Азиатский валютно-финансовый кризис

Размещено на http://allbest.ru

ФЕДЕРАЛЬНОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

БРЯНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. акад. И.Г. Петровского

Институт экономики и права

Финансово-экономический факультет

Кафедра таможенного дела и маркетинга

КУРСОВАЯ РАБОТА

По дисциплине «Валютное регулирование и валютный контроль»

на тему: «Азиатский валютно-финансовый кризис»

Выполнила:студентка 2 (6) курса

специальности «Таможенное дело»

Полуторная Г. А.

Руководитель: доцент, к.э.н. Глушак Н.В.

Брянск- 2013

Содержание

Введение

1. Особенности экономического развития стран

Юго-Восточной Азии

1.1 «Азиатская модель»: плюсы и минусы

1.2 Развитие государств ЮВА «первой и второй волны»

2. Валютно-финансовый кризис 1997-1998 гг.

2.1 Таиланд, Филиппины, Малайзия, Индонезия

2.2 Гонконг, Южная Корея

2.3 Китай: дракон в посудной лавке

2.4 Роль МВФ: пряник или кнут?

2.5 Влияние финансового кризиса на мировую экономику

3. Уроки кризиса

3.1 Ошибки экономической политики

3.2 Итоги кризиса

Заключение

Список используемой литературы

Введение

На протяжении почти двухвекового периода становления и развития мирового индустриального общества в экономике многих стран происходили кризисы, во время которых наблюдался нарастающий спад производства, скопление нереализованных товаров на рынке, падение цен, крушение системы взаимных расчетов, крах банковских систем, разорение промышленных и торговых фирм, резкий скачок безработицы.

В специальной литературе экономический кризис характеризуется как нарушение равновесия между спросом и предложением на товары и услуги.

Мировые финансовые кризисы сопровождают всю историю человеческого общества.

Вначале они проявлялись как кризисы недопроизводства сельскохозяйственной продукции, с середины XIX века - как нарушение финансового равновесия между промышленным производством и платёжеспособным спросом.

Общеизвестно, что экономика развивается циклически - экономический рост сменяет спад или рецессия.

Сама по себе рецессия экономики явление абсолютно нормальное и закономерное.

Однако иногда рецессия выходит из-под контроля и незаметно переходит в кризис.

Что же такое финансовый кризис? Финансовый кризис это целый комплекс экономических явлений, синдром, основными симптомами которого являются - инфляция, нарастающий кризис ликвидности, а также курсовое падение или даже девальвация местной валюты.

Обычно финансовый кризис неизбежно перерастает в экономический кризис, а это уже принципиально другой круг явлений.

Дефолт, банковский кризис, а затем и банкротство банков, девальвация валюты и коллапс всей финансовой системы в целом - это еще только начало.

Кризис экономики это сокращение производства, безработица, падение уровня жизни, рост преступности, дефолт по социальным гарантиям государства, стагфляция и прочее.

В девятнадцатом веке и первой половине двадцатого мир пережил несколько международных финансовых кризисов.

Экономические кризисы до XX века ограничивались пределами одной, двух или трех стран, затем стали приобретать международный характер.

Несмотря на то, что в последние десятилетия мировым сообществом созданы механизмы по предотвращению мировых кризисов (укрепление государственного регулирования хозяйственных процессов, создание международных финансовых организаций, проведение мониторинга и др.), как свидетельствует история мировых экономических катаклизмов, ни точно предсказать, ни тем более избежать их не возможно.

В Евразии и Америке на протяжении почти двух веков экономические кризисы случались около 20 раз.

До второй мировой войны разразились следующие крупные финансовые кризисы: 1825, 1837-38, 1847, 1857, 1866, 1873, 1890-93, 1907-1908, 1914, 1920-21 и 1929-33.

В послевоенный период при Бреттон-Вудской валютной системе произошло несколько валютных кризисов, связанных с приверженностью стран к фиксированному курсу национальной валюты. Банковских кризисов было мало, и они не имели широкого экономического эффекта.

1973 год - произошел первый энергетический кризис.

1994-1995 года - Мексиканский кризис.

1997 год - Азиатский кризис.

1998 год - Российский кризис.

Следующий мировой кризис мы наблюдаем сейчас, в наше время. Каким он будет глазами наших потомков? Покажет время.

В данной курсовой работе я хочу подробнее рассмотреть Азиатский кризис 1997-1998 гг. и основные вопросы, связанные с ним:

- Какие страны Юго-Восточной Азии пострадали больше? Какие меньше?

- Каковы причины кризиса? Рассмотрим разные точки зрения.

- Каковы итоги кризиса? Какие уроки вынесли?

1. Особенности экономического развития стран Юго-Восточной Азии

1.1 «Азиатская модель»: плюсы и минусы

Экономикам азиатских стран были присущи многие структурные недостатки. Большинство фирм находились в семейном владении, а в соответствии с конфуцианской традицией семьи стремились сохранить над ними контроль. Если они и выпускали акции в открытую продажу, то обычно игнорировали права акционеров, находившихся в меньшинстве. Если им не удавалось финансировать рост фирмы за счет доходов, они полагались на кредит, но не рисковали утратой контроля. В то же время правительственные чиновники использовали банковский кредит в качестве инструмента финансовой политики; они использовали его также с целью вознаградить свои семьи и друзей. Существовала порочная связь между бизнесом и органами управления, и отмеченное выше - лишь одно из ее проявлений. Сочетание таких факторов привело к тому, что соотношение задолженности к собственному капиталу оказалось крайне завышенным, а финансовый сектор лишился прозрачности и здоровой основы. Идея о том, что «банковский кредит» будет дисциплинировать акционеров компании, попросту не сработала.

