Размещено на http://www.allbest.ru/

МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Московский Университет

ПО ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ЭТИКЕ И СЛУЖЕБНОМУ ЭТИКЕТУ

на тему: «Сартр Ж.-П. («Бытие и ничто») о категории стыда».

Выполнил: курсант 1 «И» курса 117 уч. Взвода

рядовой полиции Федосеев А.В.

Научный руководитель: Старший преподаватель

капитан полиции Базарнов М.А.

Москва 2014

Введение

Ж.П. Саатр о категории стыда

Заключение

Список литературы

Введение

Было бы вполне естественно, если средством против одной эмоции (тревоги) оказалась другая (например, гордость). Сами корни всего экзистенциального проекта лежат в эмоции. Человек изначально "осуждён на свободу", и эта свобода является одним из источников экзистенциальной тревоги. Именно чтобы подавить её, он, "ничто", пытается приобрести себе недостающее бытие.

Стыд можно интерпретировать как жест. Жест выдает наблюдателю те стороны нашего существа, которые наиболее задеты тем, что с нами происходит. Непроизвольный жест - в том числе и жест стыда - и узнаваем окружающими, и индивидуален, персонален. Персона, личность - изначально синонимы личины, маски, носимой актером. Стыд - лишенность повседневной маски. До ситуации стыда для меня было характерно то, что маска приросла к лицу, поведение было стереотипным: я выполнял лишь функции, навязанные маской.

Актуальность темы обусловлена повышенным интересом к данной теме как со стороны отечественных, так и зарубежных ученых.

Проблема стыда изучалась главных образом в работах Ж.П. Сартра и М.В. Баженова. В работах данных авторов произведен глубокий философский анализ категории стыда, его влияния на человека.

Цель данной работы - исследовать взгляды Ж.П. Сартра о категории стыда.

Задача работы - проследить отражение категории стыда в книге Ж.П. Сартра «Бытие и ничто».

Структура работы: работа состоит из одной части, введения, заключение и списка литературы.

сартр стыд добро зло

Ж.П. Сартр о категории стыда

И, как я предположил, эмоция, замешанная в проекте "быть",-- это именно эмоция гордости, но уже не гордости-тщеславия, а собственно гордости в самом фундаментальном значении этого слова. Переживание гордости можно описать как сочетание двух эмоций. Во- первых, - это радость по поводу моего замечательного и неуязвимого в этот момент "я" (или, точнее, по поводу того, что можно вслед за Пьером Бурдье назвать моим личным капиталом). Во-вторых, - это презрение ко всему остальному миру, который видится в этот момент как молчаливо или открыто враждебный мне. Что это, как не описание того же официанта в кафе? Внешнее проявление гордости также легко понять как попытку убедить себя в неизменности и твёрдости своего бытия. Косвенно понимание гордости как некоего проекта или действия подтверждается и обычным словоупотреблением. В самом деле, можно что-нибудь сделать не только "в" гордости ("в своей гордости он не позаботился о путях отступления в случае неудачи"), но и "из", "из-за", "по причине", чего не скажешь, например, про гнев, а про стыд так можно сказать тоже, только имея в виду что-то вроде "из-за боязни потенциального стыда".

Более того, отождествление гордости с проектом "быть" помогает объяснить, почему я использую радостное сознание своих достоинств для чего-то ещё, а именно - для презрения, и почему в гордости изначальная сосредоточенная на себе радость должна сопровождаться направленным вовне презрительным переживанием: я не просто хочу видеть своё "я", я ещё и не хочу видеть свои остальные возможности (среди которых всегда есть возможность неудачи), я хочу уйти в себя, чтобы скрыться от своей собственной свободы.

