция цензовой промышленности в довоенных ценах (млн руб.) [21. С. 134; 34]

1913	1917	1918	1919	1920	1923-1924
6 391	3 929	1 860	962	835	5 401

В дореволюционной России цензовая промышленность работала в основном на заказы военных и транспортных организаций. Только расходы на строительство боевых кораблей в 1913-1914 гг. составили в России примерно 243 млн золотых рублей [35. С. 101], но дорогостоящие морские программы реализовывались и ранее, как и гигантские программы строительства железных дорог. Отсюда возникает вполне закономерный вопрос: была ли «смычка» города и деревни в Российской империи решающим фактором роста промышленности? Очевидно, что нет, принимая во внимание большую экспортную составляющую российской промышленности и крупный объем инвестиций в российской экономике в процентах от национального дохода перед Первой мировой войной (табл. 2). Если принимать во внимание объем российского национального дохода по Полу Грегори, то в конце правления Николая II Россия значительно превзошла Англию по сумме инвестиций, что объяснимо относительно высокими прибылями после 1907 г. в России.



Таблица 2

Национальный доход и доля инвестиций в нем по странам (в руб. 1914 г.); для России - накопленные на 1914 г. инвестиции в промышленности [36. P. 337; 37. С. 93]

Страны	Национальный доход, млрд руб.	% инвестиций
США	63,2	37,3
Россия	15,4	25,3
Британия	21,2	12,37

На то, что экономика Российской империи была более мощной, чем принято считать, указывает один факт из экономической истории уже Гражданской войны. Когда интервенты и остатки Северной армии эвакуировались из Архангельска и Мурманска, они оставили там большие объемы леса для продажи на сумму приблизительно 4,5 млн фунтов стерлингов [38. C. 24-25], что составляло в рублях 1913 г. почти 45 млн, в долларах 1913 г. - примерно 22,5 млн, а в долларах 1990 г. - уже 281,25 млн. И такие крупные заготовки были сделаны, очевидно, в 1919 г. на территории, где шла Гражданская война и имел место упадок экономики.

Какие потери понесла Россия от занятия интервентами некоторых ее территорий, можно предварительно судить по отдельным данным. В 1900 г. оборот отделения Русско-Китайского банка во Владивостоке составил 721 млн руб. [39. С. 80], тогда как на начало правления Николая II бюджет Российской империи выражался в сумме 3 382,9 млн руб. [40. С. 153]. Если принять во внимание среднедушевой ВВП в Российской империи 1913 г., равный около 1 500 международных долларов 1990 г. [41], то потери только одного года японской оккупации Дальнего Востока и Забайкалья составили примерно 6,75 млрд международных долларов (примерно 2,5% ВВП империи 1913 г., если исходить из численности населения этих регионов, равной примерно 4,5 млн чел.). Таким образом, падение ВВП России в период Гражданской войны в значительной степени произошло из-за потери РСФСР части национальной территории.

Многие российские исследователи сходятся во мнении, что НЭП не был эффективной политикой, но до конца не решен вопрос, насколько и почему он оказался эффективнее «военного коммунизма». По отношению к частному товаропроизводителю действовало много ограничений, что сковывало частную инициативу. Введение в начале 1921 г. НЭПа вполне могло иметь нейтральный либо незначительный эффект для экономики, так как гораздо важнее на тот момент было восстановление транспортной сети и энергетики страны. Ю.А. Яхутль интересно объясняет одну из причин отставания темпов роста производства на селе от потребностей города: «Перераспределение земли после революции привело к тому, что количество бедняцких хозяйств по сравнению с 1913 г. уменьшилось с 12 до 3% в 1926 г. Количество наделов в деревне возросло с 16 млн в 1914 г. до 24 млн в 1924 г. Такая раздробленность негативно сказалась на структуре сельского хозяйства и его товарности. Крестьяне стали тратить до 85% произведенной продукции для собственного потребления» [42. С. 65]. Таким образом, НЭП не позволил преодолеть негативные структурные последствия «социальной революции на селе» лета 1918 г., напротив, он «законсервировал» состояние крестьянской экономики, достигнутое к осени 1918 г.