Структурные изъяны в банковской системе и формах владения предприятиями; порочная связь между бизнесом и политиками; недостаточная прозрачность и отсутствие политической свободы - все это также минусы «азиатской модели». Хотя перечисленные недостатки были присущи многим охваченным кризисом странам, но не все они характерны для каждой страны. Гонконг был свободен от большинства из этих недостатков. В Японии и на Тайване существует политическая свобода. Крупные японские компании не являются семейной собственностью. В Сингапуре существует прочная банковская система. Кроме того, «азиатская модель» как таковая оказалась исключительно успешной стратегией экономического развития и пользовалась широкой популярностью в деловых кругах. «Азиатская модель» обеспечила резкое повышение уровня жизни, ежегодный прирост среднедушевого дохода в соответствующих странах на протяжении длительного периода составил в среднем 5,5%, что намного превышает аналогичный показатель практически во всех формирующихся рыночных экономиках. Азиатские лидеры - Ли Кван Ю в Сингапуре, Сухарто в Индонезии и Махатира в Малайзии - с гордостью заявляли о своей уверенности в том, что азиатские ценности выше западных, даже когда кризис уже разразился. Они зашли настолько далеко, что поставили под сомнения Декларацию ООН о правах человека. Ли Кван Ю назвал западные демократии упадническими, Махатир осудил традиции колониализма, а Сухарто превозносил достоинства непотизма. Ассоциация стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН) приняла в свои члены в июне 1997 г. Мьянму, бросив прямой вызов западным демократиям, которые считают репрессивный режим Мьянмы неприемлемым в политическом и гуманитарном плане.

Почему же тогда начался Азиатский кризис? Дать удовлетворительное объяснение этому явлению пока невозможно, если не учитывать изъянов мировой капиталистической системы. Тот факт, что Азиатский кризис не ограничился Азией, а охватил также Россию, Южную Африку и Бразилию. Затронул все формирующиеся рынки, подтверждает вывод, что главная причина нестабильности кроется в самой международной финансовой системе.

До начала 1960-х гг. государства Восточной, и уж, тем более, Юго-Восточной Азии ничем особым не выделялись на экономической карте мира. Корея и Тайвань, Индонезия и Таиланд воспринимались на Западе как типичные развивающиеся страны: экзотические, нищие, коррумпированные. Во многом это соответствовало действительности - и нищеты, и коррупции там хватало. Правда, к тому же культурному региону относилась и Япония, ставшая развитой страной еще в начале XX века. Тем не менее, Япония воспринималась, тогда как исключение, а в целом Дальний Восток, несмотря на свое огромное население, казался экономически бесперспективным регионом. Однако в шестидесятые годы ситуация стала меняться, а в восьмидесятые успехи «новых индустриальных стран» Восточной Азии стали темой ученых дискуссий и восторженных журналистских очерков.

Юго-Восточная Азия демонстрировала экстраординарные темпы экономического роста. Резкий взлет экономик ЮВА был вызван уникальным сочетанием нескольких факторов. В первую очередь это макроэкономическая стабильность, которая выгодно отличала азиатские страны от конкурентов в Латинской Америке.

Перемены, произошедшие в Восточной Азии в 1960-1990 гг., действительно заслуживают наименования «чуда». Среднегодовой рост ВВП в 1960-1990 гг. составил от 6,3% в Гонконге до 7,0% в Сингапуре. В результате ВВП на душу населения, который в 1960 г. находился где-то на уровне Нигерии и Эфиопии, приблизился к европейскому уровню, а в некоторых случаях - и превзошел его. Например, Сингапур (ВВП 26.500$ на душу населения) по этому показателю сейчас опережает большинство стран Западной Европы, в том числе Германию и Францию.

Ни в одной стране региона за исключением Индонезии с начала 1970-х не было периодов гиперинфляции, проводимая налоговая политика была понятна и благоприятна для инвесторов, при этом большинству стран удавалось поддерживать пусть небольшой, но все же профицит бюджета. Второй важный фактор - высокий уровень сбережений, от 20-30% ВВП у Тайваня более чем до 40% у Китая, Малайзии и Сингапура. Эти сбережения реинвестировались в индустриальные и инфраструктурные проекты, что становилось главной движущей силой развития экономики.

Положительную роль сыграло качество азиатской бюрократии, выгодно отличавшейся от чиновников в развивающихся странах в других регионах мира. Наконец, большинство этих стран проводили политику стимулирования экспорта, в том числе с помощью механизмов валютного контроля, что также привлекало иностранные инвестиции.

Но ускоренная индустриализация требовала все больше ресурсов, источники которых были ограничены. Внутренних сбережений стало не хватать - доля инвестиций в ВВП у большинства стран превышала долю внутренних сбережений. Новыми драйверами роста становились прямые и портфельные иностранные инвестиции, включая банковские займы. Большинство краткосрочных займов проводилось через местные банки и было номинировано в долларах США, таким образом, местные финансовые системы начали брать на себя повышенные валютные риски.

Ущербность юго-восточной модели никогда не была секретом для профессионалов: задолго до краха (в 1994 году) профессор Массачусетского технологического института Пол Кругман развенчал миф «азиатского экономического чуда» в статье, в которой он описывал иллюзорность успеха, выстроенного не на достижениях реальной экономики и совокупной ее производительности, а на безудержном вливании иностранного капитала. «Азиатские тигры», однако, относились к любой критике с оправданной (как им казалось) долей беспечности, поскольку не сомневались: случись беда, Дядюшка Сэм непременно вытащит!

1.2 Развитие государств ЮВА «первой и второй волны»

На первый взгляд, все «новые индустриальные страны» Восточной и Юго-Восточной Азии - на одно лицо: что Тайвань, что Таиланд - все едино. В действительности же страны индустриальной Восточной и Юго-Восточной Азии делятся на три довольно непохожие группы. Кризис 1997 года с особой четкостью продемонстрировал, что разница между Тайванем и Таиландом более чем реальна. К первой группе «новых индустриальных стран» относятся государства конфуцианской цивилизации: этнически китайские Тайвань, Гонконг и Сингапур, а также Корея, которая в культурном отношении всегда была очень близка к Китаю. Именно за ними закрепилось полушутливое определение «четыре тигра Восточной Азии». Стремительный экономический рост в странах «четверки» начался в 1960-1965 гг. К их инокультурным соседям, странам «второй волны» развития, перемены пришли двумя десятилетиями позже, около 1980 г., когда буддийский Таиланд и мусульманские Малайзия и Индонезия, долгое время считавшиеся экономически бесперспективными, стали неожиданно показывать признаки развития. Еще позже, в середине восьмидесятых годов, дали свои результаты рыночные реформы в Китае и во Вьетнаме - странах, которые, формально оставаясь коммунистическими, на деле приступили к энергичному строительству капитализма.