Другими словами, весь мой экзистенциальный человеческий проект, сущностью которого является попытка бытия-для-себя приобрести также и свойства бытия-в-себе, получить как раз такое бытие, которое человек приписывает Богу -- проект самодостаточности -- на эмоциональном уровне оказывается гордостью. Человеческий проект, как его понимали Сартр и Ницше: проект сверхчеловека тоже оказывается проектом человека гордящегося, прежде всего. (Разница, конечно, в том, что Ницше возносил сверхчеловека как грядущую лучшую расу, а Сартр считал проект "быть" изначально провальным.) (И, конечно же, могут быть и другие проекты--например, христианский проект смирения).

Гордостью оказывается именно весь проект, а не (только) тактические уловки, к которым я прибегаю в ходе его осуществления. Тщеславие -- только способ (один из способов) гордиться, такой, для которого необходим Другой. Гордость-тщеславие не исключает первоначального стыда, замечает Сартр. Но, если гордость эквивалентна самому проекту быть, то, прежде всего, верно обратное -- для и до любого стыда, как и для и до тщеславия, нужна гордость. Стыд только указывает на (частичный) провал этого проекта, или, в общем случае, на возможность и неизбежность такого провала, поскольку он открывает его фундаментальную уязвимость, он открывает передо мной тот самообман, на котором этот проект построен.

Почему для того, чтобы гордиться, мне всё-таки так часто нужен Другой? Теперь можно кое-что дополнить к тому, что уже сказано в связи с тщеславием. Во-первых, - "стоимость" моего личного капитала (т.е. всего того, чем я горжусь), в типичном случае, зависит от Другого, от общества вообще, потому что самой ценной частью личного капитала, как правило, оказывается "социальный капитал" -- мои связи, репутации и все другие ресурсы, которые связаны с "устойчивой сетью более или менее институционализированных отношений знакомства и признания". Мой "проект быть" строится, в первую очередь, вокруг моего социального капитала. А он, опять же в типичном случае, при- обретается через самопрезентацию, через непосредственное "представление себя другим людям" (Гофман). Если тщеславие есть гордость перед кем-то, то это всё ещё тщеславие, но такое тщеславие уже не самообман. Это - способ объективно нарастить свой капитал. Видимо, Сартр имеет в виду примерно то же, когда говорит, что человек хочет не только перестать видеть другие возможности сам, но и не дать повода искать их другим. Сартровский официант мог бы, всё той же самой бытийной игрой, решать и другую задачу, например, он мог бы пытаться показать себя в наилучшем свете перед владельцем ресторана, наблюдающим за ним в эту минуту через открытую дверь, и т. п.

Во-вторых, - Другой нужен для подтверждения того, что я действительно имею тот личный капитал, который, как мне кажется, я имею.

Каждый интуитивно знает о том, что психологи называют "предрасположением в пользу своего я", и хочет убедиться в своей стоимости "по гамбургскому счёту". И это - одна из причин, по которой гордость так часто определяют как "чувство превосходства (над другим)".

Но ни в одном из этих случаев присутствие Другого не является принципиально важным для существования гордости как таковой. Как и сам экзистенциальный проект, гордость существует только в виде конкретных форм. Как я могу претендовать только на конкретное бытие -- бытие тем-то и тем-то, и только через него на Бытие как таковое, так же и гордость всегда имеет конкретный предмет, гордость всегда гордость тем-то и тем-то, а не просто гордость Бытием или самим собой. Факт того, что обычно это оказывается гордость (социальной) ролью, фундаментально случаен. Бегство в роль окупается эмоционально только потому, что случайно именно оно окупается и "материально", в отношении статуса и престижа. Это такая же "случайность бытия", как и само существование Другого [2. С. 318].

Чтобы суммировать, стоит обратиться к идеальной модели чело- века без Другого. Робинзон Крузо на своём острове вполне был бы способен гордиться. Он испытывал бы тревогу (потому что, обладая сознанием, он был бы свободен) и пытался бы найти, обрести Бытие, уже не в социальных ролях, а, скажем, в своей изобретательности или запасливости. Он "представлял" бы себя (самому себе) большим и непобедимым. (Герой Дефо, при всём отсутствии интереса к психологии у его автора, действительно, гордится, по крайней мере, однажды -- тогда, когда он сумел сделать себе трубку.) Он всё-таки досадовал бы на то, что некому оценить его достижения -- но только потому, что это лишает его возможности создать новый (уже социальный) капитал, а значит - получить повод для новой (другой) гордости.