Если НЭП был неэффективен с точки зрения преобразований в аграрном секторе, то возникает вопрос, почему Ленин пошел на такую меру, как отказ от политики «военного коммунизма»? Дело в дискуссии в руководстве ВКП(б) периода 1921-1922 гг. В 1922 г. М.П. Томский признал, что государство не в состоянии обеспечить снабжение государственных предприятий в необходимом объеме [43. С. 132]. Правда, истинная причина здесь крылась в том, что государство не имело к 1921 г. средств для финансирования развития госхозов, на которые в Гражданскую войну возлагались немалые надежды в вопросе снабжения городов.

НЭП подразумевал переход к принципу самоокупаемости в социалистической экономике [44. С. 140]. У государства не было средств на развитие сельского хозяйства, так как в период Гражданской войны резко упали налоговые поступления на фоне общего значительного сокращения национального дохода (более чем в 4 раза). Надежды сторонников НЭПа на то, что рост выпуска мануфактурной продукции для сбыта в села приведет в ответ к кардинальному расширению производства сельскохозяйственной продукции для продажи в города, не оправдались. Для полной реализации данной концепции требовалось восстановление свободных рынков труда и капитала, что было невозможно, так как в таком случае происходил отказ от завоеваний Октябрьской революции.

Для поддержания промышленного развития на уровне 1909-1914 гг. требовались крупный государственный заказ и масштабные государственные инвестиции, что, в свою очередь, подразумевало доходы государственного бюджета уровня того времени.



Заключение

«Военный коммунизм» содержит в себе завершенность собственной исторической миссии в форме победы РСФСР в Гражданской войне, но некоторые завершенные вместе с ним иные процессы имели негативные экономические и социальные последствия в дальнейшем. Социальная революция в деревне, совершенная летом 1918 г. и продолжавшаяся практически до 1919 г., а в некоторых регионах страны и позднее, привела к снижению эффективности сельского хозяйства РСФСР, а затем СССР. Созданная этой революцией структура экономики села так и существовала до конца НЭПа, что и предопределило отчасти судьбу последнего.

В ходе реализации продразверстки, которая была запущена фактически еще при Российской империи, советская власть допустила произвол в регионах и ошибки в планировании (достаточно вспомнить хотя бы историю с заготовками зерна в Сибири). Однако не стоит переоценивать негативные последствия этих ошибок, принимая во внимание, что российские города были спасены от продовольственного коллапса. Но продразверстка сама по себе не была эффективным средством решения продовольственного вопроса без учета побед Красной Армии, позволивших к лету 1920 г. восстановить большую часть геоэкономического пространства бывшей Российской империи. В этой связи стоит сказать, что отменить продразверстку правительство большевиков могло уже летом 1920 г., когда хлебные регионы страны были освобождены от белых армий и интервентов. Запоздалую отмену продразверстки следует считать ошибкой в политике Ленина.

Переход к НЭПу стал очередной попыткой передачи инициативы на места после неудач политики «военного коммунизма» в 1920 г. Руководство ВКП(б) «металось» в условиях тяжелого кризиса между разными альтернативами: от перераспределения полномочий на местах в пользу структур типа комитетов бедноты до попыток договориться о хозяйственном сотрудничестве с политически умеренным крылом российской буржуазии и зажиточного крестьянства. Последнее обстоятельство и вылилось в итоге в НЭП.

Пример М.В. Родзянко и его единомышленников из числа российских либералов с отказом от насильственных реквизиций продовольствия показателен тем, что поведение власти предопределено во многом морально-этическими нормами, выработанными в рамках тех или иных политических и социальных кругов.

Очевидно, что геоэкономический фактор детерминировал положение России как великой евразийской державы. Проекты создания «независимой Сибири», «казачьих республик» и тому подобного наталкивались на дефицит обеспеченности этих государственных образований мятежных окраин бывшей Российской империи промышленными мощностями, а также собственным подвижным составом. Новые покровители этих политических режимов не желали приносить жертвы в их пользу, стремясь при этом извлечь только временную выгоду, наглядным примером чему служит история с британо-французской интервенцией на Русском Севере в 1918-1919 гг. В этой связи четче вырисовывается историческая миссия России и в особенности ее европейского ядра, состоящего в основном из плохо обеспеченных сельскохозяйственными ресурсами регионов Нечерноземья.