В целом, экономическая политика «тигров» первой волны - Кореи, Тайваня, Сингапура, Гонконга - имела много общего. При всей незаурядности руководителей этих стран: бывшего японского офицера Пак Чжон Хи, бывшего британского адвоката Ли Куан Ю и бывшего председателя подмосковного колхоза Цзян Цзян-го, выбранная ими стратегия была продиктована не столько их мудростью, сколько географией, историей, внешней политикой и обыкновенным здравым смыслом. Все страны «четверки» были лишены запасов полезных ископаемых, но зато в их распоряжении имелись «запасы» дешевой и дисциплинированной рабочей силы. Столетия и тысячелетия упорного труда на рисовых полях, а также традиционное конфуцианское воспитание с его установками на образование, дисциплину и конформизм, в течение веков сформировали уникальный «дальневосточный характер». Его чертами являются трудолюбие, готовность сносить лишения и беспрекословно выполнять приказы, ориентация на семейные ценности, культ образования и социального успеха. Здравый смысл подсказывал, что наилучшим решением для этих стран будет создание экспортоориентированной экономики, превращение их в своего рода «страны-фабрики», которые импортировали бы сырье и экспортировали готовую продукцию, созданную дешевым трудом местных рабочих.

Помимо экспортной ориентации экономики, всех «тигров» объединяла еще одна черта: за исключением Гонконга, «новый азиатский капитализм» везде был далек от либерального идеала, государство вмешивалось в экономику активно и бесцеремонно. Другая особенность «первой волны» заключалась в том, что все «тигры» совершали свой рывок под руководством авторитарных режимов. Подобная ситуация создавала идеальную почву для коррупции - тем более, что в большинстве этих стран с незапамятных времен само собой разумелось, что чиновник по роду своей работы неизбежно должен брать взятки и запускать руку в казну.

Развитие государств «второй волны» началось позднее и протекало в других условиях. Таиланд, Малайзия, Индонезия находятся за пределами конфуцианского культурного ареала, и традиции, в том числе и трудовые, там совсем иные, чем в странах «первого эшелона». Впрочем, при более пристальном рассмотрении выясняется, что и в неконфуцианских государствах ЮВА экономическая инициатива все равно принадлежит представителям конфуцианской культуры - местным этническим китайцам (хуацяо).

Переселение китайцев в страны Южных морей началось еще в XIV-XV вв. Иммигранты, обладавшие развитыми навыками торговли и ремесел, быстро нашли себя на новом месте. Юго-Восточная Азия в те времена жила еще в условиях раннего феодализма и ее население, соответственно, состояло из многочисленных крестьян-холопов и немногочисленных помещиков-воинов. Китайские иммигранты со временем практически монополизировали торговлю (особенно международную), многие виды ремесел и, что особенно важно, финансовую сферу, что в те времена означало в первую очередь ростовщичество. Понятно, что подобная специализация не способствовала их популярности среди местного населения, что неоднократно подтверждалось активным участием этого самого населения в китайских погромах. Понятно и то, что в результате в руках китайских иммигрантов оказались те отрасли, которым принадлежало будущее - индустрия и финансы. Вдобавок, именно хуацяо в XVII-XIX вв. первыми нашли общий язык с западными державами и вскоре стали главными посредниками во взаимодействии между европейцами и местным населением. Значительная часть китайцев приняла христианство, что еще более углубило пропасть, отделявшую их от местного населения.

С первых лет независимости государств ЮВА хуацяо подвергаются там вполне официальной дискриминации - например, при поступлении в вузы или приеме на госслужбу (в Малайзии подобная политика не просто признана официально, но даже имеет красивое название - «позитивная дискриминация»). Однако эта дискриминация - и «позитивная», и всякая иная - не подорвала доминирующих позиций этнических китайцев в бизнесе и финансах. В Индонезии, например, китайцы составляют 2,8% населения, но контролируют около 75% всего частного капитала. В Таиланде китайскому меньшинству (10% населения) принадлежит 50% частного капитала и делается 90% всех инвестиций. Китайцам Филиппин (1,5% населения) принадлежит 45% всех капиталов страны. Вдобавок, этнические китайцы составляют очень заметную часть квалифицированных специалистов всех областей - инженеров, врачей, управленцев. В то же самое время политическое руководство, полицейская и армейская верхушка в большинстве стран ЮВА состоят исключительно из местных уроженцев.

В начале восьмидесятых годов перед глазами элит стран ЮВА уже был пример «четырех тигров», успехи, модернизации которых к тому времени были достаточно впечатляющими. Вдобавок, иностранные инвесторы также уверились в том, что вложения в Восточную Азию обещают быть выгодными. Международная обстановка была по-прежнему благоприятна для реализации самых амбициозных планов: «Холодная война» продолжалась, и никто не мог и предположить, что до победы Запада остается всего лишь десять лет. Для Вашингтона и его партнеров борьба с коммунизмом была по-прежнему главной задачей внешней политики. Поэтому для них была важна и стабильность союзников. Государства Запада были готовы оказывать немалую помощь программам экономического развития стран ЮВА (издавна известно, что лучшая гарантия спокойствия масс и их невосприимчивости к революционным лозунгам - хорошо набитые животы).

В этих условиях и приступили к реализации своих экономических программ государства «второго эшелона» - Таиланд, Индонезия, Малайзия. Во всех этих странах реальную работу делали менеджеры и предприниматели-китайцы (часто под формальным руководством зиц-председателей из числа местных жителей), а политическое прикрытие им обеспечивали местные авторитарные режимы. Отношения между властями и предпринимателями были стары как мир: купцы платили правителям мзду, а правители за это давали им заниматься бизнесом. Понятно, что определяющую роль играл при этом доступ к верхам, в первую очередь - к самому правителю и его окружению. Те бизнесмены, у кого такой доступ имелся, могли рассчитывать на то, что именно им достанутся выгодные заказы, а также кредиты контролируемых правительствами банков. Большинство компаний, в том числе и самых крупных, являлось семейной собственностью (часто при участии «нужных людей» из властных структур), и семейные кланы неохотно шли на акционирование своих фирм, боясь потерять над ними контроль. Главным источником финансирования бизнес-проектов становился кредит, который при условии хороших отношений с властью было получить легко. Результатом стал громадный рост задолженности компаний.