Ссылка на библейское повествование о первородном стыде проясняет событие падения человека от личности до индивида. В том личном способе существования, который предшествовал грехопадению, не было стыда, потому что не было нужды оборонять индивидуальность от ее превращения в предмет, потребляемый другими в целях индивидуального наслаждения и самоудовлетворения. Там всё тело было выражением и проявлением личностной инаковости, возможностью универсального любовного отношения и самоотдачи, динамичным призывом к взаимному эк-статическому самопревосхождению и общению. Ощущение и стыд наготы рождаются в то мгновение, когда отвергается любовное отношение и взаимная эк-статическая самоотдача и возникает отстояние предметных индивидуальностей. Любовь не ведает чувства наготы, потому что не ведает отстояния в опредмечивании. Не знает любовь и стыда, потому что не знает обороны обособленной индивидуальности: "Любовь не ведает стыда… Любви по природе свойственно не стыдиться и не помнить меры". В подлинном эросе всё тело являет личностную инаковость, красоту до-греховной целостности личности. Подлинный эрос есть полнота взаимной эк-статической самоотдачи, и потому он не ведает отстояния, вынуждающего к насилию или к обороне. Что же касается "частичного и разделительного" эроса индивидуального существования, "он есть не истинный эрос, но идол и как бы падение подлинного эроса". Он расчленяет и разделяет, потому что нацелен на удовлетворение индивидуальности, а значит, противостоит другому в апостазе наготы и обороняется стыдом от притязаний другого.

Стыд -- это оборона индивидуальности против ее опредмечивания, это притязание свободы на то, чтобы остаться субъективной в пределах объективированной природы. Индивидуальная свобода -- не самопревосхождение природы во имя любовного общения и отношения, а отрицание объектности природы во имя субъектного характера индивидуальности и ее независимости. Индивидуальная свобода есть это осознание и отстаивание независимости субъекта. Поэтому и апостаз индивидуальности наталкивается, как на препятствие, на свободу "другого", посягающую на автономию и самовластность моей собственной субъектности. Всякая другая индивидуальность угрожает моей индивидуальной свободе. Свобода "другого" неизбежно объективирует меня, подчиняет меня, как предмет, отстаиванию собственной субъективной самовластности как "другого". Между мной и "другим" разверзается пропасть пустоты, апостаза свободы; опыт Ничто, как бытийная трещина, разделяет индивидов в их автономизированном субъективизме. Это и есть нигилизм отношения, пустота, окружающая оптическую индивидуальность, приговор существования к бессловесному одиночеству.