История Гражданской войны демонстрирует нам еще один важный сюжет - институциональные реформы имели геоэкономическое ограничение. Врангель в Крыму в 1920 г. провел вполне разумные реформы, но на том клочке территории, который контролировали тогда белые, это не давало эффекта и не имело смысла. Другая аналогия - Китай 1920-х гг.: гоминдан проводил политику, очень похожую на советский НЭП, но из-за «раздробленности» Китая она давала очень противоречивые результаты. Как мы думаем, большой ошибкой Ленина была запоздалая отмена продразверстки, переход к НЭПу вполне можно было осуществить уже после марта 1920 г., когда белые армии были практически разбиты и страну необходимо было возвращать к мирной жизни. Стоит отметить, что «Белый Юг» до осени 1919 г. следовал политике «хлебной монополии», установленной Временным правительством в марте 1917 г., и проект отмены этой монополии напоминает отказ большевиков от продразверстки [29. С. 104]. россия экономика продразверстка военный коммунизм

Выход РСФСР из тяжелого экономического кризиса, как показывает пример аграрного сектора Советской России интересующего нас периода, произошел безотносительно НЭПу и начался раньше примерно на год, чем был введен сам НЭП. Тем не менее, если вспомнить голод в Поволжье в начале 1920-х гг., выход из кризиса протекал болезненно, что было во многом связано с опозданием с политикой перевода народного хозяйства РСФСР на мирные рельсы.



Список источников

1. Белоусов В.М., Лубский А.В. Геоэкономическая парадигма научных исследований // Terra Economicus. 2013. № 11 (4). С. 10-17.

2. Scott A.J. The Constitution of the City: Economy, Society and Urbanization in the Capitalist Era. New York : Palgrave Macmillan, 2017. 251 p.

3. Vihma A. Geoeconomic Analysis and the Limits of Critical Geopolitics: A New Engagement with Edward Luttwak // Geopolitics. 2018. Vol. 23,№ 1. P. 1-21.

4. International Policy Rules and Inequality: Implications for Global Economic Governance / J. Ocampo (ed.). New York ; Chichester : Columbia University Press, 2019. 304 p.

5. Scholvin S., Wigell M. Geo-economics as Concept and Practice in International Relations: Surveying the State of the Art // FIIA Working Paper. 2018. P. 4-12.

6. Kvinikadze G. Challenges of the 21st Century: The Position of the Small State in geo-economic. View from Georgia // International Journal of Social Science and Humanities Research. 2017. Vol. 5, is. 2. P. 495-500.

7. Kvinikadze G. Some opinion on the notion of geo-economic security // International Journal of Social Science and Humanities Research. 2017. Vol. 5, is. 2. P. 492-494.

8. Moisio S. Towards geopolitical analysis of geoeconomic processes // Geopolitics. 2018. Vol. 23, is. 1. P. 22-29.

9. Mohapatra N.K. Regional Processes and Geopolitics of India, Afghanistan, Tajikistan, and Uzbekistan (IATU) // Jadavpur Journal of International Relations. 2018. Vol. 22 (1). P. 80-106.

10. Inozemtsev V. China's impact on Russian economy // Ulbrief. 2018. № 8. P. 1-12.

11. Stronski P., NG N. Cooperation and Competition Russia and China in Central Asia, the Russian Far East, and the Arctic. Washington, DC : Carnegie Endowment for International Peace, 2018. URL: https://carnegieendowment.org/2018/02/28/cooperation-and-competition-russia-and-china-in-central- asia-russian-far-east-and-arctic-pub-75673 (accessed: 30.08.2020).

12. Harrison M. The Soviet Economy, 1917-1991: Its Life and Afterlife // The Independent Review. 2017. Vol. 22, № 2. P. 199-206.

13. Brandenberger D., Zelenov M. Stalin's Master Narrative: A Critical Edition of the History of the Communist Party of the Soviet Union (Bolsheviks), Short Course. Yale University Press, 2019. 760 p.

14. Розов Н.С., Цыганков В.В. Закономерности в смуте: сравнительно-политический анализ революционной волны 1848-1849 гг. в Австрийской империи // Сравнительная политика. 2019. Т. 10, № 1. С. 81-97.