Вдобавок, далеко не все проекты были оправданы с экономической точки зрения. Часто заводы или небоскребы строились для того, чтобы решить те или иные политические задачи (например, создать рабочие места в родной провинции президента), или из чисто престижных соображений. Еще чаще речь шла о прямой коррупции. Например, младший сын индонезийского президента Сухарто стал главой автомобильного концерна, который должен был производить «национальный индонезийский автомобиль» под названием «Тимор» (по лицензии южнокорейского концерна «Киа»). Пока завод для производства «Тиморов» строился, младший Сухарто получил от правительства своего отца право беспошлинно ввозить и продавать южнокорейские машины, которые по этому случаю стали именовать «Тимор». Тем временем его старший брат был назначен главой государственного телекоммуникационного концерна, который тоже получил все мыслимые льготы. Большую роль играли и старые спонсоры президента, в свое время помогшие ему прийти к власти - бизнесмены-китайцы Лием Сие Лён и Тхе Кян Сен (Тхе принял ислам и стал Хасаном). Первому принадлежал крупнейший концерн «Саллим», а второму - огромные лесоразработки на Борнео. Всего же клану Сухарто полностью или частично принадлежало 1247 компаний, которые, естественно, пользовалось всяческими льготами.

Впрочем, дело не только в коррупции и некомпетентных приказах полуграмотных генералов. Иногда и сами бизнесмены принимали рискованные решения, оказавшиеся, как мы теперь знаем, ошибочными. Например, в Таиланде, где экономический бум привел к резкому росту цен на недвижимость, в середине 1990-х гг. огромные суммы вкладывались в строительство офисных зданий. Расчет был на то, что потребность в офисных помещениях и цены на них будут и далее расти такими же темпами. Поскольку правительственный контроль над банковскими операциями был слаб (а для «уважаемых людей» банкиры забывали даже о существующих ограничениях), банки часто выдавали кредиты ненадежным заемщикам. В случае с компаниями, которые были связаны с властями, у банкиров существовала уверенность в том, что при необходимости правительство возьмет на себя их долги. Наконец, рост экономики, казалось, оправдывал самые рискованные решения. В результате доля кредитов, по которым более не выплачивались проценты (non-performing loans) в 1996 г. составила 13% всех кредитов в Индонезии и Таиланде, и 10% в Малайзии. Куда эффективнее (или осторожнее) действовали банкиры «конфуцианской четверки» - за исключением корейцев. В результате доля non-performing loans в Сингапуре и Тайване составляла лишь 4%, а в Гонконге - 3%.

Рискованные решения банкиров вполне можно понять. К середине 1990-х гг. достижения Восточной и Юго-Восточной Азии действительно выглядели впечатляюще. Ситуация превосходила самые смелые надежды реформаторов конца 1970-х гг. В предкризисном 1996 г. ВНП на душу населения в Малайзии достиг 4.370$ (примерно уровень Венгрии), а в Таиланде - 2.960$. При всей относительной скромности этих цифр они все-таки давали надежду на то, что и странам ЮВА удастся со временем повторить рывок «четырех тигров». Под экономические достижения все настойчивее пытались подвести и соответствующую идеологическую базу - некую систему «азиатских ценностей», которые, дескать, объединяют все страны Восточной и Южной Азии. На подобные темы охотно рассуждали премьер-министр Малайзии Мохамад Махатир и премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю (благо, этот выпускник Кембриджа действительно умеет излагать свои мысли красиво).Однако ликование продолжалась недолго. 1997 год стал годом финансовой катастрофы, «азиатского кризиса, после которого все разговоры об «азиатском чуде» стали совершенно неуместны - на какое-то время.

2. Валютно-финансовый кризис 1997-1998 гг.

2.1 Таиланд, Филиппины, Малайзия, Индонезия

Азиатский финансовый кризис - экономический кризис в странах Южной и Восточной Азии, который разразился в июле 1997 г. и стал самым серьёзным потрясением мировой экономики в 90-е годы. Подоплёкой кризиса стал чрезвычайно быстрый рост экономик «азиатских тигров», который способствовал массивному притоку капитала в эти страны, росту государственного и корпоративного долга, перегреву экономики и буму на рынке недвижимости. азиатский чанмайский валютный экономика

Кризисные явления в экономиках Юго-Восточной и Восточной Азии нарастали в течение длительного времени. По соотношению ВВП и объема внешних заимствований первым кандидатом на банкротство выглядел Таиланд. В мае 1997 г. таиландский бат подвергся массированным атакам международных спекулянтов. В этих условиях таиландское правительство объявило 30 июня 1997 г. о девальвации бата, курс которого был прежде привязан к курсу американского доллара. В результате обменный курс бата упал наполовину, а фондовый рынок Таиланда - на три четверти.

До этого официальный Бангкок потратил на поддержку бата 33 млрд. долларов - почти весь запас золотовалютных резервов. Страна фактически стала банкротом и была вынуждена прибегнуть к помощи Международного валютного фонда, который выделил Таиланду 17,2 млрд. долларов.

2 июля 1997 г. тайский Центробанк, истратив к тому времени на поддержание бата значительную часть своих резервов, объявил о введении свободного курса тайской валюты. Как и следовало ожидать, бат начал падать и к концу года курс достиг 50-53 бат за доллар (вместо 25-26 в начале года). Это был тяжелейший удар для компаний, которые были заняты в кредитных операциях. Резко упали котировки акций на бирже и цены на недвижимость. Традиционно высокий уровень задолженности тайских компаний неожиданно стал острой, а порою и просто неразрешимой проблемой. Так начался азиатский кризис.