Сам же стыд - это отсутствие повседневной маски, потеря "лица". Вести себя "при-лично", "сохранять свое лицо", "не упасть лицом в грязь" - все эти выражения указывают на требование не творить постыдные дела. А постыдное обнаруживает себя "краской стыда" на лице. В стыде не притворяются (нельзя намеренно устыдиться, можно только имитировать стыд) - значит, открываются, растворяются (как, например, окна): пунцовое от стыда лицо - как красный фонарь, сигнализирующий окружающим о тайне, которую стыдящийся не смог скрыть. Стыд - обнаружение тайны, произведение, выведение на свет, открытие. Во многих языках имеются два слова - "стыд" как индивидуальное переживание и "позор" как видимая сторона стыда. "Позор" - то, что можно позреть, узреть, "зазирать" - наблюдать скрытое. Английское слово shame - от индоевропейского основания skam, skem, в свою очередь, происходящего, вероятно, от kam, kem - прятать, скрывать. Shame - по изначальному смыслу - сокрывающий. "Человек страшится выявить, обнаружить нечто скрываемое им, тем самым дискредитировав, унизив себя в глазах других. Ближайшие синонимы стыда в таком понимании - досада, позор, бесчестье" [6 С.28]. Почти такой же смысл имеют немецкое die Schamm, шведское skam, исланд- ское skomm. Когда постыдное явлено, оно стало позорным, что в этих языках выражается уже другим словом (к примеру, в немецком: срам, позор - die Schande). У древних греков "для победителя сам факт победы означает kalon (нечто хорошее, достойное похвалы. - И.К.), как для побежденного факт поражения всегда aischron (нечто постыдное, низкое. - И.К.), каковы бы ни были обстоятельства победы или поражения, права сторон" [5. С. 159], указывает А. Адкинс. Его мнение подтверждает наш отечественный филолог В.Н. Ярхо, писавший, что пер- вое значение прилагательного aisсhros - "уродливый", физически "безобразный", а aisсhraepea - позорные слова для того, кого они делают предметом позора. И в классическую эпоху античности лексическое гнездо, группирующееся вокруг корня aisсh- сохраняет указание на два существенных оттенка: "во-первых, на внешние, конкретно обозримые "позорные" последствия, во-вторых, на оценку пострадавшего не по его намерению, а по объективно "позорному" результату" [15. С. 260]. "Чего стыдимся, того и таимся" - говорит и русская поговорка. Стыдясь своих слабостей, люди стремятся спрятать себя, свою уродливую наготу друг от друга. Уродливое - безобразное, т.е. без образа, без формы, некрасивое. "Так некрасиво поступать", т.е. стыдно - так определяет стыд повседневное знание. Следовательно, стыд определяется не только совершением зла, но и совершением безобразного деяния, деяния, не имеющего образа, не предназначенного для обозрения.

"Раскрытие потаенного, т.е. истина (древнегреческое понятие алетейа, переводимое чаще всего как "истина", М. Хайдеггер интерпретировал как "непотаенность". - М.Б.) - событие, к которому свобода стоит в ближайшем и интимнейшем родстве, всякое раскрытие потаенного идет по следам сокровенности и тайны" [11 С. 232]. Близость свободы в стыде - это когда сущее не мешает выбирать - выбирать себя. "В том, как человек ведет себя, когда он виновен (вину здесь следует понимать как совершение недозволенного. - М.Б.), когда оно оказывается лицом к лицу со своей виной, нечто выходит наружу, обнаруживается - existit. Способ, каким он ведет себя, таков, что сам человек - всецело внутри того, что с ним происходит", и "такое обнаружение представляет собой не смутное проявление эмоций, а высветление, высвечивание," - так интерпретирует Г.-Г. Гадамер понятие existit в философии К. Ясперса [3. С.21]. Но existit - понятие, родственное existieren - быть, следовательно, стыд - это высвечивающее бытие.

Стыд - это также и сказ, сказание, ибо с-казать - "значит показать, объявить, дать видеть, слышать" [13, С.265], а стыд и есть выведение на свет, явление. Жест стыда - как сказ - позволяет переживанию стыда явиться и явствовать, т.е. быть. "Самоотдача открытости вместе с самой открытостью - это собственно и есть бытие как оно есть",- так высоко оценивал "открытость" М. Хайдеггер и добавлял - "то, о чем мы говорим (в нашем случае - о стыде. - М.Б.), говорит как приговор в смысле того очевидного, чья речь не требует даже и голоса" [12. С.204]. Жест стыда - как наше говорение о переживаемом мною стыде, а точнее, говорение стыда с моей помощью - характеризуется очевидностью, "казовостью", броскостью. Жест стыда нарочит - как послание стыдящегося стыдящему.