15. Прищепа А.И. Партизанские отряды на юге Западной Сибири в 1920-е гг.: драма политического выбора // Вестник Тверского государственного университета. Сер. История. 2018. № 1. С. 113-119.

16. Попов Г.Г. Индустриализация и развитие ОПК СССР в Первую пятилетку в «координатах» эпохи мировых войн // Гуманитарные науки в Сибири. 2018. № 1. С. 25-31.

17. Антонов-Саратовский В.П. Советы в эпоху военного коммунизма (1918-1921) : сб. документов М. : Изд-во Ком. акад., 1929. Ч. 2. 455 с. (Материалы по истории советского строительства).

18. Давыдов М.И. Борьба за хлеб: продовольственная политика Коммунистической партии и Советского правительства. М. : Мысль, 1971. 219 с.

19. Китаев Д.Н. Реализация продовольственной разверстки на хлеб 1919-1920 гг. в Вятской губернии // Вестник Вятского государственного университета. 2012. № 1. С. 65-69.

20. Медведев А.В. Продовольственное положение и продовольственная политика Советского государства в 1918-1920 гг. (на материалах Нижегородской губернии) // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2016. № 5. С. 49-59.

21. Арутинян А.А., Маркус Б.Л. Развитие советской экономики. М. : Госсоцэкониздат, 1940. 666 с.

22. Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции : документы и материалы / сост. А.Л. Сидоров. М.-Л. : Изд-во Акад. наук, 1957. 692 с.

23. Карпенко С.В. Гражданская война в России, 1917-1922 : очерки экономической и политической истории. М. : Изд-во Ипполитова, 2011. 358 с.

24. Сибирская Вандея. 1919-1920 : документы : в 2 т. / сост. Н.Я. Яковлев. М. : Междунар. фонд «Демократия», 2001. Т. 1. 776 с.

25. Рашин А.Г. Население России за 100 лет (1813-1913) : стат. сб. М. : Госстатиздат, 1956. 352 с.

26. Попов Г.Г., Чибисова Е.Н. Внешняя торговля и хлебные цены в Российской империи. За или против неоклассических теорем внешней торговли? // Terra Economicus. 2016. № 3 (14). С. 87-100.

27. Collingham L. The taste of war. World war two and the battle for food. London : Penguin books, 2011. 634 p.

28. Мармышев А.В., Елисеенко А.Г. Гражданская война в Енисейской губернии. Красноярск : Версо, 2008. 416 с.

29. Карпенко С.В. Кризис товарно-денежного обращения и продовольственное снабжение армии и городского населения на белом Юге России // Экономический журнал. 2015. № 2 (38). С. 101-122.

30. Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1919 г. М. : Упр. делами Совнаркома СССР, 1943. 886 с.

31. Основные элементы сельскохозяйственного производства СССР 1916, 1923-1927 гг. Итоги с.-х. переписи 1916 г. и весенних выборочных 10%-ных обследований по единоличным крестьянским хозяйствам за 1923-1927 гг. М. : Статгосиздат ЦСУ СССР, 1930. 171 с.

32. Огановский Н.П. Очерки экономической географии СССР. М. : Новая деревня, 1924. 320 с.

33. Хазиев Р.А. Мобилизация на Урале в 1917-1921 гг.: хозяйственная эффективность государственного администрирования экономики // Мобилизационная модель экономики: исторический опыт России ХХ века : сб. материалов всерос. науч. конф. Челябинск : Энциклопедия, 2009. С. 28-29.

34. Кафенгауз Л.Б. Государственная промышленность СССР за 10 лет // Торгово-промышленная газета. 1927. № 255/56 (1690/91). С. 5.

35. Попов Г.Г. Почему Россия не могла не проиграть Первую мировую войну (социально-экономические аспекты) // Journal of Economics Regulation. 2010. № 3 (1). С. 92-105.

36. Pollard S., Feinstein C.H. Studies in capital formation in the United Kingdom, 1750-1920. Oxford : Clarendon Press, 1988. 665 p.

37. Попов Г.Г., Давыдов С.Г. Точки бифуркации и проблема общественного выбора: на примерах политики С.Ю. Витте, судьбы СССР в период НЭПа и первых шагов индустриализации // Вестник истории, литературы, искусства. 2017. Т. 12. С. 89-112.

...