В считанные дни кризис перекинулся на другие страны ЮВА. К концу июля началось обвальное падение валюты в Малайзии, которая также была вынуждена отменить режим валютного коридора. Курс малайского ринггита, который долгое время находился на уровне 2,5 MR/$, начал быстро снижаться и концу году достиг 5 MR/$ - со всеми вытекающими последствиями. Премьер-министр Махатир немедленно обвинил в этом «международный еврейский капитал» и лично Дж. Сороса[1], который, по его утверждениям, стоял за спекулятивными атаками на валюты стран ЮВА. В августе ухудшилась ситуация в Индонезии. Курс национальной валюты стал катастрофически снижаться и к концу года упал с 2.500 до 7.000 рупий за доллар (в 1998 г. падение продолжилось, и курс на некоторое время находился на отметке 17.000 IR/$) Южная Корея поначалу оставалась в стороне от кризиса, и многие местные экономисты были уверены, что проблемы ЮВА не коснутся Кореи с ее благополучным реальным сектором. Однако они оказались не правы, и Южная Корея - единственная среди «тигров» первой волны - была всерьез задета кризисом. В ноябре началось падение корейской воны: с уровня 800-900 вон за доллар ее курс снизился до 1500-1600 вон за доллар.

Ситуацию усугубил и отток иностранных капиталов. Иностранные инвесторы, которые до этого активно вкладывали средства в экономики Юго-Восточной и Восточной Азии, запаниковали, и бросились спасать свои капиталы - благо, Интернет, современные средства связи и финансовые технологии существенно упрощают и ускоряют этот процесс. В результате, в 1997 г. отток частного капитала из ЮВА и Кореи составил 12 млрд. дол., в то время как в предшествовавшем 1996 г. частные инвестиции в эти страны составили 93 млрд. дол.

А вот, что пишет сам Джордж Сорос[2], которого многие обвиняют в том, что он спровоцировал кризис: «Финансовый кризис, начавшийся в Таиланде в 1997 г., внушает особое беспокойство из-за своего масштаба и остроты. Как я уже отмечал в предисловии, в руководстве Soros Fund видели приближение кризиса, как его могли видеть и другие, но масштабы неурядиц застали всех врасплох. Обнаружился ряд скрытых и, как казалось тогда, не связанных между собой дисбалансов, а их сочетание вызвало к жизни процесс, весьма далекий от равновесия, последствия которого неизмеримо превзошли то, что можно было бы ожидать от составляющих его элементов.

Финансовые рынки сыграли роль, сильно отличающуюся от той, которую им отводит экономическая теория. Предполагается, что финансовые рынки совершают движения, похожие на движения маятника: они могут испытывать беспорядочные колебания под воздействием внешних ударов, но считается, что в конечном счете они приходят в точку равновесия, и это точка - вроде бы - одна, независимо от временных колебаний. Вместо этого, как я объяснял Конгрессу, финансовые рынки скорее повели себя как разрушительный шар - они перекатывались из страны в страну и сметали более слабые рынки.

Трудно избежать вывода, что международная финансовая система сама стала главным фактором кризисного процесса. Она определенно сыграла активную роль в каждой стране, хотя влияния других факторов различались по странам. Такой вывод трудно примирить с широко распространенным мнением, согласно которому финансовые рынки пассивно отражают глубинные экономические процессы. Если же мой вывод обоснован, тогда роль финансовых рынков в мире нуждается в коренном пересмотре. Чтобы проверить мой тезис о финансовых рынках, попробуем оценить другие составляющие кризиса, а затем посмотрим, что же произошло на самом деле.

Самой непосредственной причиной неурядиц стало несоответствие валютных курсов. Страны Юго-Восточной Азии придерживались неформального соглашения о привязке своих валют к доллару США. Видимая стабильность доллара побуждала местные банки и фирмы брать кредиты в долларах и конвертировать доллары в местные валюты без хеджирования; затем банки ссужали деньги или вкладывали их в местные проекты, преимущественно в недвижимость. Это казалось безопасным способом зарабатывать деньги, пока неформальная долларовая база оставалась стабильной. Но система начала испытывать давление, отчасти из-за занижения курса китайской валюты в 1996 г., отчасти из-за повышения курса доллара по отношению к иене. Торговый баланс соответствующих стран ухудшился, хотя дефицит поначалу компенсировался существующим крупным сальдо по счетам движения капиталов. Однако к началу 1997 г. управляющим Soros Fund стало ясно, что разрыв между торговым балансом и балансом движения капиталов становится невыносимым. Тогда же мы осуществили «короткую» продажу таиландского бата и малазийского ринггита со сроками погашения от шести месяцев до одного года. Впоследствии премьер-министр Малайзии Махатир обвинил меня в инициировании кризиса. Это обвинение было совершенно необоснованным. Мы не продавали валюту во время кризиса или за несколько месяцев до него; напротив, мы выступили ее покупателями, когда валюты начали падать, - мы скупали ринггиты, чтобы получить прибыль от прежней сделки (как выяснилось, мы с этим поторопились).

Если в январе 1997 г. нам стало ясно, что ситуация становится тревожной, то это должны были осознать и другие. Однако кризис разразился лишь в июле 1997 г., когда таиландские власти отказались от привязки бата к доллару и установили плавающий валютный курс. Кризис наступил позднее, чем мы ожидали, так как местные органы кредитно-денежного регулирования продолжали поддерживать свои валюты слишком долго, а международные банки по-прежнему предоставляли кредиты, хотя они должны были ясно видеть угрозу. Запаздывание, несомненно, способствовало обострению кризиса. Из Таиланда он быстро распространился на Малайзию, Индонезию, Филиппины, Южную Корею и другие страны. Важно, однако, подчеркнуть, что в некоторых других азиатских странах, втянутых в кризис, валюты не были привязаны к доллару. Действительно, курс корейской воны - завышен, но это не относится к японской или китайской валютам. Напротив, факторами, ускорившими кризис, как раз стали преимущества, которые Китай имел в конкурентном отношении, и существенное обесценение японской иены. Что же тогда общего между странами, охваченными кризисом? Некоторые утверждают, что проблема состоит в их зависимости от искаженного или незрелого капитализма, который теперь уничижительно именуют «приятельским капитализмом», хотя раньше его превозносили в качестве конфуцианского капитализма или «азиатской модели» капитализма. В этих утверждениях все же есть доля истины; я кратко поясняю это далее. Но связывать кризис со специфически азиатскими особенностями, значит, рисовать заведомо неполную картину, поскольку кризис перекинулся на Латинскую Америку и Восточную Европу, а теперь начинает влиять на финансовые рынки и экономики Западной Европы и США. Поэтому после краткого описания того, что произошло в Азии, я вернусь к основной линии своей аргументации, а именно - мировой кризис капитализма обусловлен свойствами, внутренне присущими самой мировой финансовой системе».