Жест стыда - произведение: не только как про-изведение на свет, но и как произведение искусства. Во-первых, "человек стыдящийся" - в отличие от продукта потребления и орудия труда - есть отстраненное от человека, но воплощенное в его собственном теле собственное бытие этого человека, его определенность как "этого", неповторимого индивида (авторство стыдящегося важно: без него не будет произведения, ибо бывают ситуации, когда меня стыдят, а "мне - хоть бы что"). Во-вторых, стыд всегда адресован, сказываем: мое бытие в стыде осуществляется в общении со стыдящим, и это общение воплощается в жесте. В-третьих, стыд - создание чего-то небывалого. "В общении на "основе" произведения…мир создается заново, впервые - из плоскости (пло(т)скости: плоскость - как плотскость. - М.Б.), почти небытия - вещей, мыслей, чувств…" [1. С.291]. "Человек стыдящийся" - как про- изведение - есть микрокосм, "никогда не равный никакому иному": произведение "самодостаточно и абсолютно, ибо обладает всем необходимым - веществом-материей (в стыде - это плоть стыдящегося. - М.Б.), поверхностью (в стыде - это линии взлетов и падений в "спазме стыда", выраженные мимически и пантомимически. - М.Б.), отграниченной жестом и, наконец, средой-атмосферой, окружающей произведение тотчас, как только оно создано (в стыде - это взгляды, мысли, чувства окружающих стыдящегося людей. - М.Б.)" [7. С. 290].

В стыде осуществляются две возможности - избирать (от меня зависит - станет ли другой человек для меня "ты") и быть избранным (другой человек тоже сам решает - я для него "он" или "ты", и это он ты-чет в меня пальцем). Чтобы избавиться от возможности стыда, я должен избавиться от "ты". Это можно осуществить, переняв полностью его точку зрения, его ценности и нормы поведения. Но здесь для индивида существует опасность конформизма, потери своего "лица", растворения в этом "мы", превращения для этого "мы" в вещь, в "он". В некоторых случаях так и поступают - превращают себя в вещь для окружающих, в "он". Однако в этих случаях следует говорить не о конформизме, а о желании и спрятаться от людей из-за сильной стыдливости, застенчивости, и все-таки жить среди них (таково поведение "человека-ящика" в романе К. Абэ "Человек-ящик", мальчика Джорджа, ходившего в детский сад в маске - этот случай описан Ф. Зимбардо в его книге "Застенчивость (что это такое и как с ней справляться)"). Другой вариант избежать ситуации стыда - превратить "ты" в "он", в вещь. Но другие также могут попытаться это сделать. "Он" - вещь, у него нет лица, непременного атрибута человека. И поскольку индивид будет пытаться сохранить свою самостоятельность, свое неповторимое "лицо", избегать конформизма и другого человека воспринимать как "лицо", а не как вещь, постольку сохранится возможность превращения его в "человека стыдящегося".

Стыд - это этап в общении "я - ты". Постыдное - тайное. Тайна - что темное, непрозрачное и инородное в структуре общения. Углубление общения ведет к выталкиванию тайны на поверхность. Стыд и есть такое выталкивание, обнаружение тайны, после чего она органически входит в общение, не требуя более усилий по ее сокрытию. Стыд - исповедь стыдящегося и его признание, и смысл стыда отчасти заключается в этом очищающем тело общения превращении чужеродных ему ингредиентов в сходственные ему. Страх же перед стыдом - попытка сокрытия тайны, замыкание, отъединение "я", попытка сохранения своего интимного мира. Связь стыдного и интимного формируется еще в раннем детстве. Выражение лица и зрительный контакт - базис отношений матери и ребенка. "Ребенок…значительно раньше начинает воспринимать ласковое или угрожающее выражение лица другого человека, чем неодушевленные предметы…" [10. С.188]. Отношения матери и ребенка - в сочетании с определенными генетическими тенденциями - создают связь между контактом через взгляд и чувствами вовлеченности и интимности. Но в зрительный контакт матери и ребенка может вмешаться третий. Опознание лица незнакомого человека, когда младенец с радостью ожидал увидеть лицо матери, подавляет интерес и радость (и взрослым становится стыдно, когда они принимают незнакомца в толпе за знакомого и обращаются к нему как к знакомому). Если ребенок неоднократно переживал такие неприятные ощущения от прерывания контакта с матерью, от лица незнакомого человека, то возникает понимание ребенком связи между встречей с незнакомым чело- веком, прерывающим интимный контакт с матерью, и неприятными ощущениями. Постепенно эта реакция на незнакомое лицо закрепляется в психике ребенка, и из нее рождается переживание стыда (эту гипотезу выдвигает западный психолог Т. Томпкинс [4. С.347]). Таким образом, если в общении с матерью ребенок выражает себя открыто и свободно, раскрывает себя, т.е. образует с матерью единство, то прерывание возбуждения и радости его, когда он общается не с матерью (как ему сначала казалось), а с незнакомцем, сковывает его, стесняет, изолирует, отчуждает от мира (который сливается для него с матерью), т.е. ведет к стыду. Ребенок открывает себе "чужого".

