О ценностях счастья

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

О ценностях счастья

On the values of happiness

Ю.В. Рожкова, Московский государственный университет

Rozhkova Yuliya V., Moscow State University

Рецензируемая коллективная монография «Values of Happiness. Toward an Anthropology of purpose in life» (Ценности счастья. К антропологии жизненных целей) стала продолжением одноименного тематического номера журнала HAU. Journal of Ethnographic theory, изданного годом ранее. Исследования счастья, счастливой жизни, благополучия / благосостояния (well-being) в последние несколько лет становятся все более популярными как в академической среде, так и у широкой публики. Британско-австралийская исследовательница Сара Ахмед (Sara Ahmed) даже предложила специальный термин happiness turn, чтобы описать всплеск интереса к этой теме (Ahmed 2008), а также оформилось и особое академическое направление - happiness studies. Чем же обусловлен такой интерес и кто входит в группу исследователей счастья?

Во введении Иза Каведжия (Iza Kavedzija) и Гарри Уолкер (Harry Walker), редакторы книги, рассуждают о причинах популярности подобных исследований и их значении для академического сообщества и широкой публики. Они особо отмечают тесную связь исследований счастья с политической повесткой. Подсчеты международных рейтингов и индексов счастья, широкое их обсуждение, политическая риторика о том, что надо догнать и перегнать другие страны, и обещания построить счастливое общество в одной, отдельно взятой стране - все это влияет на популярность исследований счастья и задает вектор такого рода исследований, большую часть которых проводят экономисты, психологи и социологи. По некоторым причинам (которые разбирают, в частности, в своих главах Иза Каведжия (Iza Kavedzija, гл. 3), Чарльз Стаффорд (Charles Stafford, гл. 2), Дена Фриман (Dena Freeman, гл. 4), Мэттью Энджелк (Matthew Engelke, гл. 5)), большинству антропологов не кажется продуктивным и этически возможным участвовать в создании подобных рейтингов. В том числе это происходит и из-за методики проведения большинства таких исследований (а именно анкетирования, состоящего из вопросов закрытого и полузакрытого типов), а также из- за спорной возможности перевода и прямых сравнений различных культур между собой и ранжирования их.

Одной из целей представляемой книги, как об этом написали сами редакторы, - открыть дискуссию о счастье и благополучии среди академического антропологического сообщества, а также задаться вопросом, возможно ли преодолеть сложившиеся предубеждения. Именно поэтому, подчеркивают они, никто из исследователей, чьи тексты вошли в книгу, не работал с прямыми вопросами и анкетированием, а проводил долгосрочные этнографические исследования.

Что же могут антропологи привнести в общую повестку исследований счастья и хорошей жизни?

Судя по разнообразию затронутых в книге сюжетов, антропологам совершенно точно есть что сказать о счастье, благополучии и об их артикуляции в различных культурах и сообществах. Концепции, наиболее тесно связанные с счастьем и благополучием в антропологии, - это вопросы ценностей и морали. Поиски ответа на вопрос, существует ли такая жизнь, которую стоит прожить, и что делает жизнь стоящей того, чтобы ее прожить (Джейсон Трууп (Jason Throop), гл. 1, p. 29-31) приводят антропологов к исследованиям счастья и влекут за собой вопрос о самоочевидной его ценности, которая, как следует из примеров, приведенных Джейсоном Труупом (гл. 1), Деной Фриман (гл. 4) и Хенриком И. Веем (Henrick E. Vigh, гл. 8), не так очевидна. Они показывают, что безусловная ценность счастья преувеличена, и существуют такие сообщества и традиции, где ценным признается страдание (мне кажется, что российское общество тоже могло бы стать благодатным полем для исследований о ценности страдания).

Кроме того, исследователи критикуют саму идею счастья как ценности (особенно, если рассматривать его в контексте эмоций) за то, что такое восприятие навязано «западным» миром и «неолиберальной повесткой» (Джоанна Кук (Joanna Cook), гл. 6; Джоел Роббинс (Joel

Robbins), послесловие). При этом неолиберальная риторика приписывает человеку полную ответственность за свое счастье, удовлетворенность жизнью и эмоциональное состояние. Джоанна Кук (гл. 6) исследует связь между практиками осознанности (в частности, медитациями осознанности - восходящей к медитации випассаны) и политическим контекстом в Великобритании, где медитации осознанности (как практический инструмент для «принятия» ответственности за свои эмоции и рефлексии) внедряются повсеместно.

Исследования счастья связаны не только с проблемами ценностей в сообществах, но также и с представлениями о времени, которые могут меняться в зависимости от выбранного фокуса. Как правило, в антропологических текстах речь идет о двух измерениях: или краткий миг, конкретный момент интенсивных эмоций и проживания счастья, или продолжительная временная перспектива. Авторы особо обращают внимание читателя на темпоральность.

Так, например, Кэти Гарднер (Katy Gardner, гл. 7) анализирует миграцию в Великобританию из бангладешского города Силхет, как проект по построению «счастья» и долгосрочной «инвестиции» в благополучие семьи. С этих же позиций Чарльз Стаффорд (гл. 2) рассматривает ожидания родителей в китайских семьях о будущем своих детей, о выборе профессии и желательном образовании, построении карьеры. А Майкл Ламбек (Michael Lambek, гл. 9) представляет читателям «обратную» перспективу, устремленную не вперед - в будущее, а назад - в прошлое. Его информант делится историей своей жизни, и этот рассказ становится выражением удовлетворения и удовольствия от «верно» прожитых лет, что автор интерпретирует как счастье и благополучие.

При этом счастье может быть исследовано и в другом временном измерении: ощущении счастья в настоящем моменте. В статье, посвященной представлениям о гармонии и жизненном балансе у старшего поколения в Японии, Иза Каведжия (гл. 3) пишет о важности для своих информантов не только чувства удовлетворения от всей жизни (что автор описывает как нарративную ориентацию / narrative orientation), но и о чувстве баланса в момент настоящий, т.е. акта выбора между полярными социальными и моральными ценностями (сиюминутная ориентация / immediate orientation) (p. 100-105). Баланс, в свою очередь, и представляется автору выражением счастья и удовольствия.

Такое разнообразие подходов и сюжетов может казаться несколько путаным. Надежда на то, что к концу книги исследовательская перспектива станет более ясной и четкой, не оправдывается.

Мне представляется, это ощущение может быть связано с тем, что в антропологической традиции не сложилось устойчивой теоретической рамки исследований счастья. Собственно говоря, это же отмечает в послесловии к книге и Джоел Роббинс (p. 297).

В качестве отправной точки в своих исследованиях многие авторы обращаются к Аристотелю (Трууп, гл. 1, р. 46; Энджелк, гл. 5, р. 148; Уолкер, гл. 10, рр. 270-271), к понятиям эвдемонии и гедонизма (Аристотель 1997), но дальше их историографические пути расходятся, практически не пересекаясь. Каждый из исследователей представляет свой корпус литературы и набор концепций. Причем, это могут быть как работы философов, так и экономистов, психологов и других исследователей, работающих в русле happiness studies, что приводит к некоторому разноголосию и рассогласованности текстов (см. также Mathews, Izquierdo, 2010).

Тем не менее, на мой взгляд, такое широко представленное поле исследований счастья и счастливой жизни важно для понимания чрезвычайного разнообразия, существующего в нашей дисциплине, и этот сборник будет полезен исследователям, которые интересуются не только антропологией счастья и благосостояния, но и вопросами ценностей и морали.

ценность счастье антропология

Литература