2.2 Гонконг, Южная Корея

Лишь двум странам удалось успешно противостоять атаке конкистадоров - Гонконгу и Южной Корее. 1 июля 1997 года Гонконг перешел под юрисдикцию Китая.

Атака на гонконгский доллар произошла с опозданием - в октябре месяце. На подавление диверсии власти Великобритании затратили 1 миллиард долларов, после чего «валютные террористы» дружно ретировались, оставив привязку гонконгского доллара к американскому: 7,8 к одному. Впрочем, в Гонконге было 80 миллиардов долларов валютных резервов!

Южная Корея выжила исключительно благодаря здоровой макроструктуре национальной экономики, заточенной не на финансовые спекуляции, а на полезное производство, гарантирующее рано или поздно приток спасительных капиталов. Некоторые аналитики считают, что МВФ и Всемирный банк вынуждали Корею пустить с молотка национальные промышленные и банковские активы. Но после обвала вона (валюты) (с 1 000 до 1 700 за доллар), банкротства сотен компаний, опустошения биржи, каким-то невероятным усилием национальной воли корейцы сумели не только преодолеть страшные последствия кризиса, но и утроить национальный доход на душу населения в период с 1997-го по 2006 годы!

Сорок лет финансовые империи Запада терпеливо наблюдали за "японским и корейским чудом", а также примкнувшими к ним "азиатскими тигрятами", наивно уверовавшими в безграничные возможности свободного предпринимательства. Слово "наивно" употреблено здесь не случайно: и Япония, и Южная Корея, и Таиланд, и Индонезия, и Тайвань с самого первого дня согласились на ведение экономического эксперимента по чужим правилам и на чужом поле - в системе глобальной финансовой интеграции, стержнем которой является американский доллар. За что и поплатились жестоко и сокрушительно. В скобках отметим, что единственной страной, проявившей дальновидность и категорически отказавшейся от валютной интеграции, был Китай, что и сделало его последним независимым игроком во всей Азии после финансового кризиса 1997-го, положившего конец экономической самостоятельности "азиатских чудес", в том числе и Южной Кореи.

2.3 Китай: дракон в посудной лавке

Пожалуй, главным геополитическим последствием кризиса стало резкое усиление позиций Китая. Западные инвесторы, разочарованные в «азиатском экономическом чуде», обратили свой взгляд на КНР - как раз с конца 90-х годов Китай окончательно превращается в мировую фабрику по производству всего на свете.

Китайские власти отказались девальвировать свою валюту по отношению к доллару США, чем заслужили признательность других азиатских стран. Можно сказать, что во время кризиса Китай впервые повел себя на азиатской арене как надежный партнер и потенциальный региональный лидер. Во многом именно отсылки к кризисному опыту позволяют сегодня Пекину морально претендовать на лидирующие позиции в деле азиатской интеграции.

Правда, многие эксперты говорят о перегретости китайской экономики. По мнению Дун Тао[3], Китай может постигнуть судьба Японии начала 90-х годов, где резкий рост капитализации фондового рынка и стоимости недвижимости сменился не менее резким спадом и дефляцией. «Финансовый рынок в Китае, очевидно, перегрет, но я все же пока не стал бы называть ситуацию пузырем», - говорит он. Пока попытки Пекина взять ситуацию под полный контроль не слишком эффективны. Властям худо-бедно удается контролировать выдачу кредитов банками, но рост ликвидности растет в первую очередь за счет снятия депозитов. В Китае сегодня действует фактически отрицательная процентная ставка по депозитам, с учетом инфляции люди теряют деньги в банках, и неудивительно, что все больше китайцев снимает свои средства со счетов и вкладывает их в недвижимость и в акции», - поясняет Дун Тао. «Именно повышение процентной ставки я считаю важнейшей задачей для нормализации экономической ситуации в Китае», - соглашается с ним Питер Морган[4] из HSBC.

Саймон Ли[5] из Lion Rock сравнивает китайскую финансовую систему с водохранилищем: «В Китае сегодня фактически отсутствуют возможности для экспорта капитала. Компаниям и частным лицам чрезвычайно трудно инвестировать за рубежом, именно поэтому снизить уровень избыточной ликвидности в стране практически невозможно».

Судя по всему, китайские власти это понимают. В июне этого года Минфин КНР расширил возможности для инвестиций в иностранные активы. Ожидается, что эта мера вызовет резкий приток китайских денег - вначале на Гонконгскую фондовую биржу, а затем и на другие финансовые рынки мира.

Краткосрочный прогноз на ближайшее будущее Азии выглядит очень благоприятно. По прогнозу Credit Suisse, темпы экономического роста в среднем по региону в 2007-2008 годах превысила 8%, а инфляция составила 3-3,5%. Большинство экспертов полагают, что основной источник рисков для региона находится за его пределами. «Все риски сейчас в США. Все будет зависеть от того, как будет развиваться американская экономика», - говорит Джонатан Андерсон[6].

Как бы то ни было, страны Азии с каждым годом все меньше зависят от американского рынка, и это тоже очень важная тенденция. «Если пять лет назад только семнадцать процентов рынка персональных компьютеров приходилось на развивающиеся рынки, то сегодня их доля составляет сорок пять процентов. При этом доля США осталась без изменений - двадцать три процента. По сотовым же телефонам на развивающиеся страны вообще приходится шестьдесят процентов продаж», - подчеркивает Дун Тао. Более того, по данным HSBC, с 2005 года спад в американской экономике больше не приводит к спаду на других рынках. «Если в США не начнется действительно серьезного кризиса, никаких проблем для азиатского экспорта я не вижу, потери в Америке будут компенсированы в Азии и Европе», - говорит Питер Морган.