И в случаях нарочитого, строгого, воспитательного поведения матери происходит нечто подобное. Поучая или наказывая дитя, мать как бы разрывает с ним единство: ее цели не совпадают с желаниями ребенка. Тогда у него актуализируется потребность в восстановлении прежнего единства, которое он воспринимал как должное. Мать теперь

1. уже не собственное его продолжение, а особое "лицо" - "ты". Становящееся сознание - это осознание не-я, осознание различенности "я" и "ты". И это осознание лишь усугубляет обособление ребенка. Его стыд

2. переживание того, что единство нарушено, и он - тому причина. Стыд - признание правоты "ты" и указание на то, что "я" желает вновь слиться с "ты", перестать быть "я". Ребенок приобщается к морали. Мораль начинается с различенности Я и Ты, со стремления к преодолению объективной обособленности людей в обществе, стремления возврата к отношениям "мать-дитя".

Мой стыд - и мой, и для "другого", т.е. межличностное отношение, но это отношение разворачивается на фоне определенных общественных установлений. "Другой" - это и "лицо", воспринимаемое мною как "ты", но это и все остальные, с которыми я связан институционально, т.е. не отношусь к ним как к "лицам". Следовательно, осмысление предмета стыда невозможно только через осмысление отношения "я - ты", но требует и рассмотрения социальной структуры общества, рассмотрения отношений между стыдящимся и "другим" в смысле "все остальные люди". "Независимо от того, добивается ли человек каких-то определенных целей или нет, он постоянно "представляет", "подает" себя другим людям, презентируя определенные (как правило, социально апробированные и одобряемые) аспекты внутреннего мира" [10. С.191]. "Представление", "подача" себя осуществляется в "жесте стыда", который является "маской", указывающей на ту "роль", что играет ее носитель. "Представление", "маска", "роль" - символы, соотносящиеся с символом "игра". Социальный аспект поведения человека в стыде мы будем рассматривать как игру. Роль - соответствие принятым нормам поведения в игровой ситуации, действия по правилам игры. Поэтому стыдящегося можно рассматривать как нарушителя правил игры по моральным, нравственным правилам, а стыд - как социальное действие, говорящее о прекращении социальной игры, ибо нарушены ее правила, как предел, границу социальной игры, разрыв в ней, "антиигру", момент искренности.

Такое понимание человека - как постоянной смены его субъектности и предметности - своеобразное отражение отношений меновой стоимости: агенты денежных отношений выступают на рынке в качестве меновых стоимостей, они - экономические маски лиц. Такая несамостоятельность индивида заставляет его прикладывать усилия к возведению границ собственного "я", внутри которых он - суверен, индивидуальность, а не предмет, орудие в руках других. Формируется тенденция табуирования телесных отправлений, цензуры речи, чувств - как в повседневном знании, так и в искусстве. Подобный аскетизм способствовал развитию самосознания индивида, его творческих способностей, связанных с воображением - если на какие-то действия накладывается табу, то человек стремится осуществить их хотя бы в виртуальной реальности.