Другая важная тенденция: если в 2006 году общий объем прямых иностранных инвестиций в экономику КНР составил 60 млрд. долларов (ПИИ в экономику других стран Азии без учета Японии - 42 млрд. долларов), то уже в 2008-м ситуация кардинально поменяется. По прогнозам Credit Suisse, инвестиции в Китай снизятся до 50 млрд., зато объем капиталовложений в остальную Азию возрастет до 64 млрд. долларов.

Переориентация капитала вызвана отменой налоговых льгот для экспортеров, а также ростом издержек в южных и восточных районах Китая, где находится большая часть производств. По словам сотрудников гонконгских торговых компаний, уже скоро отпускные цены на значительную часть наименований китайской продукции вырастут на 10-15%. «Мы работаем в авральном режиме, клиенты не хотят платить больше, но найти товар по той же цене, что и раньше, практически невозможно», - рассказывает менеджер по работе с клиентами компании Eurogroup Керри Лам.

Скорее всего, смещение баланса в инвестициях снизит напряженность в отношениях между Китаем и странами Юго-Восточной Азии, которые ранее периодически присоединялись к жалобам США на искусственно заниженный курс юаня по отношению к доллару.

2.4 Роль МВФ: пряник или кнут?

На помощь поспешили МВФ и Всемирный банк. Уже в июле-августе 1997 г. МВФ предоставил пакет помощи Таиланду (17,2 млрд. дол.). За ним последовали аналогичные стабилизационные пакеты, предоставленные Индонезии (42,3 млрд. дол.) и Южной Корее (58,4 млрд. дол).

Помощь предоставлялась на условиях проведения реформ, в первую очередь - в финансовой и банковской сфере.

В Южной Корее МВФ в обмен на кредит в 60 миллиардов долларов предложил: продать иностранным компаниям два крупнейших национальных банка; допустить иностранные банки к проведению финансовых операций в Корее; снять ограничения на покупку земли иностранцами; разрешить иностранным компаниям покупать внутренние корейские облигации; позволить корейским компаниям брать за рубежом краткосрочные и долгосрочные кредиты; наконец, самое главное - ликвидировать ненавистные чаеболы, которые в последние годы оказывали невыносимую конкуренцию американским компаниям практически по всем направлениям.

Поскольку в 1997 году пять крупнейших чаеболов Кореи (Hyundai, Samsung, Daewoo, LG Group и SK Group) давали более трети совокупного национального валового продукта, предложение "распустить" их можно смело расценивать, как приглашение на эшафот: "Чаеболы - это краеугольный камень корейской традиционной культуры, и их разрушение означает не что иное, как передачу всего национального фундамента экономики в руки развитых мировых держав", - заявил официальный представитель Samsung Group на следующий день после того, как корейское правительство подписало соглашение с МВФ.

Потребовалась кропотливая работа по подготовке общественного мнения и созданию "правильных" национальных кадров, которые согласились бы выполнить неблагодарную работу. В этом отношении события в Южной Корее развивались по сценарию, многократно отработанному в других уголках планеты (в том числе и в России).

Сначала прошла массированная пропагандистская атака со стороны самых влиятельных корейских средств массовой информации, которые в один голос обвинили чаеболы во всех смертных грехах и бедах экономического кризиса. Писали о "сращивании частного капитала и государственной власти", словно это сращивание не определяло всю общественную жизнь Кореи последние пятьсот лет. Писали о "кумовстве" и "подкупе чиновников и политиков", словно "кумовство" не было единственной формой взаимного трудоустройства, известной в Корее со дня ее рождения. Писали о "безнравственном обогащении основателей чаеболов", их "вызывающе расточительном образе жизни", хотя каждый кореец знал, что эти самые отцы-основатели живут не на гавайских виллах, а в скромных домах по соседству. Писали, что своим безответственным поведением национальную валюту обвалили чаеболы, а не какие-то мифические интернациональные биржевые флибустьеры.

Тут как тут подоспела еще одна знакомая "пятая колонна": активизировались "борцы за права человека" и "диссиденты" всех мастей и оттенков. Заклубились митинги и демонстрации, поднялась волна народного возмущения "попранием гражданских прав" и надругательством над "общемировыми человеческими ценностями". Вдруг оказалось, что чаеболы - это порождение военной диктатуры 60-70-х годов, злые призраки тоталитаризма, "давители свободы слова".

МВФ продиктовал правительству Кореи ряд утонченных мер, которые, под благовидным предлогом повышения "прозрачности отчетности" чаеболов и дальнейшего перехода на "прогрессивные" западные формы ведения бухгалтерии, разрушали всю внутреннюю структуру корейских конгломератов. Первым шагом явился запрет под страхом уголовного наказания перекрестного кредитного поручительства и взаимного финансирования подразделений чаеболов.

Структурное своеобразие чаеболов, отличающее их от западных конгломератов, заключалась в отсутствии головной холдинговой компании. Не случайно почти все крупные чаеболы именовали себя группами (groups). Формально они и были скоплением разрозненных компаний, действующих в областях экономики, никак не связанных между собой. Число таких компаний в чаеболе зачастую достигало тысячи. Также формально подразделения чаеболов были независимы друг от друга. Реальная (и наитеснейшая!) связка осуществлялась на уровне не централизованного управления (через головной холдинг), а родственных отношений: пивоварня записывалась на имя трехлетнего внука двоюродной сестры, автомобильный завод числился за братом шурина, и так далее. В результате чаеболы постоянно тасовали финансы между своими формально независимыми подразделениями: одна компания предоставляла банку гарантию по кредиту другой, третья покупала по "правильной" цене сырье у четвертой, пятая "исправляла" в авральном порядке годовой баланс за счет увеличения активов, которые "удачно" приобретались за бесценок у шестого скрытого подразделения чаебола. Иными словами, кипела бурная экономическая жизнь в традиционном азиатском формате (патернализм + кумовство), целью которой являлся не уход от налогов (как принято считать на Западе), а обеспечение глобальной синекуры и нескончаемой экспансии корейской экономики от США до Вьетнама и Австралии.