Быть человеком - постоянно быть направленным на что-то или кого-то, быть открытым сущему. Стыд наиболее остро поражает человека именно в точке его максимального жизненного небезразличия к сущему и возникает преимущественно в ситуациях, со- провождаемых переживаниями интереса и удовольствия. Исследования психологов показали, что переживание интереса в стыде - относительно других "отрицательных" эмоций - ниже только в сравнении с ситуацией гнева, а среднее значение удовольствия имеет высокие показатели только в стыде, в отличие от всех других "отрицательных эмоций [4. С.344-345]. С этой отличительной особенностью стыда и связана постоянно существующая возможность возникновения ситуации стыда, ибо большая часть детства и значительная часть других периодов жизни человека посвящены исследованиям, которые и могут сопровождаться переживаниями интереса, радости, удовольствия. Внезапные препятствия на пути дальнейшего исследования могут резко снизить положительные переживания и привести к возникновению стыда. Интерес и удовольствие направлены вовне, они направляют человека к сущему. Только не так, как страх - чтобы в нем укрыться, а чтобы разделить с ним, с сущим его существование, почувствовать комфорт среди "своих". "Интересное" захватывает интеллектуальное воображение, соблазняет его, не дает посмотреть на ситуацию со стороны. Человек в ситуации, сопровождающейся интересом и удовольствием, как бы лишен кожи, отграничивающей его от мира, раскрыт миру. По сути, его бытие лишено внешней и внутренней сторон. Внешнее и внутреннее оказываются влитыми друг в друга. Внешний мир комфортен, ибо дарит удовольствие. Во внутренней стороне такого бытия превалирует единственно важное в этот момент желание - получение удовольствия и удовлетворение интереса. В таком мире (взятом в чистом виде) нет места для переживаний, ибо у существа, живущего в этом мире, - инфанта - нет к этому способностей. Это не значит, что такого существа нет в реальности. Всякий человек в утробе и младенчестве прошел через подобное отношение к миру, и воспоминания об этом не лежат мертвым грузом в памяти индивида, а "являются действенными, вечно живыми и неустранимыми пластами его сознания, причем слоями бытийными в том смысле, что они стремятся определить собой все сознание… навязать сознанию свой режим функционирования" [2. С.101]. Примерами возрождения инфантильного отношения к миру являются увлеченная познавательная предметная деятельность и переживание какой-либо страсти. Действующий и познающий субъекты - вроде бы снаружи ситуации деятельности, но ориентированы на то, что происходит внутри нее. Окружающие - как бы за плечами действующего субъекта: он связан с ними скорее бессознательно, и их нормы - "снаружи" той ситуации, в которой живет этот субъект, "слепой" к их взглядам, "глухой" к их мнениям [6. С.25]. Не они, а предмет деятельности, рациональность самого действия диктуют человеку его поступки. Такой труд - самозабвенный, труд, при котором индивид "забывает" себя в деятельности, отождествляя ее со всем своим существованием. Нет "себя" - нет и "другого", нет и стыда: стыдиться некому и некого. Подобное происходит и при сильных переживаниях аффекта. Такое существование индивида - "слияние" его с предметом потребности, поглощение его другим сущим, потеря себя. Если отдельное существо теряется, то не в себе, а в чем-то другом. В порыве страсти не обязательно прикладывать какие-то усилия - нарушение границ совершается пассивно и не является результатом интеллектуального напряжения воли. Нежелание сопротивляться внешнему давлению и владеть своими собственными побуждениями определяется как распущенность, которая осуждается окружающими как постыдная. Однако в случае невозможности достижения именно этого предмета индивид согласен на любой суррогат, хоть в какой-то мере удовлетворяющий его потребность. Распущенный - тот, кто - как в распутицу - движется в жизни без путей или хватается за первую попавшуюся возможность продвижения (любой суррогат), или стоит в нерешительности - куда двигаться. Стыд же уплотняет границу между стыдящимся и миром, запрещает движение до выяснения его правильного направления.

Таким образом, анализируя ситуацию стыда, исследователь непременно, так или иначе, должен определить свои подходы к решению проблемы видения.

Заключение

Стыд в понимании Ж.П. Сартра может быть включен в категориальную последовательность «долг-ответственность- совесть».

С понятиями морали и нравственности, морального и нравственного в поведении человека связаны оценки его как доброго, добродетельного, соответствующего морали общества или нравственности какого-либо человека, либо как злого, аморального, безнравственного. Этическая проблема добра и зла неотделима от соответствующей фундаментальной проблемы философии, которая в свою очередь связана с трактовкой бытия, человека, признанием или отрицанием существования Бога и его антипода, с проблемой соотнесения свободы и необходимости в действиях человека. «Почему человек, зная, «что есть хорошо», поступает плохо?». Этим вопросом задавался еще Сократ, и сегодня он звучит актуально, особенно когда мы анализируем причины агрессивности человека, причины конфликтов и войн, экологического кризиса. Для ответа на этот вопрос следует понять, а что есть сам человек? Вот к чему на протяжении веков и тысячелетий и стремится философия в лице своих лучших представителей. И возможно ли трансформировать человеческое сознание от доброго к злому и наоборот? От того или иного ответа на этот вопрос зависят, возможно, перспективы выживания человека на планете.

Для понимания события падения особенно важно следующее наблюдение Сартра: опредмечивание моего существования открывается в первую очередь в чувстве стыда, которое я испытываю под взглядом "другого". "Стыд, -- говорит Сартр, -- это ощущение первородного греха. Не потому, что я совершил тот или иной грех, а просто потому, что я впал в мир, в окружение вещей, и нуждаюсь в посредничестве другого, чтобы быть тем, что я есть. Целомудрие и, главным образом, страх быть застигнутым в состоянии наготы есть не что иное, как символическая конкретизация первородного стыда: в данном случае тело символизирует нашу беззащитность перед опредмечиванием. Быть одетым означает скрывать свою предметность, претендовать на право видеть, не будучи видимым, то есть на право быть только субъектом. И потому библейским символом падения, после совершения первородного греха, является тот факт, что Адам и Ева узнали, что наги".

Стыд - указание, т.е. знак, символ. "Человек стыдящийся" - не образ, ибо в стыде образная его сторона - мимика, пантомимика, т.е. жест стыда - становится "прозрачной" для смысла, который "просвечивает" сквозь образ. Он также - не знак чисто утилитарной системы, ибо для нее многозначность - лишь помеха, а символ тем содержательнее, чем более он многозначен, что свойственно и стыду - существует многообразие "прочтений" смысла стыда. Он - и не аллегория, ибо смысл стыда неотделим от структуры образа, не существует в качестве рациональной формулы, которую можно "вложить" в образ.

Список литературы

1. Scheff T. Shame and the Social Bond: A Sociological Theory.// http://www.soc.ucsb.edu/faculty/scheff/2.html. Accessed 17.05.01.

2. Баженов М. В. "Человек стыдящийся" как философская проблема: Дис.... канд. филос. наук /УдГУ. Ижевск, 1998. 136 с.

3. Библер В.С. От наукоучения - к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век. М.: Политиздат, 1990. 413 с.

4. Василюк Ф.Е. Психология переживания (анализ преодоления критических ситуаций). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. 200 с.

5. Гадамер Г.-Г. Философские основания ХХ века // Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 16-26.

6. Изард К. Эмоции человека. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980. 440 с.

7. Сартр Ж. П. Бытие и ничто. М.: Республика, 2000. 639 с. 3. Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. 829 с.

Размещено на Allbest.ru