Следующим шагом в войне с чаеболами стало требование снизить отношение "долги/активы" до уровня 200% (типичная величина этого показателя в чаеболах была 500-800%). С учетом сложившейся традиционной структуры чаеболов и, в первую очередь, низкой производительности труда в условиях поголовного и пожизненного трудоустройства, подобное снижение пропорции абсолютно нереально. Либо высокий уровень задолженности конгломератов, либо полная ломка структуры и принципов функционирования. Третьего не дано. На первый взгляд, вообще кажется невероятным, что чаеболы десятилетиями существовали под бременем столь неподъемных долговых обязательств. И не только сводили концы с концами, но и постоянно расширялись, увеличивали оборот и наращивали производственную мощность.

Ситуация прояснится, если мы вспомним, что кредитование чаеболов проводилось исключительно за счет внутрикорейских финансовых ресурсов - банков и стоящих за ними правительственных структур. Поскольку и чаеболы, и банки, и правительство играли в одной команде ("Корея Инкорпорейтед"), то между ними не возникало неразрешимых противоречий, связанных с проблемами чрезмерного кредитования, задержек с возвратом платежей и т. п. Тот факт, что уровень долгов чаеболов в восемь раз превосходил размер их активов, не вызывал беспокойства корейских банков. Поскольку эти банки контролировали на выходе продукцию чаеболов, которая, в конечном счете, шла на благо - как трудоустройство сограждан, так и развитие общенациональной экономики.

Очевидно, что как только на корейском горизонте появились западные банки и венчурные капиталисты (а они хлынули в страну после экономического переворота 1997 года), тонкое равновесие, сложившееся между чаеболами и национальными финансовыми институтами, исчезло. Оно и понятно: западные кредиторы не играют в одной команде с чаеболами и корейскими банками. У них собственные интересы, которые, по хорошо известным экономическим законам, находятся в непримиримом противоречии с интересами корейских деловых структур (русских, украинских, индийских, венесуэльских - ряд можно продолжать до бесконечности).

Заключительный coup de grace, нанесенный МВФ корейским чаеболам, состоял в требовании ликвидировать систему глобальной синекуры, расстаться с практикой "пожизненного трудоустройства" и принять западный формат поощрения работников: не за выслугу лет, а по личным достижениям. Короче говоря, программа, делегированная МВФ администрации президента Ким Дэ Чжуна, означала полномасштабное разрушение всех традиционных форм ведения экономики.

Чаеболы попытались соответствовать веяниям времени с минимальными потерями: открывали курсы переквалификации для усвоения "современного стиля менеджмента", вводили систему оплаты труда, основанную на личных достижениях работников, сокращали уровни бюрократической иерархии, разрешали сотрудникам ходить на работу в джинсах и сандалиях и придерживаться свободного графика.

Не получилось. Буквально за два года внутренние структуры чаеболов вошли в полный диссонанс с новой кредитной политикой (запрет на перекрестное финансирование, "долги/активы" ниже уровня 200%). И начался обвал. Первой не выдержала Daewoo Group: в 1997 году она была четвертым по величине чаеболом Южной Кореи, в 1998 - третьим, в 1999 - вторым (потеснив Samsumg), а в 2000 - умерла.

2.5 Влияние финансового кризиса на мировую экономику

Финансовый кризис в новых индустриальных странах Юго-Восточной Азии оказал существенное влияние на мировую экономику. Можно выделить следующие каналы его воздействия на другие страны:

1. Подрыв доверия к частным ценным бумагам (к частным заемщикам) и соответствующие коррекции в банковской политике и на биржах. Эти изменения связаны прежде всего с сокращением вложений в частные бумаги на emerging markets и переходом к вложениям в более надежные бумаги (государственные облигации) развитых стран, а также лавинным сокращением ссуд, предоставляемых частным клиентам.

2. Падение цен фондовых активов и девальвация валют новых индустриальных стран сказались на состоянии фондовых бирж в США и других развитых странах, тесно связанных торговыми и финансовыми отношениями с данным регионом. И все же кризисные процессы на фондовых рынках промышленно развитых стран оказались гораздо менее разрушительными, чем в странах, входящих в группу emerging markets. 28 октября 1997 г. большинство крупнейших фондовых бирж прекратило свою работу на несколько часов. Индекс Dow Jones Industrial Average Index упал на 554,51 пункта (падение составило 7,18%). Падение котировок акций на фондовых рынках Европы было менее сильным, чем в Азии и США.

Вместе с тем, сильное падение курсов и на американской бирже оказалось не слишком продолжительным. Упоминавшееся выше семи процентное падение индекса Dow Jones Industrial Average произошло в основном за счет компаний, тесно связанных с юго-восточным регионом, а среди них преобладали высокотехнологичные корпорации, например, IBM, Intel, Motorola, Compaq, Dell, и Hewlett Packard. В момент падения руководство этих компаний, уверенное в своем устойчивом финансовом положении, воспользовалось ситуацией и выкупило на рынке значительные пакеты своих акций по низким ценам. Оправившись от шока, инвесторы, как в США, так и в других странах, стали рассматривать американские ценные бумаги как один из наименее рискованных в сложившихся условиях способ инвестирования. К тому же с начала 1998 г. в движении индекса Доу-Джонса явно преобладала тенденция к повышению (к 7 апреля 1998 г. значение этого индекса достигло нового "рекорда", превысив 9000).

3. Замедление объемов внешней торговли и темпов экономического роста, что, в первую очередь, касается стран, непосредственно охваченных кризисом. В среднем эффективный обменный курс в странах ОЭСР (Организация Экономического Сотрудничества и Развития), учитывая структуру торговли, уменьшился на 6%.

Если бы экспортеры новых индустриальных стран переложили все выгоды, обеспечиваемые девальвацией национальных валют, в цены, то их конкурентоспособность могла бы сейчас возрасти на 30-40%. Однако, учитывая достаточно большой "объем присутствия" товаров из этих стран на рынках стран ОЭСР, некоторые экономисты прогнозируют примерно 15%-ное снижение экспортных цен.

После девальвации валют стран-"тигров" еще более ухудшились позиции товаров, экспортируемых из развитых стран, на рынках Юго-Восточной Азии, таким образом замедление экономического роста в Юго-Восточной Азии приводит к снижению экспорта развитых стран в этот регион. Такое положение по прогнозу ОЭСР приведет снижению темпов роста ВВП в странах ОЭСР на 1-2% (за 2-3 года).

...